Лепестки опавшей сакуры

      — Это подопытный 411?       — Да.       — Слышал его историю. Печальная, надо сказать.       — Да, но нам стоит уже продолжить эксперимент. Больше тянуть мы не можем.       Маленького мальчика шестилетнего возраста без особых церемоний затолкали в комнату, где возле операционного стола кучковались медики. Взгляд у мальчика был точно стеклянным. Ему было крайне наплевать на то, что с ним сейчас будут делать. Он просто смотрел сквозь предметы, сквозь окружающих его людей, и на его лице не дрогнул ни один мускул.       Мужчины без труда уложили его на стол, стаскивая тонкую хлопковую рубашку, а после привязали тонкие ручки ремнями, чтобы не дёргался. Всё это делалось в полном молчании, никто ничего не обсуждал. Все действия были обговорены заранее.       Это были не медицинские процедуры. Это были пытки. И как такой маленький мальчик смог выносить подобное? Он не кричал, не брыкался. Но из его глаз непрерывным потоком катились слёзы, исчезая в светлых волосах. Однако взгляд его был по-прежнему пустым. Без единой эмоции.       Они раз за разом вводили ему препараты, раз за разом пытали, ставили свои кошмарные эксперименты  — а он молчал. Терпел боль с сомкнутыми губами и не произносил ни слова против. Лишь после особенно болезненных процедур, когда его отвязывали от стола, главный врач подходил к нему и протягивал плитку шоколада.       — Держи, Ацуши, — говорил он тогда мягким тоном, словно ничего не было.       И мальчик послушно брал её в руки, выдавливая тихое «спасибо», и дёргал уголками губ, изображая улыбку.       В этой лаборатории дни шли за днями слишком быстро. Времена года сменялись стремительно. Жизнь тут была совершенно невыносимой.       Ему исполнилось десять, когда эксперимент удался. Вторая способность, так тщательно вырабатываемая в нём самыми изощрёнными путями проявилась. Никто не знал, какой она будет. А оказалась она хуже, чем они предполагали.       Десятилетний мальчик прикончил каждого в этой лаборатории. Сначала он безжалостно лишал их сил, просто прикасаясь к ним, а затем методично перерезал горло острым, как бритва, скальпелем. Помнится, подобным не раз резали его кожу.       На улице стоял неприятный холод, кусающий щёки, руки и любые другие открытые участки тела. Когда он оказался снаружи, он никак не мог поверить, что видит солнце. Губы его медленно расползлись в улыбке, а в жёлтых глазах заиграли солнечные блики.       — Папа! Папа, там кто-то есть, —неожиданно раздавшийся где-то совсем рядом голос заставил светловолосого мальчика испуганно вздрогнуть.       Эта местность была заброшена уже давно. Здесь находились только складские помещения, и нахождение здесь подобной лаборатории было весьма выгодным.       К нему приближался юноша. Он был довольно высоким. Плотное тёплое пальто с опушкой, длиной чуть ниже колена, нервно развевалось на холодном ветру. По мере приближения молодого господина желтоглазый сильнее сжимал в руках скальпель, с которого уже не капала кровь, но руки мальчика были всё равно по локоть в ней испачканы.       Глаза у подошедшего юноши были красивыми. Карие и такие спокойные. Он не выразил ни малейшего удивления или презрения, лишь спокойно посмотрел на мальчика и вдруг улыбнулся, чуть наклоняясь вперёд. Он не показывал своего страха.       — Привет, — сказал он, рассматривая его. — Ты напуган? Не надо, я не причиню тебе вреда. Как тебя зовут?       — Ацуши, — пробормотал светловолосый, цепляясь за края своей рубашки. — Ты тоже хочешь меня убить?.. Да?       Но юноша неожиданно протянул ему руку в белой перчатке и вновь широко улыбнулся.       — Я же сказал, Ацуши. Я не причиню тебе вреда, — сказал он, продолжая смотреть ему прямо в глаза. — Меня зовут Дазай Осаму. Я помогу тебе. Идём, ты же весь замёрз и испачкался. Тебя нужно согреть.       Откуда-то сзади послышались шаги. За спиной кареглазого парнишки появился статный и красивый мужчина в шляпе-цилиндре и изысканном чёрном пальто. В руках его была трость, но сам он нисколько не пугал. Взгляд у него был добрый.       — Познакомься, отец. Это Ацуши, — Дазай не прекращал улыбаться.       Он указал рукой на мальчишку и вдруг расстегнул несколько пуговиц на своём пальто.       — Он замёрз и напуган. Нужно согреть его и…       Он запнулся, когда Ацуши вдруг бросил на землю всё ещё находившийся в его руках скальпель и сорвался с места, подбегая к нему и крепко прижимаясь. Плечи его вздрагивали, послышались всхлипы. Дазай опустился рядом на корточки и мягко прижал замёрзшего мальчишку к себе, укутывая в своё пальто и поднимая на руки, заставляя того держаться за себя ногами.       — Теперь всё будет хорошо, Ацуши. Я не дам тебя в обиду, — сказал он, касаясь рукой светлых волос.       Мужчина рядом же ничего не сказал. Только молча наблюдал.       […]       Лабораторию зачистили. Нелегальные эксперименты прикрыли. Всё это произошло буквально за две недели, и за это время Ацуши ни на шаг не отходил от спасшего его тогда Дазая, который, казалось, был даже не против его компании. Они хорошо проводили время вместе. Довольно начитанный к своим четырнадцати годам Осаму читал мальчику книжки, гулял с ним по дому, выводил в заснеженный сад, часто сидел с ним в библиотеке, а вечерами развлекал интересными рассказами, сидя на большой кровати с балдахином. Мальчик вслушивался в каждое его слово, прижимаясь к его груди, а после засыпал прямо в его объятиях, и граф вновь не был против.       Спустя месяц дело с мальчиком решилось. Троюродный брат Осаму, Тацуя, которому перевалило за двадцать пять, с радостью принял мальчика в свою семью, только услышав о его необычных способностях и печальном прошлом. Он всегда интересовался чем-то необычным, и Ацуши оказался самым настоящим джек-потом. Он пообещал, что станет для мальчика хорошим опекуном, дать ему образование и научить манерам. В общем, сделать настоящим членом семьи Мори.       — Эй, Ацуши, теперь ты можешь звать меня дядей, — рассмеялся тогда Осаму, глядя на удивлённого новостью Накаджиму.       Тот вдруг радостно улыбнулся и кинулся к нему на шею, едва не повалив с ног.       — Дядюшка Дазай, — сказал он, крепко сжимая в своих объятиях, чем заставил юношу слегка покраснеть и стать на несколько пунктов счастливее.       Акутагава удивлённо уставился на всё ещё стоявшего над ним юного господина. Тот смотрел на него полным умиротворения взглядом, словно всё это было не про него, и ждал реакции. Но Рюноске даже не двигался, продолжая смотреть в жёлто-фиолетовые глаза.       — Неужели совсем никакой реакции? — усмехнулся Накаджима, но как-то печально. — Учти, дворецкий, я всё это рассказал тебе не для того, чтобы ты меня пожалел. Я просто хочу тебе сказать, что связался ты с крайне неподходящим человеком. Ты даже не представляешь, насколько. Мне наплевать на твою реакцию, можешь считать меня уродом, не имеющим права на существование. Но я ни за что не позволю тебе обращаться со мной так, как ты себе позволил получасом ранее.       А в следующий момент он просто поднялся на ноги и мягкой кошачьей походкой отошёл к окну. Он напоминал тигра. Большого, опасного, грациозного. Но… тигр, каким бы страшным он ни был, так и остаётся большой кошкой. Ему тоже иногда требуется ласка.       — Понимаешь ли, — вновь услышал Рюноске его тихий голос, — я знаю, что ты любишь Дазая. Любишь всем сердцем, потому что он дал тебе возможность жить. И я понимаю тебя, как никто другой. Я тоже его люблю, и очень сильно. Я ему безумно благодарен и обязан жизнью. Если бы не он — я бы замёрз там. Но пойми, — он сложил руки на груди и вздохнул, — это не та любовь, о которой ты думаешь. Это платоническая любовь, абсолютно невинная, благодарная и особенная. Как в семье. Так что лучше тебе не заставлять эту любовь перерастать во что-то большее. Сделаешь себе только хуже.       Акутагава молчал. Он не знал, что ответить ему на это. Красивый голос завораживал, но на этот раз Ацуши совершенно точно не применял своего дара, чтобы привлечь его внимание. Он просто не заметил, как начал вслушиваться в приятные мурчащие нотки.       — Просто подумай над этим, — и это было последнее, что сказал ему Ацуши, покидая комнату, оставляя всё ещё ошарашенного дворецкого сидеть на софе, переваривая сказанное.

***

      Этим вечером в доме было слишком пусто. Все слуги разбежались по комнатам ещё в десять, и Чуя поспешил последовать их примеру. К тому же, господин просил носа не показывать этим вечером. А ему и лучше. Последнюю неделю он нормально и не спал. Парень в деревне порой лучше высыпался.       Тучи на небе сгустились ещё пару часов назад, но только сейчас раздался оглушительный раскат грома. Сверкнула молния — и зашумел холодным потоком дождь. Тут же нахлынули воспоминания. Последний раз Чуя видел дождь в деревне, сидя в худой насквозь лачуге. Он даже помнил эту прохладу на пальцах, до сих пор слышал этот потрясающий запах леса… Наверное, только дожди и были его последним успокоением.       Обняв колени, Чуя положил на них голову и уставился в окно. Минут двадцать назад в особняк прибыла карета. Из неё вышел высокий и статный мужчина. Своей выправкой и одеждой он сразу же напомнил слуге господина Дазая. И только позже он понял, что в особняк прибыл его отец — господин Юу Мори. Наверное, поэтому всем слугам запретили появляться вечером в коридорах.       Вздохнув, Накахара уже собирался разобрать кровать, как в дверь тихо постучали, а в следующий момент показалось весёлое личико Ватанабэ. Казалось, она никогда не перестаёт улыбаться.       — Можно к тебе зайти? —поинтересовалась она и, дождавшись кивка, протиснулась в комнату.       Она уже успела переодеться из формы служанки в простое платье, и теперь немного нервно расправляла на нём юбки.       — Ты не против, если я немного посижу у тебя? Я… ну… я боюсь грома. Вот.       Чуя удивлённо приподнял бровь, но следом пожал плечами и кивком пригласил присесть рядом. И девушка тут же этим воспользовалась. Даже в темноте комнаты молодой слуга заметил, как на её коже от каждого раската грома появляются мурашки. Видимо, действительно боится.       Говорить при Ватанабэ у него не было ни единого желания. А потому он просто пялился в окно, стараясь не обращать внимания на то, как медленно, но верно девушка начинает прижиматься к его плечу.       «Неужели я ей действительно нравлюсь? — подумал он, но как-то без особого энтузиазма. — Это, конечно, мило, но мне такая перспектива не нравится. Честное слово, Маюми, может, и хорошая, но хозяин такие отношения точно не одобрит».       Почему-то Чую останавливало мнение господина. Наверное, потому что он дал ему работу и крышу над головой. А ещё он имеет право сделать с ним всё, что угодно. Вплоть до убийства. И никто ему ничего за это не сделает. Хоть это и считается преступлением, о жизнях рабов мало кто заботится.       Он так задумался, что не заметил, как рядом сидящая Ватанабэ положила подбородок ему на плечо, и теперь с интересом наблюдала за ним.       — Чуя, — позвала она, притрагиваясь пальцами к его лицу, заставляя обернуться.       Лукавый взгляд и хитрая улыбка выдавали её с головой. А потому Накахара почти не удивился, когда она подалась вперёд и требовательно накрыла его губы своими. Совершенно бессовестно, но явно со знанием дела. Однако почему-то в рыжеволосом это не тронуло ни одну струну души.       Попытка отстранить Маюми провалилась сразу же. Она вцепилась в него, словно клещ, не позволяя вырваться, наваливаясь всем телом и ясно давая понять, чего хочет. Вот тут-то Чуя и запаниковал. Он примерно представлял, что их обоих за это ждёт. Особенно его, если господин об этом узнает. Что-то ему подсказывало, что по голове его не погладят. В лучшем случае уволят, а в худшем — и представить страшно.       — Ну же, Чуя, не сопротивляйся, — усмехнулась она ему в губы, соскальзывая пальчиками под форменный пиджак. — Я сделаю тебе приятно.       Её тихие нашёптывания выводили Накахару из себя. Он впервые был с девушкой настолько близко, но почему-то ему было больше страшно, чем интересно. Он не хотел близости с Маюми, и уж точно не желал получать потом по первое число.       «Лишь бы никто не узнал…», —взмолился он про себя, пытаясь отцепить от себя Ватанабэ. Её настойчивое поведение наводило на одну мысль — она такое проделывает не первый раз. Судя по её хорошим отношениям со многими слугами этого дома, кроме Акутагавы, спала она тут со всеми поголовно.       Очередная попытка отстранить её вновь не увенчалась успехом. Складывалось впечатление, что рыжеволосый тут девушка, а Маюми — парень. Она оказалась на удивление сильной, даже несмотря на то, что кажется хрупкой.       — Господин ни о чём не узнает, — продолжая настойчиво подбираться к пуговичкам на его пиджаке, проговорила она, и уже была готова добраться до ремня брюк, как голос из дверей буквально заставил кровь в жилах застыть.       — О, как очаровательно. А я-то думаю, чем же по вечерам занимаются слуги, когда не работают? А ответ-то довольно прост оказался.       «Я труп», — моментально понял Чуя, боясь даже пошевелиться.       На пороге комнаты стоял господин. И, судя по его лицу, он был очень зол.       Ватанабэ тут же вскочила на ноги, отходя от Накахары на приличное расстояние. В её глазах проскользнул такой вселенский ужас, будто прямо сейчас её отправят на гильотину за подобный проступок.       — Пошла вон, Маюми, — жёстко сказал Дазай, сверкнув в темноте своими карими глазами, а затем сам развернулся с желанием покинуть комнату. — А Накахара идёт за мной.       «Ну, точно труп», — Чуя прекрасно понимал, что всё это время господин проявлял к нему довольно много снисходительности и даже заботы. А ещё он за эту неделю отчётливо понял, что хозяин ни с кем его делить не намерен. Он не знал, по какой причине этот человек так вцепился в него, но его намерения были довольно прозрачными. Они стали ясны ещё в первый день пребывания в этом особняке.       А теперь он застал его на постели с Маюми. И хотя сам Накахара отчаянно не желал близости с ней, что мог подумать хозяин, видя такую картину?       Ноги стали ватными и совершенно не держали, когда он шагал по коридору вслед за господином. Тот молчал, идя впереди, но Чуя чувствовал, какой чудовищный негатив от него исходит. Сердце в груди начало биться неровно от страха.       Коридоры тянулись долго, они будто попали во временную петлю. И только когда они достигли дверей кабинета, ощущение времени вернулось. Вот только страха от этого не убавилось.       — Боже мой… — послышался чей-то незнакомый голос, и Чуе пришлось приподнять голову, чтобы увидеть его обладателя.        Надо сказать, он превзошёл все его ожидания.       Этот удивительно красивый мужчина был чертовски похож с господином Дазаем. Только старше. Несложно было догадаться, что этот человек — его отец, Юу Мори, который прибыл парой часов ранее. У него были такие же красивые черты лица, карие глаза, тёмные волосы и идеальная выправка. Такой же высокий, с таким же телосложением. Да, господин Дазай определённо родился истинным членом семьи Мори. Его сходство с отцом верное тому доказательство. Единственное их различие было во взгляде. У господина Мори он был намного добрее, чем у его сына.       — Неужели это и правда Чуя Накахара? — губы его растянулись в приятной улыбке. — Как же сильно ты похож на свою мать.       Рыжеволосый вздрогнул. Он всякий раз ощущал себя не в своей тарелке, когда его сравнивали с матерью. Хотя он прекрасно знал, что действительно родился похожим больше на род Сакураи, чем на род Накахара.       — Именно, — настроение Дазая нисколько не изменилось. Он всё так же источал холод, от которого мурашки по коже табунами бегали. — Можешь познакомиться с ним. Только учти, что он не разговаривает.       — Очень жаль. Я слышал от Казуми, что ты прекрасно пел в детстве, — мужчина протянул руку к его лицу и осторожно погладил по щеке.       Почему-то он не внушал страха к своей персоне, как его сын, а потому Чуя слегка расслабился, принимая такую необычную ласку к себе. Щёки его моментально покраснели.       — Я знаю, что она любила тебя послушать.       «Интересно, откуда он столько знает обо мне и моей семье?» — пронеслось в голове Накахары, но на его немой вопрос тут же ответили, будто мужчина знал, о чём он думает.       — Всё просто. Мы выросли вместе. Семья Сакураи была давним другом семьи Мори. Я, Ринтаро и Казу частенько проводили время вместе. Я знаю о твоей маме гораздо больше, чем ты думаешь, — он говорил мягко, слегка растягивая слова, и его хотелось слушать. Приятный тембр его голоса наводил на мысли, что хочется услышать, как он читает на каких-нибудь вечерних чтениях, или как он поёт под мамин рояль.       «Хотелось бы действительно услышать», — как-то невзначай подумал он, как вдруг господин рассмеялся.       — Я не пою, молодой человек. Больше нет, — сказал он, заставляя Чую вздрогнуть и отстраниться в испуге.       Он что, его мысли читает?!       — Хватит лезть к нему в голову, отец, — буркнул из-за стола Дазай, перебирая какие-то бумаги. — Не видишь? Он от этого не в восторге.       — Да брось. Я просто решил с ним немного поговорить, — Юу развернулся, чтобы взглянуть на недовольного сына. — А ты завидуй молча, — его весёлое хихиканье, так несвойственное для взрослого мужчины, заставило шатена дёрнуть уголками губ в усмешке.       И только после этого господин Мори вновь развернулся к рядом стоявшему слуге.       — Не бойся. Я считываю мысли только прикасаясь к человеку. Поэтому сейчас я понятия не имею, о чём ты думаешь. Видишь ли, моя способность имеет только тактильный характер. Помнится, у матери Осаму тоже была подобная. С помощью прикосновений она могла успокоить человека за мгновение и даже погрузить в сон. Полезная способность, учитывая, каким бесноватым был Осаму до семи лет.       Послышался недовольный вздох со стороны вышеупомянутого. Кажется, он не в восторге от подобных откровений. Впрочем, его отцу на это было крайне наплевать, а потому он даже не обратил на это внимания.       — Хочешь что-то спросить? — поинтересовался он, чуть склонив голову вбок.       Чуя действительно мучился парочкой вопросов, а потому неловко кивнул, считая это слишком большой для себя привилегией. Но, похоже, господин Мори так не считал. Он пригласил его присесть на всё тот же злополучный диванчик, который рыжеволосый помнил ещё с первого дня, и только после этого позволил себе взять его руку в свою.       «Так вы дружили с моей мамой, да?» — первый вопрос образовался сам собой. Он даже как-то не задумывался над его формулировкой. Но тот даже вызвал лёгкую улыбку на губах господина Юу.       — Да. Казуми часто приезжала в наш особняк со своими родителями. Мы тогда были ещё маленькими, а потому с удовольствием проводили время вместе.       «Тогда почему семья Мори… сделала это с ней?» — он не хотел задавать этот вопрос так скоро. Но контролировать поток своих мыслей парень уже не мог.       — Дело вовсе не в Казуми. Дело в семье Накахара. Я не принимал в этом никакого участия, потому что не хотел. Мой же отец ненавидел клан твоего дедушки уже очень давно. Поэтому, как только представилась возможность, он ею воспользовался. Надо признать, я сожалел об этом. Насколько мне было известно, твой отец, Накахара Акихико, был хорошим человеком. Такой смерти не заслуживали ни он, ни твоя мама. Жаль, что только я так считаю.       Чуя отдёрнул руку и отвернулся. Ему до сих пор было сложно слышать о своей погибшей семье. Но слова господина Мори грели душу. Значит, не весь клан был рад погибшей семье Накахара.       — Хватит, — послышался недовольный голос Дазая. — Знаешь, папа, отвечать на вопросы подобного характера для слуги — слишком большая роскошь. Поэтому достаточно. Ты и так оказал ему большую честь.       — Ну, хватит тебе, Осаму, — улыбнулся мужчина, поправляя волосы. — Он ведь не просто слуга, верно?       — Он просто слуга, — резко ответил тот, ударив по столу ладонью.       Да так, что даже Чуя от испуга вздрогнул. Кажется, он всё ещё в бешенстве.       — Хватит баловать моих подчинённых. Это неприемлемо. Достаточно уже того, что я взял его на работу. Это и так большая честь. Разве дядя не говорил, что господа не должны развлекать своих рабов разговорами?       — Твой дядя — жестокий человек. Ты же прекрасно это знаешь, — довольно спокойно вздохнул Мори. — Я же люблю поговорить с подчинёнными мне людьми. Иногда они могут рассказать много интересного. К тому же, этот мальчик — сын Казуми.       — Сейчас он — слуга, и ничего более того, — взгляд Осаму ожесточился.       Он с нескрываемым раздражением смотрел на отца, плотно сжав губы в тонкую полоску. И, видя его состояние, мужчина предпочёл сдаться. С гордостью приняв поражение, тот поднялся на ноги и взял в руки трость, что стояла рядом с диваном.       — Хорошо. В таком случае, я, пожалуй, пойду к себе в комнату. Прикажи слугам не беспокоить меня, — сказал он, и только после этого, мягко ступая по полу, вышел из комнаты, оставляя Чую наедине с господином. И тот от этого в восторге не был.       От господина веяло диким арктическим холодом. Казалось, что комната сейчас непременно покроется льдом, стоит ему только захотеть.       — Мой отец — слишком добрый человек для аристократа, — сказал он, соединив руки в замок. — Я же подобным не отличаюсь. Может, я и могу быть добрым, но лишь до тех пор, пока меня не взбесить. И, как ты понял, сейчас я в бешенстве. И преподать тебе урок входит в мои дальнейшие планы.       С этими словами он грациозно поднялся на ноги, заставляя слугу сжаться в пружину, а затем жестом приказал идти за ним. Только вот ноги слушаться не хотели, а сердце заколотилось как бешеное. Что же задумал мужчина? Судя по всему, ничего хорошего.       Спальня встретила их колючей прохладой. Окно было раскрыто настежь, а потому в помещении пахло дождём, который всё ещё шёл за окном. Гремели раскаты грома, изредка сверкала молния. Между перерывами комната погружалась во мрак. Ведь никто не зажёг здесь лампы.       Очертания Дазая были изящными, но внушали животный ужас. Чуя был готов сбежать отсюда, но ноги не двигались, словно вкопанные. Руки затряслись. Он уже отчётливо понимал, что получит он сполна.       Господин стянул с плеч пиджак, отправляя его в недалеко стоявшее кресло, а затем развернулся к своему слуге и одним резким движением схватил его за рубашку. Тот даже опомниться не успел, как оказался на кровати, утопая в мягкой перине.       «Ох, нет…» — в панике подумал он, уже готовый вскочить, но Дазай оказался проворнее. Он одним властным движением прижал бедного слугу к кровати, садясь сверху, сжимая пальцами тонкую шею.       — Кажется, я уже говорил тебе, что больше твоих проступков не прощу, — глядя на рыжеволосого сверху вниз, проговорил он, едва размыкая губы. — Неужели ты думаешь, что я не держу своего слова? Или что я настолько добрый, что прощу тебе всё, только потому что ты особенный экземпляр в моей коллекции?       Холодный взгляд приводил Накахару в животный ужас. Такого господина он видел впервые. И предпочёл бы больше не видеть. А тот, тем временем, склонился над его лицом и больно сжал подбородок, заставляя смотреть себе в глаза.       — Я же сказал, что не желаю тебя ни с кем делить, — зловеще прошептал он.       Чуя почувствовал, как под рубашку проникают чужие прохладные пальцы.       — Я надеялся, что между нами установилось взаимопонимание. Видимо, тебе придётся объяснить всё более доходчиво, — Дазай усмехнулся прямо в губы. — Запомни, малыш Чуя, ты всего лишь слуга. Такой же, как и остальные. И ты должен подчиняться моим приказам. Если я сказал, что ты только мой, значит, никто не смеет прикасаться к тебе. Никто, кроме меня, — а в следующий момент он безжалостно рванул рубашку на его груди.       За прошедшую неделю Чуя набрал вес, хотя и немного, но сейчас уже не походил на скелет. А потому на его тело можно было смотреть без жалости и опаски что-то повредить.       — Видимо, придётся научить тебя, как должен вести себя слуга.