When you try your best, but you don't succeed When you get what you want, but not what you need When you feel so tired, but you can't sleep Stuck in reverse. And the tears come streaming down your face When you lose something you can't replace When you love someone, but it goes to waste Could it be worse? And high up above or down below When you're too in love to let it go But if you never try you'll never know Just what you're worth... Lights will guide you home And ignite your bones And I will try to fix you
Coldplay — Fix You
***
Той ночью Эдвард лежал без сна и глядел в потолок сквозь сумрак, который сквозь не до конца завешенные шторы разрывала только полоса света от горящего на крыльце дома Рокбелл фонаря. В городке было темно, и свет на крыльце оставляли гореть по ночам ещё со времён, когда он и Ал были детьми. Он и Альфонс. Эдвард моргнул и тут же поморщился, его глаза жгло от долгого недосыпа, но ему никак не спалось из-за собственных эмоций, доминировали среди которых непонимание и чувство вины. Он тихо вздохнул и вытащил из-под тёплого зимнего одеяла руку, потёр ею уставшие глаза и провёл по лицу, а затем убрал со лба мешавшие пряди волос. Вздохнув ещё раз, Эдвард отвёл взгляд от потолка и уставился в белую стену, возле которой стояла его кровать. Отчасти он был рад тому, что теперь они с Альфонсом спали в разных комнатах, ведь после случившегося Эдвард не был уверен, что мог бы разобраться с беспорядком в своей голове возле спящего в нескольких шагах от него брата. Был ли Альфонс в порядке, а может, плакал, либо спал… или продолжал размышлять о том, в чём признался — вот, о чём переживал Эдвард. Внезапно волна колких мурашек пробежала по его спине, и он, отпустив свои волосы, вновь нервно провёл рукой по лицу. Он уже не раз проигрывал в памяти признание Альфонса, пытаясь его проанализировать, но ни объяснений произошедшему, ни возможных вариантов действий в этой неправильной задаче в голову не приходило… Лишь спустя несколько бессонных часов Эдвард понял, что всё-таки Альфонс был прав — в этом случае ему не за что было винить себя. Он не видел ничего неправильного в том, что говорил или делал, разве что, возможно, обнимал Ала чаще, чем обычно (по его догадкам) было положено братьям, никогда ни в чём не отказывал, постоянно поощрял его в любых начинаниях, порой даже чувствовал особый счастливый трепет, когда видел его улыбку… Он всегда любил Альфонса безусловно и безоговорочно… и абсолютно платонически. В своих размышлениях Эдвард пришёл к логичному выводу: он не сделал ничего, что могло бы сексуально привлечь его собственного брата. Его рот искривился от замученной гримасы, возникшей на лице при воспоминании об отчаянии Альфонса и том, с какой болью он сквозь слёзы рассказывал о своих чувствах, будучи настолько напуганным и злым на себя, что Эдварда начинало подташнивать. Прошло уже несколько часов с того момента, когда слова младшего брата перевернули его мир с ног на голову, но по-настоящему переварить случившееся Эдвард смог лишь теперь, находясь наедине с собой в собственной комнате. Теперь, когда он до конца вник в то, что его брат испытывал к нему далеко не братские чувства. Чувства, которые уже нельзя было бы просто списать на любопытство или запутанность. Чувства, которые уже вписались в часть их реальности. Чувства, которые превратились в то, отчего Альфонс стал таким худым и бледным, съедаемым тревогой и стыдом… Вот почему и сам Эдвард, несмотря на своё обещание помочь Альфонсу сделать всё, чтобы он смог пережить эти чувства, уже сомневался, что это было возможно. Ведь, однажды вписавшись в реальность, они могли остаться её частью навсегда. Когда умерла их мать, одна только мысль о её воскрешении поначалу пугала, но стараниями Альфонса и Эдварда воплотилась в реальность уже вскоре после, хоть и была под запретом. То же самое Эдвард испытал в тот момент, когда понял, что именно по его ошибке брат потерял тело. Ступор и чувство вины постепенно отступили, и всё случившееся он смог принять как часть их новой реальности, в том числе благодаря словам гораздо более старшего человека, так же пережившего на своём опыте подобные разрушительные изменения. После этого Эдвард твёрдо решил, что собирался непременно вернуть брату тело, и не важно, каким путём — правильным или нет. Когда вызволить Альфонса из Обжорства представлялось возможным только силой тысяч душ, из которых состояло тело Энви, Эдвард пошёл на это. Когда он осознал, что заплатить за тело Альфонса мог только своей алхимией… он согласился. Всё ради Альфонса. Эти жертвенные поступки были окрашены болью, ложью, укрывательством, искушением, злобой и постоянными расплатами с безликим хозяином этого мира, ведь за всё приходилось отвечать… и неизбежно терять что-то взамен на полученное, как в любой трансмутации. За беспринципность в этом плане Эдварда всё же мучила совесть. Он устало моргнул, и его глаза сухо закололо, будто в них попал песок. Затем он поднял над собой правую руку и принялся рассматривать её с прежней печалью во взгляде. Полоска света, проходящая сквозь шторы, попадала на кожу, заставляя её казаться выбеленной. Его рука… Эдвард всегда думал, что получил её назад несправедливо. После того, как Альфонс отдал свою душу в обмен на трансмутацию этой руки, он должен был окончательно уйти за Врата, но Эдварду всё равно удалось вернуть его… и теперь он задавался вопросом, а что, если чувства Альфонса… на самом деле являлись их ценой в том не совсем справедливом обмене. С тревогой в сердце он размышлял, что плата за его руку вкупе с платой за возвращение Альфонса могла быть взята с них не мгновенно и очевидно. Ему не хотелось даже предполагать, что это могло оставить отпечаток на психике Альфонса, потому как именно в голове зарождались все чувства, и как мог бы Эдвард исправить свою возможную ошибку в таком случае? Он вдруг сжал в кулак руку, на которую до этого смотрел, и что было силы ударил матрас возле своей ноги, сжимая от гнева челюсти. Эдвард был крайне расстроен… по большей части он расстраивался сам из-за себя, в остальном же его мучал страх. Найти выход научным или даже алхимическим путём в такой ситуации было невозможно, а ведь проблема напрямую касалась его младшего брата… она беспокоила и заставляла его страдать. «Разве Ал уже не достаточно настрадался из-за меня?..» — Эдвард сел на кровати, склонился вперёд и подтянул колени к груди, затем положил на них голову, продолжая напряжённо перебирать свои волосы. По большей части в своих размышлениях он пытался если и не найти, то придумать причину состояния Альфонса, потому что в собственноручно выполненной трансмутации его тела Эдвард был абсолютно уверен, она прошла идеально. Он сам приложил руки ко Вратам, вспоминая все свои знания о биологическом строении человека, и последний раз в своей жизни ощутил волну алхимической энергии, созданную с целью соединить душу и тело Альфонса, чтобы затем воссоздать его уже по ту сторону Врат… И когда он обернулся и увидел, что Альфонс уже ждал его, то подумал, что в тот момент их стенаниям пришёл счастливый конец. Всё должно было получиться так, как надо. Но вышло совсем иначе. И в итоге стало совершенно неправильным. Эдвард подумал, что рано доверился собственной убеждённости в лучшем будущем для всех. Он по-прежнему оставался ходячим магнитом для неприятностей, а Альфонс — жертвой последствий его провалов. Оглядывая свою комнату и, в частности, рабочий стол с кучей книг и бумаг, он понимал, что с данного времени продолжение алхимических исследований откладывалось на неопределённый срок. Эдвард также знал, что через час-другой наступал рассвет, а вместе с ним над ним нависала необходимость выйти из этой комнаты, чтобы лицом к лицу столкнуться с изменившейся реальностью… Вскинув ровную бровь, он приложил все мысленные усилия, чтобы прогнать из памяти отголоски вымученного признания Альфонса и начать думать в практическом направлении. Эдвард осознавал, что ему нужно было подстроиться и принять какое-то решение, чтобы идти дальше, но понимал, что в Ризембурге сделать этого не смог бы. В текущем положении и состоянии Альфонса, ситуация могла очень быстро стать очевидной для Уинри и особенно Пинако, стоило им обеим присмотреться чуть ближе. Эдвард видел, что Альфонсу было трудно контролировать себя и свои эмоции, ведь ещё тогда вечером ему показалось довольно странным спонтанное желание Альфонса поцеловать его в губы, но на тот момент он списал это на то, что его брат был искренне рад его видеть. Тогда он думал именно так. Пока Альфонс не признался ему. И затем Эдвард пошёл к себе в комнату, как следует задумавшись над его словами. Внезапно он пришёл к мысли, что вообще-то Альфонс никогда не целовал его раньше, разве что в щёку, и то очень редко, а теперь стремился поцеловать его именно так, потому что хотел совсем другого результата… В тот момент он понял, что всё было очень и очень серьёзно… ведь Альфонс начинал действовать на эмоциях и инстинктах, наверняка подсознательно. Эдвард решил, что они не могли остаться решать эту проблему здесь, он также не мог позволить кому-либо думать о его брате в неверном свете. Закрыв и снова открыв глаза, он посмотрел на слегка приоткрытые шторы и задумался. Ведь Альфонс по-прежнему оставался хорошим человеком, хоть и переживал весьма странные чувства. Он был лучшим из всех, кого знал Эдвард, и даже подобное недоразумение не могло ничего изменить. Тем не менее, Эдвард был также в курсе того, что все остальные люди могли сколько угодно уверять в своей искренности и надёжности, когда в реальности их мнения менялись на раз-два. Он прекрасно знал, что Уинри и Пинако любили Альфонса, но понимал, что и они, узнав его секрет, никогда не смогли бы видеть его прежним и наверняка отвернулись бы от него, хоть и не показали бы этого. Они стали бы втайне осуждать и жалеть его, пусть даже не говоря об этом вслух, и Эдвард не собирался этого допустить. Он собирался защищать Альфонса и быть с ним до конца. Ему было сложно, и он понятия не имел, как поступать с чувствами Альфонса, но был уверен, что не наступил бы тот день, когда он смог бы оставить его без поддержки. С этой мыслью он скинул с себя одеяло, окунувшись в окружающую прохладу, и спустил ноги с кровати, чувствуя под правой ступнёй холодный деревянный пол. Он решил подготовиться к новому дню, который не обещал быть лёгким.***
С наступлением рассвета Эдвард уже умылся, оделся и был готов встретить наступающий день. Как всегда, в Ризембурге солнце светило высоко, и свежий воздух мгновенно наполнил комнату, когда Эдвард распахнул окно с видом на мирные зелёные поля. Он удивился тому, что Пинако не проснулась от его шагов по коридору до ванной и обратно, но в её возрасте она уже не реагировала на всё так остро, как раньше. Иногда ему становилось немного грустно от мысли, что она старела с каждым днём... Но он улыбнулся, ведь она прожила долгую и насыщенную жизнь. Эдвард подошёл к высокому зеркалу на дверце шкафа и собрал свои влажные волосы в пучок, намереваясь их заплести. Они заметно отросли и в распущенном виде достигали его поясницы, в косе же казались чуть короче. Эдвард заплёл длинную косу, отыскал на столе резинку и завязал волосы, после чего со вздохом твёрдой походкой вышел из комнаты. Кто-то уже встал, он понял это по шуму из кухни. Эдвард надеялся, что все ещё спали, потому что хотел сам приготовить и принести Алу небольшой завтрак, но, видимо, его плану не суждено было сбыться. Плавно и медленно спустившись по лестнице в джинсах и чёрной рубашке, он прошёл через гостиную, мягко ступая по деревянному полу правой ступнёй в сочетании с гулким топотом автоброни. Он думал, что это Пинако варила себе кофе, но, когда увидел Уинри, ощутил прилив волнения, и его желудок будто перевернулся. Когда прошлым вечером Эдвард вернулся домой, он первым делом поспешил увидеть Альфонса и едва ли даже обнял её... В своих звонках и письмах они сказали друг другу так много... И теперь она ждала многого от него. Теперь... Когда он уже ничего не мог ей дать. Уинри посмотрела на него с лёгким удивлением, она выглядела так красиво, что Эдвард невольно заулыбался. Она улыбнулась в ответ, глядя на него с обожанием в синих глазах. Его почти смущал её открытый взгляд, полностью говоривший о её чувствах, ведь он не привык к такому с её стороны. От волнения его грудь сжалась ещё сильнее. — Сегодня ты рано... Обычно ленишься и спишь минимум до обеда, — сказала она, заводя с ним самый обыденный разговор, с единственной разницей, что её тон теперь из дружеского превратился в более личный. Эдвард только моргнул и убрал часть своей чёлки за уши, продолжая наблюдать, как Уинри отвернулась от шипящей на плите сковородки и снова улыбнулась ему. Она надела голубую рубашку и синие джинсы из-за довольно прохладного воздуха в доме, а её длинные светлые волосы были свободно распущены и симпатично обрамляли аккуратное личико. — Всё нормально? — приветливый тон Уинри сменился обеспокоенным, — как там Альфонс? — она подошла чуть ближе. Эдвард знал, что она обязательно спросит, но совсем не хотел отвечать. Тем не менее, ему надо было сказать хоть что-то, и он кивнул. — Он будет в порядке, — тихо сказал Эд, его голос едва было слышно из-за шипения жарящегося бекона. — Что насчёт тебя? — она подошла вплотную, отчего аромат её духов стал ощутимым. —...я в норме, — прямо глядя ей в глаза, пробормотал он. Эдвард не остановил её, когда она прижалась к нему и обняла за шею, закрывая остатки пространства между ними. Уинри была на голову ниже его, потому как Эдвард значительно подрос за последние годы, и он наклонился навстречу её губам, когда она потянулась к нему. Он позволил себе обнять её за талию и скользнуть своим языком между её губ, с чувством целуя её, как мечтал всё это время. Это был их самый первый поцелуй, но после более взрослых признаний по телефону и в письмах он произошёл сам собой. Эдвард нуждался в этом поцелуе. Потому что он знал, что вряд ли смог бы сделать это в скором времени... если вообще когда-либо в жизни. Эдвард наслаждался спокойствием не больше минуты, ощущая вкус Уинри и слегка прижимаясь к ней, после чего его внутренний голос подсказал ему, что Альфонс мог спуститься на кухню, чтобы позавтракать, поэтому Эдвард, во всём своём намерении не причинять Альфонсу боль, разорвал поцелуй, и Уинри открыла глаза, глядя на него с улыбкой. — Я так скучала, — призналась она и положила голову ему на плечо. У Эдварда свело внутренности от этих слов. Он знал, Уинри ещё предстояло скучать, ведь он собирался покинуть это место вновь. Или же она могла просто его возненавидеть. Эдвард улыбнулся и кивнул. — Бекон подгорает… — тихо предупредил он, продолжая ухмыляться. Уинри встрепенулась, резко выскользнула из его объятий и подбежала к плите, начав охать и хлопотать в своём Уинри-стиле, чему Эдвард не мог перестать улыбаться. После того, как Уинри спасла бекон, он сел за обеденный стол, пока она продолжала готовку: жарила глазунью и колбаски, нарезала хлеб. Когда всё было почти готово, Эдвард поднялся и достал из шкафа тарелки. Уинри поставила на стол тарелку с готовыми бутербродами и вдруг заметила, как Эдвард откладывал часть глазуньи и бекона на отдельную тарелку. — Господи, разве нельзя подождать, пока я не закончу для всех? — спросила она с небольшим раздражением, но в целом шутливо, прекрасно зная про его аппетит и отсутствие такта. Он добавил на тарелку две колбаски и посмотрел на Уинри, пока та доставала из шкафчика стаканы под сок. — Это для Ала… ему нехорошо, так что он не спустится сегодня. Эдвард подошёл к холодильнику и достал оттуда две коробки, в которых был апельсиновый и ананасовый сок. Он был благодарен Уинри, когда она добавила пару ломтиков хлеба в тарелку и поставила рядом с ней стакан, в который Эдвард налил ананасовый сок, потому что Альфонсу он нравился больше. — Спасибо, — он не мог не наклониться, чтобы поцеловать Уинри в щёку, и она снова улыбнулась. — Передай, что я желаю ему скорее поправиться, — сказала она с искренним волнением в голосе. Но Эдвард был более чем уверен, что она не стала бы так переживать за Альфонса, стоило ей узнать истинную причину его состояния. Эдвард ушёл из кухни как раз вовремя, потому что уже на выходе он встретил Пинако и, пробормотав ей «доброе утро», быстро прошагал через гостиную в сторону лестницы. Он был рад, что выбрался, ведь знал, насколько проницательной она была. Негромко постукивая своей левой ступнёй, Эдвард поднялся по лестнице и прошёл по коридору мимо своей комнаты к соседней, в которой жил Альфонс. Комната Уинри была напротив неё, а спальня Пинако — в конце коридора, рядом с ванной. Эдвард даже не думал постучать, вместо этого локтем опустил дверную ручку и вошёл внутрь, после чего ногой закрыл за собой дверь. Он пробежался взглядом по комнате и сразу приметил Альфонса, который сидел возле окна, положив голову на руки. Он был одет в прежнюю, теперь заметно помятую одежду, на его голове был беспорядок. Альфонс обернулся, и Эдвард сразу мысленно отметил то, насколько бледной была его кожа, какими затуманенными казались его зелёные глаза. Он видел, как множество разных эмоций переменилось на лице Альфонса, прежде чем он в конечном счёте кинул ему хмурый неловкий взгляд, а затем отвернулся обратно к окну и подтянул к подбородку колени. Слабо ухмыльнувшись, Эдвард подошёл к столу и поставил тарелку с едой на свободное от бумаг место. Те бумаги, как он понял, были записями по медицине. Когда-то Альфонс писал ему, что хотел бы стать доктором, и Эдвард ощущал искреннюю гордость за брата, который тянулся к чему-то настолько замечательному. Раз уж Альфонс полностью игнорировал его и еду, Эдвард взял один из листов и пробежался глазами по записи о строении клеток печени, решив сделать из этого предлог для разговора. — Это ведь исследовательская работа… — отметил он, — собираешься поступить в Университет, чтобы стать врачом? — ему в самом деле было интересно, со стороны казалось, будто Альфонс готовился к началу обучения, о чём Эдварду ничего не говорил. Альфонс снова обернулся и посмотрел на лист, который Эдвард протянул ему, чтобы тот мог его рассмотреть, медленно моргнул и спустил со стула босые ноги, беря лист своей трясущейся рукой. Эдвард нахмурился, заметив его дрожь. Взглянув на лист поближе, Альфонс отчего-то поморщился, скомкал его и выбросил в мусорную корзину под столом. Затем, подперев рукой подбородок, он уставился на ещё горячую еду. — Я планировал раньше… А эти записи собирал в Ксинге, когда решил, что хотел бы стать доктором… Ещё в самом начале. Я думал, что если закончу особый подготовительный курс, то смогу поступить и проучиться три или четыре года вместо семи… — проговорил он и потянулся за вилкой по-прежнему дрожащей рукой. Эдвард невольно нахмурился, пока наблюдал за Алом и рассматривал его погрустневшие черты. — Разве для этого не потребуется окончить школу? — Эдвард пытался заговорить Альфонса и увлечь его вопросами, заодно узнать о его планах, ведь планы у него были хорошие. Планы всегда подразумевали новые цели и стремления. Альфонс, по-прежнему не глядя на него, подцепил вилкой кусочек бекона. — Я собирался обратиться к Генералу Мустангу за рекомендательным письмом для дальнейшего обучения, ведь с ним меня без вопросов взяли бы куда угодно… Эдвард знал, что так оно и было — даже в звании полковника Мустанг мог написать такую бумагу, которая подтвердила бы достаточный уровень образованности Альфонса для получения высшего образования. Эдварда самого зачастую автоматически признавали хорошо образованным лишь благодаря его высокому военному званию. Может быть, в конце концов, и у военной службы имелись свои плюсы. Он видел, как Ал едва откусил бекон и начал отрешённо вертеть вилку в руке. Эдвард скрестил руки на груди, и в этот момент Альфонс наблюдал за ним. Эдвард определённо заметил, как он очень быстро окинул его тело оценивающим взглядом, а затем вновь опустил глаза и с дрожью в пальцах положил вилку на тарелку, с трудом проглотив то, что успел откусить. Эдвард понимал, что именно произошло, но не сказал ничего, ибо понятия не имел, как на это реагировать, да и сам Ал, очевидно, тоже. Он продолжал смотреть вниз, убрав под стол трясущуюся руку. Эдвард вздохнул, пытаясь замаскировать желание прочистить горло, чтобы не смущать Альфонса ещё больше, и решил сделать вид, будто ничего не заметил. — Что ж... В какой университет решил поступать? — он постарался изобразить улыбку. Альфонс покачал головой. — Теперь-то мне, конечно, без разницы... Я даже думать нормально в последнее время не могу, — вымученно ответил он. Эдварду совсем не нравилась тяжёлая смиренность этих слов. — Это довольно глупо, не находишь?.. — спокойно спросил он, не собираясь как-то по-другому обращаться со своим младшим братом, раз уж в его планы не входило позволить случившемуся разрушить их отношения. Альфонс хмуро посмотрел на него, и Эдвард продолжил. — Из тебя получится отличный доктор, ты мог бы помогать людям, спасать и менять жизни... Не ставь на себе крест, ещё слишком рано. Твои текущие переживания только лишь временно выбивают тебя из колеи, в будущем это... — В будущем что? — холодно спросил Альфонс. Эдвард вдруг напрягся, ведь прошлым вечером, хоть они оба были на эмоциях, он не терял надежды разрешить всё мирно. Но сегодня был новый день, и данность, абсолютно неприкрытая и неправильная, лежала прямо перед ними. Альфонс хотел быть с ним, и они оба знали, что так могло быть всегда. Несмотря ни на что, Эдвард заговорил вновь. — В будущем станет легче... Твои чувства могут даже пройти, — уверенно сказал он, глядя на Альфонса, — и посмотри уже на меня, хватит этого избегать, — также твёрдо попросил он. Альфонс заметно напрягся и нервно сглотнул. — Альфонс, — с ожиданием в голосе позвал Эдвард. Альфонс сжал челюсти и вздохнул, а затем прикрыл свои уставшие зелёные глаза. После этого он повернулся и снизу вверх посмотрел на своего старшего брата; в ту секунду в его взгляде отразилось всё, из-за чего ситуацию приходилось воспринимать настолько серьёзно. Эдвард в очередной раз ощутил на себе эту тяжесть, но продолжил. — Попробуй начать воспринимать эти чувства, — говорил он в попытке взглянуть на ситуацию логически, — как все остальные, будь они направлены на кого-то другого... — спокойно пояснял он, не прекращая смотреть Альфонсу в глаза, — тебе тяжело, потому что это я, но привязанность имеет свойство перемещаться на других людей, как обычно и бывает, когда начинаешь с кем-то встречаться... — он всеми силами старался выразить надежду на понимание Альфонса. Но его ждало полное поражение, ведь в ту же секунду рот Альфонса скривился от начинающихся рыданий, а крупные слёзы уже скатывались по его щекам. — Ты... — он отвернулся и покачал головой, — ты не понимаешь. Это не просто... Какая-то там «привязанность», Эдвард! — тихо, но отчётливо прошептал он, глотая свои всхлипывания. Он поставил оба локтя на стол и схватился руками за голову, пока его плечи сотрясались от сдавленных рыданий. Эдварду очень хотелось утешить его, но он не знал, стоило ли ему касаться Альфонса. Он не был уверен. — Это в-сё... что я к-когда-либо к тебе чувствовал. Вся моя любовь к тебе, как к брату... смешалась... с той, которую ты ч-увствуе... Эээх, — он на момент задохнулся от плача, но продолжил, — к партнёру, к девушке... — он ещё сильнее сжал волосы в своих руках, — и эта потребность... Быть с тобой... Она не отпускает, — последние слова он тихо прорычал и снова издал несколько громких всхлипов. Эдвард решился погладить его по спине и положил руку между его лопаток. Альфонс резко одёрнулся, но Эдвард, хоть и нахмурился, не прекратил его успокаивать. — Думаю, ты должен стать врачом, — Эдвард возобновил прежнюю тему, — заниматься тем, что принесёт тебе счастье, и я думаю... — он скользнул рукой к плечу Альфонса и сжал его, — думаю, нам стоит переехать в Централ, чтобы ты мог поступить в Государственный Университет, — тихо предложил он. — Н-нам? — смог выдавить Альфонс. Эдвард кивнул, хоть Альфонс на него не смотрел. — Да, нам... Я же говорил, что не оставлю тебя, — заверил он. Альфонс посмотрел на Эдварда своими сырыми от слёз глазами, после чего сразу протянул руки вперёд и схватил его за края рубашки. Притянув его к себе, он прижался лбом к его животу, почти доставая носом до ремня его джинс. Сначала у Эдварда не возникло никаких подозрений, ведь он полагал, что Ал всего лишь пытался обнять его, но чуть позже с болезненным осознанием до него дошло, что Альфонс обнимал его совсем не по-братски, практически вжимаясь лицом в область его ширинки, хоть и делал это неосознанно. Эдвард понимал, что Альфонс сделал это от переизбытка эмоций, в порыве благодарности за его предложение. Он даже не думал, что его действия могли показаться неприличными, и это заставило Эдварда в очередной раз оценить масштаб проблемы. Альфонс реагировал так, как подсказывали его чувства... Далёкие от братских. Он вцепился в рубашку на спине Эдварда, притягивая его ещё ближе, по-прежнему не находя проблемы в том, чтобы практически лежать на промежности брата, даже не думая отвернуться, что как раз-таки было бы нормально. — Альфонс... — Эдвард с трудом сглотнул, ощущая напряжение во всём теле, но не оставляя попыток исправить ситуацию мирно, насколько бы неправильной она ни была, — ...Ал... Он волновался, что кто-нибудь мог внезапно зайти в комнату… Увидеть происходящее, особенно со спины, было бы очень неловко. Ему нужно было предостеречь Альфонса. — Ал… — Эдвард подался назад, когда руки Альфонса скользнули по его бокам и спустились на талию, остановившись практически на пояснице. После того, как Эдвард отодвинулся, Альфонс поднял голову и уставился на влажную часть рубашки покрасневшими от слёз глазами. Вдруг в его взгляде мелькнуло понимание. Эдвард думал, что Альфонс смутился бы и неловко отступил, но то, что на самом деле произошло, было намного хуже. Альфонс моргнул, в последний раз медленно провёл руками по талии Эдварда, и только потом отпустил его. Напоследок он снова посмотрел на его живот, а затем и ещё ниже, после чего отвёл взгляд в сторону, садясь на своё прежнее место за столом. — Спасибо, Эдвард… Я очень тебе благодарен… — хрипло проговорил Альфонс, словно наглотавшись песка. Эдвард задрожал. От воспоминаний о том, как Альфонс только что водил руками по его талии и спине, он чувствовал себя так, будто его внутренности взболтали… Альфонс действовал вполне серьёзно и абсолютно осознанно шёл навстречу своим желаниям. Сначала Эдвард хотел верить, что его состояние было не настолько запущено, но для Альфонса подобные чувства были не в новинку, он с ними жил, и теперь его фантазии начали переходить в действия. Как в случае с Уинри. Будучи на расстоянии, они с Эдвардом тешили себя фантазиями, но ранее этим утром, наконец, смогли испытать реальный физический контакт. Эдвард заволновался ещё больше. Альфонс не рассказывал о своих фантазиях, но признавался, что видел сны. Эдварду было хорошо известно, к чему приводили подобные сны, и вдруг до него дошло, чем наверняка занимался Альфонс, пытаясь найти выход своим желаниям, как и сам Эдвард, пока был в отъезде. Ему вдруг стало до невозможности некомфортно от этой мысли, и он едва сдержался, чтобы не убежать из комнаты, ведь это разделило бы их с Альфонсом ещё больше. Он должен был сдерживаться, чтобы не показать свою неприязнь к попыткам Альфонса... проявить внимание... осознанным или нет. Или, быть может, ему всё же стоило замечать хотя бы намеренные? Эдвард был рад, что на тот момент Альфонс не смотрел на него, потому что был уверен, что его выражение лица наверняка могло бы очень ранить его. Он был в шоке от общей ситуации, но пытался решать её постепенно, с осторожностью. Речь шла о его младшем брате, которого он очень любил, и он не мог просто оттолкнуть его. — На самом деле, я не хочу есть... — наконец нарушил тишину Альфонс. — Тебе надо поесть, ты и так слишком похудел, Ал, — сразу настоял Эдвард. — Бесполезно... Меня стошнит, — пробормотал Альфонс и снова положил голову на руки, скрещённые на столе, где продолжала остывать еда. Эдвард переживал, что Альфонса могло тошнить от того, что только произошло, ведь он признавался, что его... желания... отравляли его. При мысли об этих «желаниях» Эдвард почувствовал волны тревоги, но быстро отогнал их. Ему совсем не хотелось знать, что именно Альфонс думал о нём. Мысленно разбираясь со своей тревогой, Эдвард забыл изобразить нейтральное выражение лица, и заметил, как в глазах Альфонса отразилась боль, стоило ему увидеть печальный и напряжённый взгляд Эдварда. Снова закрыв лицо руками, Альфонс зарыдал. Эдвард медленно умирал каждый раз, когда Альфонс плакал. — Эй... Ну же, перестань плакать, нам надо собираться, готовиться к переезду... Ал, мы справимся с этим вместе, всё будет хорошо... — попытался успокоить он. Альфонс потряс головой из стороны в сторону. — Нет, не будет... Я тебе противен, — его плечи сотрясались от рыданий. Эдвард нахмурился, мысленно не соглашаясь с его словами. — Ты мне не противен, — честно признал он вслух. Это было на самом деле так. Эдвард был уверен, что его подташнивало от собственного бессилия, он действительно хотел помочь Альфонсу, но не знал, как. Происходящее напрягало его, но кардинально не меняло ничего касательно его отношения к брату. Слегка покачиваясь, Альфонс вдруг встал со своего стула и сказал: — Всё станет настолько плохо, что тебе будет противно даже в одной комнате со мной находиться... Вот и сейчас ты выглядишь так, будто не хочешь быть рядом, — сдавленно сказал он и попытался пройти мимо Эдварда, но тот быстро поймал его за тонкое запястье. Альфонс обернулся, и Эдвард посмотрел ему прямо в глаза. — Ничего не изменилось, я хочу быть рядом, но не знаю... Стоит ли мне приближаться... Ты действительно похудел и выглядишь больным, всё время дрожишь, разве не я этому причина? Не об этом ты мне сказал? — он отвечал резким шёпотом, — Я не хочу сделать всё хуже. Чем я могу облегчить... вот это? — он показал свободной рукой на бледное и сырое от слёз лицо брата. — ...Обними меня... — взгляд Альфонса из грустного превратился в отчаянный, и Эдвард снова забеспокоился. — Ал... Думаешь, стоит? — как можно более осторожно спросил он и отпустил его руку. То, с какой интонацией Альфонс попросил «обнять» его, явно подразумевало нечто большее, что Эдвард совсем не хотел поощрять. — Я хочу... Пожалуйста, Эдвард, — как бы спросил Альфонс, пока сам в это время уже подошёл ближе, бесстыдно прижался лицом к шее Эдварда и уверенно обнял его за талию. Эдвард задрожал сильнее и невольно нахмурился, ощутив тёплое дыхание на своей шее. Прошлым вечером в гостиной такое близкое объятие с Альфонсом не казалось чем-то ненормальным, но теперь всё было иначе. Он крепко зажмурился и поднял свои дрожащие руки, чтобы несмело обнять не менее дрожащего Альфонса, который всем телом льнул к нему. Он положил руки ему на спину, но больше не делал ничего. Некоторое время они стояли так, и Эдвард всё пытался понять, почему Альфонс действовал настолько уверенно, ведь ещё вчера он боялся даже признать собственные чувства. Он открыл глаза при осознании, что причиной всему была его спокойная реакция. Эдвард не хотел винить себя за то, что пытался разобраться с проблемой бережно, но если в этом Альфонс видел повод для поиска подобной близости, то лучше, наверное, было бы пресечь это на корню. Абстрагировавшись от мыслей, Эдвард попытался вернуться к прежней теме. — Тебе надо поесть, а я должен предупредить Уинри и бабушку, что мы скоро уезжаем в Централ... — по-прежнему тихо сказал он. Спустя несколько мгновений тишины Альфонс слегка пошевелился, но не разомкнул объятие. Он заговорил, и его дыхание горячо ощущалось на чувствительной шее Эдварда, отчего тот скривился в лице и сглотнул. — Ты всё ещё любишь меня, Эд? — его осторожный вопрос не звучал подозрительно. — Да, конечно... Как и всегда. — А Уинри? — на этот раз более холодно уточнил он. Эдвард нахмурился. Как на такое можно было ответить? Откровенно говоря, он ощущал к ней все близкие к любви эмоции, но не успел в прямом смысле слова влюбиться, хоть и был намерен в самом начале. Вероятнее всего. — С чего такой вопрос? — пробормотал он вместо ответа. — От тебя пахнет её духами, — с явным подтекстом заявил Альфонс. Эдвард почувствовал оттенок ревности в этой простой фразе... И это тяготило его, ведь получалось, что Альфонс чрезмерно претендовал на вещи, о которых не должен был даже задумываться. — Альфонс... Ну зачем ты так...? — тихо спросил Эдвард, — Мы должны вместе разбираться с этим, а не ухудшать ситуацию, — логично рассудил он. Даже после этих слов Альфонс не прекратил держаться за Эдварда. Его дрожь стала более ощутимой, и Эдвард окончательно запутался, ведь он хотел, как лучше, но, видимо, получалось наоборот. — Прости... Я... — Альфонс вдруг отпустил Эдварда, который почувствовал небольшое облегчение, не примечая слёз на лице младшего, — мне просто больно, — он повернулся и пошёл к своей кровати. Эдвард продолжил стоять на прежнем месте, игнорируя резкий холодок на своей шее, куда лишь мгновение назад дышал Альфонс. — Почему больно? — ему казалось, он не сделал ничего плохого. — Я не хочу об этом говорить... Это ухудшит ситуацию, а такого я допускать не должен, — Альфонс апатично провёл по лицу и сгорбился, наклонив вперёд плечи. Эдвард внезапно пожалел, что совсем недавно поцеловал Уинри, но в этом не было смысла, ведь Альфонс даже не знал, так почему он чувствовал себя виноватым? Тем более, поцеловать Уинри в самом деле не значило предать Альфонса. Но внезапно идея о том, чтобы перед отъездом снова сделать это, не говоря уже о чём-то ещё, показалась ужасной, и Эдвард тут же выкинул её из головы. — Поешь... Я пойду поговорю с бабулей и Уинри, — Эдвард повернулся и пошёл из комнаты. Ему самому не нравилось оставлять всё так, но ему необходимо было пространство, ведь от ощущения слёз брата на рубашке и легкого холодка на шее от его же дыхания внутренности Эдварда буквально молили о свежем воздухе. Спустившись по лестнице, он осознал ещё одну вещь, от которой его вновь затрясло. За всё время разговора Альфонс ни разу не назвал его «братом».***
— Что ты сказал? — голос Уинри сорвался от шока, — Но почему, Эд? Ты приехал только вчера и уже сегодня говоришь, что тебе нужно ехать в Централ? — она говорила на грани слёз, и Эдвард был уверен, что просто закричит в пустоту, если Уинри заплачет, потому что довести до слёз сразу двоих — её и брата — даже для него было бы слишком. Он помогал ей развешивать бельё возле дома и решил сразу поговорить. Было два часа дня, и Альфонс за всё это время лишь однажды вышел из комнаты, чтобы сходить в душ. Эдвард понял это по шуму воды сверху, когда сидел в гостиной за обедом вместе с Уинри и Пинако. Он принёс обед и для Альфонса, а также забрал из его комнаты тарелку с наполовину несъеденным завтраком. Вопросы остальных о состоянии Альфонса он старался игнорировать. Теперь он заставил грустить Уинри, и ему было больно с этим мириться. — Да, и вообще... Мы переезжаем, — тихо уточнил он. Удивление на лице Уинри перешло в гнев, а затем смешалось с болью. — Переезжаете... Имеешь в виду, чтобы жить там, то есть, насовсем? — уточнила она. Эдвард заметил, что не задел её, сказав «мы», и это было хорошо, ведь так она злилась бы только на него, а не на Альфонса. Он убрал с лица чёлку и покачал головой. — Не сказал бы, что навсегда, но на сколько — не знаю. Альфонс собирается поступить в Университет... — А зачем ехать тебе? — синие глаза Уинри продолжали блестеть. Эдвард мог только соврать ей. — Мне предложили долгосрочный контракт в Централе, это длительный проект, но за него очень хорошо заплатят, — сказал он с отчаянием в голосе, прекрасно понимая, что работа и деньги были ужасной отговоркой перед девушкой, которая хотела лишь быть с ним. Как могло бы такое не унизить её? Он совсем не умел врать, но... Правда была в том, что вместо неё он выбрал Альфонса, и Эдвард не думал, что сделал что-то не так, не считая причин, по которым он это сделал. Однако Уинри не могла их знать, поэтому он решил по возможности вообще не втягивать Ала в это. Уинри бросила сырую рубашку, которую до этого держала в руках, в корзину с бельём и откинула с лица сдуваемые ветром пряди волос. — Я просто не верю... Ты же говорил, что мы будем вместе, Эд... Я до смерти устала ждать тебя! — она в прямом смысле орала на него. Эдвард поморщился, он был уверен, что Пинако слышала это, возможно, что Ал тоже. Он вздохнул. — Извини, Уинри, мне жаль, что всё так получается... — Эдвард, заткнись! Мне не нужны твои тупые отговорки, — она всё-таки заплакала, — Ты ведь вовсе не собирался оставаться здесь со мной, а?! — прокричала она. Такая реакция казалась ему преувеличенной, но он молча выслушивал всё, ведь он, вероятно, заслуживал худшего. Уинри всегда ждала его... Это было правдой. — Скажи что-нибудь! — так же яростно потребовала она. Он не знал, что сказать ей. Извиниться? Признаться, что она была не так важна для него, как Альфонс? Что он всё равно не собирался передумать? Сказать, что ненавидит, когда она плачет? — Не плачь, Уинри, пожалуйста, — он сделал шаг вперёд. Она ударила его. Эдвард в прямом смысле слова вписался в этот удар. И ему не столько было больно физически, сколько эмоционально, особенно от того, как зарыдала Уинри, придерживая свой кулак. Он не знал, может быть, она даже не умела драться и не била никого раньше. Исходя из того, как сильно Уинри держалась за руку, она могла даже что-нибудь сломать. — Всё нормально? — он подошёл к ней ближе. — Отвали! Пошёл вон, я больше не буду тебя ждать! — она убежала от него и скрылась где-то в доме. Он уставился на зелёную заиндевевшую траву и вздохнул. Наверное, исход у этой ситуации мог быть только один. Эдвард провёл пальцами по месту удара, больно было едва ли, но небольшой синяк вполне мог остаться. В тот момент он ощутил огромную злость на всё происходящее. Он ненавидел всё, ненавидел делать больно ей и Альфонсу. Почему это всё случилось именно с ним? — Вот блять! — он ударил деревянный косяк стены дома, затем несколько раз сжал и разжал кулак, едва ли обращая внимание на боль, ведь его руки привыкли к ней давно. — Блять, блять, пиздец! — он ещё несколько раз ударил в то же самое место и выдохнул сквозь стиснутые зубы. Он думал, сможет ли всё наладить... Но, учитывая последние слова Уинри, это едва ли было возможно. С болью где-то глубоко внутри Эдвард осмотрел вмятину в косяке и корзину с сырым бельём, а затем, проигнорировав и то, и другое, направился в дом.***
В течение всего дня и вечером Пинако кидала ему сердитые взгляды, но не говорила ничего, и оттого Эдвард старался долго не оставаться с ней наедине, опять-таки из-за её излишней проницательности. Уинри закрылась в своей комнате и не выходила. Он решил, что лучше уехать раньше, чем позже, потому что в напряженной атмосфере этого дома он мог бы попросту сорваться. Они с Альфонсом и раньше могли просто взять и уехать, поэтому по большому счёту это не было для них чем-то новым. Им нужно было сесть на первый поезд до Централа, затем поселиться в подходящем отеле и начать искать квартиру. Такой план был идеальным для начала. Часов в девять вечера Эдвард принёс Альфонсу кусок пирога и чай. Он подошёл к его кровати, примечая, что в комнате было прибрано. Альфонс надел чистые вещи, которые, тем не менее, сильно помялись от долгого лежания в постели. Эд поставил тарелку с пирогом и чашку на прикроватный столик и со вздохом присел рядом с лежащим Альфонсом. Ал взглянул на него в ответ и приподнялся, опираясь спиной на спинку кровати. Его оценивающий взгляд вновь пробежался по Эдварду, но тот проигнорировал его и посмотрел на остатки недоеденного обеда на столе. Он вздохнул. — Ты не ешь. — Пытаюсь, — он пытался звучать убедительно, взял в руки чашку с чаем и со вздохом отпил, обвивая вокруг неё свои тонкие пальцы. Эдвард чувствовал, как Альфонс рассматривает небольшой синяк на его лице от удара Уинри. — Спасибо, Эдвард, — произнёс он, очевидно благодаря Эдварда в целом. Эд приметил, что Альфонс опять называл его полным именем. Он вздохнул, поставил локти на колени и подпёр голову руками. — Я пришёл предупредить, что завтра утром мы уезжаем. Атмосфера здесь довольно неловкая, — он кивнул в направлении двери, — Думаю, было бы не очень честно с моей стороны оставаться здесь после того, как я расстроил Уинри и бабушку, — он слегка наклонил голову вправо. — Хорошо, если так будет лучше, — Альфонс не спорил, чему Эдвард был очень рад. — Мы купим билеты с утра на станции, надо по-минимуму собрать вещи... — тихо пояснил Эдвард своим уставшим голосом. — Хорошо... В мгновение наступившей тишины он прикрыл глаза и сидел, наслаждаясь спокойствием Ризембурга, пока вдруг не услышал, как Альфонс с гулким стуком поставил чашку на деревянный столик. Эдвард сразу открыл глаза, чтобы взглянуть на него. Он едва сдержался, чтобы не наклониться назад, когда Альфонс придвинулся ближе и осторожно, лишь кончиками пальцев, провёл по синяку на его щеке. — Ей не стоило бить тебя... — сказал он с грустью в голосе. Эд вздохнул и выдавил напряжённый смешок. — Она думала, что я вернусь, чтобы жениться на ней... Полагаю, я это заслужил, — сказал он и опустил взгляд. — Спасибо... — снова поблагодарил Ал. Эдвард был готов сказать ему перестать благодарить, как вдруг матрас рядом с ним прогнулся, и Альфонс почти успел поцеловать его побитую щёку, прежде чем он инстинктивно отклонился. Они оба замерли, неотрывно глядя друг другу в глаза, взгляд Альфонса выражал отчаяние, и Эдвард был почти уверен, что сам выглядел так же. — Ты не должен этого делать... — он мысленно изменил фразу, — Не стоит, — тихо добавил он. Альфонс с грустью улыбнулся. — Я знаю, — и отклонился от Эдварда. Единственным источником света в комнате была тусклая лампа на столе в другом конце комнаты, и в сумерках Эдвард не был уверен, на что было похоже выражение лица Альфонса. — Зачем тогда пытался? — спросил Эдвард, пытаясь превратить всё в маленькую шутку. Альфонс не ответил, только вздохнул и протянул Эдварду тарелку с куском пирога. — Спасибо за чай, это можешь забрать, — сказал он и лёг на кровать, повернувшись к Эдварду спиной. Он сидел с тарелкой в руках и наблюдал за тем, как поднималась и опадала грудь Альфонса, когда тот дышал. Он искренне не мог понять, как и почему Альфонс мог в самом деле хотеть от него чего-то большего. Безусловно, Ал был красивым парнем и замечательным человеком, но они были братьями, и Эдвард просто не воспринимал Альфонса в каком-то другом смысле. И он не мог понять, что заставило любовь Альфонса обрести другой характер. Он ещё раз осмотрел фигуру брата и со вздохом встал с кровати. — Спокойной ночи, Ал. Будь готов к семи утра, ладно?.. — Ладно, спокойной ночи... — едва слышно ответил он. Эдвард слегка улыбнулся и пошёл в направлении двери, когда услышал, как Альфонс почти шёпотом произнёс: — Я люблю тебя, Эдвард. Его глаза тут же закрылись сами собой от этих слов, которые радовали раньше, а теперь лишь давили на него своей тяжестью. И всё же Эдвард постарался звучать непринуждённо, когда, уже дотянувшись до дверной ручки, ответил ему: — И я тебя, Ал, — вместе с этим он вышел из комнаты и прикрыл за собой дверь. Он сразу пошёл к себе и провёл ночь без сна с куском пирога на столике и роем беспокойных мыслей в голове. Ранним утром они взяли свои чемоданы и покинули дом Рокбелл. Пинако провожала их неодобрительным взглядом, а Уинри и вовсе решила не показываться. Эдвард ощущал давление всего происходящего на своих плечах, когда уходил из некогда родного дома вместе со своим истощённым бледным братом. Почти так же несколько лет назад они возвращались сюда... С разницей в том, что были счастливы. Куда же ушло это счастье?