Дщерь Хаоса

      Мрак увязает среди когтистых веток, тянется к земле. Но она ступает свободно, ей не мешает плохой обзор и узловатые корни, спрятанные под опавшей листвой. Она идет и наслаждается темной красотой чужого мира.       Рядом идет он. Существо пугающее и привлекательное настолько, что память скрыла, кем тот является на самом деле. Эредин. Она хочет и боится его. Но противоречие не мучает. Она рада, что он здесь. С ней.       Под ногами распускаются цветы. Все они холодных изумительных оттенков — синие, голубые, белые, пурпурные и даже зеленые. Их нежные лепестки источают мягкое сияние и завораживают невозможной красотой. Невольно задумываешься, а цветы ли это? Какими еще чудесами полнится этот лес?       Она идет, нет, плывет, без труда обходя стройные стволы деревьев, зеленые пушистые кусты, украшенные синими и черными ягодами. Воздух насыщен сладостью и прохладой, и она дышит им, наполняя легкие осторожно, чтобы не закружилась от восторга голова.       Ее тело — легкое, невесомое. Если бы она захотела, если бы возжелала оторваться от земли, она бы взлетела высоко в манящую черноту, к сверкающей россыпи звезд. Потому что здесь царят другие законы физики? Или она сама стала легче, избавившись груза тревоги и страхов?       Она испытывала нечто диковинное. То, чего не знала никогда. Очень приятное, комфортное чувство, когда имеешь счастье оказаться... дома. Но она забыла, как это. Ее дом перестал существовать очень давно, и, казалось, с ним весь ее прежний мир. Прежний... Она не чувствовала грусти, определив его таким.       Эредин. Он вел ее дальше в объятия бархатной ночи, и страх был неведом ее молодому сердцу. Каждый шаг доставлял удовольствие, шелковое платье нежно касалось ног, прохладой ласкало горячую кожу внутренней стороны бедер. Она получала удовлетворение оттого, что Эредин не знал об этом. В этом мире она имеет право на свои тайны...       Этот мир принадлежит ей точно также, как и ему.       Губы кривятся в бесстыжей улыбке, бедра плавно покачиваются, пока она ловко идет по ухабистому лесу, лунный свет и кроны деревьев рисуют подвижный узор на улыбающемся лице — тени призывно скользят по щекам и губам.       Он смотрит на нее. Она хочет, чтобы он смотрел.       Сама поглядывает на него украдкой. Восхищается тем, как длинные черные волосы лежат на широких плечах. Две пряди, на эльфский манер отделенные на висках, изящно обрамляют красивое лицо. Таким она запомнила Эредина, когда впервые увидела его в Тир на Лиа. Еще тогда он показался необычайно величественным, привлекательным в своем умении горделиво держать осанку, с холодным пренебрежением смотреть на окружающих, держать в напряжении одним лишь своим присутствием.       Сейчас он вооружен. При нем его меч. Она не видит лезвия, но догадывается о его смертоносной остроте. Меч большой и тяжелый, о чем позволяет судить размер ножен. С таким оружием Эредин смотрится правильно. Меч подходит ему, как и черная корона на голове. Он воин. Ее властелин. Убийца.       Но ей не страшно.       Она продолжает идти. Король молча, галантно предлагает взять его под руку, и согласие не заставляет себя ждать. Эредин шагает твердо, и, сохраняя его темп, без труда наследуя его манеру держаться, она чувствует себя почти королевой.       Теперь она различает в ночном воздухе новый запах. Он не нравится ей. Пахнет кровью.       Она оглядывается по сторонам, ища источник вони. И быстро находит его. В нескольких шагах от нее в темной траве лежит животное. Вокруг него изумрудная зелень травы окрасилась в ржавый цвет. Подходит ближе. Догадывается, что это маленький олененок. Еще живой.       Становится на колени и видит, что задняя лапка зверька попала в капкан. Мощные зубья раздробили сустав, почти перерубили кость. Олененок слабо дернул головой и опять положил ее на траву. — Его нужно освободить, — горячо шепчет она и пытается найти способ открыть капкан. — Бессмысленно, — Эредин возвышается у нее за спиной, и голос холоден и бесцветен. — Я спасу его, — она не бросает своих попыток. Ищет нужный механизм. — Помоги мне!       Эредин присаживается рядом, но помочь не спешит. — Лучше добить его, — говорит он негромко, даже не глядя на животное.       Она с возмущением оборачивается к нему и встречает его необычный с поволокою взгляд. На миг замирает, не чувствует в себе воли. Но все же сопротивляется ему. — Нет. Его можно спасти.       Руки лихорадочно возяться с устройством. Запах крови режет нос, а кожа обильно вымазывается, быстро становясь липкой. Кровавые сгустки забиваются под ногти. И вот раздается щелчок, и зубья капкана больше не сжимают лапу зверя.       Она чувствует облегчение и довольство собой. Но олененок явно облегчения не чувствует, и продолжает безучастно лежать на земле. Вопреки ожиданиям, животное не предпринимает попыток подняться, хотя бы испробовать возможности освобожденной конечности. Хотя бы попробовать двигаться с помощью трех здоровых лап...       Ветер шумит черной листвой, где-то недалеко завывает волк. Или другой хищный зверь. Она смотрит на олененка, которого, как думала, только что спасла.       Эредин распрямляется во весь рост. Она тоже. С тихим шелестом он обнажает свой меч и протягивает рукоятью вперед. Ей остается смиренно принять его. Меч оказывается еще тяжелее, чем она себе представляла. Его невозможно держать одной рукой, она хватается за него обеими, едва удерживает равновесие. Смысл сделанного медленно доходит до нее.       Она вновь смотрит на животное, отчаянно желая дать ему еще шанс подняться на ноги. Но разочарование накатывает медленной ленивой волной и неизбежно приводит к осознанию собственной глупости.       Она шире ставит ноги, с трудом наклоняется к зверю, меч сильно тянет вниз. Но она все же заводит его в сторону, держит лезвие низко, параллельно земле. Целится острием туда, где под рыжеватым мехом еще слабо бьется сердце. Делает короткое уверенное движение, и олененок последний раз вздрагивает у ее ног.       Серая тоска наполняет до краев, но быстро сменяется удивлением и растерянностью. Только сейчас она делает для себя ошеломляющее открытие — в ее руках меч. А Эредин безоружен. Ее взор скользит по лезвию меча и замирает на безэмоциональном лице Эредина. Он отвечает ей пытливым взглядом, подходит ближе.       Она делает шаг назад.       В голове с поразительной быстротой обретается ясность. Она больше не видит перед собой тонких манящих губ, не вдыхает его волнующий запах, не слышит хрипловатого низкого голоса... Только черные клубы дыма. Красное зарево пожаров. И страшную черную маску с зияющими темными глазницами.       Она отступает еще, сохраняя дистанцию для взмаха меча. Ведь это тот самый момент, которым она бредила последние дни. Эредин не успеет уклониться, и удар будет означать для него смерть. Жизнь покинет его стремительно и безвозвратно, как и маленького зверя на земле.       Эредин, однако, подходит ближе, и в ледяных глазах нет и тени страха. Его смелость сбивает с толку, забирает веру в себя. И она подпускает его близко — туда, где он уже может всецело ее контролировать. Образ жуткой маски тает словно туман, а на его месте выныривает настоящий Эредин — ненавистный эльф, из-за которого она переживала сотни оттенков одного простого и, однако, не понятого ею чувства. Ненависть, влечение и страх, с которыми теперь она живет, стали ее полноценной частью. Она не помнит себя другой. Не помнит себя без него.       Эредин удерживает ее внимание обжигающим взглядом, оборачивает холодную ладонь вокруг тонких, вымазанных кровью пальцев. Какое-то время она продолжает стискивать рукоять, затем не выдерживает и освобождает ладонь, тем самым оставляя меч в руке хозяина.       Эредин удовлетворенно отступает назад. Она поверженно отводит взгляд вниз. ***       В ту ночь Эредин снился ей снова, но в этот раз главным персонажем ночного видения стала она сама. Поразительно, как стыд и гордость за себя умеют смешиваться в одну горькую смесь, но Цирилла распробовала ее в полной мере, пробудившись позже. ***       Шли пятые, а может шестые сутки заточения. У Цири плохо получалось считать их — из-за того, что в ее темнице не было окна, то и не было возможности видеть смену дня и ночи. Выводы можно сделать только по количеству приемов пищи. Ее сытно кормили раз в день. Или раз в ночь. Цири ни разу не видела того, кто носит еду. Подозревала, что слуги посещают её во время сна. Да и вообще, после прогулки в странную башню ей не доводилось видеться ни с одной живой душой.       В целом, одиночество устраивало. Несмотря на то, что пребывание здесь напоминало один бредовый длинный сон, Цири использовала это время для восстановления сил. Душевных и физических. Сейчас она чувствовала себя гораздо лучше: рука почти не болела, впрочем как и все остальное тело. Перестали изводить боли в спине, которые беспокоили с тех пор, как участились ночевки Цири на сырой земле. «Там», кажется, тоже поутихло все.       Немного сложнее обстояло дело с рассудком. Нет, она не сошла с ума — Цирилла хорошо помнила, зачем она сюда прибыла. Но если раньше она представляла итог этой авантюры с радостным возбуждением, то теперь страх явно омрачал предвкушение момента. Цири неустанно перебирала в голове причины странного мандража, старалась все списать на банальную боязнь за собственную жизнь, но решения этой проблемы найти не могла.       Вероятно, очередная встреча с Эредином могла бы исправить ситуацию. Уже несколько дней они не виделись, и Цири, казалось, теряла зрительный стимул к действию. Она была уверена: стоит снова увидеть объект своей ненависти, вспомнить о причиненной им боли, и все тут же станет на свои места. Вдохновение для решающего шага обязательно придет к ней. А пока... Пока она чувствовала лишь непонятную тревогу и грусть.       Мысли часто возвращались к башне. Эредин величал те руины «местом истины». И ей еще никогда не хотелось так верить в чью-то правоту. И никогда еще так не хотелось быть обманутой.       Другим волнующим вопросом был обещанный визит ведуньи. И она явилась в темницу ведьмачки, как и предполагалось, ближе к концу первой недели после возможного зачатия.       Когда Цири увидела высокую симпатичную эльфку на пороге комнаты, то сразу догадалась, кто она такая. Всё, начиная от элегантной прически и строгого закрытого платья, и заканчивая крайне серьезным взглядом, выдавало в ней принадлежность к ученым кругам. — Доброе утро, — весьма дружелюбно поздоровалась та и подошла ближе.       Цирилла, даже заранее зная о ее скором приходе, оказалась застигнутой врасплох. Она совершенно не была готова к тому, что станет известно после общения со Знающей.       Гостья, как и следовало ожидать, не смутилась из-за холодного приема. Наверняка, ее предупредили насчет крайне враждебной пленницы. Да и вообще, выглядело так, что эту сдержанную спокойную девушку вообще ничем нельзя было смутить. — Меня зовут Анариель. Я здесь по приказу короля, — эльфка придерживалась хорошего тона и вовсе не обращала внимания на взгляд ведьмачки исподлобья.       Анариель свободно прошла к столу, аккуратно выдвинула стул и присела на него. Цири же почувствовала секундное ускорение пульса, когда эльфкой был упомянут Эредин, а потом поспешила скрыть любые эмоции. — Ты же знаешь, зачем меня прислали к тебе, Zireael? — деликатно продолжала ведунья, внимательно глядя на Цири. — Знаю, — холодно подтвердила она, одаривая Анариель не менее смелым взглядом. — Тогда, я думаю, мы можем приступать к анализам, — эльфка продемонстрировала нечто, что, по ее мнению, могло напоминать теплую улыбку.       Цирилла внутренне напряглась. Ей вовсе не хотелось никаких анализов. Анариель, хоть и выглядела безобидной, все равно не внушала доверия. Ее опасения только усилились, когда в руке ведуньи прямо из воздуха материализовался небольшой нож.       Ведьмачка не была глупой и понимала, для чего нужен этот инструмент. К счастью, Йеннифер успела обучить ее не только тонкостям чародейского ремесла, но и многое рассказала о женской физиологии. Для анализа эльфке понадобится кровь. И даже зная про методы обнаружения беременности, Цири, однако, с излишней опаской отреагировала на появление ножа.       Знающая поднялась и подошла вплотную. Как и все Aen Elle, Анариель была внушающего роста. Кроме того, вблизи она казалась еще симпатичней. Каштановые волосы хорошо сочетались с теплым оттенком глаз, а характерные выступающие скулы и тонкие губы добавляли ее чертам истинно эльфского шарма. Цири невольно подумала об Эредине. — Дай мне свою руку, — мягко попросила ведунья, и девушка, чуть помедлив, подчинилась.       Анариель осторожно придержала руку ловкими пальцами и приложила острие ножа к голубой венке чуть ниже изгиба локтя. В следующее мгновение на коже выступила темная, почти черная капля крови и медленно скользнула по лезвию ножа. Металл окрасился удивительными малиновыми разводами.       Очень неспешно эльфка забрала нож и поднесла к глазам. Удивленная Цирилла наблюдала, как кровь исчезает с лезвия, будто постепенно впитываясь в него. И вот, когда металл полностью очистился и засверкал серебром, Анариель молча пошла к свету, источаемому свечами.       Ведьмачка перестала дышать. Волнующее предчувствие сдавило грудь тугим обручем.       Эльфка некоторое время молчала. Она вертела нож под разными углами на свету и внимательно разглядывала блики. У Цири затряслись руки и ноги.       Неожиданно нож растаял в руке ведуньи. Анариель пошевелила пальцами, словно хотела размять их, и повернулась. — Не знаю, уместны ли тут поздравления, — странно улыбнулась она. — Ты беременна, Zireael.