Формулы

У них есть негласное правило. Они не кричат и обсуждают все за чашкой чая с мятой. Поэтому Грейс включает чайник прежде, чем Бел заходит в квартиру. Чайник тихо кипит, пока она снимает пальто и умывается — смотрит на себя в зеркало и понимает, что совсем себя не узнает. Проходит на кухню — сумрачную, предзакатную, почти что уютную — сонную и тихую — и смотрит, как Грейс заваривает чай в стеклянном чайнике — ее руки мелко дрожат, словно она сильно злится или очень переживает — но сестра молчит, а зеленые листья мяты хороводом кружатся, тихо оседая на дно чайника. Бел садится на свое место — в углу, между окном и стеной — и дожидается, когда Грейс сядет напротив неё — пытается подобрать какие-то слова, понять, с чего ей нужно начать — но выдает простое, лаконичное и до жути понятное: — Он мой соулмейт. Грейс опрокидывает кружку с чаем, но не успевает обжечься. Чайные листья складываются в забавную мозаику на столе — в волнующееся, глубокое, желтое море. Бел тут же вскакивает за полотенцем, и только когда она вытирает весь беспорядок, Грейс спрашивает: — Что? Бел садится на свое место и снова повторяет — пробует на вкус и думает, что ей очень нравится это говорить: — Он мой соулмейт. Грейс закрывает лицо руками — смеется чуть отчаянно, как смеялась сама Бел, когда узнала — и шокировано, на выдохе говорит: — Вот черт. Бел кисло, тревожно улыбается ей и пытается объяснить: — Я знала об этом, когда мы начали работу над веществом… — смотрит на свою кружку — греет руки о белый фарфор. — Но что-то пошло не так. — Бел… — качает головой она. — Я не знаю, Грейс, — Бел смотрит на нее — и честно, от всего сердца ей говорит — и правда звучит намного хуже любой лжи. — Не могу объяснить, что происходит. Грейс забирает у сестры кружку с чаем и делает глоток — возвращает кружку ей в руки и замечает: — Бел, если я узнала, то остальные… — Никто не узнает, — совершенно серьезно, чуть напряженно говорит Бел. Они молчат — смотрят друг на друга, и каждая думает о своем — солнце нежно проходится по кухне — по кремовым дверцам и ящикам, по белой фарфоровой посуде с росписью в мелкий цветочек — согревает холодными мартовскими лучами остывающий чайник. Бел неловко пытается перевести тему, когда чай в ее кружке заканчивается: — Мидж обещала нас познакомить со своим соулмейтом завтра? — Ну, это же Мидж. Ты знаешь, что ничего может и не случиться, — пожимает плечами Грейс, а Бел тихо, но отчетливо говорит: — Боюсь, что если бы я анонсировала знакомство со своим соулмейтом, то был бы аншлаг. Они безудержно смеются — почти до истерики, и Бел думает, что очень — очень любит Грейс — до Луны, Сатурна — и обратно. — Котли, черт возьми! — Да-да, Грейс, я знаю, что это звучит ужасно, — сквозь слезы отвечает Бел, а Грейс говорит ей: — Нет, наоборот. Это звучит чудесно Бел, просто… — она выпрямляется, и продолжает более спокойно — и серьезно. — Просто будь осторожна. *** Если бы Мидж попросили устроить пир во время чумы, то это был бы самый яркий, сумасшедший, громкий, великолепный праздник. Поэтому Мидж назначает встречу Грейс и Бел в баре у Джо, чтобы познакомить их со своим соулмейтом. Бел сразу же заказывает себе двойную текилу и выпивает ее залпом — слишком много нервных событий произошло за одни сутки. Грейс ограничивается содовой и сочувственно похлопывает сестру по спине. Мидж и ее fiancé опаздывают на минут двадцать, и Бел становится откровенно скучно и сонно — после купания мышей в водопроводном кипятке и тревожного дня хочется только спать, но уйти ей не удается. Мидж заходит в бар с ним под руку и выглядит очень счастливой — яркая красная помада и чудесное черное платье очень идут ей, а высокий светловолосый молодой человек с волевым подбородком и голубыми глазами гармонично дополняет ее образ. — Он без собаки, — замечает Бел. Грейс вторит ей: — У него рука в лангетке. Мидж быстро находит их — они, как всегда, сидят за барной стойкой в незримом присутствии Джо — и громко говорит: — Всем привет! — обнимает каждую из Бьюкейтер, прежде чем продолжает. — Это Уильям, и у него были сломаны две руки, если вы понимаете, о чем я, — она хитро поглядывает на него и язвительно улыбается — так, как может только Мидж. Он вторит ей, и его улыбка — во все тридцать два, широкая и очень красивая — не отстает от ее: — Привет, я Уилл, и мне чуть не сломали две ноги, когда мы встретились впервые. Мидж легонько толкает его в бок — мол, не говори тут больше, чем нужно — и продолжает: — Уилл, милый, это Бел и Грейс Бьюкейтер. Бел меня напоила шампанским в тот вечер, когда ты не пришел, — и она снова смотрит на него так, словно ходит по тонкой грани между любовью и ненавистью — и каждый раз падает в любовь. Уилл протягивает Бел левую руку — и легонько, осторожно жмет ее — так, будто его рука и вправду еще не разработана. Он благодарит ее, и это звучит вежливо и от всего сердца: — Спасибо, что не позволила ей наделать глупостей в тот день. Бел кивает ему и смущенно улыбается, прежде чем Грейс перехватывает инициативу: — Итак, Уилл, — поворачивается она к нему и чуть склоняет голову. — Сломать две руки — слишком большая удача, не так ли? — В тот день был ужасный гололед. Я опаздывал и спешил, как последний придурок, ну и… — он неловко смеется, и как будто хочет развести руками — но не может, на правой все еще лангетка. Продолжает, возвращая себе самообладание. — Так что да, Грейс, сломать две руки — большая удача, но удача еще больше — встретить Мидж. Бел кивает ему и смотрит на Мидж — та выглядит словно околдованной рядом с ним — будто любовь пронизывает каждую клеточку ее тела и путается в завитых волосах, остается румянцем на щеках — как будто любовь делает ее изящнее, красивее, нежнее; как будто все это — чертова магия. Бел смотрит на Мидж и думает: а выглядит ли она точно так же, когда находится рядом с Котли? — Сэр, — обращается он к бармену, но Мидж его перебивает: — Его зовут Джо, — смеется Мидж, легонько касаясь его плеча. Уилл неловко улыбается и исправляет себя: — Джо, девушкам за мой счет. Бел с удовольствием возвращает свой стакан бармену и заказывает еще текилы, чтобы больше не задавать себе глупых вопросов.