Ключ от его снов

                    Трандуил столкнулся с отцом в одном из внутренних коридоров, анфиладой обходящих Менегрот. Рассеяный дневной свет освещал его, а отделка была скромной — темный мрамор и мозаика. В воздухе еще витало чье-то присутствие, будто кто-то только что вышел, но сейчас они были наедине, и Трандуилу на мгновение захотелось развернуться или пройти мимо, словно не заметив. Глупо, конечно.       Орофер был одет в тунику с очень плотной многослойной вышивкой. Запутанный узор из разных земляных оттенков с редкими вкраплениями зелени и золота должен был смотреться мрачно и уродливо, а выглядел, наоборот, как изысканная роскошь. Трандуил прищурился — дело в узоре? Ему казалось, он просто равнодушно и насмешливо оценивает. Еще ему мерещилась на лице Орофера будто бы… тень. Вроде почти невидимой маски. Сине-зеленые глаза из-под этой маски сейчас уставились на него, и оп-па, поздно отводить глаза. Трандуил только ресницы приопустил, делая взгляд надменным, но не отвел.       — И почему я не удивлен? — Орофер с ним говорил так, будто всегда был недоволен. Насмешлив и недоволен. — Мне казалось, король отправил тебя с каким-то поручением в Регион? Но вот у нас неделя Хриивэ, и кто скажет, что Трандуил пропустил хоть одну вечеринку?       — Действительно, — откликнулся Трандуил, снимая невидимую пылинку с рукава. — Пропустить Куэлле в Менегроте — это даже не глупость, а дипломатическое преступление.       — Красивая отговорка. Лучше бы ты посвящал время чему-то стоящему. И где твой меч?       — А он мне здесь нужен? Не все находят такие вещи обаятельными, знаешь? — он помахал рукой перед лицом, будто отгоняя неприятный запах. — Не всех пленяет запах навоза и лязг железа, точнее сказать.       Орофер выдохнул через нос, но удержался и не вспылил.       — Сдается мне, не все находят обаятельным тебя. А меч или его отсутствие здесь роли не играют.       — Боюсь, ты, как всегда, попал пальцем в небо. Я непреодолим.       — Только твоё самомнение!       — Ты вызов мне бросаешь, адар? — почти удивленно усмехнулся Трандуил. Иль вправду решил посчитать мой список побед и сверить с собственным? Последнее не прозвучало вслух, но перепалка обоим была так знакома, что отец угадал фразу и без слов.       Орофер всерьез разозлился.       — Не смей так со мной разговаривать. Что до твоих любовников, я об этом знаю больше, чем мне бы хотелось! Как, к сожалению, и Тингол. Не думаешь ли ты, что эти твои экспедиции по границам от любви к твоему, дай вспомнить, как ты это называешь, дипломатическому дару?       Трандуил был уверен, что отец преувеличил от злости, но больно было все равно. И вообще они с Вороном старались соблюдать приличия и осторожность. Хотя Трандуил особо не старался, скорее наоборот, получал удовольствие от легкого флера скандала, всегда его сопровождающего. Но… хороший удар, адар, сильный. Кажется, он на мгновение потерял контроль за выражением лица, но тут же взял себя в руки. Недостаточно быстро, если судить по внимательному взгляду Орофера. Ему там примерещилось… сочувствие, что ли? Трандуил ощетинился.       — Опять ты бьешь мимо цели, если она не прибита к дереву. Жаль, конечно, что я не унаследовал эту твою тупоголовую прямолинейность. Она бы здорово мне пригодилась в казарме. Хотя… погоди! Нисколько.       Орофер чуть не зарычал, но, чтобы не отвечать, развернулся и ушел — это его еще спасало, но влепить сыну пощечину руки чесались уже очень давно. Как можно быть вроде бы умным, и одновременно таким тупым, как подросток?! Да Трандуил и вел себя как подросток, всегда и всем наперекор, глупый избалованный мальчишка.       Трандуил себе говорил, что следит за Орофером так пристально, только чтобы не быть таким как он. То что взгляд этот не только пристальный, но еще и ревнивый, он не замечал. Трандуил на все обращал внимание: как Орофер одевается (безвкусно, ужасные цвета, совсем не в стиле Менегрота, почему на него пальцем не показывают? Хотя надо признать, именно на нем это сочетание серого и зеленого хорошо выглядело. Убого же, но, как ни странно, идет); как ведет себя (невыносимо высокомерно, нередко тупо и наивно, когда не надо — прямолинейно до идиотизма, но почему другим это нравится? Как они видят то, чего нет?! Искренность какую-то выдумают, честность, решительность, ради всех Валар, но это же самообман. Но работает).       Следил за тем, как Орофер говорит, как ходит, что делает, кому благоволит, кого избегает. Трандуил всегда мысленно вел учет, чтобы, не дай-то Эру, не стать в чем-то похожим, не угодить, хотя бы даже случайно.       Он уже как-то удостоился нечаянной похвалы за тот учебный бой, и его до сих пор от нее тошнило. Еще больше выворачивало от этих якобы случайных отцовских похвал в сторону, обычно в сторону Келеборна; как Трандуил думал — не очень ловких попыток манипулировать сыном, чтобы тот почаще брался за меч или лук, и поменьше крутился на вечеринках. А если это искренне говорилось, то он еще сильнее это ненавидел, — тупое солдафонство! Да, учились они с Келеборном вместе, только дорожки выбрали радикально разные, и как же отцу нравился этот безупречный воин; наверное, женился бы на нем, если бы мог! Трандуил практически случайно создал себе славу дипломата, да так и покатилось дальше, постоянно возникали какие-то новые проблемы, ожидавшие решения его хитрого ума, и он не отказывался, когда Тингол посылал его их решать. Это вам не мечом махать, тут все-таки головой надо работать.       Он не понимал, что раздражало его это так сильно именно потому, что махать мечом ему нравилось. Только признаться в этом теперь было неловко, будто бы он признает отцовскую правоту, так и представлял себе взгляд, которым Орофер его одарит — ну наконец-то, бросил свои капризы, а я что говорил! Поэтому Трандуил себе и окружающим упорно доказывал, что желает вообще другого, и что его стиль жизни — богатого бездельника и интригана ради развлечения — якобы переполняет его блаженством. Нет, не переполняет. Не особенно, или не всегда, но временами — очень даже! Особенно остро — когда удаётся чем-то отца довести до кипения. Если ему удавалось вывести Орофера из себя, Трандуил чувствовал свое над ним превосходство и получал искреннее удовольствие.       Или поцарапать слегка безупречность папиного любимчика… тоже всегда приятно. Хотя… любую безупречность приятно нарушить, нет в жизни ничего идеального, все идеалы — лицемеры!       Границ он не переступал только с королевской семьей.                     *       Золотой зал, где обычно устраивались самые пышные приемы и танцы, уже был полон, играла музыка. Как назло, первым, за кого взгляд Трандуила зацепился, был Келеборн. Рядом с ним стояла очень красивая блондинка и, похоже, наслаждалась его вниманием. Вот этого от Келеборна было трудно ожидать, он хоть и напускал суровый вид, но Трандуил был больше чем уверен, что тот был застенчив с девушками, и чтобы открыто флиртовать — такого с ним еще не бывало. Хмм, а не влюбился ли наш безупречный воин? Трандуилу немедленно захотелось отобрать игрушку. Даже настроение, испорченное отцом, исправилось.       Девушку он не знал, просто какая-то красивая нандиэ из новеньких, что приезжали в Менегрот раз в году, когда его двери приоткрывались перед праздниками зимы. Куэлле — месяц листопада, один из самых красивых и пышных — и свободных — сезонов; здесь все собираются в это время, и нолдор, и нандор, и синдар, и лаиквенди. Не настолько избранное общество, как в любое другое время — новые лица, новые знакомства, он не зря сказал отцу, что пропустить Куэлле было бы дипломатической катастрофой. Самое время здесь заводить связи, и следить, как их заводят другие.       Он понаблюдал, как Келеборн делает из себя идиота, распуская хвост перед блондинкой. Но потом она сделала какой-то жест рукой, и его озарило:       — Вот и долгожданная встреча, моя прекрасная принцесса персиков! Я уже почти перестал ждать твоего обещанного урока, — он, сладко улыбаясь, просто вычеркнул Келеборна из беседы, а светловолосая Мириэль удивилась только на мгновение, но тут же — и он принял это за хороший знак — узнала его манеру. И невольно совершила ошибку, втягиваясь в когда-то привычное противостояние:       — Урок хороших манер, имеешь в виду? Не помню, чтобы обещалась их проводить, — и хотела отвернуться, но не тут-то было.       — О, ты научилась хорошо стрелять не только из лука, — он притворно схватился за грудь. — Сражен! Сражен наповал твоей исключительной любезностью, вдвойне приятной оттого, что, несмотря на свою девичью короткую память на обещания, — не скажу, что удивительную, — ты все же меня помнишь.       — Мудрено ли забыть такого наглеца, — невольно заулыбалась она. — По тебе и твоим подвигам даже король Фелагунд годовщины справляет, можешь быть польщен втройне! — она специально повернулась к Келеборну, и для него же заявила: — Имеется в виду злополучная афера с черными бриллиантами…       — Злополучная? — возмутился Трандуил. — Ты хотела сказать — знаменитая. И окончившаяся к всеобщему — особенно короля Фелагунда — удовлетворению.       — Его — да, но вот мнение своего отца я бы не назвала удовлетворительным…       — Ах, я так и знал, что ты дочь этого вождя!       — То есть ты просто издевался, называя меня принцессой?       — Я пророчески восхищался!       Келеборн, к его чести, сумел взять себя в руки.       — Давно не виделись, Трандуил. Ты, как всегда… неудержим.       Трандуил поднял бровь — пытаешься влезть в беседу, малыш? Раньше ты бы просто убежал.       — Ой, Келеборн, прости, я тебя не заметил. Ты собирался уходить?       — Да, мы собирались, — Мириэль воспользовалась его оплошностью, и, подхватив своего смущенного, но довольного кавалера, повлекла его на другую половину зала. Трандуил послал ей вслед воздушный поцелуй и ухмылку, означающую, мол, раунд выиграла, молодец, но бой не закончен, — и решил дать им пару минут передышки, обойдя свою половину. Он, пожалуй, скучал по этим пикировкам.       Как быстро выяснилось, он ввязался в тяжелый бой. Мириэль не собиралась падать ему в руки легко, а ее острый язычок компенсировал недостаток такового у Келеборна. Трандуил по привычке считал, что старый приятель ретируется после пары наскоков, и, возможно, не будь у него такой дамы, так бы и случилось. Что касается девушки, Трандуил начал подозревать, что ей нравится сама игра (ему, впрочем, она тоже нравилась). Еще бы, вокруг нее водят хороводы два таких завидных холостяка. Оба красавцы, светлые волосы, яркие глаза — зеленые против синих, всего-то разницы, богаты, знатностью, если это можно так назвать, тоже фактически равны, обласканы королевской милостью, свободны, заинтересованы. Трандуил иногда, глядя на них троих со стороны, сам думал, что, будь он девушкой, тоже бы заколебался. В некоторых аспектах, если честно, Келеборн его побивал. Скажем, он умел петь — был одним из лучших певцов, а это меж эльдар очень ценилось. Но Трандуил уже научился пользоваться не только сильными своими сторонами, но и слабостью.       Например, когда он в силу собственной наглости навязался с ними на конную прогулку, выяснилось, что обскакать в прямом смысле слова Келеборна нелегко. Все-таки его военный опыт сказывался. Трандуил подначил их на пару трюков, вроде прыжка через Эсгалдуин, но оба его визави были всадниками получше. Что ж! Трандуил дернул свою лошадь за повод посреди прыжка, чтобы она оступилась. Лошадь была исключительно хороша, и таки вынесла его, но споткнулась на берегу, так что какая-то из нависающих над тропой ветвей едва не вонзилась ему в глаз. Остаток прогулки прошел в испуганных хлопотах Мириэль над пострадавшим Трандуилом, показательно уговаривающим ее не беспокоиться, и ухитрившимся ни разу при ней не ухмыльнуться. Зато он послал пару таких ухмылок скрипевшему зубами Келеборну. Но видно, тот был настроен решительно, поскольку не исчез и после этого.       Может быть, его тоже интересовала не столько девушка, сколько шанс поставить заклятого друга на место?       В тот же вечер Келеборн прислал ей приглашение на ночь Хриивэ. Как таковой Хриивэ должен был состояться через пару дней, но ночи до — это был негласный конкурс песни. Синдар исключительно ценили бардов, так что попытать счастья в королевском состязании собирались лучшие из лучших. Никто не называл это сражением вслух, но статус у этой вечеринки Хриивэ был именно такой. Девушки тоже могли петь, но все приглашали тех, на кого рассчитывали произвести впечатление. Если песня была о любви, было принято, что где-то в зале сидит та, к кому она обращена. Здесь скрипнуть зубами пришлось Трандуилу. Певцом он не был… вернее, никогда не пытался. Да кто бы в своем уме пытался, имея названой сестрой саму Лютиэн Тинувиэль?       О приглашении ему донесла заранее подкупленная служанка Мириэль, впрочем у него здесь в Менегроте все ели из рук. Она же ему доложила по секрету, что Мириэль долго выбирала платье и попутно обсудила с ней претендентов.       — Ну-ка, с этого места поподробнее! — заинтересовался он. Эллет похихикала:       — Только не обижайся, но, похоже, ей больше нравятся синие глаза.       Трандуил подпер подбородок рукой и посмотрел на нее, приподняв брови, выглядя не расстроенным, а удивленным. Она опять хихикнула: — Ну, не то чтобы она действительно их предпочитала. Как она сказала — Келеборн кажется добрым и открытым, а Трандуил — милым, но немного злым.       — Злым?! — он серьезно удивился. — Я ей кажусь… почему?       — Девичье. — пожала плечами служанка.       Он поднял глаза к потолку, что-то прикидывая, выглядя как кот, который задумал что-то украсть.       — Ага. Ну, поглядим.       И для начала заявился прямо в гостевые апартаменты к Мириэль. Как достаточно знатная особа, она получила в свое единоличное распоряжение две просторных спальни. Несмотря на щедрое богатство Менегрота в дни праздников, когда гостей в сфере было много, не всем так везло. Хотя, например, нолдор из Дортониона, прибывшие вчера, получили целое крыло. Конечно, феанорингов никто не звал, но внуков брата Тингол терпел. На Куэлле давно обещалась, и наконец приехала Артанис. Часто приезжал и Финрод. Что автоматически означало, что Орофер куда-нибудь уедет. Трандуил давно заметил, что отец всеми силами избегает этих встреч, как, впрочем, и мать, но Сиридис вообще никогда не участвовала в дворцовой жизни. Трандуилу было бы тяжело это признавать, но он знал, что многие считают его мать странной. Никто и никогда не смел говорить ему это в лицо, но, как уже говорилось, он знал в Менегроте каждый камень, и сам слышал многое из того, что не говорилось вслух.       Мириэль стояла перед зеркалом в платье, очевидно, выбранном на вечер — нежно-голубом, с вышивкой листьями по полупрозрачному верху.       — Ужас какой, — невольно вырвалось у Трандуила.       — Что?! — она обернулась так резко, что чуть не порвала подол.- Как ты сюда вошел?       — Ты слепая от рождения? — его так возмутил цвет, что он утратил всякую вежливость. — Или это тебе Артанис подсказала? Сними немедленно!       Так это у него повелительно прозвучало, что она чуть в самом деле не стала раздеваться.       — Тебе уже не раз говорили, что твоя бесцеремонность не восхитительна, как ты думаешь! — обиженно фыркнула она. Трандуил снизил накал, но не сменил тему:       — А я тебе говорю, что ты выглядишь в этом цвете, как полинявший синяк. Синий цвет тебе пойдет, но не этот пудрово-голубой.       — Ты знаешь слово пудровый? — изумилась она.       — Идем со мной. Тебе нужно платье, а не эти обноски, — он протянул руку — и даже притопнул от нетерпения. — Ну, долго будешь стоять столбом, тебе не каждый день предлагают королевское ателье, тем более я!       Пораженная до глубины души таким требованием, Мириэль подчинилась и только успела прошептать себе под нос: — Сумасшедший.       Какой эллон в своем уме станет так разговаривать, и о чем, о платье? Да какой эллон вообще разбирается в платьях, чтобы указывать, какой цвет ей идет, а какой нет?.. Она потратила на выбор полдня.       Мирабилис была удивлена гораздо меньше, а позабавлена выражением лица девушки куда больше.       — Полюбуйся, — Трандуил с возмущением втолкнул девушку ей в руки. — Она собиралась идти в этом на вечер Хриивэ.       — Рада познакомиться, — успокаивающе улыбнулась хозяйка растерянной Мириэль. — Я — Мирабилис, королевская швея. А Трандуил — мой любимый заказчик, надеюсь, он тебя не оскорбил, — она выразительно повела бровями в сторону любимого заказчика. — Хотя и старался! Но неправильное сочетание цветов выводит его из себя.       — Буду знать, — немного пришла в себя та. — Я Мириэль Ореандис, из Оссирианда. И…       — Мне нужно лучшее платье на свидание, — дополнил Трандуил, возвращая себе насмешливый тон и заставив Мириэль краснеть. И недоумевать, почему он так легко об этом говорит. Или думает, что свидание — с ним?       Мирабилис оживилась.       — Прекрасно, и какой же по твоему цвет здесь будет лучше? Бледно золотой, сапфировый? — она была уверена, что Трандуил удивит её, и он удивил:       — Изумруд.       Вот уж удивил, так удивил. Самый опасный цвет для блондинок, гораздо более убивающий, чем голубой. Мирабилис была привычной, а вот Мириэль возмутилась:       — Чуть было не поверила, а ты опять со своими шутками!       — Нет-нет, хирен, тебе нужно хотя бы попробовать, у него очень наметанный взгляд, я даже сама порой удивляюсь…       Трандуилу и Мирабилис общими усилиями удалось её заставить, и после получаса кошачьего шипения, шуточек Мирибилис и яростных уговоров, похожих на оскорбления, они придумали бархатное платье, заставили Мириэль его надеть и посмотреть на себя в зеркало. Внезапно наступила тишина.       Трандуил, вытолканный за ширму еще до всех примерок, не выдержал:       — Можно посмотреть?       Когда никто не отозвался, он встал и заглянул в примерочную, где стояли обе девушки.       Такого эффекта они не ожидали. Темный, почти черный, с сине-зелеными переливами бархат вдруг оказался идеальным — и подчеркнул и ее цвет кожи, и волос, и глаз, и губ, казалось, она родилась в этом бархате, настоящая золотая королева леса.       — Ну, что я говорил, — удовлетворенно заявил он, и ошеломленная Мириэль отмерла.       — А… но… моя благодарность, но это было… не обязательно.       — Необходимо, — наставительно и легко улыбаясь поправил он её, понимая, что удар пришелся в самое сердце. — Теперь мы можем отправиться на Хриивэ. Хотя тебе еще нужны украшения. Золото и хрусталь.       Она краснела и не знала что сказать, наконец, кашлянула и выдавила:       — Я… уже приглашена.       — Я тоже, — тут же заявил он. Что? Его кто-то пригласил?! Кто? Или… но он же не поет, нет?       Мирабилис принялась хихикать, глядя на лицо девушки.       — Он сам себя пригласил. Нет вечеринки в Менегроте без Трандуила.                     *       Оделся Трандуил без любого намека на нее. Ну там не считать же зеленой ленты на рукавах, похожей на браслеты. Зеленой бархатной ленты, которая не привлекает внимание, до тех пор пока в руки не взять что-нибудь, ну, например, музыкальный инструмент. Он и кольцо с изумрудом добавил, еще поколебавшись, не слишком ли очевидно, но потом решил, что сойдет.       Когда он взял лютню, даже какой-то вздох по зале прошел — слишком необычно было это, он никогда в жизни не принимал участия в песнях. Лютня играла роль эстафеты: тот, кто хотел петь, брал ее в руки, даже если собирался играть на чем-то другом или петь, а капелла. Трандуил взял ее на последнем круге, когда все, кто мог и желал, уже спели однажды или дважды, и, честно говоря, никто уже не ждет нового певца под конец — тут поют те, на кого общее мнение укажет, как на лучших. Конечно, правил он не нарушил, но внимание привлек. Он заметил, как Келеборн удивленно распахивает глаза — ну, тот тоже никогда не слышал его голоса, даже на их ученических попойках Трандуил никогда отдельно рта не раскрывал. Сам он сейчас только порадовался, что на нынешнем вечере старшее поколение решило помолчать, а Финрод и вовсе в этом году не приехал — а то если бы тут еще и Фелагунд у него в конкурентах оказался, все было бы еще смешнее.       Трандуил не специально держал паузу, его пальцы коснулись струн немного робко, но мелодия полилась уверенно и легко. Только, может быть, на два такта дольше чем нужно, это чуткие уши эльдар всегда улавливают. Только это и выдало волнение. Эльдар затаили дыхание — не только от предвкушения, ожидать можно было чего угодно — а вдруг у всеобщего любимца Трандуила и вправду не окажется голоса или слуха? Ну не зря же он никогда не делал этого раньше? Или смутится, споткнется в песне, или наоборот, удивит — что будет?       Трандуил замешкался по другой причине. У него была заготовлена очень трогательная песня, спой он даже без голоса, слова все равно бы тронули, и очень возможно, что спор за девушку он бы выиграл. Но он здесь прослушал такую не одну, специально пропустил весь первый круг, а еще он слышал Келеборна — и тот пел сегодня ну просто как Айну. Сам не зная почему, в последнюю секунду Трандуил передумал. И спел довольно легкую, почти шутливую песню. Хорошо спел. Он все еще их поразил. Как выяснилось, ничего стесняться ему было не нужно, и слух и голос, низкий с легкой шероховатостью, как бархат, у него был.       Наследник Дайона и Орофера не мог петь плохо, просто Трандуил об этом понятия не имел.       И все-таки песня была слишком легкомысленной для того, чтобы выиграть. «Кажется кто-то завладел моим сердцем, и я подозреваю, что это ты». Ей хотелось подпевать и пританцовывать. И он ни разу не посмотрел на Мириэль, он вообще ни на кого не смотрел, только на руки. Мог же он петь для кого-то другого, верно? Пусть глаз не сводит и гадает, так или нет. Или, может, это просто смущение — а смущенным Трандуила еще никто не видел. Он прекрасно понимал как это выглядит.       Келеборн уж точно смотрел ему на руки, нахмурившись и сжав губы. И протянул руку за лютней, едва Трандуил закончил. Обстановка накалилась, все уже поняли между кем и кем будет борьба в последнем туре, и теперь готовились посмотреть на зрелище. Трандуил на него тоже взглянул, хитро улыбнувшись на мгновение, и отправил инструмент по рукам к сопернику. Но сидеть не остался, а встал и прислонился к колонне у выхода — будто собирался уйти, но все-таки задержался.       Келеборн почувствовал, что это миг истины. Еще когда его пальцы просто пробежались по струнам, стало понятно, что это будет одна из тех песен, что попадают прямо в душу, и об этом будут рассказывать детям. Трандуил бросил снежок — и нечаянно вызвал лавину. Едва Келеборн запел, улыбка исчезла и с лица и даже из глаз Трандуила — этого ему было не перепеть, и сопротивление бессмысленно. Этого и Финрод бы не перепел сегодня. Осознание проигрыша так ударило, что затуманило глаза.       Мириэль, сидевшая в глубине залы одинаково далеко от них обоих, только взгляд бросила на Келеборна, а потом не могла его оторвать от Трандуила, потому что Келеборн, ничтоже сумняшеся, спел личную песню о любви, о страдающей любви, и так хорошо, как никому здесь не удалось, но он своей гениальной музыкой «озвучил» соперника.       Потому что это Трандуил единственный стоял, невольно приковывая взгляды, с выражением лица, которого еще никто у него не видел — принимающий поражение, и с подозрительно блестевшими глазами. Пока небесно-красивый голос обволакивал их:       Любовь, зачем ты мучаешь меня?       Ты в сердце, как змея вползла украдкой,       Его надеждой обольщая сладкой,       Желанием несбыточным дразня.       Трандуил так погрузился в ненавистное чувство проигрыша, что заметил напряжение, повисшее вокруг только к концу песни. Он будто очнулся только на последней фразе, «Любовь, чего ты хочешь от меня?». До этого в слова песни он не вслушивался, и вдруг его обожгло — как он двусмысленно выглядит. Дернулся и вышел, едва последний звук замолк: ему было неприятно, что он сделал из себя дурака; вдвойне неприятно, что кто-то мог прочесть уязвимость на его лице, но… с другой стороны, он понимал, что это — и его выигрыш. Только он не смог бы сейчас остаться и получить его немедленно. Надо было прийти в себя. Ммм, ужасно, светлые Валар, они все смотрели на него, думая, что видят томящегося от любви идиота. От безнадежной, подчеркнем, любви. Да он так за всю свою жизнь не позорился. Но девушка могла бы быть очарована? Да? Должна была, он, правда, не успел на нее посмотреть. Но… он же гениален, добыл победу прямо из поражения, да? Он наконец нашел равновесие, и наклонил голову, подавляя усмешку: ну, спасибо, Келеборн, ты сделал работу за меня!       На следующий день подкупленная служанка принесла парадоксальную новость. Правда, сначала взглянула на него сочувственно, но, не разглядев никаких следов печали, ни намека, снова вернула на лицо привычное плутовское выражение.       — Она послала ему записку.       — Что внутри? — он потянулся, но она успела выхватить письмо прямо из-под пальцев.       — Но-но, хир, полегче! Запечатано. И особо наказано — доставить лично в руки.       Трандуил знал по крайней мере три способа это исправить, но такая легкая игра его не увлекала.       — Хмм, — она смотрела выжидающе, и он подобрал вопрос: — И как она писала?       Вопрос был верный, потому что эллет одобрительно закивала.       — Долго подбирала слова. Вздыхала полночи.       Может быть написала ему что-то вроде прощального письма? Трандуил покусал губу. Но искушение прочитать записку все же победил. Ему в голову пришла идея получше.       — Ладно, милая. Сделай, пожалуй, круг почета по Менегроту и отнеси письмо, куда надо.       Она взглянула удивленно.       — И даже не потерять?       — Ни в коем случае. Только прогуляйся по внешней галерее, а не внутренней. И… — он вдруг отвернулся, вытащил из стоявшей на столике шкатулки изящный кулончик с жемчугом, повернулся обратно и надел его ей на шею, почти приобняв, и шепнул в ухо, нежно, как любовнице: — И сама потеряйся? Обновку выгуляй, на фонтаны полюбуйся, отдохни.       Она бы и сделала возмущенное лицо, но он был слишком красивым мужчиной. Когда такой красавец этак небрежно тебя приобнимает и что-то там шепчет в ухо, щекоча дыханием… в общем, девушка, безмолвно покраснев, поклонилась и испарилась. Мимолетно пожалев, что вся эта красота сегодня достанется другой.       Трандуил задержался только на несколько секунд дольше, хватило посмотреться в зеркало. Сам себе подмигнул. Этот раунд точно будет последним.       Как назло, в коридоре его вдруг остановил королевский курьер.       — Его величество желает тебя видеть — сейчас же.       Вот некстати! Надеюсь, она будет медленно совершать свой круг почета. Но отказать было нельзя, и Трандуил, недовольно прикусив себя за щеку, отправился следом, в покои Тингола. Как ни удивительно, его проводили в частный кабинет, и Синголло был один. «Еще одно поручение?» — сразу насторожился Трандуил, почти выкинув Мириэль из головы. Тингол сидел, развалившись, если такое слово подходит королю. Неторжественно — в любом случае.       — Присядь, элессар, — предложил он Трандуилу, удивив. Давно между не было уже такой доверительности. Или это было очень деликатное поручение, или дело вообще в другом.       — Я был вчера на Хриивэ, — продолжил Тингол, дожавшись, пока Трандуил сядет, и тот чуть не застонал, поняв о чем пойдет речь. Отвел взгляд, начал пощипывать пальцами обивку дивана — и несколько прослушал начало королевской речи.       — …Кто-то задел твое сердце наконец, элессар?       Звездочка, его так не называли с самого детства. Трандуил взглянул на него прямо и увидел, что над ним не посмеиваются. Тингол был, кажется, доволен, по-доброму горд им, наверное. Больший отец, чем его настоящий отец, вдруг пришло ему в голову, и он даже пожалел в тот момент, что… почему он в самом деле не влюблен? Чтобы Эльве гордился им и улыбался ему одобрительно за то, что в самом деле случилось, а не за игру. Подумал так, и сердце почему-то сжалось, заставив тяжело вздохнуть.       Ай! Второй раз он не попадется в эту ловушку! Но было поздно — она уже захлопнулась. Он опять выглядел как безнадежно влюбленный идиот, отрицающий очевидное, и что бы он сейчас ни начал говорить, по смеющимся глазам Эльве он уже понимал, что тот не поверит никаким оправданиям. Поэтому Трандуил позволил себе потерять дар связной речи:       — Нет! То есть… но… мне надо идти! — и сбежать от приемного отца, разрешающе махнувшего вслед рукой.       — Если ты так говоришь, элессар. Не спрашивай разрешения, беги, — он почти смеялся, но это был добрый смех.                     *       У гостевых апартаментов не было дверей, только несколько слоев портьер, просочиться сквозь них бесшумно — плевое дело. Неприлично, так никто не делает, без приглашения не заходят. Но если очень нужно… Трандуил втек в комнату, как сквозняк. Мириэль сидела перед зеркалом, вроде бы расчесывая волосы, но так задумалась, что рука с расческой так и застыла в волосах. Какое-то время — минуты — он стоял позади, разглядывая ее со странным чувством, как будто перед подарком, который надо развернуть, а потом она наконец подняла голову, взглянула в зеркало — и взвизгнула от неожиданности.       Настолько внезапным было взглянувшее оттуда отражение, показавшееся ей, наверное, призраком. Если она о нем думала. Мириэль вскочила, разъяренная оттого, что так потеряла лицо.       — Как ты сюда попал! Тебя волки вырастили?! Мама не учила, что стучать надо, прежде чем входить!!!       Ничуть не смущенный вспышкой, но здорово ею позабавленный, он подождал, пока она немного выкричится. Наконец, она выдохнула, а он заговорил, как будто вдохнул ее злости, прогнав улыбку даже из глаз:       — Мне твоя игра надоела.       Что? Она встала и отступила на шаг, еще не понимая.       — Я пришел ее закончить, — он шагнул за ней, заставив снова отступить, — прямо сейчас.       Она сделала еще шаг — и почувствовала спиной стену, обитую шелком. Его руки ударили в стену рядом с ее лицом, запечатывая ей выход. Ударили с силой, она даже дрожь ощутила, и, кажется, впервые ощутила рядом с ним тревогу, от которой немного пересохло во рту. Он надвинулся, нависая над ней и заставляя вжиматься в стену, словно Трандуил тоже был стеной. Каменной, непробиваемой — и готовой ее раздавить.       — Какую игру, — пискнула она, но не успела закончить, потому что он взял ее одной рукой за подбородок и закрыл рот поцелуем. Жестоким разорительным поцелуем, никаких нежностей. Она попыталась его ударить кулаком в грудь, но рука была перехвачена и впечатана в ту же стену, от неожиданной боли она даже прикусила ему губу, и в ответ получила такой же жалящий укус. Она не могла поверить, что это был тот же самый мужчина, который смеялся над ее проделками и любезничал в ответ на насмешки. Этот был безжалостным и не проявлял к ней никакого снисхождения. На какое-то мгновение она потеряла голову от паники и забилась у него в руках трепещущей рыбкой, заставив отпустить ее голову — только на мгновение. Обе его руки схватили ее за запястья и снова впечатали в стену, толкнув и ее туда, прижав своим телом, так что она оказалась распятой на этой стене, как бабочка под стеклом.       А потом он поцеловал ее снова. Чуть менее жестоко, но еще требовательнее, заставляя раскрываться навстречу, жадно забираясь языком до самого горла, трахая им ее и вылизывая.       — А-ап! — она захлебнулась, а потом потеряла способность думать. Внутри будто что-то лопнуло, затопив ее жидкой слабостью.       Никогда она не знала, что от поцелуев может не просто закружиться голова, а прямо сознание помутиться. Какое-то время она еще напрягалась инстинктивно, а потом слабость ее подвела, и она даже вырываться перестала, но зато он не перестал ее целовать. Каждый раз, когда он наконец давал ей воздуха, и ей приходилось цепляться за его плечи, чтобы не упасть, Мириэль только-только начинало казаться, что она сейчас вдохнет и придет в себя, как ее рот снова запечатывал поцелуй, не давая воли.       Она даже не ощущала, что он перестал ее удерживать, или то, что ловкие пальцы успевают расстегивать ее платье, стягивая его вниз и обнажая грудь. Она это заметила только когда Трандуил начал ее целовать, и тут она вскрикнула, потому что… ох, это было так… невыносимо хорошо!       Очевидно, он умел целоваться. А она нет. Трандуил получал удовольствие, но не потерял голову. Он скорее удивился, как легко она ее потеряла, легко и полностью. Неужели простые поцелуи могут так завести? Ну ладно, положим он выучил за это время пару трюков, но она всерьез готова потерять сознание? В мой первый раз, интересно, я был такой же легкой добычей? Конечно, был, хмыкнул внутренний голос — смотри, как это выглядит со стороны.       Чтобы выбросить эту не очень приятную мысль из головы, он в качестве извинения снова поцеловал ее в губы, на этот раз медленно и нежно, давая время насладиться ощущениями, рукой одновременно резко ущипнув ее за сосок. Она дернулась, застонав ему в рот, не открывая глаз — и этот момент удачно выбрал Келеборн, чтобы появиться на сцене.       Трандуил уловил движение краем глаза и обернулся, Мириэль, все еще цепляясь за него, не могла найти сил, чтобы открыть глаза, а Келеборн стоял — белый и безмолвный как мраморная статуя. Насладившись зрелищем, Трандуил прочистил горло.       — Келеборн. Ты, если не заметил, действительно — некстати!       Келеборн бы и выскочил еще минуту назад, ему просто хотелось убедиться, что Мириэль понимает на каком она свете. То есть ему хотелось понять — как девушка прислала ему приглашение к себе — чтобы заставить смотреть на… Мириэль наконец осознала происходящее, и инстинктивно, чтобы прикрыться, ткнулась Трандуилу в грудь, на самом деле не подумав о том, что делает. Ей просто хотелось спрятать лицо и голую грудь.       Для Келеборна все стало очевидным. Ни слова ни произнеся, он развернулся на каблуках и вылетел в дверной проем с такой силой, что чуть не запутался в закрывающих его портьерах. Впрочем, он был настолько не в себе, что прошел бы сейчас и сквозь стену, и к счастью — для портьер — сумел выпутаться из них быстрее, чем их сорвать. Трандуил едва сдержал смех — ну, все удалось как по писаному. Великолепно.       И пока он глупо ухмылялся, его обожгла пощечина. Слабая, но все-таки ощутимая. Он отпустил девушку, — так как она начала вырываться, — больше не пытаясь ее держать — спектакль окончен. И даже удивленно потрогал щеку. Волосы у нее разметались, лицо покраснело, а глаза прямо-таки пылали яростью. И платье, кстати, все еще было открыто, обнажая грудь до самых сосков.       — Как ты посмел! Да что ты за… такой… подонок! Зачем ты… — она вдохнула и выдохнула и звук был хриплым как рыдание — Причиняешь другим боль! И радуешься этому!       Он наклонил голову, разглядывая ее как диковинку.       — Боль? Тебе я ее не причинял, — и вдруг его словно озарило, — но, кстати, об этом. Если хочешь, могу и причинить. Ручаюсь, тебе понравится.       Она только раскрывала рот и тяжело дышала, не в силах подобрать слов, чтобы выразить свое возмущение, и чувствуя, как на глазах закипают злые слезы. Да как он вообще смеет так говорить, будто ничего не произошло, будто не сделал ничего, будто шутку какую-то отмочил — и давайте все посмеемся! Трандуил не стал дожидаться ее ответа, просто подхватил ее на руки — и еще подивился насколько с девушкой это легко — и прошагал в соседнюю комнату, где стояла большая кровать — и просто швырнул ее туда. Мириэль зашипела, как разъяренная кошка, а он шире улыбнулся:       — Серьезно, обожаю твой настрой!              *       Когда она проснулась, вся сфера была пропитана розово-жемчужным светом, что означало, что снаружи вечер, на столике медленно таяла курительная палочка, распространявшая приятный аромат… когда же они ее зажгли? Как всегда, слышалось тихое пение, эхом гуляющее по коридорам, словом, обычный вечерний Менегрот. Смятые простыни не закрывали их обнаженные тела, она тяжело повернулась — тело было таким тяжелым, слишком расслабленным, он лежал рядом, закинув руку за голову и закрыв глаза. Мириэль прислушалась к дыханию — ровное и легкое, может, и правда спит. Приподнялась, садясь, и посмотрела на профиль, и длинные ресницы, и крошечную ссадину на щеке — след от ее удара. Красивый и надменный даже во сне. От движения между ног отозвалась боль, она потрогала засохшую кровь на бедрах и смущенно подтянула ноги к груди, закутываясь в волосы как в плащ. Так что, наглец был прав? Он заставил тебя почувствовать боль, и ты просила еще. Она нагнула голову к коленям еще глубже, пряча горящее лицо — и игнорируя ставшую острее боль. Не просто боль, она… как бы то ни было удивительно, хотела бы и правда… еще. Разбудить его, или это слишком? В смысле, не слишком ли ей будет больно? Она нагнулась, неженственно покряхтев при этом, достала из беспорядка на полу острую серебряную заколку — и приставила ее к его горлу. Полюбовалась, как тонкая металлическая игла красиво выглядит на фоне белой кожи, потом отшвырнула заколку — глупости все это. Тяжелая рука опустилась ей на поясницу, по хозяйски притягивая поближе:       — Что ты там ерзаешь? Снова не терпится?       Вот гад, подсматривал! Влепить бы прямо по этой самодовольной кошачьей усмешке! Но она позволила ему притянуть себя, перекатываясь прямо по его телу — неожиданно приятная подушка. К тому же, она животом проехалась по следам от ногтей на его коже, заставив застонать — а вот это так вообще музыка для ушей.       — Ну, а если да? — прищурилась она сверху вниз, — что скажешь?       Он притянул ее голову ближе, так что их губы стали задевать друг друга, но не поцеловал, а только прошептал в них, обжигая слишком чувствительную кожу горячим дыханием:       — Кто-то слишком жадный сегодня, вот что скажу!       Он отпустил ее, столкнув с себя. Сел, потянувшись, до хруста в костях. А Мириэль полюбовалась. Гад, но красивый. И знает это. Трандуил покосился за спину, и неожиданно будничным тоном продолжил:       — Давай объявим о свадьбе.       Мириэль поперхнулась, потом не выдержала и захохотала в голос.       — Ты сделаешь это просто назло? — да что он за непостижимый… идиот. Придумал очередную гадость, бросить ее у алтаря? Хотя это было бы уж совсем бесчестно, Тингол его изгонит за такое. Тогда что за идиотскую интригу он придумал? И — вдруг заразившись его легкомыслием — вздернула голову:       — А объявим! Посмотрим как далеко ты убежишь!       Он пожал плечами.       — Не собираюсь удирать.       Дорого бы она дала, чтобы видеть его лицо. Голос был как будто серьезен. Он принялся одеваться.       — Давай, собирайся. Пойдем, родителей обрадуем.       — Прямо сейчас?                     *       Стоя в своем сияющем снежно-белом платье помолвки на следующую ночь Хриивэ, принимая поздравления от самого Элу Тингола и глядя на совершенно разбитого и какого-то зеленого Келеборна, которого вежливо (из жалости) о чем-то спрашивала нолдорская принцесса Артанис, Мириэль, кажется, стала догадываться зачем он ей это предложил. Неужели только для того, чтобы посыпать соли на раны «другу»? И всё?       Отец Трандуила, кстати, не обрадовался их заявлению. Настолько, что даже дал ей это почувствовать.       Он же в конце концов настоял на помолвке. Не свадьбе. Приличия должны были быть соблюдены хотя бы ради девушки. Уж очень некрасиво выглядела вся эта торопливость. Сиридис была чуть вежливее, и, кажется, действительно робко надеялась на их счастье, но свое ожерелье не отдала. Так положено, родители жениха делают подарок невесте — ожерелье, а родители невесты — жениху. Подвеску. Мириэль еще предстояло с отцом объясниться, но она полагала, с ним попроще будет.       Так что да, украшения их были подарком от королевской четы, а не от семей, обоим. Мелиан выбрала для них изумруды — для нее с платиной, для него — с серебром. Это тоже традиция, металл помолвки — серебро, брака — золото. Кольца были заказаны, но у них есть еще куча времени, свадьба почти через год, осенью.       Трандуил выглядел мрачновато довольным. Мириэль не знала, к чему относится его мрачноватость. Да, если уж честно, она и в его удовлетворенности не разбиралась. Чем он был доволен? Его не озарит внезапно, что для шутки он слишком далеко зашел? Или он все-таки не шутил с самого начала? Хотелось бы ей в это верить по-настоящему. Какой-то хитрый огонек в его светло-зеленых сегодня глазах давал ей такую абсурдную надежду. Мерзавец, но ведь мой, вдруг пришло в голову. И голова слегка закружилась. Ей понравилось ощущение, и, взглянув случайно на свое отражение в зеркальной мозаике стен, Мириэль увидела на своем лице очень похожее мрачное удовлетворение.              *       Ей понравилась отсрочка, главным образом потому, что она получила официальное право говорить — нет, и Трандуил его признавал. Мириэль села в разоренной и уже пустой постели, потрогала волосы, переложила локоны, прищурилась, чуть ли не облизнулась — нет, правильнее сказать, она не выгоняла его из постели… сразу. Ей это нравилось, ласки и поцелуи, и то, что их всегда можно остановить на том месте, где — ей, а не ему — нравится. Интересно, он ей отплатит за это после свадьбы? Или его забавляет игра? Он пока её правил не нарушил, и как бы ни было это восхитительно, в глубине души она слегка трусила. То есть, как это понять: он или уважает ее желания (очень смешная шутка, Трандуил и уважение чьих-то желаний), получает своего рода извращенное удовольствие (вполне возможно), или получает своё где-то еще? Очень отдаленные слухи о его прежних любовных похождениях до нее долетали, но никто не хотел говорить ей хоть что-то определенное, только двусмысленные взгляды и двусмысленные улыбки и всегда определенное: «Нет, что ты», — на любой вопрос.       Мириэль подняла волосы к вискам, посмотрела в зеркало, и сама себе призналась, что, пожалуй, она хотела бы однажды — снова — увидеть того мужчину первой ночи. Который брал все, что хотел и его вообще не волновало её согласие. И даже мнение по этому поводу. Но та же самая ночь, волновавшая ее воображение, не давала покоя. Мысль кололась, как забытая иголка в платье. А он… и правда просто лучше знал, что ей это понравится? Да, он, кажется, очень искусен, но, если бы она на самом деле была против, до самого конца, — остановило бы это его? Страшно было потому, что когда она задумывалась, то понимала, что ответ — нет. Он бы не остановился. И сделал бы это просто из прихоти, потому что приспичило отобрать девушку у «друга». Но ей же понравилось, значит, это не имеет значение. И не будет иметь.       Она оправдывала его, говорила себе, что он просто лучше ее понимает — и знал, что она будет не против в конце концов, но понимала, что лжет себе.       Трандуила ситуация подбешивала и развлекала одновременно: изображать жениха и невесту, будучи по всем эльфийским законам мужем и женой, было забавной ролевой игрой.       Но он больше не доходил с ней до конца не потому, что внезапно полюбил отсроченные оргазмы или боялся повести ее к алтарю беременной — хотя она, возможно, и боялась именно этого. Просто это ощущение запретности наполняло грудь давно забытым чувством — как когда стоишь перед цветочным полем и набираешь воздуху, пока не начнет что-то пощипывать внутри, и не появится чувство, что ты готов лететь. Так вот, это ощущение с каждым разом становилось все отчетливее и сильнее, и ему было интересно, к чему оно их приведет. Феерическая брачная ночь? Ни с кем такого не было, только с ней. Но он замечал, что эта копящаяся изнутри энергия начинает на него давить. Только неудовлетворенность? Хм, оргазмы можно получать и другими способами, это-то как раз была не проблема. Но даже разрядка это чувство копящегося внутри раздражения не убивала. Ослабляла лишь ненадолго.       Сам над собой издевательски усмехаясь, он просто не вылезал с тренировочных площадок — физическая активность хоть как-то помогала стравить пар. Проще всего было бы трахнуть кого угодно и избавиться от этого чувства, да даже и Мириэль, если на то пошло, она не будет возражать, ей нравится власть, но и против того, чтобы поменяться ролями, она не будет возражать. Очень даже может быть, она именно этого и ждет. Но чувство не было плохим — оно было необычным и действительно тянуло на эксперимент.              *       Грубая туника, обтягивающая торс, пошла пятнами от пота, мокрые волосы липли на лоб. Сосредоточенный взгляд, чуть нахмуренные брови — и отточенные, выверенные движения, свист горячего воздуха, рассекаемого лезвиями мечей. Мужчина на тренировке — отрада для глаз. Ворон оперся на брус заграждения, следя за тем, как клинки Трандуила выписывают сложную петлю и наконец занимают нужную позицию в последнем броске. Остановка. Выдох.       — Ты изменился.       Зрачки дрогнули, перефокусируясь, эллон вышел из своей сосредоточенности.       — А? Уже приехал? Я думал, ты не выберешься до зимы.       — Я бы не пропустил такое событие — тихо фыркнул тот.       — Это какое?       — Свадьбу, а ты о чем подумал?       Трандуил, не выпуская клинка, отер пот с виска тыльной стороной руки. Это выглядело, как смущение.       — Прости, что приглашение не прислал.       — Мне королевский протокол послал.       — А, — он протянул клинок к Ворону жестом, каким протягивают ладонь. — Поучаствуешь?       Ворон снова фыркнул, это была насмешка и только капля горечи — разве что над собой.       — Что-о-о? Помериться длиной мечей? — с сомнением в голосе протянул он.       Трандуил приподнял один уголок рта, показывая, что оценил грубую шутку.       — Нет, пожалуй.       — И это ты мне говоришь?! — сказали они одновременно и расхохотались.       — Брось, — Трандуил переступил, поведя плечами и почти подмигнул. — Неужели ты не хочешь заставить меня вспотеть?       Звучало как приглашение. Ворон все еще колебался, но по загорающемуся огоньку в глазах было ясно, что мысль эта им уже овладела. Он передернул плечами, скидывая кожаную куртку на барьер, и поднырнул под него, выходя на площадку.       — Ну, если ты так просишь… — лезвие зашипело, вытягиваясь из ножен.       Бой, кажется, не был учебным, клинки сразу столкнулись, высекая синие искры. Они не просто были равны, они научились новым трюкам, и каждый держал свой туз в рукаве. С соседних площадок, где шла своя работа или спарринги, на них стали бросать взгляды, но не слишком откровенно — здесь не было принято глазеть.       — Ты влюбился! Здесь нечего стыдиться, со всеми бывает.       Трандуил чуть не закатил глаза, и почти пропустил выпад.       — Да ради Валар, меня уже в дрожь бросает от этого! Ничего не изменилось!       — Кроме тебя!       Яростный выпад — и на этот раз Ворону пришлось падать на колено, чтобы уйти от удара.       — В зеркало смотрел? На какой вечеринке последней был? Я в сфере, и я тебе сам скажу — ни на одной! Одеваешься как? — при этом оба бросили взгляд на его грязную форму, и Трандуил обиженно зарычал:       — Низкий прием!       — Подвеску не снимаешь? — лезвие чуть было ее не коснулось, и Ворон получил в ответ целую пачку свистящих ударов с обеих рук, заставившую его отскочить и почти затанцевать по площадке, уворачиваясь — это было сложно.       — Традиция! — рявкнул Трандуил.       — Еще раз — в зеркало смотрел? Сама серьезность и благовоспитанность, ни сарказма, ни дурацких розыгрышей, ни вам — меч для солдат; твой отец не пьет от счастья, часом? И знаешь что, ты даже не заметил. И нет тут ничего плохого, не надо рычать!       Трандуилу хотелось и выругаться и засмеяться, но зло. Как же он попал в эту проклятую ловушку и никак не выберется оттуда?       — Значит, по-твоему, я люблю ее безумно?       Ворон делал выпад, но Трандуил поймал его клинок двумя своими, сталь заскрежетала, прядка его длинных волос, почти прозрачная, сверкнула, попав под лезвие; сдутая прямо в лицо Ворону, она на секунду заставила его моргнуть — и меч был выбит.       Они остановились, тяжело дыша. Трандуил отступил на шаг, круговым движением убирая клинки в ножны, а Ворон встал на одно колено, подбирая свой.       — Безумно? — сказал он будто сам себе. Кто тут еще безумен, вопрос. — Наверное, мне стоит потерять приглашение, да?       Трандуил пожал плечами:        — Если это так важно для тебя, то, наверное, да.       — Почему для тебя это неважно?!       — Важно? Что за глупость.       — Ну и дыши тогда легче, а то расплачешься ещё от своих фантазий.        *       Три дня Эндери, празднующих смену ранней на зрелую осень, тоже отмечались с карнавалом, но это был не такой серьезный маскарад, как на Середину Лета. Маски носят те, кто хочет, и они просто украшения, а не обязаны скрывать личность. И в полночь наступает момент их снять. Но кто-то все равно пользуется случаем развлечься инкогнито. В садах море цветных фонариков, но ночи все еще теплые, а деревья стоят в пышных золотых уборах.       Девушка была одета в черный шелк — платье и полумаска — редчайший выбор цвета в сфере, она бойко и шутливо гадала всем, кто подходил. На шее у нее было прозрачное ожерелье — совсем прозрачное, похожее на капли воды. Но первое, на что Трандуил обратил внимание — ее запах, когда она прошла мимо. Тонкий аромат лилий. Этот запах, словно крючок рыбку, зацепил его и повел за собой.       Трандуил был без маски, он же «занят», впрочем Мириэль веселилась где-то отдельно, так же с удовольствием пользуясь своей свободой, как и он — напоследок. И все же он ничего не хотел от нее, просто запах… тонкий, пронзительно-нежный, неуместный и тревожащий, как утренний первый ледок на лужах.       Она сама обернулась, когда рядом в саду уже никого не осталось. Глаза искрились в прорезях маски, как камни в ее ожерелье.       — Хочешь узнать свою судьбу?       Эльдар не верят в такое, но и не мешают шутить.       — Почему бы и нет? Открой мне тайны.       Она взяла его за руку, очень легко, будто пером прикоснулась, ее кожа была сухой и прохладной. Кольцо блеснуло, но она даже не заметила, продолжая улыбаться.       — Ты король и сын короля.       — Пальцем в небо, но продолжай, мне нравится, — засмеялся он.       — Недостаточно? — весело изумилась она, он перехватил ее запястье:       — А давай, я тебе расскажу твое будущее? Правда, ближайшее…       Она заулыбалась еще веселее, наверное, это ее рассмешило. Трандуил притворно серьезно провел пальцем по ее ладони, по почти невидимым линиям.       — М-м-м… вот оно: эту ночь ты проведешь… со мной? — он как будто бы удивился, но это было предложение.       Ей бы сказать нет.       — Если ты мое имя угадаешь!       Трандуил посмотрел на нее укоризненно, это Эндери, здесь имен не называют до полуночи, даже если узнали. Но он ее не знал, это точно. Он не знал и что нашло на него, такой агрессивный флирт он давно не пробовал, да и неуместно это, но почему-то он не мог отпустить ее руку.       — Тебя зовут… Илльмарэ, — придумал он. Не зная, откуда имя взялось, просто выдохнул его вместе с воздухом, покалывающим грудь. И смех сразу исчез из ее глаз.       — Дай руку! — почти потребовала она, теперь внимательно посмотрев. И смотрела долго. — Линия твоей жизни уходит в бесконечность, ты увидишь закат Арды. А еще ты… Пойдем, — она потянула его за руку. Очень легко, опять как перышко, но он поддался. И как-то невероятно быстро они оказались в самой глубине сада, возле фонтанчика, булькавшего так тихо, что он почти не нарушал зеркальной глади воды в каменной чаше.       — В такую ночь, когда звезды отражаются в воде, можно увидеть истину, — сказала она напряженно. — Посмотри в воду, что ты видишь?       Майар всегда могли переступать пояс Мелиан, а эта майэ ходила сюда за развлечением, особенно на такие ночи. Гадала, шутила, проказила, в целом — довольно невинно развлекалась.       Погадать, глядя на воду — сильнейшее эльфийское гадание, но его легко можно сымитировать, рассказывая глядящему в воду всякие небылицы. Майэ носила маску, которая не снималась, потому что она была отражением… и сама не ведала своего лица. Лицо у ней было любое — то, какое увидит смотрящий. А поскольку редко кто смотрел ей в лицо иначе, чем со страхом, черты его были смазаны и искажены. И как же она была поражена, когда Трандуил увидел в воде ее лицо. Он же не мог. Она не сняла маску! И все же — глядела вместе с ним и видела звездную ночь, хотя неба было не видно от света фонарей, и прекрасные тонкие черты девичьего лица. Она буквально впилась в них глазами, запоминая — и приобретая — эти черты навечно.       — Ты прекрасна. Как звезда.       Можно сказать, он дал ей лицо. Как и имя. В тот самый момент она почувствовала, как сплетаются нити их судеб, сплетаются навечно, и это он завязал на них первый узелок. Она не сказала ему это вслух, а сказала другое:       — Ты мой муж, и у нас одна судьба.       Он сначала засмеялся — вот оно, кольцо, его жена где-то здесь, на празднике, она не жена ему официально только из-за упрямства Орофера и соблюдения дурацких приличий и вдруг… На одну ночь.       — Будь ею, — жарко шепнул он ей. На Эту Ночь. Ночь без обязательств. Имена никогда не будут названы, узы не будут связаны. Теперь она изумилась. Эльдар верят в особую связь. В такую особую связь. Это БЫЛО бы браком. Она приложила палец к его губам, закрывая:       — Невозможно.       — Возможно! — как отражение. Она еще только покачивала головой, придумывая возражение, но он его угадал:       — Трандуил- представился он, беспечно пуская под откос еще один обычай.       — Буйная весна — покачала она головой, не зная, что еще возразить.       — Сам придумал, — солгал он. — Мне идет.       — Тебе идет, — согласилась — и не договорила.       Он поцеловал её. Она на несколько секунд опешила, давая ему волю, а потом — ответила, и так, что у него не только голова закружилась!       А голова его давно так не кружилась.       — Не уходи.       — Не могу, — он по голосу догадался, что она не лукавит, но все равно спросил:       — Почему?       — Ночь заканчивается.       Можно было задавать вопросы, возмущаться, умолять, Трандуил подумал об этом мгновение — и не стал делать ничего.       — Тогда…потанцуй со мной. Последний танец.       Сейчас, перед полночью, танец, в конце которого все снимают маски.       — Нет, я… — но она не успела, он уже протянул руки и снял ее маску. Она на секунду в ужасе прикрыла глаза, но тотчас же раскрыла. В его глазах она видела свое отражение — и оно было прекрасным.       — Ты знаешь, что твои волосы светятся?       — …Я могу их увидеть, — чуть саркастично согласилась она.       Только их? А — себя?       — А твои… никто не заплел? Гляжу, ты не слишком принарядился на бал, — и мягко забрала маску у него из рук, возвращая на лицо, он успел схватить ее, но не задержал движение.       Они замерли на мгновение так, держа шелковую полоску у ее лица.       — Это только для тебя, — наконец сказала она. — Для других — я не могу ее снять, и погладила его по волосам, начиная собирать их в пучки:       — Золото и серебро сразу…       …И поколдовала над ними пару минут. По ощущениям — заплела ему пару неуклюжих косичек, но он с непонятной гордостью хотел всем продемонстрировать свою прическу.       Когда заиграли последний танец Зари, все глаза были прикованы к паре в черном. Он — высокий и тонкий, как лунный луч, волосы, сияющие серебром, одежда, похожая на звездную ночь. Она в черном, просто черном шелке, в маске, с невиданными черно-серебряными волосами и без украшений вообще; впрочем, нет: если приглядеться, на ней было ожерелье, но такое прозрачное, что на ее белой коже были видны только разноцветные искры, которое оно отбрасывало. И танцевали они… он — как луч по ночной воде, а она — как зеркало. Самая красивая пара этого бала, определенно, но старшие эльдар видели не только это.       Ах-ах, опять этот скандалист Трандуил! Как всегда! Не может не устроить тарарам эльда без маски, тот, кто пришел на праздник только невинно веселиться, помолвленный — и это вовсе не невеста рядом, если никто не перепутал.       Сиридис даже пальцы к губам прижала в шоке. Орофер хуже её разбирался в косах, но её реакция ему многое объяснила.       Волосы его сына были заплетены в очень сложный и красивый узор, какого даже короли эльфов уже не носили — и всё же понимали значения. Страсть и тайна. Неправильное было в этих сплетениях: то ли женатые любовники, то ли связанные обязательством враги — что-то настолько противное самим принципам эльфийских отношений, но при этом — полная гармония. Трандуил знал вообще, что его прическа означала? Это могло бы быть жестокой шуткой, если бы не её волосы. Они тоже были заплетены. Узор справа и слева от её лица был повторен не очень умелой, но талантливой и ловкой рукой, и её косы означали принадлежность и взаимную любовь. Не любовь даже — страсть и вызов.       Но, конечно, они могли быть просто юными шутниками, и сплели эти косы, не понимая сами, что именно они могут сказать.       Это был тот самый, первый и невероятный случай, когда Трандуил потерялся в танце. Когда последние звуки мелодии растаяли в воздухе, он обнаружил себя с пустыми руками вместо партнерши. Девушка просто растворилась, будто никогда не существовала.       А узор из волос который она сплела, оказался таким сложным, что утром Сиридис сказала, что не знает как его расплести.       — У нее было восемь рук?       — Ну и не расплетай. До свадьбы остался день, пусть будет — красиво же.       — Эти толстые косы — это обещание и связь, если ты нашел пару. Свадебные, можно сказать. А эти тонкие на висках, наоборот, заплетают, когда обещают хранить верность уходящему. Или недоступному. Как будто ты… врагу дал обет. Или чужой женщине обещался.       — А разве нет? — сказал он почти про себя, но мать услышала.       — Вы помолвлены. Самое время отказаться, если ты хочешь!       Трандуил только прикрыл глаза, отказываясь отвечать — и жалея, что произнес это вслух.       — Не принесет счастья такой брак, — раздался голос от входа. У арки двери стоял Орофер, в руках бокал.       — Счастье мы сами найдем, — отмахнулся сын.       — Назло кому ты женишься? — разозлился отец. — Мне? Ей? Келеборну?       Трандуил просто встал и вышел, не отвечая. Сиридис нахмурилась вслед, а потом перевела взгляд на мужа, озабоченный и обеспокоенный, но сказала примирительно:       — Может быть, ты неправ? И они полюбят друг друга.       Они почти одновременно вздохнули:       — Бедная девушка.              *       Год спустя.       Виток за витком сначала каменных, а потом земляных, а потом снова каменных ступеней, кажется они уходят куда-то в бездну. Сразу в Залы Мандоса. Сиридис ступала осторожно, но ей было трудно здесь дышать; кажется, факелы, сжиравшие темноту, сжирали также и весь воздух, оставляя свою копоть на и без того черных стенах. Охранники на входе, как всегда, смотрели на нее неловко, но уже не так зло, как год назад. Тогда они даже отказались её пропускать, но время смягчило их сердца. Время. Раньше она никогда бы не подумала, что год — это много. Для эльдар это почти мгновение. Но бывает, что и мгновение тянется вечность.       Кованая решетка была даже изысканной, с узором из листьев, кто додумался только до такого издевательства? Дальнюю камеру — единственную занятую — освещал факел, так что передняя часть утопала в свете, а задняя терялась в непроглядной мгле. Трандуил сидел в этом свете — почти как призрак, белая кожа и волосы, и ставшая равномерно серой выцветшая одежда. Сиридис вздрогнула и почувствовала, как сердце сжалось — таким больным он выглядел. Истощенным, измученным и больным.       — Эльвенин, — тихо окликнула она. Мэллин, ну почему ты так живуч, подумала она и тут же испугалась своей мысли. Он её сын, и она пожелала ему смерти, но она больше не могла смотреть, как он мучается. Год, год без еды и почти без воды, зачем Тингол был так жесток, невыносимо! Лучше бы они отрезали ему голову, чем это!       — Я… принесла тебе воды.       Сначала они и воды ему не давали. Никто не думал, что он проживет так долго. Что эльдар вообще способны так долго жить без пищи. Но так как время шло, а страдания никак не хотели окончиться, ей разрешили приносить ему воду.       — Чтобы я еще дольше промучился? — голос был тоже почти бесцветным, но нотка сарказма была еще слышна. Не всю волю к жизни он потерял. Сиридис думала, что, может быть, только в этой воле всё дело.       Несмотря на свои слова, он протянул руку сквозь решетку, ожидая воды. Мать налила из кувшина в кубок, не уверенная, что у него остались силы удержать кувшин. Он пил медленно, кажется, стал слишком слабым даже для такого простого действия. Допил и откинулся к стене, словно все силы его исчерпались, но кубок не выронил.       — Когда это закончится? — он не мог говорить громко.       Она проглотила комок в горле. Скоро.       — Почему ты так цепляешься за жизнь?       — Потому что я ни в чем не виноват! — у него нашлись силы повысить голос. — Я ничего с ней не делал! Она умерла за несколько секунд, почему вы так долго меня мучаете?! Это несправедливо.       ДА! Да, Моргот всё побери, это было несправедливо! Это кипело в ней тоже, эта ярость на несправедливость и боль от бессилия. Тингол был не в себе, наверное, когда выдумал для него это наказание. Но тогда, тогда — кто был в себе? Они были так…       — Она горела, йон. Пылала, как свеча. Там не было никого, кроме вас двоих. Кто мог это сделать?       — Как будто я знаю! Нана, — он почти прорыдал, подаваясь к ней. — Ну как бы я смог это сделать, как?! Я даже не знаю, что случилось, я…       Грудь почти болела от этого покалывающего чувства, но это было радостное предвкушение, никакой тревоги. Они так ждали эту брачную ночь, так долго откладывали. Трандуил так ярко вообразил себе этот внутренний белый огонь наслаждения, который он зажжет в её венах, что она загорелась в реальности!       На их ужасные крики сбежались все. Смерть её была кошмаром. Он пытался что-то сделать, потушить огонь, но каждое его прикосновение причиняло ей еще большие муки, она кричала:       — Нет, не трогай меня!       Как будто он понимал что делать! Его вина казалось неоспоримой, хотя как он мог быть виновен?! Как будто не он был жертвой этого кошмара, когда твоя жена кричит в агонии у тебя в руках — и ты ничего не можешь сделать. Хотя нет, можешь — ты причиняешь ей боль, смерть, страх. Не понимая, как.       И это никак не помешало им схватить его, судить, и его любимый Тингол бросил его в подземелье. Скрыть все это не было вообще никакой возможности, родичи жены обезумели от горя.       Поскольку они не могли осквернить себя, убивая эльфа, но его-то сочли убийцей! А значит…       — Ты умрешь от голода. Залы Мандоса ждут. Молись Эру — и, может быть, умрешь быстро.       Но эта смерть не была ни легкой ни быстрой, поскольку эльдар гораздо меньше нуждаются в пище и воде, и очень стойки. Год он сидел там между жизнью и смертью — и все не умирал.       Её сердце снова сжалось при виде его метаний. Сиридис и тогда, на суде, не могла на это смотреть. Орофер, который ни слова не сказал в защиту сына, только смотрел куда-то в пространство, иногда неверяще покачивая головой. Что толку с тех покачиваний! Она ненавидела сейчас и мужа, и его затею привести её в этот проклятый Эгладор, и почему она сразу не убралась отсюда, ведь ей здесь никогда не нравилось, и весь этот трижды проклятый лес намекал ей, что хочет отнять у неё сына! Она не могла его выпустить, побег не был возможен, не могла вымолить для него прощение… но не могла и просто смотреть.       — Не нравится? Тингол хотел бы, чтобы я умер побыстрее? — слова были горькими, как полынь. — Если так подталкиваете меня к самоубийству, то хотя бы средствами обеспечили. Нож, веревка, на худой конец яд.       Сиридис не выдержала и уронила кувшин. Вода разлилась по полу лужей, не впитываясь в твердый камень.       — Ты его уже выпил.       Он сначала подумал, она говорит иносказательно, но потом осознал. Она принесла ему яд, а не воду. Но он всё еще не умер. Почему так долго?       Трандуил посмотрел ей в глаза. Мать трясло, будто это она выпила яду. Она боялась смотреть на него, но не опустила голову. Он мертво ей улыбнулся самым краешком губ. Но не сумел заставить себя сказать спасибо. Сиридис развернулась и почти убежала от этой улыбки, давясь рыданием.       Какое-то время он провел почти умиротворенный, хотя, вопреки всему, смерти он не хотел. Да, прекратить эти страдания без конца могла только она, но он все равно не хотел умирать.       Почему ему не поверили? Все, кому он доверял. Мелиан сказала, что это колдовство. Он помнил, как после этих слов в Орофере что-то поменялось, будто заслонку в глазах закрыли, так обессмыслился его взгляд. Страх? Пожалуй. Сколько он ни пытался объяснить, что он понятия не имеет, как колдовать, и никогда даже не думал об этом. Отец Мириэль обвинил его в убийстве. Если не колдовство, то твои трюки, мы о них хорошо знаем! Ты этого брака не хотел. Но не такой же ценой! Безумие, вот что это было. Безумие их всех охватило, абсурдные, невиданные обвинения и ненависть. Но за что, Эру, за что?       Трандуил закрыл глаза, но минуты проходили, а он не чувствовал никаких изменений. Бесконечное мучение зашло на новый круг, смешиваясь теперь еще и со жгучим разочарованием. Она ведь не вернется? Теперь, когда думает, что убила его? Значит, он просидит тут еще вечность, но теперь и без воды? Его мысли давно уже были похожи на зловонный темный туннель без просвета, без конца, но сейчас он обернулся и посмотрел на тьму в другой половине камеры с новым выражением.       Его темница закрывалась только на выход. Само подземелье уходило вглубь горы, в пекло, куда-то в сторону Тангородрима. Там ждала только смерть. Разве не пришло время выбрать этот путь? Он устал ждать избавления. Сгореть, разбиться или быть убитым какими-нибудь подземными тварями будет в сто раз лучше, чем этот ужас без конца.              *       Такое жестокое наказание не соответствующее преступлению? Вовсе нет. Во-первых Мириэль была дочерью вождя, и за ее смерть было кому заступиться. Целой стране было до этого дело, пусть маленькой и зависимой, но все же. Тингол не мог бы просто спустить все на тормозах или, допустим, изгнать Трандуила — это не утолило бы их жажду возмездия. Во-вторых синдар лишь чуточку менее истерично, чем их собратья нолдор, относились к колдовству. Это было, по их мнению, гораздо отвратительнее убийства. Если что и могло заставить отвернуться от Трандуила вообще всех, и убить любое сочувствие, так это именно обвинение в колдовстве. Это считалось настолько омерзительным, что автоматически лишило его сторонников и любых заступников, даже родители бы не посмели заступиться, боясь запачкаться.       В-третьих, эльдар существа сильные и бессмертные, но в определенных обстоятельствах хрупкие, как фиалки на морозе. Это случается, когда эльф испытывает сильное душевное потрясение. Ну, например, от изнасилования он умрет — просто потому что не может больше жить с таким позором. И, будь Трандуил так потрясен смертью жены, как любой обычный эльф, он умер бы от этого в считанные дни — от вины, позора и печали. Только Трандуил не испытывал никакой вины и позора, только гнев и жгучую обиду на предательство — всех, кого он считал своими родными.       Тингол не обрекал его на ужасные муки, он скорее подарил приемному сыну — как он думал — достаточно легкий выход и милосердную смерть. И только сам Трандуил и его жажда жизни превратили этот выход в пытку без выхода.       Ну, он и изнасилование пережил спокойно — да, немного неловкости испытал и подташнивало от воспоминаний, но в целом — отнесся спокойно и с юмором, и даже удовольствие получил в процессе. Слишком сильный для эльда.       Конечно, Трандуил испытывал боль от предательства — это касалось его собственной жизни, и он не мог отстраниться и взглянуть на ситуацию спокойно и оценить милость Тингола.       Милость? Это слово вызвало бы у него ярость. Даже когда он стал сильно старше и многое в жизни переоценил, он помнил, что милосердие — самая безжалостная в мире вещь, и проявить жестокость — не худший выход.              *       Тайный кабинет, тихое место, скрытое двумя слоями тяжелых бархатных занавесей. Орофер и Тингол оба были одеты в черное, никто не сговаривался, и не было траура, но, возможно, их заставила это сделать одна и та же мысль.       — Отошли меня куда-нибудь, мой король. Куда угодно. Не могу здесь больше оставаться, все не сводят с меня глаз, будто это я виновен!       — Хорошо.        *       Сиридис, оставшись одна, проводила все время на могиле Мириэль, проливая слезы и молясь беззвучно.       — Великий Намо, о великий Намо, возьми мою жизнь за нее. Оставь ее жить, она не хотела смерти. Это я во всем виновата. Из-за меня умер мой брат, и, возможно, мой отец, и даже правды я никогда не решусь узнать. Это я сделала моего мужа убийцей и изгнанником, и я убила своего сына. Моя любовь стала проклятием, и я ее больше не желаю. Как и оставаться здесь. Великий Намо, которому ведомо прошлое и будущее, забери мою жизнь в обмен на её!        *       Были ли эти стены на самом деле, или это просто темнело перед глазами от голода? Была ли эта красная пылающая бездна реальной, или это пылала его голова от невыносимой боли? Шел ли он куда-то — или только думал, что идет? Наверное, все же куда-то двигался, потому что в конце концов оказался совсем в другом месте. Но если бы даже захотел, не смог бы сказать — каким образом. Бесконечный поход в никуда, сквозь холодные и зловонные камни, становящийся все более узким и жарким, двоящийся, потом троящийся и разветвляющийся до полной потери направления. Больше не понимаешь, куда ты идешь, вверх или вниз, назад или прямо, где все причиняет боль, но больше всего болишь ты сам. Идешь, пока не превращаешься в пятно боли, черное облако тоски и отчаяния, и сама боль превращается в тошноту и чувство полета, и ты больше не можешь понять что ты чувствуешь. Трандуил двигался упрямо навстречу смерти: если он и этот порог боли перешагнет, и следующий, — то там наконец она же его встретит?       Когда через весь этот огонь, казалось уже сжегший его до костей (а может, это был холод?) он попал в пространство, где был только свет и тишина, показалось, что смерть всё же наступила.       Пятно света, а в нем женщина, сидящая к нему спиной и что-то помешивающая в котелке над огнем. Он не разобрал в чем она… в чем-то темном. Темные волосы, сияющие собственным светом. Хотя она и не обернулась, он почему-то знал что у нее синие глаза, горящие, как у кошки в темноте. Она дернула плечом, почувствовав чужое присутствие, потом тряхнула головой, будто отмахиваясь, а потом все же обернулась. И изумилась.       А Трандуил был не удивлен совсем. Это же его бред, какое же еще лицо он должен был увидеть? То, что в ночь Эндери смотрело на него из-под воды предсказаний. Если вдохнуть поглубже, сумеет ли он снова ощутить аромат лилий?       — Как ты попал сюда? — она, может и удивилась, но не испугалась. В голосе звучала лишь некоторая претензия и безмерное удивление, как будто ей приснился сон. — Ни смертный, ни бессмертный не могут преодолеть границ моих заклинаний.       — А, так это те песни, от которых болела моя голова? — буднично отозвался Трандуил. Будто это не сон. Как если бы он вернулся домой из поездки и они говорят о погоде.       — А ты слышал какие-то песни? Как интересно, мой лорд.       С каким-то непередаваемым выражением, похожим на восхищение, она молча смотрела на него снизу вверх, а потом повела рукой, приглашая сесть и он увидел, куда можно опуститься. Боль растворилась так давно, что он перестал о ней беспокоиться. Он, наверное, сел; наверное — потому что ракурс изменился, но он не ощущал своего тела.       — Сядь, мой лорд, отдохни.       — Почему ты меня так называешь?       — Потому что нам суждена одна судьба, если ты не забыл, мой лорд. Ты мой муж.       — Я еще не готов исполнить твои предсказания, — слабо пошутил он, и она так шумно выдохнула воздух, что показалось будто она смеется шепотом.       — Не так быстро, мой лорд, не так быстро.       — Что это за место? Куда я попал?       — Зависит от того, куда ты направлялся, мой лорд. Как же ты страдаешь, даже мне больно…позволь я сначала избавлю тебя от боли. Вопросы могут подождать.       — И что ты сделаешь, чтобы ее убрать? — усмехнулся он, уверенный, что ничто уже не избавит его от боли.       Ответ показался бы насмешкой, но почему-то он был уверен, что она говорит всерьез:       — Я дам тебе воды и расчешу твои волосы, чтобы твоя головная боль прошла.       Странным образом она оказалась права — едва ее руки коснулись его волос, как он почувствовал облегчение, и чем дольше она проводила по ним, пропуская пряди между пальцев, тем легче становилось. Она начала напевать. Или это опять ему показалось? Было уже трудно думать.       — Не знаю, где ты его получил, мой лорд, или украл… но в твоих венах огонь. Я потушу его, пока он тебя не спалил. СПИ… — она выдохнула это слово, будто свечу задувала…       …и мир канул в темноту.