***
- Пора вставать! – разнеслось по всему дому ровненько в семь утра. Казалось, звук этот, противный для всех мирно спящих особей, забрался в каждую щёлочку, в каждый куток и уголок, пробудив ото сна даже тихоней клопов. Хани сонно разлепила глаза, уже привыкшая к подобному, а Чанель только лениво перевернулся на левый бок, невольно заглядываясь на младшую. Её заспанная мордашка всё ещё хранила на щеках легкий румянец; глаза чуть лоснились, а губы оставались немного приоткрытыми, так и зазывая к себе. Но даже на это, кажется, у него совсем не осталось сил. Ночь была бессонной, беспокойной и такой холодной, хоть за окном и дышать было нечем... - Доброе утро... - донеслось со стороны, медом вливаясь в паковские уши. Всё-таки сонная Хани, её голос с хрипотцой и выглядывающие из-под одеяла голые пятки — нечто внеземное, нечто за гранью и просто невозможное. - Как спалось? Ужасно. - Нормально. - И удобно? Без тебя под боком — нет. - Более чем. - Тогда я в душ, - девочка ловко спрыгнула с кровати и, одернув подол широкой футболки, поспешила покинуть комнату, оставив Чанеля с его недосказанным «Я бы тоже присоединился» одного.***
Пока Хани принимала душ и переодевалась, мужчина решил прогуляться по дому. Просто осмотреться, чтобы знать хотя бы, где находится, и чем жила всё это время младшая; возможно, узнать о ней нечто новое или развеять старое, накопившееся в его подуставшем мозгу. Первым на глаза попался какой-то старый фотоальбом, какие бывали только очень-очень давно, когда цвета уже были, но не доставали по яркости нынешним, и когда у каждого была фотография в профиль. Правда, старовато для самой Хани, той ведь всего семнадцать с хвостом. Но и закрывать и прятать книженцию не хотелось, как бы не несло от неё затхлостью и сыростью. Ещё бы, закинули на чердак да и забыли, оставив память и яркие воспоминания на растерзание крысам. - Чанёль? - послышалось из спины, и Пак захлопнул было только открытый альбом, отчего прямо в лицо ударил неприятный запах пыли. - Вы чего прячетесь? - Я... извините, мне просто стало интересно... - Ничего, - женщина снисходительно улыбнулась, подхватывая младшего под руку и уводя вниз, в гостиную, где уже стояли кружки с горячим чаем и бабушкины сладости, что так любила раньше девочка. - Присаживайтесь. Вам будет занимательно узнать о моей малышке. Та ещё проказница была в детстве, по правде говоря! - Не сомневаюсь... - Чанель усмехнулся, заглядывая на разложенные фото. Цветные и черно-белые, групповые и одиночные, с улыбками и застывшим на губах смехом и искаженные в печали или обиде. Вот Хани, совсем ещё малютка, в кроватке; вот она делает свой первый шаг — на губах всех присутствующих мелькают улыбки, на глазах некоторых — даже слёзы; вот она смеется, измазавшись в джем; а вот она и плачет, разодрав коленку. Кое-где были и её родственники: бабушки, дедушки, отец; где-то она с друзьями, даже с тем хмурым Чонином у неё есть фото около пруда. Все они удивляли своим разнообразием. Но именно другое, одно единственное фото, черно-белое, старое и запыленное, закинутое в самый конец и небрежно припрятанное за обложкой, привлекло внимание Чанеля. - А... это кто? На фото я её не видел, - Бабушка Кан замерла на мгновение, даже показалось, будто дыхание задержала и плечами передернула, когда увидела фото, на которое указывал мужчина. Фото, с загнутыми краями, помятое, в некоторых местах даже порванное, только почему — оставалось лишь гадать. - Это мама Хани, - тише обычного отвечала женщина, чуть пригладив большим пальцем край снимка. - На остальных фото её не было, потому как она и делала их. Занималась фотографией, любила это дело и... Вообще, была просто замечательной... - Пак слышал, как дрожал чужой голос, видел, как в уголках глаз женщины собирались слезы, но послушно не смел нарушить её рассказа. - Вы меня простите, расклеилась старуха, чего уж там... Просто давно как-то не думала об этом, а теперь, вот, пришлось... - Так что с ней случилось? Почему Хани не говорила о ней? Кан перевела измученный взгляд на младшего и тяжко вздохнула. - Потому что Хани и не знает ничего. Её мать... Она была очень красивой, доброй, искренней... Не такой как все, понимаете, Чанель? И за это... за это она поплатилась, - чужая рука сжала снимок, что совсем скоро размок от женских слез. - Мою дочь убили. За то, что она не врала, за то, что она верила... И Хани... Четырехлетняя девчонка осталась в центре города совсем одна, без матери, еды и воды — с одним лишь страхом одиночества внутри. - Не может быть... - хрипло слетело с уст Чанеля. - Она скиталась по улицам, кто-то даже... подобрал её однажды, но через неделю мы её нашли, - речь Кан оборвалась, и взгляд остекленевших глаз остановился на мужчине рядом. - Чанель, вы даже не представляете, что мне пришлось пережить. Она была худа, кости торчали, причем почти не прикрытые ничем — наверное, оборванцы украли, что с них, а ребенок мерз в середине февраля, — глаза с пол лица, красные, заплаканные, испуганные, ручки и личико грязные... У меня уже тогда сердце чуть было не остановилось, - Кан сделала глоток горячего чаю, чтобы успокоиться, и наконец продолжила: - Она кричала. Истошно кричала, плакала, звала маму, а она... Не приходила, сами понимаете... Бросалась ко мне в объятия, что-то шептала, просила не отпускать... Боже, зачем я, идиотка, тогда отпустила их в город?.. - Вы не виноваты. И вы поступили правильно, заботясь о Хани. Но... как же отец? - Отец, - женщина хмыкнула. - Ребенок был ему не нужен. Он безумно любил мою дочь, боготворил её, чуть ли не ноги целовал, поэтому и терпел Хани. А потом... Мало того, что он запил, так ещё и эту потаскуху в дом привел. Знали бы вы, как ещё он издевался над Хани, точно бы убили его. - Лиам была... она была хорошей матерью. Знаете, - Кан усмехнулась. - Я ещё никогда не видела, чтобы ребенок был так привязан к матери... Дальше Чанель не слышал. Он словно впал в кому — мог слышать, но не слышал, не вникал ни в одно слово и думал лишь об одном имени, слетевшем с уст мисс Кан. - Кан Лиам, значит... - эхом отозвался мужчина, сжимая в руке снимок. Снимок, с запечатленной на нем невысокой кудрявой девице, с горящими глазами и ослепительной, какой он, пожалуй, ещё никогда не видал, улыбкой на губах.***
Всё время за завтраком Чанёль молчал. Думал, предугадывал, волновался, но продолжал молчать, не желая расстраивать Хани. Та открыто улыбалась, что-то радостно щебетала, явно не подозревая о каше в голове сидящего рядом человека. И самое главное, что причиной этой самой каши была именно она. Она – запутавшаяся в собственных переживаниях девчонка, а не та кудрявая девушка со снимка. - Чанёль? – зазвенело в ушах, и мужчина наконец будто очнулся от шока, истуканом глядя на родственниц перед собой. – Всё нормально? - Да… Пора в машину. Спасибо, я не голоден, - Пак двинулся к двери, оставив за спиной удивлённых женщин и нетронутую тарелку с завтраком. И пусть живот неприятно тянуло, а желудок уже ныл от недостатка еды, оставаться не хотелось. Наверное, ему просто стало страшно. Только за кого или из-за кого – оставалось даже для самого Чанёля загадкой. Всё-таки он не привык к подобному. Заботиться о ком-то, разгребать чужие проблемы, если это, конечно, не пьяные выходки друга китайца, также было ему чуждо. К слову, Тао оказался лёгок на помине, и уже буквально через секунду его имя высветилось на экране паковского смартфона. - Ты где, мать твою, пропадаешь второй день?! – раздалось вместо привычного приветствия или какой-нибудь колкости. Но понять его было можно – Чанёль, лучший друг, ранее замеченный не в самых благопристойных делишках, вдруг внезапно пропадает на несколько дней, причём звонков и сообщений от него – ноль с хвостом. - И тебе доброе утро… - хмыкнул Пак, поудобнее устраиваясь в водительском кресле. – У меня появилось неотложное дело. Всё равно ведь мистер Ким дал мне выходной за спасённую ученицу. - Так ты у нас теперь в благодетели записался? Не поздновато ли? - У тебя что-то серьёзное? Хуан противно засмеялся в трубку. - Она тебя уже отблагодарила? - Понятно, кладу трубку… - Нет-нет, стой! – воскликнули на той стороне. Послышался нетерпеливый вздох старшего и парочка ругательств почти неслышных, но китаец как-то не волновался – привык ведь к этому ещё пару лет назад. – Сегодня приедешь? С меня спрашивают, ты ведь… - Знаю я, знаю, - мужчина устало потёр переносицу. В этот же момент дверца авто распахнулась, и знакомая фигурка приземлилась рядом, предварительно закинув рюкзак куда-то на заднее сидение. - Можем ехать! - О-о, а это наша жертва? Слишком уж она доволь… - Иди в зад, - прошипел Чанёль, бросая телефон в сторону и заранее припоминая, куда же в прошлый раз засунул эту грёбаную пачку сигарет. Да, он, вроде как, собирался бросить… Но, чёрт возьми, с окружающими его извращенцами, шлюхами и психопатами просто невозможно самому не сойти с ума! Он то хотя бы всего лишь курит – не придумывает вымышленных друзей. - Директор Ким просил меня зайти к нему в кабинет сразу после выписки… А я ещё вчера не пришла в школу… Меня исключат? – Хани взволнованно взглянула на старшего, явно ожидая поддержки или слов утешений. Но каждый блядский раз, когда он смотрел на неё, видел лицо той самой Лиам, её глаза – к слову, дочери они полностью передались, только на дне их плескалась грусть, - её кудри, наверное, такие же яркие, как и описывала Ли, и её искривлённый в улыбке рот. Может… Он тоже сходит с ума? Теперь ему тоже будет мерещится эта самая треклятая Лиам? А ночью казаться, будто та пробралась к нему под кровать? - Параноик… - Чего? – Хани не понимала, что творилось с мужчиной, но его рассеянность и остекленевший взгляд пугал не на шутку. – Что с вами случилось, Чанёль? Боже… ваше лицо… - коснулась подушечками пальцев щетинистой щеки и провела линию до воспалённых красным глаз. – Когда вы в последний раз нормально высыпались? - Я… - он пытался. Действительно пытался, но правда резала глаза. – Не помню. Просто в последнее время… Столько всего навалилось… - Вам нужно отдохнуть. Чанёль, пообещайте, что наконец выспитесь! - Хорошо, - мужчина кивнул, слабо улыбнувшись. Хотя бы кто-то о нём заботится. Девочка откинулась на спинку сидения, явно довольная собой и данным старшим обещанием побороть бессонницу. Жаль только, что Хани не подозревала о том, что именно она и является её причиной.***
- Где ты шлялась все эти дни? – ХанБёль зла, у неё покраснело лицо, и вздулась венка на шее, впрочем, как и всегда в присутствии падчерицы. Вот только самой Хани как-то до одного места вся её злость и пустые звуки изо рта, заткнуть который она уже готова была чем угодно, лишь бы не слышать этот противный до жути голос. – Отвечай, когда спрашиваю! - Я попала в больницу, но вам ведь всё равно, так? Зачем тогда спрашиваете? - Дерзишь?.. – зашипела не своим голосом мачеха, даже не обратив внимания на зашедшего за младшей мужчину. Чанёль так и мялся у порога, будто и вовсе боялся зайти в этот сумасшедший дом. То ведь правда – на каждом углу либо педофил, либо свихнувшаяся женщина. - Хани, всё… - Всё в порядке, Чанёль. Я уже привыкла, - девочка махнула рукой и позволила старшему пройти дальше, попить воды да и просто желая сбагрить его отсюда подальше, чтобы он окончательно не посчитал её сумасшедшей из-за семейки. - Я принесу воды, а ты тут… Не делай глупостей, ладно? – Хани кивнула и уже было направилась вслед за мужчиной по лестнице, как её резко потянули назад за волосы. - МинЧжон мне всё рассказала, - мачеха дождалась, пока посторонний скроется наверху, и тогда, кажется, окончательно слетела с катушек. Давненько, однако, такого не было. Чтоб аж кулаки у неё сжимались, а зубы скрипели. – Ты избила её, опозорила перед учениками… ты… - А то, что она напоила меня на недавней вечеринке, дочурка не рассказала? Зря съязвила. Да и вообще зря всё это начала – отвечать, также сжимать кулаки и смело глядеть в самые глаза. ХанБёль ведь истеричка конченная, неизвестно, что ещё вытворить может. - Врёшь… - Не вру… - Хани оскалилась, точно женщина перед ней, и растёрла щёку. – А ещё ваша ненаглядная МинЧжон переспала с нашим учителем литературы. Тем самым Чанёлем, что пошёл наверх! - Врёшь, потаскуха! – удар по щеке и пронзившая всё лицо боль. Да, чёрт, даже кожа так не горела от удара, как нутро; губы не дрожали так, как её нервы, точно натянутая до предела струна; а на щеке расцветал уродливый узор, почти такой же, как и в душе – только чёрной противной плесенью. Она словно осталась в доме одна одинёшенька, даже без той гадкой ХанБёль и её упрёков, без храпа отца где-то в гостиной и Чанёля наверху, что уже сидит там слишком долго. Одна лишь пустота и она – всё сильнее погрязающая в ней. - Не вру… Не вру… Не вру! – не в себе заорала девчонка, зарываясь пальцами в волосы и больно, до вырванных клочков и жуткой жгучей боли на коже, оттягивая тёмные пряди назад. - Я вас ненавижу! Вас всех - и твою дочку, и тебя саму, и... Этого пьяницу! Ненавижу! Сдохните! - она кричала, а мачеха упивалась её болью; она царапала кожу, а женщина отходила всё дальше и дальше, с испуганной гримасой на лице и подрагивающей губой. - Т-ты… чего? Совсем спятила? – прошептала та после того, как младшая принялась раздирать кожу на руках до крови. Она видела, как капельки крови покрыли некогда белоснежную кожу, как чужие ногти противно даже со стороны ломались и смешивались с тем месивом на руках. И смех. Ли смеялась, только не от радости, а от переполнявшего её странного чувства, остановить которое просто невозможно. Просто хочется хихикать и разрывать кожу на руках – и ничего с этим не поделать, всё равно ведь никто не помешает. - Не подходите! – хрипло сорвалось с уст, казалось, обезумевшей девчонки, что ещё недавно мирно готовила завтраки по утрам и кормила кота. Взгляд её помутнел, как и рассудок, сама она пробиралась по стене вверх, неловко вставая на ступени и попутно падая почти на каждой. Кровь на коленках? Всё равно. Она уже почти не чувствовала боли, только лёгкое жжение и неприятную влагу на коже. Можно смыть и забыть. А ещё холодно. Пробирает до самых косточек, и даже плюсовая температура не смеет её переубедить. Холодно и всё, словно в лёд кинули и забыли, оставив одну… Одну… - Чанёль… - шептала та, делая на ватных ногах шаг за шагом, каждый из которых давался ей всё труднее. Вновь пробрало на смех. Плечи передёрнуло от холода, и само это ощущение заставляло её смеяться. Первым, что услышала ХанБёль был истошный, пожалуй, даже нечеловеческий крик где-то наверху. Потом, спустя секунду, грохот и девичьи рыдания, сейчас больше походившие на чей-то рёв. Поднявшись, женщина увидела лежащую на полу в истерике Хани, что прижимала колени к груди, каталась по полу и продолжала раздирать собственные руки, и прижимавшихся друг к другу, что стало видно благодаря приоткрытой двери, полуголую МинЧжон и Чанёля. - Боже… - почти в один голос пробормотали все присутствующие, следя за катавшейся в луже собственной крови девочкой.