Формулы

Бел приходит в университет позже Котли — сначала возвращается к себе домой, где находит только записку от Грейс — лаконичную, но полную радости — буквы подпрыгивают, норовя сбежать со строки: «Мы уехали в Ливерпуль на выходные». Она оставляет записку — думает, что обязательно нужно ее сохранить — что-то прекрасное, великое и вечное случается этим апрелем — и вложить в их свадебный альбом лет через десять. В университете многолюдно — обеденный перерыв, солнце и теплая погода — она хочет быстро и незаметно проскользнуть среди однокурсников, но они сами расступаются перед ней — едва ли не шарахаются, как от огня. Бел сбавляет шаг, непонимающе смотрит на них и ищет глазами Мидж — чтобы та ей все объяснила, но находит кое-кого другого. — Доктор Томпсон! Вы вернулись! Доктор Томпсон — среднего роста, абсолютно жизнерадостный и сильный мужчина чуть старше пятидесяти — седина уже тронула его волосы, но на солнечном свету это почти незаметно. Он разговаривает со студентами курсом младше, когда видит Бел Бьюкейтер — и улыбается ей так искренне, что у неё сразу же пропадают все тревоги. — Бел, милая, как я рад тебя видеть! — он извиняется перед студентами и подходит к ней — жмет протянутую руку — крепко, сильно, и смотрит на свою ученицу — так сильно изменившуюся с января. — Как вы? Как ваше здоровье? — Бел улыбается ему в ответ — и старается игнорировать взгляды проходящих мимо студентов — взгляды и тихий навязчивый шепот. — Много лучше! А ты все больше становишься похожа на отца! — он отпускает ее руку и говорит — так, как привык говорить на своих лекциях. — Помню, в начале года я встретил его, он еще угостил меня замечательными конфетами — сказал, что был по работе в Германии, а там просто вкуснейшие конфеты с ликером — удивительно щедрый человек! Я потом угостил ими доктора Котли. В конце концов, любое знакомство нужно начинать с чего-то вкусного… Но Бел, — он снова берет ее за руку, отводит чуть в сторону — к светлому, большому окну, где никого нет — и продолжает: — Расскажи, что случилось? Тут только и разговоров о тебе и о… докторе Котли? Бел непонимающе хмурится — сильнее сжимает сумку в руках и переспрашивает: — Что? Каких разговоров? Доктор Томпсон запинается. Старается подобрать более правильные слова — и Бел чувствует, что знает, о чем он будет говорить. Знает, но не хочет верить. — О том, что вы близки, — делает паузу, и говорит все быстрее — горячо, от всего сердца — почти что ругается. — Бел, когда я услышал это от Джейн Кэмпбелл, я сразу же им сказал — все это бред и сплетни, Бел Бьюкейтер никогда бы так не поступила. Бел не знает, что ему ответить — чувствует, как холодеют руки и голос становится стеклянным: — Доктор Томпсон… Он смотрит на нее — обеспокоенно, непонимающе — спрашивает: — Бел, милая? — смотрит на нее так тепло и по-доброму, что ей хочется расплакаться. Она берет его за предплечье — спрашивает так, будто он может знать: — Где сейчас доктор Котли? — Боюсь, что его вызвали на ковер, дело все-таки щекотливое, — конец его фразы она уже не слышит — кивает ему и сразу же прикидывает самый короткий путь до административного крыла — игнорирует чужие липкие взгляды, когда исчезает в толпе. — Бел, ты куда? Она бежит так быстро, как только может. И впервые — не от Котли. *** Часы в кабинете Джейн Кэмпбелл — женщины номер два из совета — в чудесном пыльно-розовом костюме — откровенно раздражают. Они еще не замолкли, но и не идут, как надо — минутная стрелка дергается на месте, вызывая нервный тик как у Котли, так и у Кэмпбелл. — Доктор Котли, боюсь, что к нам поступила весьма тревожная информация о некой связи со студенткой факультета естественных наук, вашей подопечной, мисс Бел Бьюкейтер. Котли лениво переводит на нее взгляд — не притрагивается ни к чаю, ни к печенью, что ему любезно предложили — и отвечает: — Мисс Бьюкейтер действительно моя подопечная и выполняет научную работу под моим руководством. Томпсон делает какие-то пометки у себя в записях и продолжает: — Вы утверждаете, что вас связывают только рабочие отношения? — Да, — все также твердо отвечает Котли. Джейн вскидывает бровь, и он отвечает ей тем же: — Как вы тогда объясните то, что один из студентов докладывает, что видел вас в коридоре, где вы и мисс Бьюкейтер целовались? — ее голос настолько безэмоциональный, что она не запинается нигде — ловко пробирается сквозь сложные формулировки и неловкие темы. Котли хмыкает и демонстративно смотрит на наручные часы: — Если вы назовете фамилию этого студента, то я объясню вам, как так вышло. Боюсь, я слишком строгий преподаватель. Томпсон отвечает ему то, что он и сам знает: — Мы не можем разглашать данные студента. Его ответ, пожалуй, тоже уже пришел в ее голову: — Тогда и я не могу объяснить этот совершенно глупый донос. Кажется, что они заходят в тупик — чай остывает, и Котли уже было хочет сказать, что у него нет больше времени с этим разбираться, как в кабинет врывается Бел Бьюкейтер — с коротким стуком — останавливается на пороге, смотрит на них — и не понимает, почему в кабинете так ужасно тихо. Она так боится опоздать, но секундная стрелка на настенных часах все еще нервно дергается — и не сдвигается с места. — Мисс Бьюкейтер. Вы что-то хотели? Котли предупреждающе смотрит на нее — пытается что-то сказать, но Бел опережает его — выдает откровенное и (не)много шокирующее для двоих — скороговоркой — так, что едва можно разобрать. — Мы соулмейты. — Что? — вместе говорят они. Она не смотрит на Котли — только на Кэмпбелл — и смотрит так уверенно, словно отвечает на каверзный самого придирчивого члена жюри на конференции — выдает так, будто учила всю ночь — медленнее и четче: — Мы соулмейты. Согласно этическому кодексу, вы не имеете права наказывать старшего по должности в такой ситуации. Томпсон сдерживает тяжелый, долгий вздох и прямо говорит: — Докажите. Бел легко поднимает свою руку, где розовеет еще свежий ожог. Котли смотрит на нее — качает головой, недовольно поджимает губы — думает, как ужасно, почти что фатально она торопится — прежде чем показывает свою руку. Ему ничего не остается, кроме как сказать — тихо, устало, но уверенно: — Да, Бел Бьюкейтер действительно мой соулмейт. *** Оливер еще никогда не был так многословен, как когда миссис Бьюкейтер учтиво просит его объяснить, как же сработало вещество — он с таким удовольствием расписывает схемы взаимодействия их изобретения с белками крови — а потом объясняет, как именно наладилась их связь — с удовольствием меняет вилку на ручку и рисует: — Моя связь с другой девушкой была разорвана, когда сработало вещество — и осталась только наша с Грейс. Это очень интересно — и нам безумно повезло, что вещество сработало, как нужно, — он ищет руку Грейс и мягко, аккуратно сжимает ее пальцы — а она улыбается ему, вовсе не притрагиваясь к своей еде. — Я бы хотел изучать все это дальше, но нашему руководителю не дают гранты на такого рода исследования — это очень закрытая тема, — он тянется к бокалу вина — красного, терпкого, благородного, когда Ричард спрашивает его: — Кто, говоришь, придумал это? Оливер смотрит на него и отвечает сдержанно, но со скрытой гордостью: — Доктор Котли, мистер Бьюкейтер. Ричард дергает рукой так, что роняет нож на пол — посеребренный, тяжелый, он падает с громким звоном — и разрезает ответ Оливера. Миссис Бьюкейтер с укором смотрит на мужа, а потом разворачивается к дочери, пытаясь загладить произошедшую неловкость: — Милая, съешь хоть что-нибудь, — Грейс смущенно кивает ей и продолжает слушать Оливера. — Говорят, он долго не мог получить разрешение этического комитета на исследования. Но, может быть, сейчас что-то сдвинется с мертвой точки, — между делом продолжает Оливер, в то время как Ричард смотрит на Грейс. После ужина он поднимается в свой кабинет, где находит пакет документов, что передала ему Бел. Он не знает, готов ли он подписать его — и долго, долго листает альбом, с которого на него смотрит давний друг.