Ключ от его снов

                    Амон Ланк на плане напоминал бы розу. Амон Эртиль — дерево. Огромное дерево с сотнями колец коридоров, охватывающих его, и тысячей ветвей лестниц, пронизывающих насквозь. Собирающихся к центру, как ветви кроны к стволу. Изящных переходов и спиральных подъемов и спусков, стремящихся к сердцевине, через длинную анфиладу арок.       Амон Ланк был очень красив, белокамен и велик, но Амон Эртиль был причудлив. Как лес, из которого он вырос.       И это не нравилось Ороферу.       Он и так очень долго медлил с переездом. Но этот Зимний бал они сыграют под давно готовыми сводами залов нового замка. Холм был уже почти пуст, приказ переселяться был несколько лет как отдан, и все его эльдар давно его выполнили. Только его собственное нежелание держало его в этих стенах. Он не хотел с ними расставаться. Его рука машинально погладила камень подоконника, теплый и гладкий белый камень. Это мой фундамент, мой форпост, моя граница, отчаянно перебирал он в голове… но больше всего мой дом. Бросить его казалось почти преступным, как отступить в бою, хотя это было его собственное решение. Но к лесному замку его душа не лежала. Не он его даже строил. Сначала жена чертила эти странные проекты, ни на что прежде ими виденное не похожее, словно сон наяву. А достраивал Трандуил. Ну, он сам ему приказал, отослал подальше, чтобы меньше видеть его здесь, в Амон Ланк, так чему теперь удивляться, что ему кажется, будто он переедет не в собственную столицу, а в гости. Ты и строительством этим никогда не интересовался — не хотел? Или просто — чтобы меньше с ним говорить, меньше думать, выбросить из головы.       Это их дом, Сиридис и Трандуила, их творение, еще одна проклятая их тайна, в которую он не был посвящен. Орофер помрачнел, будто туча, наливающаяся грозой. Не нравилось ему все это, и очень давно не нравилось, но он никак не мог придать своим подозрениям какой-то материальный облик. И это делало его еще более подозрительным. Он даже приставил к Сиридис шпионов, чего раньше никогда бы не подумал сделать, и они докладывали ему, что его жена и его сын ни разу не говорили наедине.       Он верил их донесениям. Но не верил, что это в самом деле так.       Орофер не думал, что он сумасшедший, хотя такая мысль иногда проскакивала некстати, но не дурак же! И ему не чудится, что под всеми их словами есть двойное дно. У действий, улыбок и взглядов. Как эти белые камни, моду на которые завела жена. Ни Орофер, ни Трандуил не любили наугрим, но те ошивались здесь день и ночь, и это была её идея. Сколько часов они провели там — да не наедине, но все равно друг с другом, обсуждая драгоценности и еще валар знает что, что они понимали под этим. Да, он знал, они не оставались там одни, но зачем вообще все это было нужно? Будто у них мало драгоценностей или работа их ювелиров хуже, чем других. Белые камни… он спросил когда-то у сына, зачем они ему, тот как всегда пожал плечами, сладко и необязывающе улыбаясь: «Люблю их, ты же знаешь». Вот и весь ответ. Нелепый и уклончивый, как тысячи других.       Как будто камни были единственной загадкой! Орофер нахмурился, и пальцы сжали каменный парапет в волнении, не замеченном им самим. Тысячи его вопросов остались без ответов. Точнее — с ответами такими же бессмысленными и издевательскими. Какой злой ветер тебя сюда принес? Чья воля, добрая или злая? Что тебе здесь нужно, ведь не воссоединение же с семьей, в самом деле, о которой ты не вспоминал тысячу лет. О, он задавал их, — и что услышал? «Меня пригласили». Как ты выжил? «Я придумаю вам сказку, если желаете». Орофер не хотел сказок, он хотел правду. Но он ее так и не услышал. Он думал, что даже если бы стал пытать сына, наверное, услышал бы тоже самое. Он верил, что тот не может сказать ничего адекватного, кроме: «Это судьба, но я не хочу вам навредить». Как будто судьба спросит тебя, чего ты хочешь! Он старый, он знает много про судьбу. Все изменилось, когда Трандуил сюда явился, — не сразу, но именно с того момента. Лес изменился. Орофер почувствовал, как холодок пробегает по позвоночнику и понял — он наконец поймал свое подозрение.       Вот именно. Дело было в этом, не в том, что Трандуил играючи отбирал у него власть, не в заговоре молчания вокруг него. Он втягивал людей в себя как в водоворот, и они тут же моментально теряли желание болтать о чем бы то ни было, о том, что с ним происходит, — даже его, Орофера, специально посланные для этого эльдар. Ортан так и не рассказал ему как ему повезло встретить Трандуила в своем походе. Трясся от ужаса, корчился от стыда, но так и бормотал что-то невнятное про не помню, не знаю и так вышло. Динтур, капитан Стражей, приведший его с границы. В нем он не видел ужаса, но что-то…какое-то потрясение было, отчего он захлопнулся, как раковина жемчужница, насмерть. Орофер умел читать по глазам, но не мог заставить их говорить. И эта мысль была…неуютной. Или вот Гвейна вспомни. Орофер хмыкнул, нет, пожалуй, Гвейн — это как раз для Трандуила нормально. Поехать на похороны и привезти оттуда любовника — это в его стиле. Да, но он привез вместе с братом сестру, и оба они смотрели так, будто… будто знали какой-то секрет. Эльдар говорят, он понимает черное наречие… не то чтобы это было само по себе плохо — просто Трандуил никогда прямо не показал, что знает язык орков. Зачем скрывать? Эльдар говорят… на самом деле они мало что говорят, в том то и дело. Он допрашивает орков, отрубая им головы, чтобы больше никто не мог у них ничего спросить. Мордор больше не слаб и безлюден. Война дышит рядом, как готовый проснуться вулкан, нолдор и те засуетились в поисках военных союзов… Орофер стиснул зубы. Когда эта война постучится к нему в дверь, не окажется ли так, что здесь в лесу кто-то ударит ему в спину?       И снова, будто струну дернули. Да, это важно! Лес.       Что-то случилось с Лесом, едва Трандуил переступил его порог, и только теперь Орофер понял это, в ретроспективе, тогда, давно, ему казалось, что что-то происходит, но он не мог уловить, отчего его тревога исходит. Вспомни ту химеру, например, создание, каких никогда здесь не водилось, но стоило сыну объявиться — и ведь он знал, даже не видя ее, сразу же знал, что это такое. И другие странные создания, лес как будто специально стал их сочинять для него, будто сошел с ума после встречи… да, это самое правильное. будто его какой-то мороком накрыло, вроде бы он оставался прежним, но для кого-то… для Трандуила, например, да?.. стал совсем другим. А остальные только замечали безумие.       Орофер потер виски, стараясь сосредоточиться. Так в чем было безумие, что заставляло так думать? Да во всем! Война которую он так быстро закончил, будто орки специально ждали его чтобы убраться. Эти его охоты, на которых всегда встречалась сумасшедшая дичь, и как правило — нечисть. Ночи в которые он ускользал «слушать листву». Как он мог потеряться в лесу, ступив полшага в сторону, пойти в другую сторону, но все равно прийти, куда надо… да, ближе, совсем близко. Радагаст еще тогда был им очарован, — прежде, чем очень сильно передумать. Таких вещей были сотни, почти неуловимых, что-то такое от чего ваше сознание немного ноет, будто его ударили, но вы так и не поняли, откуда. Я не доверяю ему, вдруг твердо осознал Орофер, не доверяю и боюсь. И давно.       Будто в ответ на его мысли, пришел аромат роз, а следом явилась и его носительница. Сиридис вплыла в его покои, вся нежная и благоухающая, и улыбающаяся загадочно. Он не рад был ее видеть.       — Государь, — позвала она — О чем ты думаешь? О будущей Охоте? Снег вот-вот упадет.       О чем он думает? Об этом тебе точно знать не надо. Ах, да, Охота по первому снегу. Воздух уже пах им. А в этот раз он пригласил даже нолдор. Пусть отметят его переезд в новую столицу. Но как же он не хотел отсюда уезжать!       — Первый бал дадим здесь же, — решил он.       — Но здесь почти не осталось эльфов — удивилась Сиридис, — мы…       — Вот и прекрасно, будет походный колорит, — перебил он её. Она коротко улыбнулась, как бы говоря, конечно, как пожелаешь, — но недобро.       — Почему бы и нет. Этот замок стоит прощальной песни и не одной. Это приготовления к празднику заставили тебя так нахмуриться? Не переживай, я всё устрою.       Как кстати она ему напомнила! Еще одна тема, которая его всегда беспокоила. Точно, заставь его петь здесь. Он всегда уходил от ответа, всегда находил отговорки. Но сегодня ночью уже не найдет. А если найдет, значит, решено. Пусть убирается. Навсегда.       — Ты знаешь отчего я хмурюсь, — сказал он.- Приедут нолдор. Элронд, посол Гил-Галада, — он поморщился, — и он будет выкручивать мне руки, чтобы я заключил с ними военный союз. Я надеюсь, Келеборн успеет раньше, чтобы я мог знать, что на это ответить.       Она вздрогнула и слегка побледнела.       — Зачем тебе Келеборн, государь? Что за…       — Именно за этим! Я хочу обсудить с ним вопросы, касающиеся всех нас. Безопасности. Нолдор удобно устроились за своими Кольцами Власти, а Эрин Гален беззащитен. Я не настолько горд, чтобы не принять поддержку, но я приму ее от синдар, а не от нолдор.       — Нэнья принадлежит не Келеборну, а Артанис. Вряд ли он может обещать за неё.       — Келеборн синда, — с нажимом произнес Орофер. — Он может меня понять, чего нолдор никогда не сделают. Если мне придется ему пообещать за это корону, ну… я рассмотрю это.       — У тебя есть наследник, — она была так возмущена, что даже повысила голос. — Твой сын прямо здесь, и ты будешь обсуждать вопросы наследования с каким-то посторонним? Это даже оскорбительно!       — Если он так оскорбится, что захочет уехать отсюда, я пожелаю ему доброго пути.       — Чем он не угодил? Он даже не поспорил с тобой ни разу, с тех пор как вернулся.       — Не поспорил? — он будто призадумался и протянул с сарказмом: — А знаешь, это и вправду странно для него. Ведь он никогда не выполняет моих приказов! Но не спорит, нет. Он просто делает то, что хочет.       — И это что-то плохое? — почти вкрадчиво поинтересовалась она. — Он давно взрослый, если ты не заметил.       — Этот Лес — моя ответственность, — рявкнул он, всерьез выведенный из равновесия.—  Здесь все должны выполнять мои приказы! Война на пороге, и мне не нужна здесь очередная Резня.       — Как ты можешь думать такое! — она просто задохнулась. — Почему ты так к нему несправедлив? Он спас твою жизнь вообще-то, хотя мог бы этого не делать!       Орофер резко развернулся и пристально посмотрел ей в глаза.       — А почему ты так уверена, что это он спас меня от смерти?       — Там никого не было, кроме него! — выкрикнула она в ярости. — Ты застрял на полпути между жизнью и смертью все эти месяцы, и мне ли не знать! — Почему ты так уверена, что это сделал он, если тебя при этом не было? — он спросил почти вкрадчиво, и она остановилась. Что он хочет сказать? Что за дурацкую версию он выдумал?       — А кто? Невидимая валиэ у него за спиной?!       Что-то она сказала неправильно, поняла Сиридис, потому что муж вздрогнул и просто окаменел на месте. А потом его глаза сверкнули:       — Почему ты так за него заступаешься?       — Почему ты хочешь от него избавиться?       Даже показалось что стены зазвенели от крика. Они оба опомнились одновременно.       Подождали, пока тишина восстановится. Но она все еще ждала ответа — непреклонно. И он вздохнул.       — Может, потому что я его знаю немного лучше, чем ты?       У Сиридис мурашки пробежали по телу. Вообще-то, милорд, может быть, я знаю о нем намного больше.       Она прошлась по замку, раздавая эльдар задания. Орофер прав, не так уж мало здесь эльфов, чтобы не устроить праздник — такой как он хочет. Прощальный бал. Она почувствовала мимолетный укол печали, будто сердце слишком сильно сжалось. Что-то окончательное было в этом переезде. Как будто эпоха уходила. А ведь они вовсе не прощались. Здесь останется гарнизон, и, о Валар, она от Орофера, наверное, заразилась этой его тревожностью. Впереди одна из праздничных недель. Ежегодный Зимний бал, Охота, давно не виденные гости, — может, это предвкушение, а не тревога? К тому же, новая столица — это и его идея тоже. Город в лесу, подальше от самой опасной границы — это, как он и сам признавал, вовсе не глупая идея. Особенно теперь, когда Мордор больше не слаб и не безлюден. Столько зим прошло с начала стройки, можно было и привыкнуть к мысли. Но все равно, — что вдруг обострило его паранойю? Именно сейчас? А может быть, именно сейчас, в этом все дело. Им предстоит оказаться под одной крышей. Когда Орофер отсылал сына присмотреть за строительством, он даже не ожидал согласия, но это был такой хороший предлог пореже его видеть! А сейчас он исчерпал этот предлог. Им придется снова садиться за один стол не в течении праздников или на одну ночь, а каждый вечер.       Или, может, это… ревность? У нее закружилась голова и потемнело перед глазами от этой мысли.       Она прислонилась к стене, чтобы отдышаться, благодаря Эру, что коридор был пустым. Но она же никогда не давала повода! После того слепящего зимнего утра, когда она встречала его армию, вернувшуюся из рейда, она поклялась себе не оставаться с Трандуилом наедине. И она сдержала свое слово. Между ними всегда был кто-то, хотя бы третий, они никогда не говорили прямо друг с другом. При мысли об этом заболело в груди. Она бы, возможно и не сделала этого, если бы…       Если бы он так не смотрел на нее — холодно и презрительно. Если бы он думал, что она его мать, он бы, конечно, не смотрел так. Но если он знал, что она — не его мать, то…почему смотрел именно так?! Она металась между надеждой и отчаянием все эти годы, металась, как море в бурю, но ничего не показывала. То ей казалось, что он смотрит на нее так, потому что думает, что она его предала, но если ему больно от предательства, значит, ему не безразлично! Но если она делала шаг вперед, намекая и извиняясь, то он делал шаг назад, не принимая извинений. Но она все делала так осторожно, что сама не понимала — а он-то понимает, на каком языке она с ним разговаривает? Мужчины могут все понимать так по-своему. Тогда он делал шаг вперед, и по каким-то его насмешливым репликам в никуда или поступкам она догадывалась — он очень хорошо читает её намеки. А потом она снова начинала сомневаться. Может, она сама себя запутала, играя в эти игры? Может, ей надо было признаться сразу, еще тогда, в первый их день… ах, если бы ее тогда так не заморозили его слова. И он не вернул бы Орофера к жизни.       Если бы она открыла ему правду, что она не обманом пробралась в этот брак! Она не собиралась никого обманывать, но ей было так сложно преодолеть себя и объяснить… они ведь так похожи, отец и сын. Трандуил даже не так подавляет. Это по-настоящему подвиг — открыть рот и выболтать Ороферу, что она не его жена, а только ее внешность. Тогда она только успела сказать — я не та, за кого ты меня принимаешь, как он в ответ тут же облегченно признался ей в куче таких вещей… что после этого ей оставалось только признать его и идти за ним. Или он бы её убил.       А он бы сделал, Сиридис не сомневалась уже в этом. Но она пошла за ним не только из страха. А потому, что Трандуил был мертв, как она думала, и… они же правда похожи. Невероятно похожи, даже не только лицом, а статью, движениями, жестами. Как странно для тех, кто так мало провел времени вместе. Так похожи, что можно было забыть, что это другой. О, дорогой Эру, она попала в ад, между небом и землей, прямо здесь, в ее жизни, в ловушку, из которой не могла выбраться.       И потом… невозможность признаться и говорить прямо сделали из её муки — сладостное томление. Иногда она даже думала, что это сильное чувство и вправду уже материнская любовь, так извратило её страсть это воздержание. А иногда ей казалось, что эта горькая сладость сама по себе прекраснее даже взаимного чувства, но как бы она ни заигралась, она чувствовала, что он играет с ней в другую игру. Не в любовную. Что-то другое мелькало в его глазах, другая причина. Его холодность была не оттого, что он что-то в себе отрицал. А презрение — не к тому, что она оказалась в чужих объятиях. Иногда она видела в его глазах даже опасение, но не за то, что она его выдаст. Может, это и не любовь, говорила она себе, но что-то в ней его точно очень интересует с не меньшей страстью. От этого холодок пробегал по венам.       Она не могла не думать о… той, другой. Ведь он больше не боится подходить к зеркалам.       Сиридис заключила сделку с водой, но ведь та, Демон, в прошлый раз посмотрелась на неё оттуда — из воды. Может, она заключила сделку не с рекой? Хотя она сделала все, чтобы ее нельзя было узнать. Она пыталась прочитать по его глазам, что он думает, но разучилась читать их язык. Она пыталась сказать ему, что она думает, но он не понимал — или делал вид, что не понимает, чего она хочет. Может быть, Орофер прав, вдруг подумала она. Ведь прибытие сюда Трандуила свело ее с ума, и, кстати, Орофера тоже слегка свело, и если подумать, то многих. О, нет, нет, нет, сейчас ты заразишься его страхами и пойдешь придумывать знаки, которых не было. Это она, а не он начал эту игру. Может, пришло время её закончить? Расставить все знаки препинания, где надо.       Она вдруг загадочно улыбнулась от внезапно пришедшей в голову идеи. А что, это могло бы сработать.       Прощальный праздник, значит? Так давайте праздновать по-настоящему.       Она щелкнула пальцами, едва зайдя в свои покои, на вскочивших фрейлин:       — Бумагу и перо! Мне надо написать несколько писем. И позовите Раньяра, срочно. Девушки, впереди Охота, мы должны выглядеть блистательно, у нас много дел! * Он устал от отцовской подозрительности, которую Мэлле ни разу не помогала утишить. И от ее медленных танцев вокруг он устал тоже. Он сражался, он уходил от вопросов, он не мог ему ничего объяснить, потому что он боялся колдовства. И ей не мог ничего объяснить, потому что она знала про зеркала. И поняла бы все неправильно. Или, наоборот, правильно. Трандуилу не нужно было ее правильное понимание, ему не нужна была ее ревность, ненависть и что бы то ни было еще, куда ее толкнут эти чувства. Он иногда думал, может, она понимает, какую власть эти камни имеют над ним, и поэтому так его дразнит? Трандуил даже боялся ее абсурдно, боялся, что прикоснувшись, снова вызовет этот огонь, хотя он уже очень давно научился им управлять, и она смирилась, и годами садилась рядом и руки клала отдельно, хотя он видел, что она хочет совсем другого. Сначала он даже подумал, что ее тишина, отсутствие мелодии и песни Леса — это звенья одной цепи. Может, это её рук дело, кто знает, чему она научилась за столько лет. Он, например, многому, так почему она не могла? Иногда ему казалось, что она вся — приглашение, и от этого ему делалось дурно, потому что — правда? Она считает, что может ждать от него чего-то кроме «я тебя не хочу видеть и тем более — прикасаться»? А может стоило прикоснуться? Пусть она бы сгорела снова, он едва едва удерживался от этого соблазна какое-то время. А может она желала смерти, специально дергала тигра за усы, чтобы однажды он не выдержал? Он удержался от искушения, только потому, что не знал, где ожерелье, и что-то подсказывало ему, что она могла знать. А они так долго ходили по лезвию ножа, что он перестал думать, будто все это было случайным. Может быть когда-то, 4 тысячи лет назад она была ему не ровней, но теперь они сравнялись в умении лгать и манипулировать друг другом. Она подарила ему тысячи этих белых камней, вызвав в Орофере еще большую ненависть к наугримам, за их «дружбу», да и подозрений — чего только они не вызывали вокруг этим кружением — и сплетни, и подозрения, и ненависть, и…настоящее безумие. Огонь. Дайон твердил ему сотни раз, что это просто его собственный страх. Могло бы случиться что угодно, втолковывал он ему, мог снег выпасть, или радуга, да что угодно. Но, видно, где-то в тебе, есть осколок огненной песни, вот он и взвился. Музыка везде. Просто в ней был, видно, кусочек огненной песни Арды, вот он и взвился огнем. А ему гореть вовсе необязательно. Он просто зациклился на этом, зацепился за тот, первый раз, и не может отпустить. Трандуил даже верил ему. Что Дар не должен причинять боли, и это его собственная воля — гореть. Но это нельзя было исправить верой или пониманием. Если быть честным с собой, он был рад, что Дар приносит боль и ужас, потому что он не соблазнял им пользоваться. Правда он понял это только спустя очень много лет — и научился сразу. Петь. Приближение огня с тех пор просто говорило ему какой силы чувство он испытывает. Это было.полезно. Только потом он сообразил, что все тысячи лет вынужденной тишины он учился слушать. Не создавать музыку, а слышать её. И это было прекрасно, потому что он не потратил время, потакая своим мелким чувствам, растрачивая Дар, как его дед, на то, чтобы влюблять в себя женщин, раскалывать камни или заставлять сердца прекращать биться. Это было глупое занятие. Здесь чувство первобытной силы он испытал дважды. Первый раз когда понял, что мелодия вдалеке — это голос Леса. И второй — когда пошел ему представиться. Он рассек ножом кору дерева и свою ладонь, и положил рану на рану. Это было похоже на поцелуй, когда двое на мгновение становятся одним целым. Тогда он испытал даже не ужас, какую-то всепоглощающую панику от того с каким космосом соединился, и ему показалось, что сейчас из-за его чувств, весь этот Лес вспыхнет огнем. Весь от горизонта до горизонта запылает пожаром. Огромные деревья вокруг затрещали, как сухие ветки в огне…и Лес превратил его огонь в свет. Он весь заполыхал, замерцал и засветился миллиардами огоньков — все что могло светиться в нем — грибы, гнилые ветки, насекомые — все засияло, и все что не могло засветиться — засияло тоже, отраженным светом. На несколько мгновений или минут — одинаково потрясенные друг другом и счастливые, они потеряли счет времени. Тогда он понял, что доверяет Лесу больше чем себе, что здесь его огонь никогда не вырвется и никому- даже ему самому не причинит вреда. Даже если он забудет как им управлять. Это было больше, чем даже Илль для него сделала. Лес был…сокровищем, которое только для него открылось. Точнее, открывалось. Иногда. Но только для него. Он знал, что должен её когда-нибудь отыскать, её и камни, но Лес крал его время. Занимал его голову. Флиртовал с ним. Загадывал загадки. Наверное, прошло больше времени, чем было нужно, пока он догадался куда она пропала. Но ей ведь тоже было нужно время, чтобы подать ему весть. Найти очередную нечисть, свести её с ума, прислать туда, где он найдет. Мелиссэ, хоть бы фразе их какой толковой обучила, ну что это за бредовые подсказки! Хотя как бы она ему подсказала понятнее, если сама не знала, где находится. Все что они выяснили через эти односторонние послания, что она там, где черная вода впадает в воду, и нет света, но есть камень. Огромный хрусталь, вероятно, из тех, которые могут поймать душу. Он излазил весь этот Лес вдоль и поперек, но не нашел его. Теперь у него были две версии: или черное озеро было ближе к Мордору, куда он не заходил, или этот камень где-то под землей. И кстати, какое-то время назад его стало тревожить, что другие думают об этих его вылазках. То есть он бы вообще не волновался, если бы не Радагаст. Эльдар-то ладно, у него есть ближний круг, и они выдумают какую-нибудь байку для дальнего. Но волшебника было трудно обмануть уклончивыми ответами и не так легко промолчать, пожав плечами, как на наивный вопрос какого-нибудь сильвана. Однажды ночью он лежал на ветках дерева, как на качающейся ладони, глядя в звездное небо, а руками, раскинутыми над высотой, словно крылья, нащупывал невидимые нити, запутанные в лесной ткани. Трандуил закрывал глаза и сжимал ладони, словно хватая невидимые ростки, и начинал тянуть их вверх. В многих милях от него, на невидимых эльдар полянах, повинуясь его движениям пальцев из земли вытягивались тонкие зеленые побеги, с неистовой силой устремляясь вверх. Трандуил нашаривал руками другие нити — и заставлял распускаться сухие деревья, или еще не выросшие деревца внезапно выгонял вверх, вровень с самыми могучими кронами. — Балуешься? — неодобрительно проворчал голос рядом. Трандуил открыл глаза и увидел всклокоченную голову Айвендила. — Развлекаюсь, — согласился лесной князь, не зная, как ответить. — Зачем так делаешь? — Силы пробую. — солгал Трандуил, встал и прошел в свод веток, оказавшись сразу за много миль от прежнего места, но майяр не отставал. — Эльдар не могут так! Как ты это делаешь? — Что делаю? — усмехнулся Трандуил, — Прохожу сквозь ветки? И снова улизнул. — Проходишь сквозь ветки на другой конец леса. Они стояли в долине перед Амон Ланк. Трандуил наступил на каменный круг и почти засмеялся. Подмывало язык показать. Вот это лес с ним и делал. Словно в ребенка превращал временами. Впрочем, Трандуил думал, Лес мог превращать и других. Если бы захотел. — В прятки хочешь со мной поиграть? А, Айвендил. Или как тебя здесь, Радагаст? — поддразнил он. Тот возмущенно запыхтел — Не надо нас путать. Радагаст вообще другой. С ним лучше и не встречаться — бестолочь и вредный к тому же. — Другооой? — протянул Трандуил, но спорить не стал. — Только майар так могут, — не отставал волшебник. — Это не я, это лес, — отмахнулся Трандуил и снова исчез. Радагаст уже за ним не пошел, вместо этого озабоченно пожевал губами и расстроенно забормотал: Если бы лес, так бы все могли, а можешь только ты. — и вдруг изменился в лице, став строгим и серьезным, и сказал уже сам себе, без всякого пришептывания: Кто ты такой, князь, и к чему ты здесь приключился, к добру или к худу? Трандуил услышал, хотя был уже далеко, листья нашептали. Слышал и встревожился, хотя и не очень серьезно. Лес совершенно лишал его осторожности. Еще можно было долго лежать на озерами-окнами — всматриваясь в глубину, пока на дне не замерцают словно бы драгоценности. А потом бежать по лесу за запахом как за лентой. Кажется, лес — самое неподходящее место для того, чтобы разогнаться. Только не этот лес. Земля под ковром листьев будто бы несла его, ветки убирались с пути, а бежать было легко и стремительно, словно он был стрелой— и пущенной под гору. Он хулиганил, проверяя насколько как много лес ему позволит, и пробегал по веткам, перескакивая с дерева на дерево — Лес не разочаровывал. Иногда, особенно поначалу, сильваны пытались за ним следовать, порой он им даже позволял какое-то время, а потом терялся в удовольствии и просто забывал о сопровождающих- и Лес уводил его от них быстро и незаметно. Он даже ни разу не устал. Он знал границы своих возможностей, знал, что Лес делает с ним какие-то странные вещи, что он не мог бы бежать так долго и с такой скоростью, да еще так легко, ощущая только свободное чувство полета. Знал, что это не он сам, но кто откажется от предложения полетать? И не только. Чем дольше он бежал, тем меньше думал о чем-то еще, движение само его опьяняло и заколдовывало. Он понимал, что делает что-то…не очень пристойное, если так можно выразиться. Но не хотел останавливаться. Как будто вы любовники еще в начале знакомства и прихорашиваетесь друг перед другим и петушитесь и заигрываете. Добежать до самых тайных уголков Леса, которые он бесстыдно приоткрыл перед тобой — и туда нельзя, но просто чтобы доказать, что тебе можно — пройти по тонкому зеленому ковру над трясиной до круглого озерца в середине, сбросить одежды и нырнуть. Вода сразу сделается вязкой как земля, и обласкает твое тело — со стороны могло бы показаться что ты тонешь в трясине, но ты бесстрашен и уверен что Лес тебя не убьет. Вы просто играете друг с другом. Земляные волны там под водой пройдутся по твоему телу, как хозяйские руки, а потом ты вберешь в грудь побольше воздуха и пожелаешь телу стать камнем. И вода мгновенно станет прозрачной как слеза и ты медленно и тяжело опустишься как в прозрачном столбе посреди той зеленой илистой воды, глубоко, так что кончики твоих длинных волос тянущиеся за тобой скроются с поверхности озера и ногой погладишь где-то там тоже глубоко внизу зеленые склизкие корни — приласкаешь Его, тайно, и оттолкнувшись босой ногой так же медленно поплывешь вверх, к свету, не боясь что тебе не хватит воздуха. Там наверху будут ждать гибкие зеленые ветки, которые вытянут тебя из воды, бережно, как будто руками, и вознесут вверх, вверх, к взявшимся ниоткуда деревьям, где-то далеко уже от болота и прижмут к их голым серым стволам крепко, как к груди. У них не кончалась фантазия. * Этим утром осень все же уступила зиме. Гвейн тихо шагал по пружинящим листьям, укрытым первым пушком снега к своей цели. Обычно он знал, где искать князя, если накануне он умчался на свое лесное свидание. Не всегда, но большей частью оно заканчивалось под этим одиноким деревом, с давно расколотым стволом, так что оно образовало будто бы шатер над землей. Но все равно вздохнул облегченно, когда увидел белые волосы, лежащие на желтых листьях, укрывающих Трандуила как плащом. Выпавший снег стер их границы, припорошил кончики, словно это его волосы разлетелись снегом вокруг головы. А красные соцветия береники, пробились сквозь снег, словно украсили его прическу цветами. -Милорд, — тихонько окликнул он спящего. потому что во-первых не знал, спит ли он на самом деле, а во-вторых, просто картина была красивой, хотя и ирреальной какой-то. Под черными ресницами блеснули белки глаз - уже не спит, а в следующее мгновение, обнаженная рука вынырнула из-под листвы и притянула его к себе. За ленивым сладким поцелуем. Гвейна всего обожгло. Иногда дело не ограничивалось только поцелуем, но не сегодня- только этот сладкий цветочный вкус на губах, бархатное и вялое скольжение горячего языка внутри, словно сорокаградусного вина хлебнуть - земля уходит из-под ног. А потом его просто оттолкнули и Трандуил сел, потянувшись, так что желтый лиственный плащ сполз с его плеч и Гвейн разочарованно прикусил губу. Под этими листьями Трандуил был одет, что не всегда случалось. Только один рукав разошелся. Гвейн потянулся к завязкам, чтобы это исправить. — Ты сегодня не один? — тот выгнул бровь, и только после этого Гвейн услышал треск веток, от идущих позади. Никогда не было такого, чтобы к Трандуилу кто-то подошел незаметно, все начинали шуметь на подходе. Или не начинали- но он все равно узнавал, что рядом кто-то есть. — Ортан, сними паутину с лица! Ты распугаешь всех оленей раньше, чем мы даже начнем. О, два неразлучника пожаловали. Ортан как обычно делает вид, что недоволен, Раньяр, как всегда изображает неудачное падение с дерева. — Раньяр, ты же эльда, а не перезрелый плод, зачем падать с таким грохотом, — в точности оправдывая его ожидания, взвыл голос, а потом оба друга оказались в поле их зрения, отряхивая сухие веточки с ушей. — Князь! Ааам, доброе утро, — Раньяр сбился и покраснел, потому что ему показалось, что…нет, ничего не показалось, просто легкая неловкость, когда кто-то одевается рядом. Гвейн бросил на него мрачный темный взгляд, не отрываясь от дела. А чего у него так губы распухли, прямо будто целовался только что? — Целая делегация. - Трандуил неизящно махнул руками, поднимая вокруг себя фонтан из желтых листьев, и— оп, вдруг уже стоял, готовый принимать посольства. — Не иначе, какое-то важное мероприятие намечается. И мы приглашены. Раньяр, который постоянно метался между лесным замком и столицей, в качестве курьера, радостно закивал: — Владыка Орофер послал нас узнать, не будет ли вам угодно присоединиться. И это для вас, — он протянул конверт, вытащенный из-за пазухи. Трандуил сломал печать и быстро окинул взглядом листок, задумчиво нахмурившись. — Сначала Мерретрива*, потом охота или наоборот? — Скорее вместе, — по-прежнему мрачновато откликнулся Ортан. Гвейну никогда не нравился этот его недовольный тон, но князя он, кажется, забавлял. — Днем охота, пьянка ночью. Они бы не пересеклись, но погода в этом году странная, раньше уже недель шесть бы как снег лежал. Они были приглашены далеко не на каждую Охоту по первому снегу. И даже если бывали, Трандуил не всегда соглашался. — Орофер пишет, что ожидаются нолдорские гости и он ждет, что мы покажем себя в лучшем свете. Интересно, что он имеет в виду - что мы не будем мешать ему показывать себя в лучшем свете? Всем сильванам, как всегда, померещилась насмешка в низком голосе. Ну, или они так подумали, что мерещилась. Надо сказать, что синдарский князь, появившись здесь так поздно, никогда прямо не показал к королю-отцу никакого неуважения. Но слишком многим мстилось, что он будто бы почти посмеивается. Скорее даже не над Орофером, а над своим положением, королевского наследника. Будто это какая-то, понятная только им двоим, шутка. Хотя, ну видят валар, ничегошеньки смешного в этом не было. *Зимний праздник ** Охота оказалась столь многолюдным и пышным собранием эльдар, что Трандуил сразу вспомнил Дориат. И был уверен, что не он один. Прямо типичный первый день королевской охоты- все, кто может позволить себе лошадь и хоть какой приличный наряд- отчаянно хвастаются и тем, и другим. Даже королева была здесь, как и другие эллет, в своем кругу — больше наблюдать и украшать мероприятие своим присутствием, но некоторые тоже всерьез собирались принимать участие. Трандуил моментально и остро пожалел, что не оделся роскошнее. Пожалуй, первый раз в своей жизни не воспользовался шансом! Но он как-то не ожидал от Орофера такого роскошества. Что-то это оправдание становится очень старым, поддел он сам себя. Что ж, не можешь поразить богатством, лучший наряд — высокомерие. Этого у него было предостаточно, он завернулся в него как в плащ. Кроме всего прочего здесь еще был и черноволосый лорд-нолдо со своей свитой. Элронд, как ему быстро доложила светская разведка. Если бы он выражался поэтично, то сказал бы, что одежда нолдор напоминает спокойную воду на закате, а синдар- зацепившийся за плечи туман. Представляться он не поехал, издалека помахал рукой, увидев, как у нолдо при его появлении округляются глаза. Трандуил даже волосы не расчесал, и не знал, что в них до сих пор запутались красные листочки береники. На фоне королевских шелков и драгоценностей, его «диковатый» вид был освежающим? Он точно произвел впечатление, только пока не мог оценить — какое. Орофер тоже не поехал ему навстречу с приветствием, может быть и из-за этого, просто сильваны обменялись сигналами, что все в сборе, и рога протрубили начало охоты. Смысл состоял в том, что они выезжают по пороше и какой первый след встретят — за тем и будут охотиться. Даже если это будет белка. Смотря какое животное или тварь пересечет им дорогу, такая охота и сложится. Конечно, если бы они погнались за белкой, очевидно, что охота будет веселая — не убивать же её такой толпой — только показать свою ловкость и остроумие по поводу шуток над «богатой» добычей. Если бы намеченную тропу пересек какой-нибудь орк, наверное, это сочли бы зловещим, а бой перетолковали как предсказание и долго бы разбирались, чья рука нанесла решающий удар. К счастью, ни того, ни другого не произошло. И белую дорогу пересек крупный след оленя. Отлично, значит это будет охота на скорость. Но Трандуил все равно ощутил, как поднимается азарт. Пусть это было несерьезным состязанием, захотелось переиграть не добычу, а других охотников. Взрослый благородный олень, еще не сбросивший свою корону из рогов бежал легко, как ветер. Недаром у людей есть поговорка «нестись как вспугнутый олень». Погоня превратилась в три потока, вороной нолдорский, белый — королевский, потому что все лошади Орофера были белыми, и золотой — Трандуила, потому что его всадников носили лошади попроще окраской. Ну, кроме его собственной, похожей цветом на брызги пены. Собственно, все теперь зависело от искусства всадников, а препятствием охотникам мог стать только лесной рельеф. Элронд и его эльдар были опытными бойцами, к тому же нолдор всегда были отличными всадниками. На стороне Орофера было преимущество знания всех тайных троп - в конце концов, он-то охотился здесь последнюю тысячу лет. У Трандуила…хм, он криво усмехнулся, пригибаясь к шее лошади, чтож, у него тоже было кое-что в запасе. Пометавшись зигзагами, олень начал постепенно забирать влево, отчего Элронд и его компания выигрывали, а Трандуил сильно проигрывал. Но вместо того, чтобы рвать жилы, и соревноваться в беге, забирая влево, Трандуил усмехнулся и послал своих вперед. Он знал местность, уже набегался здесь вдосталь. Там левее будет болотце, и если ближайшие охотники не нагонят оленя до него (а они не нагонят, у него была фора перед лошадьми с всадниками), у того не будет выбора, кроме как снова повернуть направо. Если бы местность перед ними была кругом мишени, то они сейчас ехали бы по кольцу десятки, дугой налево. В центре мишени лежала еще одна топь, не очень глубокая, но непроходимая для всадника, но там росли деревья, и при известной удаче ее можно было перейти пешком. Сухая полоса земли между этими двумя точками изгибалась, подобно луку, и Орофер сейчас особо не беспокоясь, полетел прямо по ней, потому что знал, что у оленя есть тоже только такой путь. Нолдор этого не знали, и поэтому сильно забрали влево, надеясь отрезать оленю путь, сами не понимая, что работают загонщиками для Орофера и его партии. Трандуил полетел к центру мишени— наперерез. Не очень понимая его замысел, но доверяя командиру, сильваны понеслись следом, и на секунду его это смутило — да, он-то перебежит по веткам над заболотью легко, а вот они сумеют ли? Он сразу выгнал эту мысль - если ты сомневаешься в своей ловкости — не участвуй в охоте! Здесь неловких не было. — Направо обходи, — бросил он вместе с поводом Айго, слетая с лошади прямо на ветви дерева, у начинающегося болотца. Тот понял, обученные кони тоже — и они табуном, уже без всадников поскакали в объезд, если продолжать сравнивать с мишенью, то где-то по кольцу четверки, только по дуге направо. Трандуил в сильванах не ошибся, хотя по правде им пришлось туго, Раньяр бежавший следом просто выключил голову, стараясь повторять каждое движение князя и вообще не задумываться — возможно ли это, и как. Они так резко сократили свой путь, что когда вылетели на опушку «сухого пути» у них даже было время, чтобы выдохнуть и нормально нацелиться, оказавшись в удобной засаде. К его удивлению, первыми на относительный простор опушки вырвались нолдор. Ну и резвые же кони у тебя, лорд Элронд, усмехнулся он. Что было странно, прискакать первым должен был Орофер - у него была самая выгодная траектория, и приехал бы. Поначалу Орофер и Элронд шли ноздря в ноздрю, и на одной из неудобных лесных тропинок с внезапно вывернувшимся под копыта коней оврагом, Элронд заставил своего коня удачнее прыгнуть, в прыжке обогнав короля Эрин Гален. Орофер скрипнул зубами — он-то надеялся, что этот овраг, наоборот, стряхнет нолдор с его пути. Кстати, со многими менее опытными всадниками так и произошло — лошади прыгают, когда видят прыгающего собрата, а прыгнув слишком рано, не дотягивают до другого края препятствия — и нужно уметь удержать их до правильного момента. Олень, которому всадника на плечах не таскать, внезапно выкинул финт, резко прянув влево, практически перебежав охотникам дорогу, и высоким заячьим прыжком прорвался сквозь высокие кусты, уходя в лес. Лошади, обремененные весом всадников, такой же финт повторить не могли, тем более на скорости и по ходу движения, поэтому они потеряли какое-то время, завершая свою левую дугу. Орофер, злой на то, что какой-то нолдорский лорд сумел его обскакать, повернул своих людей влево в лес, под деревья, вместо того, чтобы ехать той самой сухой излучиной, которая доставила бы его в конечный пункт быстрее. Но это же не гонка со стартом и финишем, олень мог и удрать по лесу назад. Вот поэтому он и выехал на опушку последним, хотя должен был быть первым, после оленя. Трандуил готов был уже стрелять и только в последнее мгновение, не иначе чудом, глянул вперед, а не на оленя. Зрачок в мгновение превратился в точку. Если бы он сейчас выстрелил, его стрела прилетела бы аккурат в лоб этому гостю нолдо. И он резко опустил лук, но стрела уже сорвалась, и взрыла землю у копыт бегущего животного, заставив его споткнуться, запутаться в ногах и грянуться оземь. С такой силой, что потерял рога, а две пущенные вслед стрелы — и от Элронда, и от Орофера тоже пролетели мимо цели. Освобожденный от тяжести и напуганный, олень рывком вскочил и скрылся в зарослях, так что никто больше не стал его преследовать, занятые выяснением отношений. Охота собралась на лесном пятачке, над короной из рогов, и опоздавшие только прибывали, пока кипел скандал. — Если не умеешь держать лук, дай тому кто умеет! — Орофер разозлился до красных пятен перед глазами. — из-за тебя добыча ускользнула! — Даже не знаю, смеяться или благодарить, — это вступился Элронд. - Если бы ваш сын не поменял прицел, то трофеем в этой охоте был бы я, а не олень! — Попробуй быть благодарным, — буркнул Трандуил, так же выведенный из себя, своим неудачным выстрелом в том числе — Хотя для тебя это сложно. Как ни странно, это замечание взорвало не того, кому было предназначено. Хотя Элронд тоже поморщился, но к великому изумлению Трандуила ввязался в спор с Орофером, защищая его. Причем странными какими-то аргументами, что-то про молодость, азарт и неопытность. На какое-то время Трандуил изумленно не вмешивался, пока до него не дошло. А ведь у Орофера были сыновья, и слух о смерти кого-то из них был видимо не очень ясным, учитывая его любовь к соседям …этот нолдо должно быть принял его за младшего ребенка. Ну то есть вообще за какого-то сына Орофера, молодого эльфа. Это открытие его внезапно так рассмешило, что он даже перестал обращать внимание на ярость отца, и не стал останавливать Элронда. Точнее, он видел, что защита Элронда и его ошибка эту ярость даже увеличили, что было еще веселее, на самом деле. Пусть думает, как хочет. Нет, кто-нибудь откроет ему глаза, конечно, но пусть потом, пока Трандуил развлечется. Пока они ругались, успел подъехать Айго с их табуном — и его залихватский выезд из-за угла, не только оборвал спор, но и принес пользу — в кустах впереди мелькнул белый бок. Спор эльдарских лордов был прерван невежливым разбойничьим свистом, и Трандуил уже был готов сорваться в погоню, как вдруг Орофер заявил: — Бросаю тебе вызов. Если я выиграю, ты выполнишь мое желание! Кони уже сорвались с мест и пришлось выкрикнуть на ходу: — А наоборот? — Так же! — Идет! Благодаря чему, их уговор стал достоянием широкой общественности, в том числе и королевы. Губы ее чуть поджались, а глаза сощурились. Она знала, какое желание он загадал. Их новая цель — был настоящий королевский приз. Крупнее и выше прежнего, да еще невероятно светлого цвета, почти белого — он бежал как ветер, петлял как заяц, и уходил от стрел, как настоящий Дух леса. Трандуил с удивлением осознал, что он перегоняет их уставших лошадей. Но они прижимали его к реке — к самому берегу он бы не выбежал, но здесь в пойме начинались бесконечные узкие притоки, иногда очень извилистые, а порой и крутобокие— вся эта часть берега была скалистой. Так что у Оленя был хороший шанс спастись — выбежать на такой скалистый берег в удачном месте и махнуть через поток. Даже эльфийские лошади такой подвиг здесь не повторят. Ну может быть, нолдорские кони, они более привыкли к скачкам с препятствиями по равнине. Или те, кто привык к таким выездам здесь…опять преимущество у Орофера и Элронда, а не у него! К тому же в этот раз они все были близко от добычи и стартовали примерно с равными шансами, так что неудивительно, что успели все и сразу. Олень выскочил на узкую каменную полоску суши, и сразу следом из чащи вылетел белый конь Орофера. Стрела взвилась одновременно со зверем- олень уже прыгнул, а выстрел опоздал на мгновение, зацепив шкуру на излете. Но арас, уже вскинувший копыта, будто оступился. Задняя нога дрогнула, и сразу несколько новых стрел, прилетевших тут же повалили его на землю. Эльдар, придержавшие луки, ради королевского выстрела, разразились ликующим криком. Но когда вся охота уже толпилась на пятачке — гарцующие кони, слетевшие с деревьев лучники, и герольд Орофера — Киннан — спешился, чтобы выпустить оленю кровь, стало понятно, почему животное споткнулось. Стрела перерезала ему сухожилие, да не на одной ноге, а на обеих. Стрела была черной, с черным оперением — и точно такие же лежали в колчане Трандуила. Здесь уже не заорали, а восхищенно зароптали. На удивление виновник не казался радостным. Раньше, чем Орофер успел придумать какую-нибудь колкость, Трандуил поднял стрелу, повертел в руках и сделал вид, что рука дрогнула, упустив её с обрыва. — Какая торопливость, — сквозь зубы процедил Орофер. — Но выстрел лучше, чем прежний. Сын пожал плечами: — Эта стрела лишь похожа на мою. — Неужели? Не вижу больше таких. Но и другие таких больше ни у кого не видели. Сама стрела улетела вниз, и ее унесла река. Во всяком случае никому не хотелось лезть туда и проверять. Было отчасти странно, что Трандуил будто не желал и думать о том, чтобы оспорить выигрыш. — Мои все на месте. Так что не ищи подвох, адар, ты — победитель. Если что-то было в силах отравить Ороферу день еще больше — так это именно эти слова. Как будто с барского плеча бросил ему эту победу. Не лучшая Охота, определенно, и не самые приятные мысли по ее поводу одолевали его всю дорогу домой. Как он оказался на том месте? Орофер знал эти места как свои пять пальцев. Если только Трандуил не перелетел топь по воздуху- он не должен был появиться там, где он оказался. А стрела? Откуда она взялась из ниоткуда, да еще в самый последний момент? Да и этот его снисходительный тон — «ты победитель». Будто бросил ему эту победу как с барского плеча. Забирай. Как бы он ни ответил, что бы ни сказал, Трандуил выставил его в худшем свете — то ли жадного до победы любой ценой, то ли…да, было бы еще хуже, если бы он раздул проблему и стал выяснять, что там с этой треклятой стрелой. Он нарочно это сделал, и выстрел по ногам, и этот притворный поклон после. Все, все, что бы он ни делал — все было назло. И исподтишка. К тому же — как быстро они спелись с этим нолдо. Вот его будущее, получит мое наследство и впустит сюда этих хищников. Ему даже казалось что Трандуил едет к Элронду слишком близко и смеется над его шутками слишком громко. С сына станется даже затащить его в постель, подумал Орофер и его передернуло. Ну уж нет. Сиридис ехала с ним рядом, и будто почувствовала его черные мысли под непроницаемым «королевским» выражением лица, слегка дотронулась рукой до его бедра, успокаивающе. Чтобы не выглядеть недовольным, он пожал ее тонкие пальцы, затянутые в кожаную перчатку. Она была одета как лучница, хотя это было не ее любимое оружие, но почему-то в этот раз она решила поучаствовать. Он даже бросил взгляд на её колчан, самого себя чуть не хлопнув за подозрительность- но ее стрелы были с белым оперением. Они так и ехали, бок о бок, и когда копыта зацокали по уже поросшей травой брусчатке на холме Амон Ланк, он вдруг совершенно некстати вспомнил, как однажды они так же столкнулись — свита со свитой с Трандуилом возвращавшимся с одного из своих непонятных не то развлекательных, не то разведывательных рейдов. А они вернулись от могил, и их черные одежды вызвали у него закономерный вопрос: — Так это правда. У тебя есть дети. — Были, — не успев осознать, ответил Орофер, и тут же мстительно добавил: — Тебе теперь это знание ни к чему, они оба мертвы. — О, зря ты так. Я могу понять, что значит такая потеря, — тихо промолвил Трандуил. Прозвучавшее в его голосе печаль и сочувствие были так несвойственны, что Орофер сделал поспешный вывод. — А ты… женился за эти годы? — Ты же знаешь, я несвободен, — отмахнулся тот, поставив родителей в тупик. Тогда он не подумал об этом. Его больше волновало, что свита Трандуила растет, что из каждого своего рейда он приходит с все новыми людьми - своими людьми. Но теперь он вдруг задумался - а что этот его ответ вообще означал? Даже хорошо, что из-за этого переезда Амон Ланк был почти пустым — все гостям досталось достаточно апартаментов, чтобы все могли умыться и одеть еще более роскошные одежды, готовясь к ночному балу. Но Трандуилу не дали отдохнуть. — Почему вы отдали владыке свою победу? — Потому что владыка Орофер очень хотел её получить, — Трандуил перебросил волну волос с одного плеча на другое и улыбнулся. — и потом…это была не моя стрела. — Вы шутите? — Раньяр почти заискивающе улыбнулся, но тут его прервали. — Милорд, — это был Ниссаниор, — Его величество хочет видеть вас, с глазу на глаз. Немедленно. Трандуил не стал спорить для разнообразия. Ему страшно хотелось добраться до ванны и одеть что-нибудь приличнее, чем этот наряд горного стрелка, но он мог это отложить. Чем быстрее отец выговорится, тем быстрее они со всем этим покончат. Но в следующий момент очень остро об этом пожалел. От того, кто выходил из комнаты, куда он должен был войти. Не то, чтобы появление было неожиданным, просто на этот раз его действительно никто не успел предупредить. И это был почти удар. Келеборн первым отреагировал, после того, как они изумленно обвели друг друга глазами: — Вечер приносит череду сюрпризов. — Не очень-то ты торопился на эту встречу, — усмехнулся Трандуил. — Смотри, так ты потеряешь последний шанс на это — он практически одной бровью показал, что имеет в виду — все округ. — А я не удивлен, что ты знаешь все сплетни. — Это несложно. Здесь мало что происходит. Келеборн с трудом взял себя в руки. Его смутил вид, он думал, что Трандуилу уже нечем его удивить, думал, что знал чего ожидать, когда ехал, думал, что его взгляд на Трандуила переменится, ведь между ними столько зим опыта и сражений, войн и мирных забот, и снова бездна опыта. И вот что — он набрался несравнимо много сил с тех пор, как они знали друг друга, но как и прежде, Трандуил стоял рядом, и как и прежде, выглядел все той же опасной бестией, только на несколько тысяч лет старше. И непредсказуемее. Может имеет смысл как-то обезопасить себя от этой непредсказуемости? — Мне это наследство не нужно, я не собирался его принимать. — Тебе и не придется. А ты не слишком высокомерен, друг вчерашний? И все же он попытался еще раз. — Ты зря думаешь обо мне плохо. — Разве не ты думаешь обо мне так? Нет, мира между ними Трандуил точно не искал. — Мне просто любопытно, как Орофер воспринял твое возвращение? — Как воскрешение из мертвых, — пожал плечами Трандуил. Невольные свидетели их разговора старательно делали вид, что безразличны. — И всё же ты явился. — И не уйду, - бросил Трандуил, и не прощаясь прошел мимо к своей цели, словно не беспокоясь, какое впечатление произведут его манеры. Когда они с Орофером остались наконец наедине, они были злы примерно в равной степени хоть и по очень разным причинам. — Зачем ты хотел меня видеть? Вообще-то, Трандуил, моим горячим желанием было бы тебя не видеть. — Нам нужно поговорить. Еще раз? Вот новость. Что на этот раз, такой же бесполезный, как все предыдущие? — О нас. Мне кажется, но даже бесконечный Эрин Гален слишком мал для нас…двоих. Трандуил удивился (откровенности), а потом как-то болезненно усмехнулся: — Ты хочешь сказать, что моя тень падает на твою тень, или что-то в этом роде? — Что-то в таком роде, — без улыбки повторил Орофер. - Ты даже не спросил в чем дело, или в чем я тебя обвиняю. Ты знаешь все и сам! Ты и то, что ты принес в мой лес. — Я ничего не приносил в твой лес! — Трандуил отвернулся и дернул плечом — одна случайность и ты уже делаешь так далеко идущие выводы. — Ты не слишком…осторожен, адар? Это прозвучало настолько близко к оскорбительному «труслив», насколько возможно. Орофер почувствовал, как от гнева голова становится легкой «Если бы это было, что-то большее, чем подозрение, я бы тебя убил!». -Это похоже на далекое эхо будущего грома, но у меня чуткий слух, и я его слышу. Трандуил теперь повернулся к нему, и уставился прямо в лицо такими же сумасшедшими от гнева глазами. Как хотелось швырнуть ему в ответ — Ты не слишком чутко прислушиваешься?! Может ты слышишь то, что хочешь, а не то, что есть? Или так неуверен в своей здесь власти, что даже малейший намек на ее ненадежность делает тебя таким нервным и злым? Но какой смысл им было бросаться друг в друга грязью? — Чего же ты от меня хочешь? — с трудом победив это желание, процедил Трандуил, но он был не готов к немедленному и искреннему: — Уйди! Сам Орофер казалось удивился, как быстро сорвалось это у него с языка. — О, нет. Теперь, когда я здесь, и ваше гостеприимство так согревает мое сердце — Трандуил сладко улыбаясь, приложил руку к сердцу и почти поклонился, — я не могу его оставить. — Это не просьба, Трандуил, это приказ. - Ты сам знаешь, что я не подчиняюсь твоим приказам. — И этим доставляешь боль моим отцовским чувствам. Да, я знаю, что тебе нравится со мной играть. А вдруг я выиграю, Трандуил? Может, ты играешь с огнем? Сама метафора его обожгла, сильнее, чем намек. От Орофера это тоже не ускользнуло. — И что ты сделаешь, если я откажусь? Расстроишься? — Ну, почему же. Может изгнание сработает? Я знаю о тебе достаточно, чтобы даже сильваны не дали тебе больше ступить на их порог. — Ты про то, что я убил свою жену? — Трандуил хмыкнул, но глаза у него похолодели и стали прозрачно-серые, как осенний лед. — Так может, благородному сильванскому обществу будет интереснее, как ты убил свою сестру? Орофер был так потрясен, что не мог собраться с мыслями: — Как ты…? — Узнал? О, адар, нас не только эти тайны связывают. — он чуть не промурлыкал, — Если бы уж ты захотел чем-то поделиться, мне всегда найдется, что добавить. Хоть пару слов. Правда, я совсем не ГОРЮ желанием…если можно так сказать. Орофер смотрел на него пустым взглядом. Любезностью не выпроводишь, искренностью ничего не добьешься, а угрозы окажутся себе дороже. Ты мне не оставляешь выбора, сын. — Ты эхо зла здесь. — А в тебе слишком много ненависти. Слепой ненависти. Она однажды убьет тебя, отец. Келеборн приехал слишком рано для переговоров, они договаривались увидеться в новом замке, а не в старом. Но так даже лучше, думал Орофер. Лучше, чтобы я сразу узнал все плохое, лучше, что эти двое столкнулись. У него была надежда, что это столкновение выведет Трандуила из себя настолько, что он наконец проговорится — какого морготского зверя ему здесь надо, но она не оправдалась. Ну, говоря по правде, он не слишком надеялся. Но вот его слова…о, он даже в самом страшном сне не мог предположить, что сын знает о нем так много. Откуда?! Никто не мог этого знать…кроме пары нолдор, верно? И снова нолдор угрожают ему, даже из прошлого дотянулись. «Слепая ненависть, она убьет тебя однажды». Он потер переносицу, пытаясь утихомирить начинающуюся головную боль. Нолдор, всегда нолдор. И здесь, вокруг его драгоценного леса, они пытаются заводить свои порядки, и добьются, как всегда — лишь войны и разорения. Правда, сейчас их слова мягче, ведь они хотят военного союза. Хотят, чтобы Эрин Гален стал стеной на пути врага однажды. Но они не собираются сами строить эту стену. Даже Келеборн, синда, говорил так, будто они его народ и он им предан. Если бы Орофер и заключил союз, он бы сделал это с хоть какой-то выгодой. Нет, не выгодой даже, это нолдор всегда думают о выгоде, но ему нужно было что-то взамен…взамен обещания сильванам умирать ради. Да и откуда здесь ему ждать помощи? Кто мог стать его союзником? Мория? Этот вечный источник раздора?! Наугрим никогда не могли твердо удержаться на одной стороне, доверять им было все равно что доверять защиту деревьев — огню. В последней войне они немало пограбили Лес под шумок, и Келеборн даже не признал этого. Если бы не Дурин, мы бы не выиграли. Мы. Это вы, нолдор! Вам вообще было дело до Леса и его судьбы? Он хотел, чтобы хоть кому-то было дело, но на кого он мог опереться? Он просил…да, просил, проклятье, чтобы влияние Нэнья легло и на Эрин Гален тоже, и Келеборн только удивился, откуда он знает про кольца! Как будто он был каким-то дикарем, не имеющим понятия, что происходит. И конечно он ошибся, Артанис не желала распространять действие своего кольца на них. Может быть, ее личные обиды, может быть просто ее нолдорская кровь…он не стал бы говорить с ней лично. И виной, между прочим, его сын! Нет, если сказать правду... в том как он родился, в том что натворили его родители еще до его рождения…было много зла. Иногда Ороферу казалось, что они навлекли на него проклятье, почти как Феаноринги своей клятвой. Но там…масштаб был больше. А здесь, все началось с маленького, ничего не значащего события, и постепенно все наматывалось и наматывалось в клубок, пока он не стал ростом с целую гору. Колдовство. Он родился с этим подарком, он никогда даже не думал о нем, никогда не думал плохо ли это или хорошо, ведь оно просто было. Песни его отца, под которые он засыпал в детстве. Разве может быть что-то плохое в отцовских мелодиях? Мир поделился на добро и зло намного позже, там, в Амане, и ему не выдали направление, что считать добром, а что злом. Сиридис стала его компасом на то время. Но не она толкнула его к мести, она только…проводила, поняла, что не сможет остановить. О, он был таким глупцом. Как все очень юные, которых угораздило перенести большие страдания, он был очень самонадеян, безрассуден и уверен в своей неуязвимости. Он же бессмертен, что может его убить. Он понятия не имел как ранят предательство, коварство, переодетое добром, любовь, перекраивающая карту мира, любовь, любовь…да это распоследнее проклятье на земле, вот что это такое. Себе он тогда навсегда запретил даже думать о…колдовстве. Это всегда берет непомерную цену. Не всегда от тела — репутация, положение, деньги, связи, но всегда от души. Она умирала от колдовства. Сворачивалась и гнила, и залечить эти раны не могло даже все бесконечное время. Трандуил был…нет, он не думал сначала, что злым, скорее, неуправляемым, но постепенно эта уверенность исчезала, пока не растаяла совсем. Может он и был злом, порождением от их зла. Проклятьем, которое они сами создали. То, что он сотворил, и то как он умер… Орофер, если сказать правду, даже не поверил, что перед ним его живой сын. Тогда не поверил, и сейчас был не очень уверен. Даже если это его лицо, и может быть душа внутри…если она еще есть, тоже его, то что от неё осталось, после всего, через что он прошел? Если бы он был живым созданием Эру, после всего, что он видел и сделал, мог бы он вот так жить, флиртовать и улыбаться. Ну разве что, посмотри на себя — ты же живешь? Но не так, уж точно. Тогда на могилах его детей, куда он поехал не просто чтобы попросить прощения, Радагаст сказал ему, обдавая гнилым дыханием: - Тень с севера. Она пришла за твоим сыном, след в след. А он уже знал. Чувствовал печенью, что всё не так. Что эти пропавшие эльдар, посланцы Сиридис, никуда не пропали. Чтобы не лепетал этот Ортон, какую бы глупость не нес, он боялся его сына больше, чем кого бы то ни было еще — но он за ним ходил, как хвост. И сам не видел этого. Как и другие, Динтур, Раньяр, Гвейн, Айго, он мог до вечера шептать их имена. И конечно, в нем была не королевская кровь, но что-то, что заставляло их смотреть на него с этим немым обожанием, конечно, было. И если бы дело было только в эльдар, он может быть еще бы поверил. Но орки…говорили ему то же самое. Это была не одна сплетня, или случайный слух, а сотни и сотни допросов, и все они говорили одно, но они не говорили прямо. Радагаст затряс своей косматой башкой и запыхтел ему прямо в лицо, так что Ороферу едва удалось сдержать отвращение: — Ты бы не пришел, если бы не беспокоился, аран. И нет, это не мерещится им со страху. Ты, кстати, не задумывался, чего твари так боятся? Задумывался. Что-то, что могло их напугать — не обязательно плохо. — Какая тень? — ему надо было знать точно.Что они хотят сказать этим своим устным творчеством, про тень, пришедшую с севера? Какая, морготского зверя, тень, хоть один пусть скажет ясно, без этой словесной шелухи и оговорок?! Радагаст и не плел словесных кружев, и не юлил. Он спросил прямо — и получил очень прямой ответ. — Зло. Это слово прямо-таки зашипело в воздухе, как остывающая головня, брошенная в воду. Затрещало, заставило натянуться кожу на затылке. — Она стоит у него за плечом и ждет. Ждет, когда дверь откроется. Не ведаю почему, но сейчас она ничего не может. Ждет, чтобы выйти. Он не хотел этому верить, он говорил себе, что его вина и подозрительность обманывают его. Трандуил, что за предвестник бури? Смешно. Он просто твой ребенок, как сухой лист, принесенный случайным ветром. Но он не мог просто закрыть глаза и сказать, что опасности не существует, потому что он не верит в неё. Здесь был народ, и Лес, под его ответственностью, и он не мог отмахнуться, он велел себе ждать и наблюдать. Хотя, это все равно как закрыть глаза, и думать, что никто тебя не видит. Трандуил — как камень, упавший в воду, вокруг него молчание расходится кругами. Стоит эльдар рядом с ним оказаться, и вот они уже ничего не рассказывают, и смотрят странно. Ведь что-то там происходит, среди этих его оторнасси. Что-то, что они не выносят за свой круг.Что-то сильван знал такое про его сына, что-то, что заставляло его сжать зубы и, не боясь даже быть казненным, отвечать своему королю - нет. Орофер разбирался во власти. Такая власть, которая не за страх — она прочнее всего. Что ухитрился Трандуил сделать, не выходя из леса, не имея здесь ничего своего, такого, чтобы заслужить их любовь? По крупинке каждый день. Он пробовал играть с ним в эти игры, пробовал поставить на место, и чем больше старался, тем больше проигрывал. Он был гораздо осторожнее, чем когда-то, но все равно, он проигрывал. Трандуил и не сопротивлялся особо…если Орофер посылал его подальше, пожимал плечами и уходил. Да, это в нем изменилось. Не спорил как раньше, а соглашался — и делал все по своему. Чем больше Орофер давил, тем дальше от задуманного поступал сын. Сделай, пока князь не набрал такую силу, что ты уже не сможешь ничего поделать, когда будет поздно. — Сделай одну вещь, аран, сделай, чтобы закрыть дверь. Два узких серебристых листочка, словно присыпанных серебряной пыльцой. — Только она очень горькая, аран, ох какая горькая, просто положи её в вино, но и тогда горечь будет чувствоваться. Даже бессмертному не проснуться от этого вина. Просто сделай это, и не сожалей, ты никого не убьёшь, но этот сон будет вечным, вечным. Вино давно стояло в своем тайнике и ждало часа, а его съедала эта мысль. Он все выдумывал и выдумал себе отговорки и оправдания, и отсрочки. Он мой сын. Ну и что? Орофер не первую тысячу лет жил на свете. Если война случится снова, на этот раз между ним и Мордором не будет никого. Да, Мордор еще не готов, но все равно, придет тот самый, год, когда все изменится. И он не может быть не готов. * В «его» палатах не было естественного света, только мягкий желтый свет ламп, и Трандуил когда-то давно еще гадал, это кто-то сделал специально или просто так удачно получилось? С точки зрения эльдар, наверное, неудачно, но не с его — дневной свет был все еще ему не слишком приятен. Теперь он не думал, что здесь вообще есть что-то случайное. Странно, он почти забыл про стрелу, а ведь он думал, Орофер позовет его обсуждать именно это. Но отец не мелочился. Интересно, он серьезно, насчет изгнания? Наверное, да, его время здесь вышло. Вряд ли он в самом деле расскажет что-то из того, что мог бы, выдумает какой-нибудь предлог. Как это некстати. Зачем я тогда вообще вытащил этот осколок из его головы? Он даже себе не мог ответить на этот вопрос. Будто бы даже не подумал. Как будто ты не догадался, кто она. Как будто не думал, зачем она его вызвала. Да, потом он начал сомневаться, но кажется она решила закончить подзатянувшуюся шараду одним выстрелом. Он помнил, кто так стреляет, и у кого такой цвет стрел. Странно, что Орофер этого не помнит! Или он… Трандуил на самом деле не верил в это, но теперь вдруг задумался всерьез: а вдруг его отец действительно не знает, кто носит лицо его жены? Раньше он думал, что его это просто не заботит, потому что границы его возможного такие же широкие, как у него самого. А если нет? Как можно о таком не догадаться, он ведь любил её однажды, пусть даже очень давно. И любил её снова, ведь у них были еще дети. Как можно не заметить, что любимая женщина — не похожа на себя больше. Или — вдруг? — он любил её так сильно, что предпочел ничего не заметить? Тогда, я опять знаю его плохо, потому что я никогда бы не подумал, что он на такое способен. С другой стороны — а я его вообще знаю? Больше, конечно, чем он бы подумал. Но далеко не так хорошо. Когда он вышел из ванной, в гостиной витал аромат роз. Ах, вот как. Его ожидала малютка Хеннет, обычная посланница королевы, с запиской. Все не запечатано, без подписи, читай кто угодно. Там было всего пара строк: Я взяла на себя смелость приготовить тебе одежду. Выбери, какая больше по вкусу. Да, по подушкам диванов были разложены три комплекта одежды — очень похожих, отличие только в цвете. У него слегка расширились глаза, вбирая все подробности. Зеленое и золото, Дориат. Синее и серебро, Гондолин. И черное и винно-красное, это что — дань тому, чего она не могла знать? Сегодня определенно особенный день. Что-то она решила закончить. Или начать? Его рука сама потянулась к черному бархату. Когда он шел вечером по этим замковым переходам, в окнах таял закат, а рядом плыла музыка- реальная музыка, и сладкие и пряные запахи. Бал уже начался, он опаздывал. Горел огонь, что его немного напрягало, но он не позволял себе подать вида. Музыка была ритмичной и резкой и под нее очень хотелось затанцевать, но и здесь он себя сдерживал, и улыбался еще слегка, предполагая, что его выбор платья очень обидит королеву. Не то, что она ожидала, вероятно. Через анфиладу переходов был виден тусклый свет и мелькание цвета впереди- там где колыхалась музыка, торжественная и горячая, заставлявшая кровь толкаться в венах. Каждый венец арки над ним сверкал новым цветом, зеленым, золотым, алым, пока он ступал навстречу волнам музыки. Там танцевали- уже. Платья кружились и распускались как цветы — изумительные приглушенно золотые тона. Это было немного похоже на Менегрот, но и очень непохоже на него. И когда он наконец ступил под свод последней арки, музыка ударила ему в лицо, и танец на мгновение замер — и королева оказалась прямо перед ним — и ее черно красные, украшенные золотом одежды, колыхнулись как кровавая волна. Заставив его застыть, словно он налетел на стену. Она ударила по всем его чувствам сразу — музыка, пожар, огонь дохнувший в лицо, ее выбор цвета платья- абсолютно повторявший его собственное. А еще — нестерпимым блеском белых камней на шее. Ему понадобились невероятно долгие мгновения, чтобы принять всё это. В ее руках были два живых огонька, и она успела танцевальным приглашающим жестом дважды провести огнем у него перед лицом, отчего его нервы натянулись на разрыв. Это было слишком много и сразу. Да он знал кто она, но зная это он не мог поверить, что она способна держать в руках не меньше — живой огонь, и её глаза сверкали вызовом и тонко замаскированной насмешкой, если не страстью, а вовсе не ужасом. И он не был уверен, что она не прочитала этот мгновенный ужас, отразившийся у него в зрачках. И она не просто выбрала наряд комплиментарный его собственному, и сделала это прямо перед своим живым мужем - потому что он увидел через зал трон, где восседал Орофер (в зеленом и золотом). Но она надела ожерелье… ЕЁ ожерелье. Трандуила обдало сначала ужасом, а потом жаром, как если бы она ударила его в лицо — перед всеми этими эльдар. Она, можно сказать, так и сделала. Вино, пляски и песни под луной после охоты — все было традицией. Особенно песенное состязание. Негласное, но непременное — арфа шла по кругу и каждый старался спеть лучшую песню, удивить — заставить смеяться и хлопать в такт или тронуть до слез, а уж когда собиралась королевская свита, то все приобретало айнурский размах. Орофер был одним из лучших певцов, и песен знал великое множество, пока что никто из сильван его не перепел. Пели многие, и Орофер пел, и Трандуил опять отказался. Элронд удивился. - Ты поешь? Почему бы не послушать? Не стесняйся. — Я лучше потанцую. — Довольно высокомерия, — бросил ему пьяный отец. — И потом, я выиграл в нашем споре, так что ты должен исполнить моё желание! У Трандуила что-то дрогнуло в лице. И он вдруг перестал сопротивляться. — А почему бы и нет, — заявил он поражая всех до полной тишины. — Если вы мне подыграете, аранья. До сих пор он никогда не называл отца так. Мой лорд. — Дай лютню, — он отобрал у кого-то инструмент, испуганно звякнувший струнами. — Добавьте огня, — повинуясь его приказу тотчас зажглись много новых свечей. Сиридис стушевалась, заинтригованная, и все, ожидая представления утихли и принялись рассаживаться поудобнее. — Ну же, — Трандуил развернулся к отцу, с приглашающим жестом. - Я знаю, ты мастер игры на флейте. Будто бы даже знаешь все песни в мире и можешь играть их тысячу дней, ни разу не повторившись. Играй! Это был вызов. Наглый вызов, это не всем даже понравилось, но все равно все смотрели с любопытством - чем закончится. Глаза у Орофера сузились, в них полыхнул зеленый огонь. Все, ты доигрался. Здесь со мной никто так не говорит. Но он не мог не принять вызов. Он достал флейту. Наступила тишина. Трандуил цепанул струну, разбивая ее. Где-то в лесу, но хорошо слышимая вдруг задолбила птица, выбивая ритм. Трандуил прислонился к столбу и наклонил голову, так что волосы закрыли лицо, и снова перебрал струны. Орофер так и не поднес флейту к губам, но и без него нашлись те, кто подхватил весьма простой поначалу мотив. Заигрыш был долгим, но таким ритмичным, что сразу разгонял кровь и заставлял ждать вступления…которое все не начиналось, будто потому что певец ждал, когда же наконец он начнет играть. А Орофер стоял окаменев, и будто не веря себе, все-таки прикоснулся губами к инструменту. Трандуил не солгал, мелодия сразу обрела глубину и волшебство — у его отца был бесспорный талант. И когда он услышал ее звук, то сразу вскинул голову, отбрасывая волосы. И запел. Я — та сила, которой движется ветер… И Орофер ослеп и оглох. В мире не осталось ничего кроме черноты ночи и мерцающего оранжевого огня. И музыки. Ритмично покачивающей его на своих волнах. Как море. Или… как удары пульса в висках. Он знал, что все будут танцевать. Под этот ритм можно только танцевать. Пока танцуешь, ты не умрешь. Когда-то он пел эту песню, но он не умел ТАК. Но даже под его песню эльдар танцевали. Под этот голос, хотя и не было в нем ничего экстраординарно сильного или прекрасного, но под ЭТОТ голос они будут танцевать, пока он захочет — вечность, если ему будет угодно. Пока не сойдут с ума или пока не остановится сердце. Только его отец, который её написал, наверное, так мог. Чтобы музыка затянула сразу в водоворот, и больше не существовало ничего — кроме ее приказов. Не может такого быть. Он не мог так долго молчать…он просто выучил ее, как ты, выучил слова, и они остались только словами. Но он сам понимал, что это ложь. Песня сначала была монотонной как молитва, но угрожающей, как предупреждение. Не начинай. Не открывай. Не смотри мне в лицо. Но если открыл — смотри, пожалеешь. Он же предупреждал тебя. Улыбался и находил отговорки. Просил, не говоря прямо, так зачем же ты не послушал? Тебе было б лучше если бы ты не заметил, но если ты станешь обращаться ко мне: Ты можешь называть меня — Соль. Слова не были словами. Они были распахивающимися дверями в чужие миры, в прошлое и будущее, в бездну и в темноту и в то, чему нет названия, проходящему рядом, на расстоянии волоса, будто прокатывающаяся река… Нет, это были двери, открываемые пинками. Заколоченные, закрытые на все замки двери, которые просто выносило прочь. Вот что делали с ним слова. Разрывали, как отрывают повязку с засохшей раны. Каждое слово, каждый такт, выплескивались кровью, частичкой боли, до головокружения. Ему казалось, он не сможет отнять флейту от губ никогда, а если сделает, то оторвет, как часть тела. Наплывали теснясь и отталкивая друг друга воспоминания. Как самодовольный Келегорм говорит ему эту фразу про тысячу песен, которые он может играть никогда не повторяясь.— Я знаю их больше. — Сыграй для меня. Тонкую руку, перехваченную у запястья, белые пальцы, сжимающие узкий клинок с навек запомненным узором. Ночь, расцвеченную огнем фонарей, бьющимся и мерцающим, живым огнем, и оранжевый от просвечивающего огня веер, тень взгляда, который ты уже упустил, потому что пел и не должен был поднимать голову, ты хотел чтобы она думала, что ты на неё не смотришь, но взгляд, чужой и, о, невероятно знакомый, уже прочертил свою линию судьбы. Это движение под музыку, как сейчас, движение стекол в калейдоскопе, такое хаотичное и согласное одновременно. Холод от шеи, разбегающийся ниже и ниже, когда ты понимаешь, чье кольцо носил, притворяясь чужим братом. Ее дыхание, щекочущее твое ухо, когда она шепчет: я хотела показать тебе хозяина ножа. Я наблюдаю за механизмами ночи Я хороню мореходов от песен Луны мои пути по определению короче Но те, кто идут по ним, становятся плохо видны. Вокруг него хаос бала. Все потеряли голову от музыки, все движется и изнывает от бесстыдного чувственного томления, буквально разлитого в воздухе. О, он прекрасно знает механизм этой песни. Отец написал её для матери. Вообще-то он написал ее, чтобы она в него влюбилась. Она делает это и с другими, не обязательно так явно, но она совершенно точно заставляет терять голову. Он знает что никто не смотрит на них, никто не следит за выражением лиц, и может быть наутро, он мог бы простить Трандуилу этот фокус. Если бы он не знал, что это не фокус. Он сделал это с совершенно определенной целью. Он знает это, потому что он единственный смотрит ему прямо в лицо и видит как он сосредоточен. Он не просто поет. Он делает именно это, что Орофер ненавидит всем сердцем — колдует. Или ненависть — это воспоминание? Я тебя умоляю, глазами просит он, ты же видишь, не заставляй меня… Но не видит никакого снисхождения в ответ. Я раздираю основу мира на части чтоб сохранить Суть безупречно простой Безжалостный совершенно. Он чувствует как сердце бьется где-то в горле. Ах, это почти страсть, бежать, скорее, вслед за мелькнувшим в переулке фиолетовым плащом. - Почему бы тебе не остаться? — говорит она. Мягко и без нажима. Когда ты приходишь ко мне с просьбой о счастье Если ты станешь обращаться ко мне, Называй меня Соль… Это было разрешение или сладкая мольба, как шепчет возлюбленный жаркой ночью, и на мгновение Орофера бросает из одной адской ночи в другую. А потом она снова говорит, говорит, говорит, шепчет что-то как тихий родник в глубине леса, не разберешь что за слова… — Соль.может быть, как тогда, слово на слово…ты его простишь? Ведь есть же за что простить и тебя, верно? И он отбрасывает ее руку, как змею, готовую ужалить, в таком праведном гневе, в такой ярости. Переулок, камни мостовой, цветочные горшки у дверей, Эру какие бессмысленные мелочи заполняют нашу память. Намерение, жестокое и твердое, горячий металл цепочки в его руках. Да он мечтал о ноже, но не всегда можешь получить то, что хочешь, это неважно, ведь это так близко, так просто, так желанно. Смерть, и отвращение, будто раздавил клопа. А потом из какого-то жестокого, ненормального любопытства ты отводишь полог капюшона. И теряешь душу. Не стоит смотреть мне в глаза, поверь мне, не надо Но если ты все-таки обратишься ко мне… Струны издают почти перезвон. Как будто что-то разбитое падает и падает, и снова разбивается. И мертвые глаза Олонит смотрят мимо. — Это его нож, слышит он сквозь рев крови в ушах. — Видишь черную розу на рукоятке? Он сказал, что моя жена напоминает ему эту розу, и теперь кинжал мой. У Илвинара, оружейника был такой клинок, и Келегорм сказал, что меч ему не нравится, а декор- очень даже, так Илвинар для него и сделал — нож и печатку. Подарил мне, потому что не мог её саму заполучить. Мою черную розу. — Не верю, — наконец вымолвил Орофер. Значит, она стояла там, и видела, как Олонит надела этот плащ и вышла, доверяя своей подруге. Что та предупредит его. А та, жалкая влюбленная тварь, промолчала. Зачем Келегорм заставил его петь ту проклятую песню?! Князь не знал, но он-то знал! Хотел поразить, нужно было его поразить. Что она там бормотала про «простим грехи друг другу»? Она нарочно это сделала! Нарочно послала его убить свою сестру. — Не верю ни одному вашему слову, проклятые нолдор. Зачем…зачем ты…протащил меня по всем моим самым грязным воспоминаниям, самым болезненным и скрытым. Может быть, не самым ужасным, но тем, которые он больше всего в мире хотел бы скрыть от других. Навсегда. Даже от себя он бы хотел их скрыть. Стереть, будто не было. Выжечь, вытравить, как Сири когда-то вытравила несмываемую маску на его лице. Что там сын говорил о слепой ненависти? Что он вообще знает о ненависти? И о любви. Он умеет только играть в неё. Элронд должен был признать, что сильваны, как и говорили слухи, знают толк в веселье. Нет, не то чтобы нолдор никогда не уходили в такой безудержный отрыв, но в таких масштабах — он не застал этого времени. Чтобы целый замок пил, плясал и пел так, будто делает это в последний раз и если кто-то сделает это плохо, то его не впустят в Залы Мандоса- такого с ним не случалось. Он и сам плыл покачиваясь на волнах очень незнакомого чувства. Как бы описать, …безмерного желания причинять добро всем окружающим без исключения. Будто он любил всех этих даже незнакомых эльдар так сильно, что наверное, и сердце бы позволил вырезать у себя из груди, попроси его кто-то об этом. Правда в ответ он был уверен, что это сделает так же любой другой, но все равно это ощущение было не просто огромным и окрыляющим, оно даже подавляло. Будто океанская волна — пока скользишь по гребню, мощная сила в твоей власти, но чуть споткнешься — обрушится всей невыносимой тяжестью. Его не удивило, что король исчез в этой суматохе, и никто не заметил куда- потому что музыка с его исчезновением не пропала, только взвилась пуще. Но он нашел глазами того, кто все это заварил — и крайне удивился, потому что Трандуил выглядел мрачно, а не весело. Как будто…ну да, как будто все печали, которые они сейчас забыли, обрушились все на него одного. — Друг мой, что за мрачность? Ты так огорчен, будто потерял кого-то.— не очень удачно пошутил Элронд. — Потерял ли я что-то? — с некоторым недоумением переспросил тот, и вдруг решился: — Да, настроение. Пойду, напьюсь с горя… И исчез, не слушая больше никаких разговоров, со своим бокалом и странным, мертвым взглядом. Элронд подумал об этом мгновенье, но махнул рукой и забыл, потому что волна этой необроримой любви ко всему понела его снова, и он не был больше в состоянии ни думать о чем-то, ни беспокоиться. Трандуил знал, что делать этого нельзя, но отец не оставил ему времени, а Мэлле- выбора. Когда он увидел её ожерелье у него просто разум помутился. Оно всегда было здесь, рядом, руку протяни, и он сам виноват в том, что не получил его. Как он позволил себе это презрение и ненависть, если бы он ей просто улыбнулся, тогда в первый день, камни были бы у него сразу же! При мысли о потраченном впустую огромном количестве времени ему хотелось себя ударить. Так что он отбросил все опасения, и сложность, и тот факт, что здесь нолдорские гости, и, возможно Олорин- хотя вроде бы майяр на празднике не ожидалось, но раз приехал Келеборн, то мог бы Олорин, и все это он выкинул из головы. Неосторожность — мягкое слово, для того что он сделал. Самоубийство гораздо ближе. Он знал механизм этой песни. Она влечет. Если в Мэлле осталась хоть капля чувств, она бы просто упала к его ногам. Так это должно было сработать. Но сработало — наоборот. Он единственный заметил момент, когда ушел Орофер — так вот, жена побежала ЗА НИМ, следом. Он её не привлек, он сильнее толкнул её к тому, к кому она стремилась, даже отрицая себе это., а еще он вдруг понял, что не смог бы с ней спать. Даже наверное притвориться бы не смог, и даже если бы тогда в тот самый первый день, она бы ему сказала правду, и даже зная, что один поцелуй отделяет его от ожерелья…он, наверное, не смог бы её поцеловать. Он смеялся, когда-то услышав, как сестра говорит Гвейну, почему она не обиделась, что из них двоих князь выбрал его, а не её. А теперь он с ужасом понял, что это правда. Он не мог бы прикоснуться ни к какой другой женщине, потому что…не мог бы и все. Она одна была достойна. Это ощущение было странным открытием, ужасным, как провалиться в бездну, там, где ожидал надежную твердь. И… о, без разницы. У нее были камни. У него не было шансов их получить. Всех к Мандосу. Напиться до беспамятства, лишь бы эта страшная мысль ушла. Орофер пришел в себя, только наливая вино в кубок. Я собирался это выпить? — в ужасе подобном внезапно разбуженному над пропастью, он осознал какую именно бутылку он распечатал. И это рука жены задержала его руку. И вообще, это она стоит рядом, и спрашивает что-то обеспокоенно, а он даже не заметил ее присутствия и не слышал слов. — Что с тобой? — искреннее беспокойство и нежность обволокла его на мгновение, заглушив все черные мысли, притушив весь этот клубок чувств, похожих на клубок гремучих змея, яростно шевелящийся в груди. — О, погоди, на мгновение, — он отвел ее руки.- Я давно хотел сделать подарок. Он выглянул в коридор и застал там одну Хенет потому что даже охраны сейчас не было на месте, и потому что на детей музыка подействовала по-другому, просто растравила любопытство. Хеннет всегда было интересно болтаться возле королевских палат, вот она здесь и оказалась. — Юная девушка, позвал её король, на редкость польстив, отчего на немедленно преисполнилась осознания своей важности.- Отнеси лорду Трандуилу мой подарок. Это редкое вино, оно ему понравится. — Конечно, ваше величество, — восхищенная от того, что ей поручили такое важное дело, она забрала и вино и кубок, уже полные его, и исчезла. Орофер обернулся к все еще обеспокоенно глядящей на него Сиридис, и вдруг понял, что может дышать. И слышать, и видеть…и перед ним прекрасное видение. ** Ночь похожа на шкатулку с бархатным дном, в которой мерцают драгоценности. Или нет, это зеркало, отражает мерцающий блеск камней на его шее. Вино тяжелит голову, слишком тяжелая…ах, прохладный шелк простыней — такое облегчение. Сон обнимает его, звуки и свет исчезают где-то далеко, за горизонтом. Да, здесь, в тишине гораздо лучше. Только на мгновение прикрыть глаза. Темнота поднимается ему навстречу, беззвучная как вдох. — О, мой лорд, наконец-то! Как долго я ждала. Трандуил хочет подняться, но голова кружится и кружится, как водоворот.Маленький белый камень с почти беззвучным плеском ныряет в его кубок. Как хрустальная слеза. — Главный ингридиент. Вино больше не горчит и мир встает на место. — Не бойся, мой лорд, — её шепот похож на поцелуй. — Я не позволю тебе умереть. Разве я умер? Это сон. — Значит здесь твоя тень? — Такие большие хрустали могут притягивать фэа, сам знаешь…или меня. Камень просто огромен. Если бы он встал и вытянул руки, то не смог бы достать до его краев. Он как черная стена. — Ты можешь прийти сюда…раз в год. — Почему не чаще?! — Не пей много этого яда. У тебя не будет сил. — Теперь, когда это место приснилось мне, я смогу снова сюда попасть? Без вина. — Может быть. Но камни нужны, — возразила она. — Зачем? — потому что…ты должен кое-что оставить здесь, чтобы тьма отпустила тебя целым. Что-то вроде маленького кусочка света. Что-то вроде маленького камушка звездного света. — Раньше все было не так. — Ты просто жил в подвале раньше. Тангородрим был в тени Моргота, но ты ее не ощущал, у тебя не было души. А когда она вернулась, ты был уже далеко. Из-за того, что я с тобой сделала, твоя душа не очень крепко прикреплена к телу, ожерелье держит её. Ты из-за этого и можешь так легко делать эти вещи- она махнула рукой вокруг- Входить в тень. Я долго думала, как тебе удалось пересечь Границу в тот, первый раз. Он приподнял брови- и как? — Так же, как сейчас! Ты выпил яду. — Я думал, что после смерти нас, эльдар, ждет другое место, — слегка насмешливо, но и неуверенно сказал он. — Есть разные места в «после смерти». Ты просто заблудился по дороге. — Почему ты мне так долго не снилась? — А ты спал? Я не могла попасть в твои сны. Трандуил нахмурился. — Каждую ночь. Тогда нахмурилась она. — Каждую ночь? Но ты никогда не отражался.- слабый взмах руки и он разглядел зеркало, внутри которого они оказались. — а если ты спал, и не видел их… Значит их занимало что-то другое. Или.- ее глаза сузились и полыхнули огнем, вызвав у него сначала удивление, а потом удовольствие. — Кто-то? Никто не владел моими снами! Или, погодите… Вообще-то, да, ему кое-что снилось. Это он залил их покоем, водой и светом, потушил его пожары, и задул их пепел. Это Лес. Трандуил медленно и неверяще покачал головой, начиная улыбаться, и этим приводя ее в ярость. — Не кто-то. О, ты мне не поверишь… Теперь бровь молча подняла она. — Может и поверю. Я никогда не попадала в такие ловушки. Что-то заперло меня здесь. Может быть, твое желание? Может быть, что-то другое. В такие Тени ты раньше не заходил. Даже я не заходила. Послушай меня. Если вдруг ты наяву найдешь это зеркало, никогда не трогай его без ожерелья. Буквально. Не притрагивайся. Даже если у тебя будут другие камни. Из сна ты еще, может быть, сможешь выбраться, но наяву оно тебя убьет. — Не лги, тот раз был неудачен. — Хорошо, возможно, только возможно — оно сразу не запрет тебя здесь. Но оно возьмет по кусочку. Памяти? Души? Ты будешь возвращаться, и помнить все меньше. Однажды ты потеряешь здесь не только меня, но и себя. Я этого не хочу. — я забуду себя? Здесь, с тобой, это не кажется плохим вариантом. — О, нет, мой лорд! я не хочу быть запертой в этом камне вечно. — Так я могу вывести тебя отсюда?! — Конечно, это же твой сон. Можешь идти в нем куда хочешь. Наяву меня могут вывести только они— камни. — Тогда пойдем. Я хочу выйти отсюда. Свет в небе — это звездный мост. Ночь холодит щеки, а густую луговую траву мягко гладит ветер, гоняя серебристые волны, в которых, как в волосах, переплетаются цветные ленты. Улыбка касается его губ. Перед ними черное озеро и в нем отражаются белые шапки снегов гор, и звезды. — Погляди, — завороженно сказала она- Просто Пир звездного света. — Я придумаю в честь тебя праздник, и назову Пир звездного света. Будет напоминать мне о твоих волосах. — он помолчал глядя на волны. — Значит, камни нам необходимы. Ожерелье. Что, если я бы сделал новое? Она если и удивилась, то не выдала себя. Но покачала головой. — Не знаю, мой лорд…такие вещи можно создать только однажды. И хотела сказать что-то еще, но он закрыл ей рот поцелуем, обрывая все слова, обнял, прижался всем телом. Здесь по-настоящему нет ощущения тела, но оно все-таки есть, как во сне. Она извернулась под его руками, прижимаясь спиной к его груди и подставляя шею для поцелуев, но вместо поцелуев, он вдруг потребовал: — Спроси меня. Сейчас. Что спросить? Но быстрее, чем эти слова срываются с губ, она догадывается. Но он все равно ответил: Тот вопрос, который ты задавала очень много раз и я всегда говорил нет. И сначала ее глаза делаются белыми — так сильно сжимается зрачок, а потом начинают сиять как у кошки, только не желтым, а синим цветом. Как когда ты уже проиграл, но вдруг шарик падает в ту самую лунку. И она красива, как звезда, но этот взгляд делает её жуткой, и ее облик теряет все сходство с чем-то живым. Только он не видит сейчас ее лица, лишь чувствует как она замирает под его руками, не осмеливаясь дышать. Задай же вопрос, почти приказывает он, сжимая объятие. Она слышит его дыхание, и по ему одному знает, что он улыбается, но очень серьезен, и она молчит ровно столько, сколько хватит чтобы произнести беззвучно «ты уверен?», а потом говорит: — Ты любишь меня? — Да. Когда она поворачивает к нему лицо, оно уже снова просто красиво. Она целует, едва касаясь губами, его целое правое веко и изуродованное огнем левое, потому что для неё — такое его лицо тоже красиво, и оно нравится ей больше.