Обладание

Мягко насвистывал ночной ветер, пролетая мимо него, с шелестом шебурша высокую зелёную траву, нежно омывая его бледные щёки и губы, вздымая чёлку. Как давно он был здесь в последний раз? Длинные изящные ресницы опустились, а измученные чёрные сферы всё продолжали внимательно смотреть на полную луну, что медленно исчезала за завесой плывущих тёмных облаков. В конце концов, время не имеет значения, решил он. Больше не имеет. Потому что... всё было бессмысленно. Всё — бесполезно. Все его амбиции... они были так же мертвы, как те, кто лежали ныне в своих могилах, не отмщённые им. Месть? Губы тронула горькая усмешка, когда его посетила одна мысль. За кого он пытался отомстить? «Глупый младший брат, если хочешь выжить, то ненавидь меня, презирай и живи своей жалкой жизнью. Стань сильнее и приходи убить меня, если сможешь». Потому что всё было лишь ложью. «Ненавижу тебя». Это всё было ложью. «Потому что я так тебе велел». А если бы Итачи не повелел — возненавидел бы его Саске настолько сильно? Хотел бы так же сильно отомстить за свой клан, отняв у брата всё до последнего вздоха и последней капли крови? Его брат... в сильнейшую ненависть к которому он заставил себя уверовать, ради которого он предал ближайших друзей и свою деревню, лишь бы только получить силу для сражения с ним... заставить его заметить себя. «Ты не хочешь жалости, но сам же и делаешь себя жалким, Саске». ...Наверное, ты прав, Наруто. Наследник Учиха сомкнул веки, наблюдая, как вид полузаслонённой луны постепенно исчезает из поля зрения. В конце концов не кто иной, как я сам, сделал себя жалким. В конце концов всё чего он хотел, всё в чём он нуждался, всё о чём просил... так это не о ком ином, как о том самом человеке, которого он больше всего на свете желал убить. — Значит... ты здесь. Саске открыл глаза на знакомый голос, но ничего не сказал в ответ, когда новоприбывший занял место рядом с ним. Некоторое время между ними царило молчание, пока новый порыв ветра ласкал верхушки травы, играя с её стебельками, а потом Неджи негромко заговорил: — Наруто очень забеспокоился из-за тебя, — серебристые глаза его встретились с другими, чёрными. ххххх Флэшбэк ххххх — Ну вот, держите, — вздохнул владелец палатки, вручая Неджи первую призовую мягкую лягушку. — Парень, да ты, поди, шиноби? С этакой-то меткостью. Кабы все шиноби задумали у меня поиграть, мне б очень скоро пришлось свернуть лавочку. Неджи отдал приз Наруто и усмехнулся, указав на него подбородком. — А он вот тоже шиноби. Хозяин поднял брови, глядя на блондина с вопросительным любопытством. — Он? — Эй, эй, эй, я знаю, о чём ты думаешь, старик. Но я, Узумаки Наруто, настоящий шиноби, лучший в отряде АНБУ и будущий Хокаге этой деревни! — оборонительно протараторил Наруто, не забыв прибавить свою знаменитую речь. Старик сердечно расхохотался, выхватил с полки первую попавшуюся плюшевую игрушку и дал её Наруто. — Это хорошая мечта, мальчик. Когда-то и у меня была похожая невозможная мечта, но в итоге я здесь. Ты поймёшь, что всё не так просто, как на словах, когда станешь старше. Наруто надулся: — Это не останется просто мечтой, старик. И я докажу... однажды, — хотя игрушку всё же принял и посмотрел на неё с широкой улыбкой. — Всё равно спасибо за неё, — в руках у него была милая, размером с ладонь, набивная лисичка, чей рот широко растягивался в очень лисьей улыбке. — Не против, если я поделюсь собственным мнением? — спросил Неджи, но ответа друга дожидаться не стал. — Я думаю, она ужасно похожа на тебя. — Чего? Эта лисичка? Да ни за что! — запротестовал Наруто, разыгрывая глубочайшую обиду. — Я милее! Неджи возвёл элегантную бровь. — В самом деле? Хозяин лавки расхохотался. Наруто ещё страшнее надулся. — Ну и ладушки! Пускай так. Можно подумать, твои чудо-глазки разглядят разницу между животным и настоящим человеком, — тут он вновь посмотрел на лисичку в своей руке, взирая на неё так напряжённо, словно в надежде, что та смутится и перестанет так понимающе улыбаться. Но тщетно. — Хмм... — Наруто всё пялился, пялился и пялился, но сколько бы он ни пялился, ему всё не верилось, что игрушка на него похожа, пусть это и лиса. Вскоре он бросил это дело. — Эй, Саске, как думаешь, она правда выглядит, как я? — обернулся он с вопросом к последнему человеку, который, по его мысли, мог дать ему удовлетворительный ответ. Тем не менее он просто обязан был спросить. Вот только... — Саске? — голубые глаза увеличились, когда он наконец-таки заметил отсутствие их вороноволосого компаньона. — Неджи, а где Саске? На вопрос ответил хозяин лавки: — Если вы про того черноволосого мальчика, что с вами был, так я видел, как он недавно ушёл, пока вы играли. — Ч-чего?! — от этой новости глаза у Наруто стали ещё больше. Проклятье. Угораздило же его стать таким беспечным, хотя он ведь как знал, что если начнёт ворон считать, то Саске обязательно слиняет. — Куда он пошёл? — суетливо уточнил Наруто. Старик на секунду задумался, потом указал в направлении перекрёстка, на котором последний раз видел вороноволосого подростка. — Туда, кажется, но я не уверен, куда он свернул потом. — Чёрт. Этот ублюдок, — выругался Наруто. — Куда его понесло? Хотя Наруто и выглядел раздражённым, Неджи видел его смертельную тревогу. Старший шиноби опустил ладонь на плечо младшему и спокойно сказал: — Давай разделимся. Я пойду туда, а ты — туда. Хотя Хьюга и сказал так, благодаря Бьякугану он уже точно знал, куда ушёл Учиха. Даже знал, в какой момент тот отлучился. Пускай это и не слишком честно по отношению к ваннабе Хокаге, но... ему нужно было кое о чём поговорить с Учихой. ххххх Конец флэшбэка ххххх — За себя бы лучше побеспокоился, — сказал Саске, отводя взгляд и прислоняясь спиной к коре дерева, притворяясь, будто поглощён рассматриванием колыхающейся травы. Неджи некоторое время молча глядел на него. Саске, казалось, был слишком погружён в своё занятие и станет слушать, но Неджи было лучше знать, потому что он видел, что поза Учихи была далеко не расслабленной. Гений Хьюга тоже переключил внимание на поле, позволяя словам, что так долго не давали ему покоя, соскользнуть со своих губ: — Он тебя любит, знаешь, — слова прозвучали негромко, но отчётливо, так что ни единое слово не миновало восприятия адресата. Молчание. Из-за чужого безразличия к ответу в спокойных чертах лица Неджи начала проступать хмурость. Учиха совсем не облегчал дела, оставаясь таким безжизненным и пялясь перед собой, словно неживая кукла. Тянулось время, и гений Хьюга решил, что следует сказать что-то ещё. — Саске... — начал он. Однако... — Я знаю. Казалось, словно разрушились чары, и младший мальчик повернулся к собеседнику лицом, чтобы посмотреть прямо в глаза. И кто бы поверил, насколько два эти слова могли быть душераздирающими и туго переплетёнными с эмоциями, даже при том что лицо произносившего их осталось таким же скульптурно-безупречным, как всегда. И от внимания Неджи не укрылось то, как эти пластичные губы слегка приоткрылись, словно готовы были сказать что-то, но так и не проронили ни слова. — Ты любишь его, — наконец-то нарушил молчание Хьюга. Обсидиановые глаза расширились из-за акцента, который его компаньон сделал на слове "его". Это "его" определённо относилось не к Наруто. Определённо. Саске быстро отвёл глаза. Впервые занервничав, потому как эти чисто-белые глаза увидели его насквозь. Эти глаза... словно бы заглядывали ему в душу и вылавливали некие тайны, в которые пока что даже он сам не хотел верить. Слова поразили его, отдаваясь снова и снова в ушах, как будто Саске стоял меж двух скал. И тогда Учиха закусил губы — с горечи от обрушившейся на него истины. Он любит Итачи. Любит как брата и... Он задрожал от воспоминаний о тех мягких губах поверх собственных. О том, как язык брата проскальзывал ему в рот, проходясь вдоль зубов и ещё дальше. Как их языки танцевали друг с другом в жгучем пламени желания, когда он наконец-то сдался. Как утончённые руки брата прикасались к нему... и... как страстно он жаждал этих запретных прикосновений, хотя ненавидящая часть его по-прежнему возмущалась против них. Саске опять закусил губы. ...Больше чем братская эта любовь. «Думаешь о своём ненаглядном?» «Мы с Наруто друзья». ...Я мог бы его полюбить, но... «Запомни, Саске: ты принадлежишь мне и больше никому». Вороноволосому мальчику внезапно оказалось сложно поддерживать свою безэмоциональную маску. Ту самую маску, что разлетелась вдребезги на глазах у того, перед кем он не хотел проявлять свою слабость. Маску, которую ему пришлось собирать по кусочкам и носить дальше, притворяясь, будто у него ещё сохранилось достоинство. Будто на самом деле он не сломан. Маску, которую однажды... как он надеялся, больше не придётся носить. Никакой больше лжи. Он так устал лгать и быть оболганным. И всё же... перед их расставанием, тот брат, которого он увидел... действительно ли он был или же это оказалась очередная иллюзия, которой Итачи его дурачил? Потому что брат никогда не обещал ему правды. Ни разу не сдержал ни единого обещания. Ни разу. До сих пор ощущая на себе белые глаза Неджи, Саске задался вопросом: а могли ли эти глаза, способные увидеть насквозь что угодно, действительно сказать, что — настоящее, а что — подделка. — Неджи, как ты отличаешь ложь от истины? — довольно прямо спросил Саске. Но Неджи точно знал, что у него на уме. — Он оставил тебе свой плащ. Разве это не достаточная истина? — мягко изъяснился Хьюга. — ... На его молчание Неджи вздохнул и добавил: — Верь в то, во что тебе нужно верить, Саске. Я не говорю верить всему, но если ты не веришь ни во что, если тебе не за что держаться, значит ты окончательно сломан. — Ты не ответил на вопрос. — ...Я слишком надолго оставил Наруто. Мне пора назад, — с этими словами Хьюга поднялся и уже собирался было уйти, как вдруг... — Неджи, ты любишь Наруто, правда? — слова прорезали воздух, и Хьюга застыл на месте. Потом прикрыл глаза и повернулся, чтобы бросить на Учиху последний взгляд, из которого излилось всё неска́занное, словно тысяча слов, звучащих прямо в уши слушателя, а затем Неджи опять повернулся спиной. Саске молча смотрел, как тот уходил от него всё дальше и дальше, и наконец достаточно громко окликнул: — Неджи. — Да? — Позаботься о добе для меня. Не последовало ни ответа, ни подтверждения, ни заверения от стоявшего поодаль подростка, и вороноволосый мальчик лишь наблюдал, как тот исчезает из виду, и всё же... Саске был уверен. Просить Неджи не было необходимости. ххххх Две фигуры в плащах стояли в тени. Из части города, отведённой под празднование фестиваля, доносился звонкий смех. Кисаме весело оскалился. — Похоже, мы как раз вовремя, — он чуть шевельнулся, глядя на своего более миниатюрного и тихого напарника. — Фестиваль. Не удивительно, что так легко удалось пройти. Кроваво-красные шаринганы пристально взирали из-под касы на свет впереди. — Ах, конечно, мирное время и всё такое, но если оно слишком мирное, то откуда же взяться веселью? Надеюсь, шиноби Конохи оценят мою игру "Погоня за Акулочеловеком". Итачи бросил на него взгляд, явственно говорящий: «Что за дурацкая игра». — Не будь так беспечен, Кисаме, — предостерёг он своим обычным монотонным глубоким голосом. Игнорируя оскорбительный взгляд напарника, Кисаме рассмеялся и похлопал Итачи по плечу, словно закадычного приятеля. — Я пошёл, — и с этими словами крупногабаритный человек-акула выдвинулся в другом направлении на поиски заявленного "веселья", но напоследок добавил: — В любом случае, Итачи-сан, приятно иметь вас в напарниках, — после чего полностью скрылся из виду. Да, Итачи знал, что у напарника странное чувство юмора. И тем не менее они были напарниками. Гений Учиха поправил касу, вступая на территорию фестиваля, даже и не побеспокоившись от том, чтобы сменить одежду или скрыть своё присутствие посредством гендзюцу. По улице пробежала стайка ребятишек в точно таком же виде, как у него. Кто бы знал, что в недавнее время фирменные плащи Акацуки так широко вошли в моду. Группа девушек захихикали, когда он прошёл мимо, не обращая на них никакого внимания. Несколько парней даже кидали в его сторону сполошные взгляды, но он проигнорировал и их. Ноги несли его к определённому месту. Он толком не знал, куда идёт, хотя, быть может... это братский инстинкт подсказывал ногам направление. Он шёл и шёл, не обращая особого внимания на своё окружение, пока... — Нии-сан! Смотри! Итачи остановился. Глаза его нашли мальчишку с мягким драконом в одной руке, с нетерпением подбегающего к близлежащему зоомагазину. Малыш указал пальцем на крайнюю слева клетку с чёрной-пречёрной птицей, гордо восседающей на деревянной жёрдочке. Её чудовищные красные глаза в упор взирали на мальчика. Тут подошёл мальчик постарше. Они были очень похожи. Вне всяких сомнений, мальчишки приходились друг другу братьями. — Хмм? Эту хочешь? Разве она немного не чересчур... ну, то есть, почему бы не выбрать птичку посимпатичнее? Младший из мальчиков тут же вцепился брату в рукав и потянул. — Но нии-сан... ты же обещал! Старший мальчик потёр затылок. — Многовато я тебе наобещал, — пробормотал он, вынимая бумажник. — Сколько за эту? — узнал он у продавца. Младший подпрыгнул и заверещал: — Ура! Нии-сан, я люблю тебя! ...Почему-то от взаимодействия между этими двумя братьями в животе что-то резко кольнуло. «Нии-сан ты всегда лжёшь». «Я?» «...Ты говорил, что научишь меня новым техникам с сюрикенами, но так и не научил. Вечно говоришь "в следующий раз", а сам никогда не держишь обещаний». Преступник S-ранга закрыл глаза. Саске... ххххх Звук шелестящей травы. Признак приближения кого-то ещё. Саске перевёл взгляд на источник звука и встретился в упор с парой глаз-шаринганов; каса была убрана, позабыта. Словно в трансе, он долгий момент смотрел в эти глаза, прежде чем отвести взгляд. Он не знал, что делать. — Саске, — его имя соскользнуло с этих заманчивых губ очень мягко и плавно, как ласка талой воды, а глубокий голос послал трепетную дрожь по позвоночнику. Итачи всегда умел зацепить его внимание. Саске, осознавая, что не способен устоять, вновь обратил взгляд к брату. — ...Зачем ты здесь? Поначалу старший Учиха ничего не сказал, приседая перед братом и протягивая руку, чтобы подставить ладонь под его подбородок, прислоняя большой палец к нижней губе Саске. Глаза-шаринганы и обсидиановые глаза застыли друг на друге и глядели в полном молчании, невыносимо тяжёлом. — Присвоить то, что моё по праву, — в конце концов сказал Итачи. Ты принадлежал мне ещё до того, как узнал об этом. — Если ты о своём плаще, то его здесь нет, — буднично ответил Саске, хотя и знал, что брат имел в виду на самом деле. Я знаю, ты имел в виду, что я принадлежу тебе. Большой палец Итачи с нежностью помассировал нижнюю губу мальчика. — Ты знаешь, о чём я, младший брат, — глаза-шаринганы всматривались глубоко в обсидиановые глаза, и младший Учиха не успел понять, как налетел на брата — свободная чёрная юката соскользнула с его плеч, оголяя снежно-белую кожу — и припечатал друг к другу их губы в голодном поцелуе. Его пластичные губы двигались на губах Итачи, маленький язык облизывал и соблазнительно посасывал нижнюю... а худые руки торопливо обвили шею... Старший Учиха одной рукой обнял брата за талию, привлекая на себя сверху и давая себе повалиться на поросшую травой землю; другая его рука играла с укороченными эбеновыми прядями младшего. — ...Ты обрезал волосы, — заметил он, когда их губы стали свободны. Саске взял паузу, чтобы посмотреть на него на краткий миг — с невыносимым выражением лица — прежде чем нагнуться и вновь пленить губы Итачи, словно бы в отчаянной жажде насладиться вкусом его присутствия. Итачи не возражал и позволил мальчику распробовать свой рот, но взамен вдвинул колено меж его бёдер. Саске резко задохнулся ему в губы, а Итачи не упустил такую возможность, проскальзывая языком ему в рот и перенимая контроль над поцелуем. Саске протяжно застонал и прильнул к нему тазом. Старший Учиха, возбудившись, опрокинул Саске, восстанавливая доминирующее положение, и притёр друг к другу их бёдра, выманивая у младшего сладостный стон. Дыхание Саске делалось всё тяжелее и тяжелее, ощущения воспаряли всё выше и выше, и пик становился всё ближе и ближе. Но тут Итачи вдруг остановился. Казалось, словно Саске подняли на самую вершину горы и вдруг, ни с того ни с сего, сбросили вниз. Он остекленевшими глазами посмотрел на старшего брата, дыша по-прежнему с трудом. — Ты делаешь это себе назло, Саске? — произнёс Итачи опираясь на одну из своих сильных рук, чтобы как следует разглядеть лицо брата. И Саске поразился тому, насколько обеспокоенно прозвучал этот голос. Тебе не всё равно, брат? Тебе правда не всё равно? Глаза у Саске резко превратились в кроваво-красные, и он пристально уставился на человека над собой. — А ты как думаешь, нии-сан? — язвительно поинтересовался он пронизанным ядом и горечью голосом. — Я и не знал, что тебе не всё равно. Тебя никогда не заботили мои чувства. Я так устал от твоей лжи, что боюсь, если в этот раз я упаду, то уже никогда больше не смогу собраться по кусочкам. Итачи закрыл глаза. А когда вновь открыл, красный оттенок его сфер померкнул, оставив лишь естественный оттенок чёрного. Если бы Саске сейчас атаковал его своим доудзютсу, Итачи оказался бы абсолютно уязвим. «Иногда ложь способна заморочить не только окружающих, но и самого лжеца». — Всё ещё хочешь меня убить? ...Я лгал тебе. Лгал всё это время. Лгал, чтобы только сделать тебя, мою маленькую хрупкую куклу, сильнее. Я ломал свою любимую куклу снова и снова, чтобы только дать ей восстановиться, потому что знал, что она восстановится. Но теперь, когда кукла настолько сломана, что единственное прикосновение оставит её без возможности восстановления, я останавливаюсь, потому что признаю... мне невыносимо видеть, как ты разбиваешься. Слова прозвучали ясно, прорезая ночной воздух, который вдруг сделался пугающе неподвижным, когда они достигли ушей младшего Учихи. — Да, — ответил Саске, но голосу его не хватало решительности. Он был плоским, как бумага. Если бы ты не велел мне ненавидеть той ночью, любил бы я тебя и дальше, как прежде? — ...Ты никогда не умел врать. Я лгал тебе. Все те годы, что мы были близки как братья в итоге сводились к тому, что ты за мной гнался. Чтобы быть, как я. Чтобы сделать себя полностью моим. Глаза Саске ожесточились — багровые сферы угрожающе засверкали в темноте ночи. — Потому что я — не ты. Мне никогда не быть, как ты. Сколько бы усилий я ни прилагал — ты всё равно недосягаем. — ...Вечно лжёшь. Вечно... нарушаешь обещания, — резкий тон мальчика скоро стал тише, когда слова начали застревать в горле. И все равно старший прекрасно их расслышал. Мне говорили, что я идеален во всём. Окружающие восхищались моими навыками и так называемой одарённостью. Но это было не по-настоящему. Ничего из этого, ведь я знал, о чём они говорили у меня за спиной. Но я всегда знал, что твоя улыбка мне была истинной. Младший брат, ты принадлежишь мне и лишь мне одному. Тонкая рука смахнула выбившиеся пряди с лица мальчика, и старший Учиха пригнулся — его длинная чёлка пощекотала кожу младшего брата — до тех пор пока их лбы не соприкоснулись и между губами не остался буквально дюйм, словно бы в прелюдии к итоговому поцелую. Так близко, что они могли ощутить тёплое дыхание друг друга, щекотавшее их фарфоровую кожу. Никаких больше игр. Никакой больше лжи. Я так устал от притворства. Я так устал от ненависти. — Ненавижу тебя, — озвучил младший очередную пустую речь, тогда как для себя он более чем ясно понимал, что это не правда. ...Я так много лгал для достижения своей цели. Ложь... настолько безупречная, что одурачила даже меня... утащила меня в мир моей собственной лжи... сделав меня слепым к незримой истине. — Но я люблю тебя. Глаза-шаринганы расширились, едва только эти неожиданные слова покинули губы старшего брата. Саске окаменел, вытаращившись на Итачи и напрочь растеряв слова. Он никогда в жизни не думал, что услышит эти слова от него. Никогда. «Ты ведь любишь его, разве нет?» Эти слова всполошили что-то у Саске внутри, дав ощутить, как быстро забилось сердце. «Знаете, Итачи-сан, если вам нужен ответ, мы всегда можем вернуться в Коноху». Мучительно медленно Саске почувствовал движение своего рта, краснота в глазах постепенно погасла, и он взглянул на брата уже насыщенно-обсидиановыми сферами, не отличимыми от братовых. «Глупый младший брат, если хочешь выжить, то ненавидь меня, презирай и живи своей жалкой жизнью. Стань сильнее и приходи убить меня, если сможешь». — Нии-сан? ...В конце концов глупец здесь не кто иной, как я. — Я люблю тебя, — повторил старший Учиха, прежде чем пленить губы Саске нежным поцелуем. Именно он начал эту игру, стало быть ему её и заканчивать. Игру, начавшуюся с так называемого собственничества. Любовь, пускай и ставшая такой извращённой, оставалась любовью. И всё же... Саске подался в поцелуй, и слияние их губ стало более страстным. Его ладони бродили по хорошо сложённой груди, пока нехватка кислорода наконец не разделила их. — Тогда можешь сдержать ради меня всего одно обещание? — несколько осипшим голосом спросил он. Странно. В нём присутствовала та же невинность, с которой маленький мальчик говорил со старшим братом. «Верь в то, во что тебе нужно верить, Саске. Я не говорю верить всему, но если ты не веришь ни во что, если тебе не за что держаться, значит ты окончательно сломан». ...Если я должен поверить ему в последний раз... Старший легонько поцеловал брата в лоб. — Какое? Саске притянул Итачи ближе к себе и прошептал на ухо: — Будь моим. И навсегда безраздельно моим. ...Если это будет последнее обещание, которое я сдержу ради тебя... — Я твой, — ответно прошептал Итачи соблазняющим голосом, тут же обводя острым языком внешний контур уха Саске, чем заставил мальчика задрожать от волнения и предвкушения. Глаза Саске зачарованно следили за его руками, что принялись до конца расстёгивать плащ Акацуки. Тяжёлое одеяние с мягким шорохом упало на укрытую травой землю, оставляя старшего Учиху только в сетчатой рубашке и чёрных штанах. Жар беспомощно прилил к бледному лицу младшего Учихи, ставшего свидетелем того, как его старший брат, теперь стоящий во весь рост, раздевался перед ним. И чёрт побери, хотя Саске уже видел его голым много раз прежде, зрелище всё равно было интригующим. Он наблюдал за работой этих стройных рук. Как они в точности знали, в какой момент сделать паузу, словно чтобы подарить ему реальное впечатление стриптиза. Это было натуральной пыткой: просто смотреть, как часть за частью одежда брата медленно падает рядом на землю. Чёрная сетка была лениво подтянута вверх, открывая тёмные соски, и как только Итачи избавился от этой "помехи", его бледные руки просто прекратили свою работу. Старший Учиха усмехнулся, завидев на лице своего младшего брата томный взгляд. И Саске знал, он всегда знал — ещё даже до мучительного инцидента в особняке Акацуки — что в Итачи есть садистская жилка, и тот факт, что старший брат предложил себя ему, не мог этого изменить. Саске нахмурился и тоже встал на ноги. Он живо довёл до конца своё полураздетое состояние — роскошная чёрная юката плавно стекла с его фигуры, чтобы в собственной манере предъявить напоказ его нагую красоту. Не желая ждать, Саске подошёл прямо к своему садисту-брату. Прижавшись к нему своим обнажённым телом, он уткнулся лицом в крепкую грудь старшего брата, высовывая язык, чтобы как следует облизать один сосок. Почувствовав, как напрягся Итачи, он повторил действие, в этот раз продлевая контакт настолько, чтобы оживить эту часть тела. Сосок затвердел под языком, когда Саске обвёл его по ореолу, оставляя влажный липкий след слюны. Итачи глухо застонал и потянулся к нему головой, руки его больше не занимались собственной одеждой, а прохаживались от загривка Саске вниз до привлекательного изгиба позвоночника. Младший Учиха негромко и гортанно застонал, всё ещё играя с сосками брата, в то время как его шаловливые руки ощупывали живот Итачи и игрались с ширинкой штанов. Итачи, зная, чего младший брат добивается, пригвоздил Саске к широкому дереву и вздёрнул вверх, немедленно вторгаясь языком меж его лакомых губ. Саске заскулил ему в тёплый рот, но так легко не сдался, расстёгивая брату ширинку и забираясь одной рукой в штаны. На этот раз пришла очередь старшему Учихе задохнуться сбивчатым стоном. В ответ его палец сбежал по позвоночнику Саске до самого низа и проник в его вход. Саске резко хватил воздуха, тут же разрывая поцелуй, когда брат принялся трахать его пальцем. Дыхание стало тяжёлым, когда внутрь втолкнулся второй палец. Саске тяжко дышал, вцепившись Итачи в плечо свободной рукой и положив голову ему на грудь. Когда внутрь вторгся третий палец, по ощущениям стало казаться, что мышечное колечко вот-вот разорвётся. Дыхание становилось всё тяжелее и тяжелее от болезненного, но вместе с тем чувственно-блаженного ощущения, сносящего крышу; ногти глубоко впивались в плоть старшего брата. Итачи не возражал и вынул пальцы. Только чтобы втолкнуть их обратно, выбивая очередной задушенный вскрик у своего любовника. Ногти Саске ещё глубже вонзились ему в плоть, пуская кровь, а его рука у старшего брата в штанах сжала эрекцию. Старший Учиха отрывисто втянул воздух и при помощи одной руки задрал вверх стройную ногу Саске — тот, поняв действия брата, машинально обхватил ею его за бедро — а вторая рука между тем продолжала толчки внутрь и наружу. — Итачи... — взмолился Саске, позабыв о чувстве собственного достоинства и ускоренно дыша. Скоро пальцы вышли, и младший Учиха без промедления обхватил брата и второй ногой. Итачи подарил ему быстрый поцелуй в губы, прежде чем уложить на землю. И очень скоро штаны были поспешно стянуты, чтобы дать свободу полностью возбуждённому члену, который просто кричал о том, чтобы оказаться внутри чужого тепла. Лицо у Саске разрумянилось, когда он выпустил его из руки — молочный преякулят измазал ему ладонь и капал с пальцев. Он поднял их к губам и слизал липкую субстанцию. Жест вышел настолько эротичным, что старший Учиха не мог больше ждать. Руки крепко схватились за худые бёдра, и в одно плавное движение он втолкнулся внутрь на всю длину. — Ааххх! — громко вскрикнул младший, но крик его быстро заглушили губы старшего брата. От вторжения в тело новой боли по лбу покатился пот, глаза остекленели. Итачи чувствовал губами движение его губ, исполнявших тихий зов имени старшего брата, пока ждал, когда мальчик привыкнет к новым ощущениям. И когда ноги Саске крепче сжались на его бёдрах, побуждая продолжать, он начал двигаться. Начальный темп был медленным, однако быстро становился чаще и тяжелее. Саске подмахивал бёдрами вколачивающемуся в него Итачи, извивался, заливался безудержными и бесстыдными стонами от воспламеняющего изнутри экстаза, смывавшего прочь всё, кроме ощущения блаженства. Итачи спустился поцелуями от губ младшего брата до горла. Влажный язык провёл по коже круговым движением, словно бы намечая место на уступчивой плоти, в которое обладатель языка затем всадил зубы. Младший вскрикнул и запрокинул голову — тёмные волосы разметались вокруг красивого лица — предоставляя своему любовнику лучший доступ. Итачи не помедлил воспользоваться возможностью и прижался губами к открытой коже, насилуя её и искусывая. И тут Саске прерывисто задохнулся, роняя с губ беззвучный стон, когда Итачи поразил самую чувствительную точку внутри его тела. На миг хватка Саске на плечах у брата обессилела, когда его сразило упоительным греховным наслаждением, прошибив дрожью всё тело. Что не укрылось от внимания Итачи, который ещё раз ударил в то же место. Саске протянул громкий стон и, вместо того чтобы вновь схватиться за плечи старшего брата, дозволил шаловливым рукам прогуляться по его голой спине, осязая нежность и твердость алебастровой кожи. Однако по мере того, как его любовник продолжал снова и снова атаковать заветную отзывчивую точку, ощущений становилось слишком много. И Саске с новой силой впился ногтями в плоть брату, роняя с губ очередной неконтролируемый стон. Ощущения становились всё более и более интенсивными до той степени, когда выносить их напор стало уже невозможно. Слёзы блаженства хлынули из тёмных глаз Саске, когда он кончил, во всё горло выкрикивая имя своего любимого. Жаркий проход внезапно сжался, доводя старшего Учиху до конечной точки после нескольки последних мощных толчков, и он излился глубоко внутрь своего младшего брата, а после обмяк и рухнул сверху на его гибкую фигуру... Некоторое время они просто неподвижно лежали, а потом Итачи вышел из тела брата и перекатился на сторону, после чего, всё ещё не отдышавшись, застегнул штаны. Саске глядел прямо на него запятнанными слезами чёрными-пречёрными глазами — некоторые из прозрачных капелек скатились по гладким щекам — но до сих пор ничего не сказал. Итачи протянул руку и вытер эти слёзы тыльной стороной ладони, прежде чем привлечь обнажённое тело в свои руки. Саске измотанно вздохнул и положил голову Итачи на плечо. Они полежали так в тишине, и спустя некоторое время старший брат произнёс: — Мы возвращаемся домой. Саске был удивлён и вопросительно поднял на брата взгляд. Но Итачи ничего больше не сказал, поднимая младшего в воздух. Саске открыл было рот, чтобы запротестовать, однако вскоре обнаружил, что старший брат перехватывает его таким образом, чтобы понести на своей спине. Почему-то это напомнило Саске тот раз, когда Итачи относил его домой как раз за день до своего ухода на важную миссию перед днём поступления в академию. Младший Учиха расслабился у брата на спине, а Итачи подхватил всю оставшуюся на земле одежду и покрыл их обоих плащом Акацуки. Высокая зелёная трава нежно шелестела под ступавшей на неё и проходившей мимо тенью. Во всю мощь светила над полем полная луна, лаская две фигуры своим прекрасным серебряным светом. Саске держался за брата, словно маленький ребёнок, без сомнений, без проблем с доверием, устало прикрывая свои чёрные-пречёрные глаза. Впервые он был уверен, что когда проснётся завтра утром, его самый любимый на свете человек по-прежнему будет рядом, потому что они принадлежат друг другу, ведь то единственное данное обещание не будет нарушено. И покуда закончилась игра, никто не мог сказать, кто же в действительности победил. Я принадлежу тебе или же это ты принадлежишь мне? Мы не можем сказать, кто же на самом деле кем владеет. Это чары, под которыми находимся мы оба... и нам не сбежать от этого до конца наших коротких жизней — жизней, которые могут оборваться так же легко, как листья. Это есть... чары Обладания. ххххх — Неджи, о чём ты думал, когда предложил пацану купить ещё одну птицу?.. — спросил Наруто, наблюдая за счастливо удаляющимся от них малышом и не отстающим от него старшим братом. Неджи чуть улыбнулся. — Коль скоро птице придётся жить в клетке, не лучше ли, если их будет двое? Маленький мальчик радостно мчался по улице. В руках у него была клетка. А в клетке — две чёрные птицы с чудовищными красными глазами, гордо восседающие вдвоём на деревянной жёрдочке. Наруто послал ему непонятный взгляд, а потом на лице его расплылась широченная улыбка при взгляде на мягких лисичку с лягушкой у себя в руках. — Это значит, что нам нужно больше мягких игрушек. — Наруто... — устало начал Хьюга, но не успел он толком возразить, как Наруто уже тащил его к ближайшей игровой палатке. Это будет долгая, долгая ночь.