***
Амайя
(Olafur Arnalds feat. Arnor Dan — So close) Чем больше девушка верит в любовь, тем дольше ведёт себя, как девочка. А мне взрослеть пора. Пора брать свою жизнь и ответственность, возложенную на меня государством, в свои руки. С этими решительными, смелыми мыслями я и покинула темницу любимого демона, так и не взглянув на него напоследок. В сопровождении Дэйна направилась к лекарю, останавливаясь в пути каждые десять метров. Тошнота… жуткое, противное чувство накатывало всё новой и новой волной. Хватаясь за холодные стены и волочась по тёмному коридору подземелья, я вконец потеряла нить разговора с Дэйном, рухнула на пол, согнулась в три погибели, и меня вырвало. Друг растерянно заметался вокруг, не зная, чем помочь, пока я судорожно извергала всё содержимое желудка. — Ваше… Амайя, — схватил мои волосы и корону, — я сейчас позову на помощь. Держись! Помощь? Хм-м-м… Мне никто не поможет. Всё самое страшное уже произошло там, в темнице Рэнна. А сейчас остаётся только смириться, стереть из памяти этот кошмар и жить дальше. — Не нужно. — Отдышавшись, остановила его, отползла в сторону и, облокотившись о стену, вытерлась всё тем же подолом платья. — Мне уже намного легче. Немного посижу, и пойдём дальше. Мне и вправду полегчало. По крайней мере, физически. Словно мой измученный организм бессознательно пытался очиститься от того, что произошло. Но как быть с воспоминаниями? Со всплывающими перед глазами картинами тех злосчастных минут, когда брат едва давал мне дышать? Дэйн сел рядом и тоже облокотился о каменную стену, а после участливо поинтересовался: — На твоём платье, на животе отпечатки ботинок, и ссадины на руках и лице. Это демон тебя так? Я моментально задохнулась в возмущении. Захотелось выкрикнуть, чтобы не смел о нём так думать! Вот только… только если не демон, то кто? Король, которому он служит? Совсем скоро демон исчезнет, а вот Бурхат останется. И не пристало Дэйну плохо думать о своём Короле, каким бы он ни был. То, что произошло в темнице, — наше личное дело, семейное. — Тебя это не касается, Дэйн. Поменьше вопросов. В изумлении глянул на меня и покорно отвёл взгляд. — Слушаюсь, Ваше Величество. — Спустя минуту молчания всё же продолжил: — Однако как быть с демоном? — Как я и приказывала, этой ночью он должен бежать. — Этой? — Теперь уже озадаченно уставился на меня. — Этой нам никак не успеть. Хаэль ещё не достала снотворное зелье для охраны, а без него мы не сможем незаметно ликвидировать стражников. Незаметно? Да какая теперь, к чёрту, разница? — Просто вырубите их и оттащите куда-нибудь подальше. — Но ведь… Перебила его, не дав договорить: — Плевать! Теперь уже на всё плевать! Король в любом случае узнает о побеге демона. И, когда это произойдёт, он не станет искать виноватых, а сразу придёт ко мне. Так что, плевать, каким способом. Просто сделайте это. Посмотрел с пониманием и помог подняться. — Будет сделано.***
К лекарю я явилась не в самом опрятном виде, но выбирать не приходилось. После тщательного, дотошного осмотра врач заключил, что повреждения грудной клетки не катастрофические. Однако велел мне лежать неделю и выдал ворох лекарств и мазей. Вот так с ними всегда. Врачи… Им только дай волю врачевать. Торжественно пообещав, что выполню все предписания, я всё же смогла унести от него ноги, прежде чем лекарь созвал консилиум врачевателей для лечения самой принцессы Арнорда. Вот только душевные раны даже самый лучший в мире консилиум не залечит. Ничто не сможет их залечить. Вернувшись в свои покои, я принялась лихорадочно стягивать с себя опостылевшее мне платье и яростно швырнула его в зажжённый камин, а за ним — и бельё. Глянула на себя в зеркало и ужаснулась новым кровоподтёкам на груди и животе. А чего я ждала? За неоднократную измену я заслужила намного больших увечий. Думаю, с Бурхатом они не заставят себя долго ждать. Провела холодными пальцами по выпуклому шраму на шее и направилась в ванную комнату. Дополна наполнила кипятком фарфоровую ванну и, надолго задержав дыхание, с головой окунулась в неё. Однако, какой бы горячей ни была вода и как бы себя не тёрла мочалкой, я никогда уже не стану прежней, чистой Амайей. Бесстрастно глядя в одну точку, я сидела в ванне до тех пор, пока вода не стала ледяной и меня не начало трясти от холода. Позже, когда уже улеглась в постель и безуспешно пыталась уснуть, отгоняя от себя воспоминания своего тошнотворного наказания, ко мне в покои вломился пьяный Бурхат. Испуганно поджав колени, забилась в угол кровати, ожидая очередной пытки или ещё чего похуже, но брат меня удивил. Он пришёл извиниться. Хм-м-м… будто это поможет стереть из памяти произошедшее. И — уж точно — не сотрёт ничего из памяти Рэнна. Он извинялся, как мог, неумело подбирая слова, которые в принципе не произносил никогда в своей жизни. А я, в потрясении от быстрой смены его настроения, вскочила с кровати и отошла в сторону. Бурхат всё не прекращал раскаиваться, и на какие-то доли секунд мне показалось, что он говорит вполне искренне. Подойдя ближе, брат припал передо мной на колени, обняв за ноги. В этот момент так и захотелось отшвырнуть его от себя подальше, но я не стала. Лишь обхватила себя руками и уставилась бесстрастным взором в ночную темноту комнаты. Он же всё говорил и говорил, повторяя одно и тоже сотню раз, а я в конец запуталась. Это у меня раздвоение личности или у него? Да, он сейчас выпивший, но всё же… Его словно подменили. Обнимает ноги, уткнувшись лицом в ночную сорочку, и шепчет, что виноват, что любит меня и просто с ума сошёл от ревности, когда увидел, сколько ночей я провела в клетке пленника и чем мы там занимались. Молит о прощении и с надеждой в очах смотрит в ожидании вердикта. А мне… мне нечего сказать. Абсурд, но это так! Что тут скажешь? Мы оба виноваты. Я — предательством, он — жестокостью. Кто нам судья? Кто палач? Мы сами. Мы судьи и палачи, и единственные, кто есть друг у друга. Знаю… я давно знаю Бурхата и знаю, что, вполне вероятно, это не последнее моё унижение от него. Думаю, на утро он проспится и снова станет беспринципным, жестоким Королём с извращённой фантазией. Но сейчас передо мной на коленях склонился ранимый, слабый, любящий меня брат. Будь на его месте кто-нибудь другой, — давно бы и мокрого места не оставила. Но он мой Бурхат. Такой, какой есть. Со всеми его недостатками. И он ведь простил меня за измену. Да, наказал. Жестоко наказал. Но ведь простил. Иначе не пришёл бы сейчас ползать в моих ногах. Простила и я. Возможно, позже я пожалею об этом, но сейчас, глядя на него, не могу иначе. Я так чувствую. Не веря в искренность моих слов, Бурхат, уже стоя, умолял меня всё забыть и начать с чистого листа. А я медленными кивками соглашалась со всем, что он говорил, лишь бы поскорей ушёл из покоев прочь. Я, может, и простила, но сейчас мне хочется побыть одной. Спустя какое-то время, когда я практически перестала принимать участие в его душеизлияниях и погрузилась в собственные мысли, он всё же оставил меня в покое и ушёл. А я, надев шёлковый халат, присела на широкий подоконник и принялась любоваться ночным небом Аваллона, раздумывая о правильности своего поступка. Всё равно уснуть мне навряд ли удастся. Не сегодня. Не сейчас, когда мой демон вот-вот покинет меня навсегда. (J2 feat. Keeley Bumford — Animal (Epic Trailer Version) Так и просидела всю ночь, вглядываясь в тёмную даль Аваллона, пытаясь разглядеть там силуэт улетающего демона. На какое-то время даже задремала, пока не вздрогнула от хлопка двери. Снова Бурхат извиняться изволит? Обернулась и обомлела. У закрытых дверей стоял он. Замер — ослепительно красивый — и смотрит на меня. А я не могу оторвать взгляд от его крепких мышц, что перекатываются под тонкой тёмной майкой, от сильных рук, от сверкающих в лунном свете любимых глаз. И его силуэт в темноте… Он такой родной. Я столько раз была рядом с Рэнном в темноте: в лесу, болоте, темнице… и никогда не перестану удивляться его умению даже в кромешной темени завораживать своей красотой, животным магнетизмом. Зачем… зачем он пришёл сюда? Я же велела Дэйну, чтобы демон улетал сразу. Может, им не удалось снять заклинание с крыльев? Поднялась с подоконника и, плотнее запахнув халат, холодно спросила: — Чем обязана визиту? Ухмыльнулся. Или мне показалось? Не знаю. — Ну, зачем же так официально? — Двинулся в мою сторону. — Забежал к тебе попрощаться. Попрощаться? Ненавижу прощания. Они бессмысленны, как попытки надышаться перед смертью. Всё тщетно. От понимания, что всё в последний раз: взгляды, прикосновения, поцелуи, — становится только хуже, больнее. Прощание — добровольная пытка для мазохистов. Это не для меня. — Не стоило. — Отвернулась от него и, обняв себя руками, уставилась невидящим взглядом в тёмное окно. — Но, коль зашёл, прощай. Хорошего тебе полёта. — Как ты себя чувствуешь? Как твои рёбра? Ты была у лекаря? — Была. Я в порядке. Если ты пришёл справиться о моём здоровье, то не стоило. Я в норме. Можешь уходить. — Я не только за этим пришёл. — Подступил вплотную и, обняв за плечи, повернул к себе. — Я не мог улететь, не залечив твой уродливый шрам на шее и ссадины на лице. — Хм-м-м… На шее, значит, уродливый, а на бедре — красивый? — Дёрнулась в его руках, желая, чтобы выпустил меня из объятий. — Двойные стандарты, демон. Не находишь? — Так, значит? Бьёшь по больному? — Так и не выпустил из захвата своих крепких рук. — Если бы мог, и тот шрам залечил бы. С этими словами Рэнн принялся покрывать мою шею горячими поцелуями, а я — безуспешно отталкивать его, стараясь не повышать голос, чтобы нас не услышали. — Прекрати, Рэнн! Прекрати сейчас же! Когда Бурхат заметит исчезновение шрама и додумается, как он исчез, я вся такими шрамами покроюсь! — С силой оттолкнула демона от себя, когда он хаотично целовал уже лицо, тем самым залечивая ссадины на нём. — Хватит! Уходи сейчас же! Вырвалась из его рук и резко распахнула окно. — Улетай! Замер, прожигает меня насквозь полыхающим похотью взглядом и даже не думает уходить. Прощания, поцелуи… В этом нет смысла. Мы всегда знали, что нам нельзя быть вместе, знали, что мы никогда не будем принадлежать друг другу. Тем более — после сегодняшнего. Тогда зачем он здесь? Я вновь отвернулась к открытому окну и уставилась на свои руки. А они в тёмных пятнах. Как и рукава белого шёлкового халата. Повела носом — кровь. Кровь? Обернулась, схватила любимое лицо в ладони и разглядываю его лихорадочно на предмет ранений. — Откуда на тебе кровь? Ты ранен? Заметив заботу с моей стороны, счастливый демон вновь обнял меня и принялся покрывать поцелуями лицо. — Она не моя. Нет, я не ранен. С облегчением выдохнула, пока меня не парализовала другая ужасная мысль. — Ты убил кого-то из охраны? — Никто из охраны серьёзно не пострадал. Не переживай, — говорит, едва отрывая горячие губы от моей ледяной кожи. А мне умереть хочется от его прикосновений: нежных, дурманящих, вводящих в дичайший транс. — Пару дней в лечебнице — и все встанут на ноги. Теперь уже окончательно успокоившись, выдохнула. Я, конечно, хочу уберечь любимого, но не ценой жизни своих подданных. Пока размышляла о том, сколько времени пройдёт, прежде чем охрана поднимет тревогу, Рэнн собственнически прильнул к моим губам в безапелляционном требовании, чтобы я подчинилась. Не ответив на его властный поцелуй, отвернулась. — Я хочу, чтобы ты сейчас же улетел! — прошептала хриплым от бешеного желания голосом, не веря в то, что сама выгоняю его, когда меня трясёт от необходимости быть с ним рядом, чувствовать его в себе. — А если я этого не сделаю, тогда что? Силой выкинешь меня из окна? — Прекрати паясничать! — А ты — упрямиться и поцелуй меня, как раньше. Как раньше… Хм-м-м… раньше. От услышанного перед глазами вспыхнули красочные картины наших поцелуев: страстных, голодных, диких, полных отчаяния и эмоций, что затопляли душу, не давая вздохнуть. С горечью и прискорбием произнесла слова, от которых самой же захотелось взвыть: — Как раньше, Рэнн, уже никогда не будет. Отпустил. Наконец отпустил меня и отступил на шаг назад. — Согласен, как раньше теперь уже точно не будет. Потому, что в эту ночь многое изменилось. Значит, всё-таки не смог принять того, что со мной сделал Бурхат. А кто бы смог? Зачем тогда пришёл? Надоело! Мне осточертело это подвешенное состояние! Пускай проваливает уже! Отвернулась, а он прижался ко мне сзади вплотную и, обняв, прошептал на ухо: — Но, что бы ни изменилось в этом мире, пускай хоть небеса на землю упадут, я всегда — слышишь? — ВСЕГДА буду любить тебя, Амайя. — Целует в шею, и от его горячего дыхания ноги словно ватные. Когда он настолько близко, от его томного голоса, крепких обнимающих меня рук я становлюсь настоящей марионеткой, безвольной куклой, которая млеет от каждого его слова и прикосновения. — Ты всегда будешь только моей. Запомни это, Амайя, и никогда не смей забывать. И как тут забудешь, когда его твёрдая плоть упирается в поясницу, а от отчаяния и безысходности хочется завопить на весь Арнорд, хочется выть раненым зверем от осознания того, что в последний раз… Я в его объятиях в последний раз. Хочется молить, заклинать, чтобы не уходил, или, уходя, забрал с собой. Ненавижу, ненавижу, я ЕГО НЕНАВИЖУ за то, что сотворил с моим разумом! Словно почувствовав слабину в моём с трудом выстроенном щите безразличия к нему, медленно развязал пояс халата и стянул его с плеч. Как бы я ни возводила между нами холодную бетонную стену, он одним движением, словом, поцелуем, прикосновением рушит, не подозревая о её существовании. Медленно задирает подол моей хлопковой ночной сорочки, не отрывая губ от моей шеи. Доли секунд — и одна его рука в моих трусах, вторая собственнически сжимает грудь. И я становлюсь словно пьяная, не способная сопротивляться, трезво мыслить, возражать. Всё, что я сейчас могу, — это едва удерживать свои ноги от полной капитуляции и дышать, прерывисто, рвано дышать. Но и это я разучилась делать, как только его пальцы оказались внутри меня, ноги предательски подкосились, и я полностью облокотилась спиной о его сильный торс. Откинула голову на крепкое плечо и, закрыв глаза в мучительной истоме желания, выдохнула драгоценный воздух через едва приоткрытый рот. Рэнн тяжело дышал за моей спиной, будто только что бежал так быстро, как только мог. Мышцы его тела окаменели, напряглись, словно стальные. Он молчал. А зачем слова, если я и без них, позабыв обо всём на свете, позорно сдалась? Движения его пальцев во мне становились всё интенсивнее, а рука всё сильнее, больнее сжимала грудь. Боясь упасть на пол, ухватилась дрожащими руками за его шею. Мысли в голове путались паутиной, разум затуманился, и я совсем перестала соображать, что творю. Меня просто ведёт от его запаха, от ощущения его пальцев внутри, от осознания, насколько он меня хочет. Откуда-то из глубины волнообразно нарастало что-то мощное, страшное и неминуемое. Дикое вожделение захватило меня с головой, не позволяя двигаться, дышать. Когда я в его руках, моё тело, как и разум, не поддаётся контролю. Рэнн завладел мной полностью. Я сама вручила ему ключи от всего, чего только можно было, преподнеся их в подарочной коробочке с бантом. Так что сейчас… сейчас уже слишком поздно сопротивляться и пытаться повернуть всё вспять. Прикусила губу до крови, чтобы не издать ни звука, и полностью отдалась его рукам, пальцам, губам, прогибаясь и позволяя проникнуть глубже, чувствуя, как одна за другой накатывают волны желания и мне до дикости хочется застонать. Захлёбываясь лавиной удовольствия, очнулась и вышла из опьяняющего транса наслаждения от резкого толчка и заполняющего чувства. Рэнн резким движением ворвался своей горячей, твёрдой плотью. Не сдержалась. Застонала. Прикрыл мне рот рукой. — Тс-с-с… Тише, Ами! Нельзя, чтобы сюда ворвалась охрана раньше, чем мы закончим. Тише-е-е… Шепчет на ухо и медленно двигается во мне, заполняя изнутри. Сейчас, когда его огромный член безжалостно распирает стенки внутри, я, как и моя душа, заполнена моим демоном до краёв. И точно знаю, что именно так и должно быть, всегда. Он дополняет меня во всём. В изнеможении двигаюсь навстречу его мучительно медленным властным движениям, цепляясь и царапая ногтями шею, мускулистые бёдра — всё, до чего дотягиваюсь. Как же хочется впитать его каждой клеточкой кожи. Это чистое, острое, ни с чем не сравнимое удовольствие принадлежать ему, ощущать его в себе. Рэнн всё ускорял движения, а я хаотично хваталась за крепкие руки, впивалась в его влажные взлохмаченные волосы, хваталась за ледяной подоконник, что передо мной. Всё моё тело, словно оголённый нерв, воспринимало каждое наглое вторжение, жадное, до одури глубокое и невероятно желанное. От этих вторжений мне хотелось плакать, орать, просить, умолять, чтобы не прекращал и одновременно — кричать, чтобы убирался прочь! Рэнн намотал мои растрёпанные волосы на руку и, оттянув голову назад, впился голодным поцелуем в губы. Отчего меня разорвало на части в испепеляющем возбуждении и я сорвалась в оглушительный оргазм, лихорадочно трясясь в его объятиях. На пике наслаждения надсадно захрипела его имя и повисла на чужих руках, словно тряпичная кукла. А он и не думал останавливаться. Затыкая задыхающийся рот поцелуями, лишь набирал темп, беспощадно насаживая на себя. До боли стискивал моё изнывающее, дрожащее тело в горячих руках, тараня его сильным пульсирующим членом. Моя сорочка, взмокшая от нашего пота, второй кожей прилипла к спине. Я, словно пребывая в наркотическом трансе, с наслаждением слушала музыку его прерывистого дыхания, сумасшедшее биение наших сердец, теряя остатки связи с реальностью. Развернул к себе лицом и, содрав с меня трусы, посадил голой попой на холодный подоконник. Ледяной ночной воздух из окна обжёг горящую кожу, и я, подчиняясь и безвольно выполняя всё, что он потребует, обхватила его ногами за бёдра. Новая волна возбуждения прокатилась по уставшему телу, растрёпанные волосы упали мне на лицо, и я вновь принялась двигаться в унисон его движениям. Слёзы непроизвольно покатились по горящим щекам, а он, к счастью, их и не заметил. Рэнн — такой любимый, весь взмокший — движется во мне с немыслимой скоростью, исступлённо целуя и не давая дышать. Хрипит сквозь зубы матерные слова и задыхается, шепчет, что любит, что никому никогда не отдаст, и я верю. Разум понимает, что он врёт и всё это сказано в порыве страсти, а проклятое сердце верит. В перерывах от исступленных поцелуев жадно вглядываюсь в его лицо, лихорадочно касаясь онемевшими кончиками пальцев, чтобы запомнить моего демона таким, и замираю вместе с ним, в изумлении глядя на гримасу боли и наслаждения на его лице, когда он излился в моё тело. До боли сжал в объятиях и хрипит: «Моя Ами-и…». А я дрожу в его руках: вся мокрая, пропитанная нашим запахом секса, заполненная им до краёв и безумно счастливая. Пусть ненадолго, но сейчас я оторвалась от земли и словно парю в блаженстве. И знаю ведь, что позже возненавижу себя за слабость. За то, что в очередной раз не удержалась и подчинилась, за то, что позволила в очередной раз овладеть собой и в очередной раз предала брата. Но сейчас я не могу иначе. Иначе предам своё сердце. (NF feat. Britt Nicole — Can You Hold Me) Так и не выйдя из, приподнял к себе моё лицо за подбородок и трепетно поцеловал, а после, прислонившись мокрым лбом к моему, шёпотом в губы: — Обещай мне, Незабудка… Обещай мне… И я, как завороженная, вторю его словам: — Что… что обещать? — Обещай, что заключишь с Виланом военный союз. — Союз… В растерянности повторила последнее слово, пытаясь включить мозг и вникнуть в суть его слов. — Обещай мне, что, несмотря ни на что, сделаешь это. — А меня словно мечом разрубило на две части от осознания и понимания, зачем… зачем он пришёл ко мне. Всё ещё не желая верить своим догадкам, отпрянула от него и заглянула в любимые глаза в поисках ответов. А он уже настойчивее потребовал с меня обещание. Схватил огромными лапищами за лицо и пытливо смотрит серыми очами. — Обещай мне, Амайя! Какая же я дура! Он ведь, и правда, всё это специально… Он использует меня! Сексом пытается уговорить сделать то, что ему надо. И главное: открыто в этом сознаётся, а я — глупая — не верю, выгораживаю его, нахожу оправдания. Как же больно и противно… мерзко. А я-то думала: больше, чем Бурхат, меня уже никто не унизит… Не прошло и дня… Дура! Оттолкнула его от себя и, спрыгнув с подоконника, одёрнула влажную сорочку вниз. — Пошёл вон! Убирайся с моих глаз! — Да что с тобой такое? Явно недоумевая, что изменилось за пару секунд, демон быстро застегнул штаны и вновь попытался обнять меня, но я увернулась. — Со мной? Может, ты бы хоть вышел из меня, прежде чем просить об одолжениях?! Наплевав на возражения, с силой обнял и держит. — Прекрати истерику, Амайя! Союз с демонами — это не одолжение со стороны эльфов, это шанс выживания обеих рас! — Встряхнул, чтобы я перестала вырываться. — Будь благоразумной. Та-а-ак… выдохнула. Нельзя, кричать сейчас нельзя, как бы мне ни хотелось. Охрана тут же прибежит на крик. Гневным шёпотом выпалила: — Буду! А теперь — убирайся! Безрезультатно дёрнулась в его руках, упёршись ладонями в мощную грудь. — Я не уйду, пока ты злишься на меня. И пока не пообещаешь. Ладно, ЛАДНО! Пообещаю. Так как я и без его просьб уговаривала бы Бурхата спасти Арнорд и защищаться от орков вместе с демонами. — Обещаю! — зло процедила шёпотом сквозь зубы, лишь бы не заорать во всю глотку. — А сейчас отпусти! — Не отпущу, пока не поцелуешь. Снова дёрнулась в его руках, стараясь как можно меньше шуметь. Его наверняка уже спохватились. — Хватит, ХВАТИТ меня шантажировать! С того момента, как ты появился в моей жизни, только этим и занимаешься. — Не будь ты такой упрямой, мне не пришлось бы идти на шантаж в элементарных вещах. — Элементарных? Это в каких же? — Вот сейчас, например, не вынуждай меня целовать тебя с силой. И ведь знаю, что поцелует. Куда моим жалким женским сопротивлениям против его сильных рук? Хорошо! Хочет поцелуй? Он его получит. С упоением впилась в его губы, пылко целуя, словно в последний раз, и хорошенько укусила за губу. Рэнн в шоке отпрянул, вытер тыльной стороной ладони кровоточащую губу и, хищно ухмыльнувшись, исступлённо впился в мои губы. А уже спустя пару минут долгого, жадного, опьяняющего поцелуя от моего возмущения не осталось и следа. Я позабыла обо всём и, сдавшись окончательно, сделала это. Крепко прижимаясь к его мокрой пылающей жаром груди, с надеждой попросила: — Забери меня с собой. Я не хочу здесь оставаться. Я хочу быть там же, где и ты. Прижал меня к себе ещё крепче и поцеловал в макушку. — Не могу. Не веря в то, что слышу, подняла на него удивлённый взгляд. — Почему? Ты ведь сам мне предлагал… предлагал сбежать в человеческий мир или к вампирам, в мир уровней. Говорил, что, если я выпущу тебя, заберёшь с собой, стоит мне только захотеть. Сжимает сильно, словно у меня кости из стали, и целует в лоб, щёки, глаза. — Говорил. Но это было тогда. С тех пор многое изменилось. В эту ночь многое изменилось. Теперь ты должна остаться здесь. Ты должна быть сильной. Ради меня, Амайя. Остаться? Теперь? Быть сильной? Ну, вот и очередное доказательство, что он не хочет быть со мной после того, что сделал Бурхат. Я стала ему противна и — явно — не нужна. Раз так… Вот и пускай валит отсюда! — Ненавижу тебя! — Звонко ударила его по щеке. — Уходи! Убирайся из моих покоев, из моей жизни! — Ещё раз занесла руку для удара, но он перехватил и больно завернул за спину, одновременно притягивая ближе к себе. — Знать тебя не хочу! Какая же я доверчивая дура. Ненавижу тебя! Обнял против воли, а мне убить его хочется, по стене размазать, язык вырвать, лишь бы не слышать его лживые слова вновь. — Я и не жду, что ты сейчас всё поймёшь. — Замолчал, задумался. А я всё продолжаю безуспешные попытки вырваться из сильных рук, крепко сжимающих мои за спиной. — Да и потом навряд ли сможешь понять. Но я прошу тебя лишь об одном. — Больно схватил меня пятернёй за подбородок. — Обещай, что заключишь союз с Виланом. Да что он всё заладил с этим союзом? — Обещала уже! — Одёрнула лицо от его руки. — Я, в отличие от тебя, обещаний на ветер не бросаю. А сейчас отпусти меня и пошёл вон! Отпустил, и мне так одиноко стало. Словно часть тела оторвали. Очень нужную часть, без которой невозможно дальше жить. Сел на подоконник распахнутого окна, а мне не верится, что через пару секунд он исчезнет из моей жизни навечно. — Прости меня, родная. Находясь в каком-то диком трансе от того, что вот-вот его потеряю, машинально спросила: — Простить за что? — За то, что делаю тебе больно. Я всегда буду любить и оберегать тебя, несмотря ни на что, и ты всегда будешь только моей. Запомни это хорошенько. Иначе и быть не может. Поняла меня? Что? Нет. Не поняла. Вроде бы, всё понятно говорит, но мозг чувствует подтекст, а уловить никак не может. Машинально ответила: — Поняла. Рэнн вымученно улыбнулся. И столько боли и отчаяния было в этой улыбке, что лучше бы и не улыбался вовсе. А после одним резким рывком перекинулся через подоконник и камнем полетел вниз. Я в панике подбежала к окну и уставилась в темноту около дворца, а он уже взметнулся в звёздное небо, порхая чёрными, переливающимися в лунном свете крыльями. Ну, вот и всё. Он улетел, оставив меня здесь, одну. До последнего не верила, что улетит, что не возьмёт с собой. Но он это сделал, сделал свой выбор, лишая его меня. Значит, всё же брак с Бурхатом? Очевидно, что да! Села на пол не в силах стоять на ногах, которые не держат, и истерически смеюсь. Разве я не этого хотела? Разве я не желала помочь брату, стране? Трусливая девчонка внутри меня в последний момент захотела сбежать. Снова сбежать! Он правильно сделал, что не поддался на мои уговоры. Правильно! А уж о том, как низко я пала, умоляя его забрать с собой, я подумаю завтра. Не сейчас. Сейчас и без того адски больно. Я всё равно не смогла бы быть счастливой, глядя на то, как на Арнорд нападают орки, а я чёрт знает где, пусть и с любимым. Всё правильно. Теперь всё правильно. Только ноющее сердце в груди — неправильно; дикая тоска по нему и жажда хоть на секундочку вновь прикоснуться — неправильно. А так, всё, как и должно быть. Все там, где и должны быть. И всё равно невыносимо больно понимать, что теперь я смогу быть с ним только в своих грёзах.***
(Kings Creatures feat. Aeph — The March) До рассвета оставалось совсем немного, а я даже и не пыталась вновь лечь спать. Уже около семи была полностью готова. Надела самое любимое платье Бурхата: телесного цвета, с прозрачными вставками нежных кружев, облегающее фигуру, словно вторая кожа. Волосы решила не собирать: аккуратно причесав русые пряди, надела массивную корону из золота с жёлтыми бриллиантами. Сегодня всем своим видом я старалась максимально расположить Бурхата к себе, так как, узнав о побеге пленника, он будет в ярости. Хотя, нет, в ярости — это ещё мягко сказано. Безусловно, я осознаю́, что плохо будет всем, и мне — в первую очередь. Но я готова стерпеть что угодно, любые пытки, лишь бы этот несносный демон был в безопасности. К тому же, если я хоть немного узнала своего брата — за сто тридцать один год, — то просто уверена, что он не посмеет казнить меня. А всё остальное можно стерпеть. Возможно, со временем он всё же отпустит ситуацию. Ведь у него осталась я. Как он того и хотел. Несмотря на то, что я мысленно всеми силами пыталась успокоить себя, прокручивая в голове сотню разных вариантов реакции Бурхата на побег Рэнна, меня не отпускало удушающее чувство тревоги. В ожидании восьми часов в беспокойстве мерила шагами свои покои, периодически останавливаясь у двери и прислушиваясь к шагам в коридоре. Ну почему я так волнуюсь? Это ведь мой брат. Он меня любит. И я уверена, что когда-нибудь он всё мне простит. Как и я — ему. Все, все считают Бурхата жестоким тираном. Но это не так! Он просто очень одинок. Как и многие из нас. Ему просто нужно немного тепла и любви, поддержки. Намного проще повесить неутешительный ярлык на эльфа и обвинять всех и вся в его неудачах, кого угодно, только не себя. А кто… кто осмелится не поддаваться общественному мнению, а попробовать узнать эльфа получше? Кто осмелится протянуть руку помощи и поинтересоваться, что является истинной причиной столь жестокого поведения? Немногие. Наверное, даже единицы. Только те, кто сами пережили подобное. Те, кому не нужна тысяча слов и сотни поступков, чтобы разобраться в ситуации. Те, кто, просто взглянув в глаза, увидят тот океан боли, что плещется в них. Те, у кого в очах подобные океаны. Никто не замечает, насколько Бурхат раним и уязвим. Никто не видит его истинного внутреннего мира. Никто, кроме меня. Больше я не предам Бурхата. Буду рядом столько, сколько потребуется. И мне плевать, что он мне не родной. КТО вообще решает, кто кому родной? Медицина? ДНК? Плевать мне на наборы хромосом! Бурхат — моя кровь. Он живёт в моей душе сто тридцать один год! И никто никакими словами не в силах его оттуда выселить. У меня был отец, Король, настоящий сильный мужчина, который нужен любой дочери. Но Бурхат — он заменил мне мать. Нет, конечно, не полностью, её мне никто не заменит. Но именно он с самого детства давал мне море тепла и нежности, он всегда оберегал, выручал и брал на себя мою вину, лишь бы отец не гневался на меня. Бурхат всегда говорил, что я — его маленький нежный цветочек и он никому не позволит меня растоптать. Я никогда не забуду, что для меня сделал мой брат. БРАТ. И теперь моя очередь его поддержать. Уже полвосьмого, а я всё так же встревоженно брожу по комнате. Ладно. К чему ждать восьми, когда Бурхат всё равно просыпается к двенадцати, а после своих попоек — и к часу? Пойду, посмотрю, заметил ли кто пропажу пленника. Не могу больше ждать. Не могу. Вышла из своих покоев и направилась по бесконечным слабо освещённым коридорам в покои Короля. В замке тихо как никогда. Ни души. Наверное, Дэйн постарался, отпустил всю прислугу и охрану, чтобы проще было провернуть побег Рэнна. Но всё же это как-то странно. А вот и все: столпились у покоев Бурхата. Здесь и Дэйн, и Кир, и Хаэль, и куча стражников; стоят и шепчутся, не обращая на меня внимания. Небось, Король сегодня не в духе. Лишь когда я подошла ближе, Кир схватил меня за руку, предостерегая от попытки распахнуть двери в покои Короля, но не удержал. Я с грохотом отворила двери и замерла от увиденной картины. Волна боли моментально накрыла меня с головой, сердце подалось в бешеный скач, медленно покрываясь коркой льда, а после — распространяя такую же ледяную кровь по венам. Я чувствовала, как немеют ноги, отнимаются руки и я уже не в состоянии не то, что закричать, завопить от ужаса, а даже слова произнести. Попыталась вздохнуть, но не смогла. Кто-то выкачал весь кислород из этой комнаты. А в голове набатом только одно: Нет! Нет! НЕТ! Только не это! Мой Бурхат… Мой брат лежит посреди комнаты, весь в ранах, ссадинах и кровоподтёках, с широко распахнутыми глазами и зияющей дырой в груди. А рядом… на клочке пожелтевшей бумаги теплится его небьющееся сердце. Как же мне захотелось оказаться на его месте, поменяться с ним долей, чтобы он жил, а я лежала с вырванным сердцем. Не издав ни звука, на едва гнущихся ногах подошла к нему и рухнула рядом. Пытаюсь залечить своей силой, но не выходит. Схватила уже остывшее, родное сердце, вставила на место и снова попыталась его исцелить. НЕ ВЫХОДИТ! В отчаянии и бессилии несколько раз ударила его кулаками по груди и вновь, вновь пытаюсь исцелить, тихо ругаясь: чтобы не смел сдаваться, не смел бросать меня, не смел уходить. Бесконечное количество времени я пыталась исцелить его, но всё тщетно. Слишком поздно. Мой Бурхат покинул меня. Всё ещё отрицая то, что это происходит наяву, не веря в то, что вижу перед собой брата, которого не удаётся исцелить… воскресить, потянулась дрожащими, кровавыми руками за листком бумаги, на котором лежало сердце. А на нём размашистым почерком слова, что больными шрамами навечно останутся в моей душе: «Ты мне обещала, Амайя». Кровавый листок выпорхнул из рук, а я, находясь в дикой прострации, раненым зверем завопила, не осознавая до конца, что это мой пронзительный, истошный стон разносится на весь дворец.