Формулы

«Я верила в соулмейты. И хотела встретить того самого. Но в день встречи он не пришел. Я не знаю, что за натуральный уродец повязан со мной судьбою, но мне жаль, что я не могу ему врезать. Собственно, вот и вся история. P.S. Классный халат, доктор Котли. Шили на заказ?» Бел просыпается от шума и головной боли где-то в полседьмого утра. В ее небольшой комнате — кровать, письменный стол и большое окно во двор, заставленное растениями — еще темно и очень душно. Она едва находит стакан воды, что оставила ночью — и сразу же выпивает все залпом. Дурацкое, щекочущее и щекотливое чувство ожидания — постоянного, тревожного, такого, что ладони влажные и ногам неспокойно — сложное, непонятное ей чувство симпатии или едва начинающейся влюбленности пугают ее настолько, что организм не находит варианта лучше, кроме как забить тревогу. Она понимает, что ее мутит — прикладывает руку ко лбу и ощущает жар — такой, что кончики пальцев обжигаются. Открытое окно не спасает ни свежим воздухом, ни прохладой — и она выбирается в ванную за аспирином — шумит дверцами, громко копается в коробочках и баночках, прежде чем находит то, что ей нужно. Вода на вкус горькая и очень, очень холодная — такая, что обжигает язык. Бел ставит стакан на раковину и видит Грейс в отражении зеркала — еще не проснувшуюся, с забавной косичкой, в милой сорочке в мелкий цветочек — они смотрят друг на друга в отражении и Бел не сразу понимает, что у нее все плывет перед глазами. — Бел? Что случилось? Она отвечает так тихо, словно не говорила вечность — как будто ее голос ей больше не принадлежит. — Наверно, простыла. Грейс подходит ближе, касается губами ее лба — горячий, и кивает ей — ободряюще, мягко и нежно — так, что у Бел становится чуточку спокойнее на душе. — Иди ложись, я сделаю тебе чай. Бел возвращается в кровать и исчезает под одеялом — в душном, теплом, пуховом мире она почти чувствует себя в безопасности — от всего на свете, кроме своих мыслей. Она прокручивает в голове их вечера и каждую кружку кофе, что они выпивают вместе — не может не думать о большем и чувствует себя ужасно-ужасно глупой. Глупой и влюбленной. Она не приходит в лабораторию день, два, потом и вовсе неделю — жар спадает, вот только тревога остается — она преследует ее за чтением, за написанием работы, за завтраком с Грейс — Бел постоянно думает, что подвела их — подвела его — и от этого все, до чего бы она ни дотронулась — рассыпается и разваливается в руках. Ей часто снятся сны — красивее и желаннее жизни. Они сидят на зеленой лужайке у ее дома в Ливерпуле — на небольшом холме, в тени одинокой кривой яблони, что старше ее отца. Бел рассматривает рисунок на покрывале — в мелкую клеточку — и проводит по нему рукой — ворсинки приглаживаются то в одну сторону, то в другую, плюшевым морем повинуясь ее прикосновениям. Она не помнит, что они обсуждали с Котли — да и в голове ее солнечный, летний ветер — настолько теплый и шелковый, что в него можно укутаться. Она облокачивается на его плечо и чувствует, как он приобнимает ее — так бережно и невесомо, как может быть только во сне. Он касается губами ее волос и Бел жмурится, нежится в его руках, прежде чем говорит ему: — Прочь из моей головы, Теодор Котли. Он кивает головой из стороны в сторону — то ли осуждает, то ли понимает ее — и исчезает. Бел просыпается посреди ночи и больше не может уснуть. К ним приходит Мидж — каждый день после занятий они вместе с Бел вычитывают ее первую главу и скрупулезно исправляют все замечания Котли. У нее сложная тема, связанная с синтезом моноклональных антител — и подходящую литературу правда тяжело найти. — Он сказал, что язык нужно сделать более литературным и простым. Левая ладонь Бел неприятно зудит — она машинально чешет ее и тут же возвращается к тексту. — На самом деле он прав. Посмотри, вот здесь текст можно сделать легче, если уберешь канцеляризмы и три миллиона вводных слов. Мидж недовольно пыхтит, но соглашается — и уходит с головой в вордовский документ. Бел снова чешет руку и не сразу понимает, что она становится синей — от тонкого витиеватого послания прямо посередине. Бел замирает и с трудом заставляет себя перевернуть ладонь. Уходит в свою комнату, прежде чем кто-то сможет увидеть его — и только там позволяет себе прочитать. Почти что вслух — слова звучат его голосом в голове. «Бьюкейтер, если ты не появишься сегодня в лаборатории, то я заявлюсь к тебе домой и синтез будем ставить на кухне». Он пишет это ей удивительно твердым, безапелляционным почерком — с явной, жирной точкой в конце. Бел вскидывает брови и берет ручку — когда ее кончик касается кожи, она чувствует давно забытое, но безумно приятное щекочущее чувство. «Доктор Котли, если вы не перестанете мне писать, я воспользуюсь вашим же изобретением и буду стирать каждое слово, не читая его» Он отвечает ей почти сразу же. «Откуда оно у тебя дома?» Бел хитро улыбается и оставляет лаконичное «:)» — под его сообщением. Она видит, как он вздыхает — устало, раздраженно и немного сонно — отвечает ей не приказом, а просьбой — искренней и честной. «Возвращайся, Бел» Она думает, что он почти что прав — и что ей нужно взять себя в руки. В конце концов, это просто чувства — глупые маленькие формулы. Бел впервые за неделю собирается в университет — отчего-то особенно вдумчиво выбирает одежду и укладывает волосы — и чувствует себя другой — сильнее и увереннее. Впервые за неделю чувствует, что справится с этим. Она не успевает зайти на кухню, как слышит почти отчаянное, настолько потерянное — что ей кажется, что кто-то умер: — О боже, я, кажется, только что стерла послание соулмейта! — восклицание Мидж. Тушь выпадает у нее из руки.