Вино в пальцах, пахнущих табаком.

Костика склонился над девушкой, указательным пальцем отодвигая с её шеи волосы и прикасаясь к простукивающему сквозь кожу пульсу. Тот был как у человека, а это значило, что молодую Ван Хельсинг не успели обратить. Выпрямившись, он подошёл к столику, на котором оставил очки, и спрятал внимательные глаза за привычными чёрными стёклами. - Хм, даже не снилось? – задумчиво сам у себя спросил Костика, устало падая на стул и отбрасывая в сторону меч. – Мне давно уже ничего не снится, брат. Когда он шёл сюда, то чувствовал, что не выйдет из этой битвы победителем. Точнее, знал это с самого первого сражения с Костелем, когда каждая попытка нанести вред вампиру отзывалась звоном в голове. Охотник ненавидел графа за то, что он отнял у него – единственную любовь и братское плечо. Костика поднял ладони, закрывая ими бесстрастное лицо. Он уже давно перестал выражать эмоции кроме как голосом, только сейчас, в битве, позволяя себе ненадолго потерять маску безразичия. Костика почувствовал запах растущего табака, едва только вошёл в замок, и от этого его сердце судорожно дрогнуло. Он сам, двести лет назад, был настолько увлечён курением, что садил это растение в саду, не обращая внимания на протесты возлюбленной матери. Брат поначалу тоже воротил нос, но, увидев энтузиазм младшего, принялся помогать, защищая ростки от ветра ментальными стенами и заботясь о них так, как заботился о Костике. Даже спустя столько времени Костель растил табак возле своих замков, не в силах смириться с тем, что этот запах покинет его так же, как и лёгкий на подъём близнец. - Если бы я мог тебя простить, - из-под ладоней Костики выкатилась пара слёз, намочив перчатки. – Если бы я только мог, брат. Он действительно был не в силах забыть бледное лицо Надьи и её губы, безмолвные и бездвижные. Костика мечтал об этой девушке больше, чем о чём-либо другом. Она стала его мечтой, его ангелом, его мерилом и вампиров, и людей. Даже сейчас, закрывая глаза, охотник мог без труда восстановить её облик, не забывая от того, что хранил его больше, чем свою жизнь. И именно поэтому он так жалел, что не видел сны. Возможно, хотя бы в них Костель не вызывал в нём горькую злобу, а Надья была жива. Девушка на полу пошевелилась, её глаза медленно открылись. Это означало, что последнее влияние вампира исчезло из неё. Костика отнял руки от лица и выпрямился, дожидаясь, пока юная леди окончательно придёт в себя. Соня осторожно села, оглядывая себя, потом зал. Её взгляд замер на охотнике. - Костика? – неверяще пробормотала она, замирая. Мужчина кивнул, ожидая того, что скоро девушка осознает, заплачет, накинется на него с обвинениями. Этого было не миновать, она наверняка поддалась очарованию Костеля, тем более, что её возраст был так мал. Немного вёсен и зим увидела юная Ван Хельсинг, чтобы уяснить раз и навсегда: вампиры - не прекрасные принцы из сказок. Соня озадачено нахмурилась, склонила голову. Её губы дрогнули, словно она хотела что-то спросить, а потом девушка застыла. Вновь подняла на Костику глаза, в голубых радужках было отчаяние. Вскочив на ноги и запнувшись о собственное платье, Соня судорожно огляделась. Светлые волосы ловили в себя свет свечей и словно бы сами светились. Увидев одежду и тёмную ленту в окружении серого пепла и пыли, похожей на песок, девушка вздрогнула, словно от удара. Пошатнулась. Пошла неуверенным шагом на негнущихся ногах. Костика с сожалением смотрел на молодую Ван Хельсинг, сжимая зубы и, неосознанно, рукоять поднятого меча. Соня замерла перед останками Костеля, покаянно опустив голову. Её руки безвольно висели по бокам, путаясь в складках багряного платья. Костика терпеливо ждал, но время шло, а девушка не шевелилась. Это не была скорбь по потерянному возлюбленному, это было отчаяние и серая, тяжёлая печаль, холодная и мрачная, как зимний день во время бурана. Мужчина поднялся на ноги, медленно пошёл к выходу, не давая себе самому времени на то, чтобы вновь погрузиться в собственным мир, лишённый света. - Леди Ван Хельсинг, нам нужно идти, я обещал привести вас к вашим родным, - ровным голосом произнёс Костика, пряча мяч в ножны и вновь закрепляя на спине арбалет и стрелы. В отражении расколотого зеркала девушка позади него казалась переломанной. - Ваши родители очень волнуются за вас, - продолжил он, поправляя очки и краем глаза наблюдая за частью своего заказа. - Я понимаю, - тихо откликнулась Соня, отворачиваясь от пепла и приближаясь к охотнику. Её лицо было печальным, однако она не плакала и казалась освободившейся от тяжёлой болезни. - Я рад, что вы в порядке, - Костика пропустил девушку, протягивая ей захваченный тёплый плащ. Соня приняла его, коротко поблагодарив. Они в молчании прошли по коридорам замка, а за ними гасли одна за одной свечи. На улице моросил холодный мелкий дождь. Небо было тёмным и беззвёздным. Костика подвёл к стоящей на крыльце девушке второго коня, которого специально взял для неё. Соня ступила вперёд, с помощью Костики забираясь в дамское седло. Охотник стрелой взлетел на своего коня, приспустил тёмные стёкла, внимательно глядя на Ван Хельсинг винными глазами. - Наденьте капюшон, вы можете промокнуть. Девушка поймала его взгляд, на её лице мелькнула тень боли. Она резко обернулась, выполняя его просьбу. - А вы наденьте свои чёртовы очки и в моём присутствии не смейте их снимать! Костика увидел достаточно, а потому только почтительно склонил голову, скрывая под маской бесстрастности точно такую же гримасу страданий. Соня на него больше не смотрела, но её некогда светлые, как мирное небо, глаза потемнели, став похожими на глубокие лесные озёра, забытые Богом и людьми.