— Лейтенант, я заберу Коннора на диагностику. Составите отчет о вчерашних и сегодняшних событиях?
— Ну и что мне в них писать? — усмехнулся Хэнк, заглушая мотор. — Если напишу, что Камски — тот еще ублюдок, опять обвинят в недосказанности.
— Напишите, что он, не знаю, конченый ублюдок?
Лейтенант с усмешкой покачал головой. Здание департамента нерушимо стояло на месте и разрушаться по желанию лейтенанта не собиралось. Покинув машину, он неохотно поплелся в участок, чтобы, видимо, потратить часа два на составление отчета. Лилиан бы тоже не помешало взяться за бумаги, но пока лейтенант был занят, нужно было использовать момент.
Коннор собирался последовать за Андерсоном, но Лилиан вовремя схватила его за руку:
— Пора выполнить твою часть сделки, — она обошла андроида и встала перед ним, загородив участок. Вытащив из кармана брюк помятую фотографию, она вложила ее в его ладонь. — Вот. Нам нужно найти ее. Я лишь знаю, что ее имя Ребекка.
Коннор анализировал фотографию пару секунд, после чего спросил:
— Ребекка Стоун, тысяча девятьсот девяносто шестого года рождения, всю жизнь проживала в Детройте. Не имеет высшего образования, безработная. Имеет судимость за неуплату налогов и кредитов, живет на окраине, — Коннор механически нахмурился. — Можем начать с посещения ее дома, если ты хочешь видеть ее. Позволишь вопрос? — Лилиан кивнула. — Кто она тебе?
Девушка не удивилась незнанию Коннора: Ребекка никогда не была ее матерью по документам, у Лилиан даже свидетельства о рождении не было, потому что Ребекка родила ее дома — так, будто жила в средних веках. Для всего мира Лилиан не существовало до тех пор, пока не явился Томас и не оформил ей все документы. Только в них было лишь имя отца и прочерк вместо имени матери.
— Тебе не обязательно это знать. Поехали. Заедем сначала в магазин.
Андроид, как обычно, вызвал такси, и Лилиан, преисполненная мрачным настроением, пресекала все его попытки начать разговор: он спрашивал о ее поведении у Камски, пытался порассуждать о природе девиантности, вспомнил о романе Филипа Дика "Мечтают ли андроиды об электроовцах", но уже в такси отключился и очнулся, когда машина остановилась у бюджетного магазина одежды, в котором дела явно шли плохо.
Как оказалось, Коннору совсем не шли шапки: он становился похожим на маленького мальчика с невинными глазками. Вдобавок, после встречи с создателем он был как-то растерян, и Лилиан, не удержавшись, рассмеялась его несчастному виду.
— Лилиан? — он недоуменно разглядывал улыбающуюся девушку. Она подошла к нему и аккуратно поправила обычную вязаную черную шапку, прикрывая диод.
— А как же мисс Морган? — поразительно, как он похож на человека. — Что говорит твоя программа о наших взаимноотношениях?
Коннор задумался — программа, запустив задачу, искала ответ на поставленный вопрос. Но почему-то думал он гораздо дольше нескольких секунд. Лилиан не видела его диода, хотя так хотелось узреть мягкое желтое сияние.
— Согласно данным, вы испытываете ко мне пограничную симпатию — следующим этапом будет дружба, но возможно и нейтральное отношение. Не совсем определенная ситуация... Вы будто колеблетесь.
Она ловит себя на мысли, что растерянность ему определенно идет. Такая непривычно искренняя и неподдельная эмоция ставила обоих в тупик: Коннор, анализируя чувство, натыкался на новые ошибки в программном коде и путался, а Лилиан боролась с ответственностью и любопытством — ей хотелось пробуждать в нем эмоции, потому что так она чувствовала себя живее. Ее сущность тянулась к запретному, и отрицание своего желания порождало страдания.
Лицо Коннора переменилось. Он равнодушно посмотрел на нее, и почему-то этот взгляд с болью отдался внутри Лилиан.
— Мне нужно поменять пиджак, — выдала в нем программа, — если мы хотим остаться незамеченными.
Она кивнула, опомнившись, и быстро подобрала ему серое пальто на молнии с воротником-стойкой. Оплатив купленные вещи, они молча сели в такси и поехали к дому Ребекки.
Мимо них проносились сначала престижные районы с высоченными зданиями, уходящими в туманный верх и упирающимися в небо вершинами; постепенно высотки сменились приличными двухэтажными домиками в современном стиле, которые лично Лилиан казались бездушными, а потом Детройт посерел и открыл ее взору бедные лачуги, заброшенные и покореженные временем коробки домов. Они выглядели сиротливо на фоне далеких многоэтажек. Почти опустевшие районы будто молили о втором дыхании, о возрождении, но Детройт был к ним жесток.
Медленно такси остановилось перед старинным деревянным домом. Здесь пахло сыростью и гнилью, белая краска давно слетела с бревен, оставив их нагими и беззащитными. Некоторые окна скривились под тяжестью притяжения, одно было выбито. Складывалось впечатление того, что долгое время здесь не жил никто.
— Это точно здесь?
— Ошибки быть не может. Она зарегистрирована здесь с две тысячи тринадцатого года. Дом раньше был отдан в наследство... Джону Моргану, — Коннор остановился и явно сделал пометки в базе, догадавшись, — но он переписал дом на Ребекку Стоун, с которой, тем не менее, в официальных отношениях не состоял. Тем же годом он умер в автомобильной катастрофе. Разбился, выезжая из загородного дома семьи, вероятно...
— Хватит! Я не просила тебя все рассказывать! Пошли.
Она вышла вперед на каменную дорожку к крыльцу. Там стояли пустые садовые горшки. Ступени крыльца заскрипели, и им вторила откуда-то ворона. Света в доме не было, и звонок не работал. Лилиан постучала,сдерживая дрожь в руках. Спустя восемнадцать лет она наконец увидит ее лицо, сможет отыскать ответы на вопросы, которые не давали ей спать ночами. Но ответа не было. Дом оставался нем к ее просьбам.
— Похоже, никого нет.
— Выламывай окно, Коннор, — она тяжело ударяет по двери. — Может, внутри мы найдем хоть что-то.
— При проникновении на частную собственность полиция стреляет без предупреждения, — предупредил Коннор и, разбежавшись, влетел в окно. Послышалась возня, затем шаги, и дверь перед ней отворилась. — Повезло, что закрыто лишь на нижний замок.
— Ты... ты поранился, — двигаемая непонятно какими чувствами, она осторожно коснулась его холодной щеки и аккуратно стерла голубую кровь. Коннор завороженно следил за ее действиями, а потом вдруг отшатнулся.
— Я не чувствую боли, кожа затянется через минуту. Не стоит беспокоиться.
Когда Коннор открыл взгляду Лилиан помещение, она уже не обращала внимания на то, как напряженно он стоял, борясь со сбоями и опасениями, потому что она вернулась в детство. С болью она осознала, что это тот самый дом, где она провела первые пять лет жизни. Она вошла в дом и осмотрела его. Ничего не поменялось, лишь постарело и погрустнело. Старый светлый паркет под ногами покрылся толстым слоем пыли, как и все вокруг; в круглой прихожей стоял лишь шоколадного цвета комод, зеркало над ним и напротив — висячие вешалки. Лилиан, увидев на комоде какой-то листок, подошла и поняла, что это всего лишь ее открытка матери на день рождения. С ошибками были написаны банальные пожелания и слезная просьба больше не оставлять ее одну. Рядом с надписью нетвердой детской рукой изображены Ребекка с венком из ромашек на голове и улыбающаяся Лилиан. Вероятно, мать хранила открытку.
Слезы пробежались по щекам, сдавливая горло и принося почти ощутимую физическую боль. Она прошла через арку в просторную гостиную. Здесь было грязно: повсюду бутылки из под алкоголя, полиэтиленовые мешки и коробки от пиццы. Лилиан помнила, что здесь должны стоять красивые резные диван и два кресла, но их нет. Они, вероятно, проданы. Вместо них — какие то пледы и одеяла. Напротив нет телевизора, зато вся стена исписана палочками и стрелочками за неимением бумаги.
— Нарисовано углем, кое-где — кровью, — будто где-то далеко говорит Коннор. — Вы в порядке?
Лилиан, переступая через мусор, подошла к стене и коснулась ее, закрывая глаза. Она думает, как тяжело было матери одной, как холодно и одиноко, должно быть, ей было. Она не знала, помнит ли ее дочь, явится ли когда-нибудь к ней; Ребекка не видела будущего и прожигала его, забываясь в ядах — ей это было привычно. И все же она не искала Лилиан, не боролась за нее и за благополучие семьи, не заботилась о ней. Любила ли она ее или ей действительно было все-равно?
Столовая пуста. На кухне — лишь раковина. Все, что можно было продать ценителям раритета, она продала. Лилиан горько от того, что она не видела светлых дней этого дома, когда отец еще был жив и качал ее на руках. Когда мать забыла буйную юность и следила за ней и заботилась каждый день. Когда старинный дом был окутан теплом и согласием.
Коннор уже поднялся на второй этаж. Лилиан последовала за ним и прошла в спальню. Вместо роскошной двуспальной кровати — дешевая металлическая койка, грубые деревянные тумбочки и шкаф. Открыв шкаф, она увидела так и нетронутые одежды — в основном светлые платья с кружевом. Нежные и невинные, они лживо защищают образ хозяйки. Ткани пахнут пылью и дешевыми духами.
— Обрети здесь покой прошлого, забудь страдания и почувствуй минувший дух юности, — вдруг сказал Коннор, подойдя к ней.
— Чего?
— Листовка.
Она взяла протянутый листок и оглядела. На фоне деревьев и природы летящим витым почерком красовалась надпись "Покой". На обратной стороне ручкой написан адрес и фраза, прочитанная Коннором. Здесь почерк размашистый, истеричный и быстрый.
— В ее духе. Что за адрес?
— Заброшенный трехэтажный дом в четырех кварталах отсюда. Числится на снос. Вероятность того, что она там, низка.
— Всегда есть вероятность удачи... Поехали, Коннор, я должна найти ее,— с надрывом произнесла девушка. Она уже не требует, она просит помощи. Диод андроида меняет свет, желтея. Совершенно по-человечески он закусывает губу, копируя привычный жест Лилиан.
— Она ведь твоя мать? Люди испытывают к родителям привязанность, но только находясь с родителями в определенной близости в течение многих лет, в результате взросления и осознания себя. Но Ребекка, насколько я знаю, не воспитывала тебя. Когда тебе было шесть, ты уже жила у своего дяди... Почему ты хочешь ее найти?
— Как бы тебе объяснить, Коннор... — Лилиан села на кровать и закрыла ладонями глаза. Когда-то, наверное, на этом же самом месте сидела Ребекка, упавшая духом, сломленная очередной дозой и воспоминаниями. — Я чувствую... что мое внутреннее "я" требует встречи с ней. После всего, что случилось с нашей семьей, я хочу знать, почему все так случилось, почему она не попыталась все изменить, почему сдалась. Я должна это понять и вернуться к истокам, чтобы осознать себя и понять свой путь. Это как внутренний голос, который зовет меня к ней.
— Я не понимаю, Лилиан.
Она вздохнула и встала напротив Коннора, положив руки на его плечи.
— Скажи, почему ты спас Хэнка тогда, на крыше? Вероятность того, что он выживет, была больше семидесяти процентов, но ты все равно кинулся к нему. Почему, Коннор?
— Я не мог потерять лейтенанта, он нужен расследованию, — тут же ответил андроид, но не Коннор.
— Нет, — она натянуто улыбнулась. — Ты сострадал ему, ты неумышленно поставил человеческую жизнь выше расследования, хотя опасности не было. Так и я. Я ставлю жизнь матери выше чертова дела, потому что Ребекка хоть и может справится без меня, но все же нуждается в помощи. Ты привязался к Андерсону, Коннор, как и он к тебе. Ты, может не осознавая, желаешь ему лучшей жизни. Я также хочу вытащить мать из болота грехов, в котором она оказалась. Я... люблю ее странной и трудной любовью и хочу, чтобы она обрела меня и сняла траур с сердца. Я... Боже, Коннор, это так тяжело... Я просто хочу, чтобы все наконец было хорошо.
Лилиан кладет голову ему на плечо и тихо плачет, закрыв глаза. Она не надеется на поддержку, и молча терпит ноющую боль. Андроид растерян: система выдает сбои второго класса, перед глазами красные таблички ошибок, обратный отсчет перезагрузки, но его тревожит лишь сказанное девушкой. Мысли, частично освободившись от алгоритмов, блуждают, как в тумане, и тут Коннор вдруг чувствует внутренний голос, который неловко и неуверенно соглашается с Лилиан. Отложив все принудительные программой действия, он, вспомнив, как люди утешают друг друга, осторожно обнял плачущую девушку. Почувствовав жест Коннора, Лилиан прижимается к нему в ответ, наплевав на то, что он, скорее всего, делает это только из-за программы социальной поддержки — ей просто хочется душевного тепла и спасения, пусть даже и в коротких объятиях.
Вот только Коннор выбрал обнять ее сам. И не ясно, почему, но его растерянность и запутанность как-то плавно перетекли в покой.
***
— Здесь опасно. Заброшенный район, до ближайшего участка далеко. В среднем путь займет сорок минут, — оповестил Коннор, когда они подошли к искомому зданию. Оно находилось прямо в старом и заросшем парке.
— Ты, может и нужен расследованию, но я — не так уж, если ты об этом. Я могу одна, а тебе не стоит рисковать, — Лилиан направилась вперед с детским нетерпением, забыв, что говоря так она ставит андроида перед выбором. Выбор — это всегда новые переменные в коде программы, способные в конце концов превратить Коннора в девианта. Но об этом она не задумывалась. Андроид поступил нерационально — последовал за ней.
— Кто вообще придумал ставить дом посреди парка?
— Здесь раньше была больница, — сказал Коннор. — Потом город хотел превратить эту зону в парк, но проект закрыли. Снос отложили, но больницу перенесли.
Входная дверь, как и окна, была заколочена досками намертво.
— Черт. Надо обойти.
— Я не понимаю, что ты хочешь найти.
— Да хоть что-нибудь! Весточку, подсказку... Что угодно.
Пришлось обходить, но и там Лилиан ждала неудача. Разочарование злобой закралось в сознание.
— Нам стоит вернуться, Лилиан, — мягко проговорил Коннор, анализируя местность.
— Наверное...
— Здесь есть вход в подвал, — андроид стремительным шагом настиг спуск и подошел к тяжелой металлической двери. Стук в него получился гулким и безнадежным, но внутри что-то явно сдвинулось.
Лилиан подбежала к Коннору, волнуясь и боясь ошибиться.
— Покой... — пробормотала она. — Может там, за дверью?
Дверь вдруг отворилась, и Лилиан едва не закричала от неожиданности. Уже седой, но крепкий мужчина недоверчиво смотрел на нее мутными серыми глазами.
— Кто вы и зачем пришли? — скрипучим голосом спросил он, хмурясь и щуря глаза.
Коннор протянул ему листовку. Мужчина еще раз недоверчиво оглядел их, но лицо его смягчилось, и он открыл дверь перед ними.
— Проходите.
Андроид зашел первым, и за ним последовала и Лилиан. Дверь за ними старик закрыл с пугающей громкостью, и в подвале тут же стало темно с непривычки. Небольшое помещение освещала лишь маленькая лампа, висящая на проводе.
— Давно у нас новеньких не было. Весь мир забыл прошлое, и остались только мы... Вы пришли за покоем. Проходите и ищите, — устало сказал старик и улегся на диван, стоящий у стены. Он открыл бумажную книгу и принялся читать. Таких книг Лилиан не видела с детства.
— Искать?
— Вон там вход.
Девушка на всякий случай взяла Коннора за руку, потому что темное маленькое помещение давило на нервы. В темноте отыскался проем, и они прошли в него.
Второе помещение же было гораздо больше первого, оно, видимо, охватывало всю подземную площадь больницы и являлось раньше складом. Далеко в центре виднелись люди, окруженные ярким светом ламп. Они сидели за круглыми столиками и все глядели на импровизированную деревянную сцену, пока пустующую. По мере приближения, Лилиан увидела, как их много — человек сто, если не больше. Некоторые сидели у стен, на койках, многие читали, но у всех в руках был алкоголь.
— Кто эти люди? — прошептала Лилиан, когда до столиков осталось немного.
— Вероятно, те, кто не смог принять существующий порядок вещей. Те, кто отрицают новый мир и хотят остаться в прошлом. Здесь много без вести пропавших, много бывших преступников, — сканируя, отвечал Коннор. Лилиан это ничего и не сказало, лишь усилило тревогу. Многие из бродяг употребляли красный лед.
Когда они подошли и сели за один из столов, люди оживились: кто-то приветствовал их, но в основном все молчали и смотрели. Опасаясь и не доверяя.
— В поисках покоя к нам пришли новые лица, — громко воскликнула темноволосая женщина лет сорока. Она подошла к ним. Одетая в лохмотья, тем не менее она была красива, но видно было, что жизнь ее потрепала. — Каждый, кто сейчас здесь, потерял что-то там, в мире, но обрел среди нас семью и спокойствие. Меня зовут Джейн, вы можете остаться здесь, если вам некуда идти. Сегодня нас радует наша певунья, Ребекка, — Лилиан вздрогнула, — останьтесь послушать.
Девушка кивнула, и Джейн, понимающе улыбаясь, потрепала ее по плечу.
— Знаю, тяжело осознавать, что покой у нас выглядит так. Но иного выбора нет. Мы отброшены временем, это наш выбор, наше решение, — она еще раз улыбнулась и вернулась за свой стол. Люди, потеряв интерес, вернулись к своим делам.
— Ребекка... — прошептала Лилиан, удивленно глядя на Коннора. — Только подумать, она здесь.
— Может быть, это не она. Нужно остаться и увидеть ее.
Оставалось только ждать, и Лилиан начала осматривать беглых. Выброшенные обществом или покинувшие его сами, они не выглядели счастливыми — скорее потерявшими надежду и силы жить. Она натыкалась на их глаза — тяжелые и печальные, и ей становилось не по себе от них.
Когда часы на запястье показали час дня, люди начали собираться и садиться рядом со сценой на пол и за столы. Коннор молчал, ожидая команд.
Одна женщина, отделившись от толпы приходящих, держала в руках потрепанную гитару. Она забралась на сцену и оглянула пришедших. Когда женщина задержала взгляд на Лилиан, сердце девушки пропустило удар. Она сжала ладонь Коннора. Андроид уставился на их руки.
Женщина словила тишину, и гитара в ее руках заиграла неожиданно мягким и звонким голосом. Музыка эхом разнеслась по помещению. Люди, будто выучившие песню наизусть, начали хлопать в ладоши, заменяя ритм барабанов. Они все глядели в пустоту, каждый задумавшись о своем, а Лилиан не отрывала взгляда от Ребекки.
Когда она запела теплым и тонким голосом, Лилиан опять разрыдалась, вспомнив тот самый голос, поющий ей колыбельные перед сном. Он разливался по залу, легкий, как воздух.
Я была грешницей, а ты был святым,
Я плохая новость, но ты уже не ребенок.
Надеюсь, у тебя нет никаких жалоб,
Потому что я собираюсь остаться на прямой и узкой дороге.
Ребекка постарела. Морщины мягко пролегли на ее лице, она осунулась и побледнела. Раньше золотые волосы теперь походили на солому, а серые глаза уже не были ясными и холодными. Скорее бледными, вобравшими в себя всю тяжесть мира и жизни.
Ты не поможешь отличить мне хорошее от плохого?
Ты не вернешь меня в место, которому я принадлежу?
Напряженная, как струна, она пела с темной, бархатной печалью, вглядываясь в каждое лицо, будто старалась помочь каждому с его нелегкой судьбой. Когда она вновь остановилась на плачущей Лилиан, в ней мелькнуло что-то, старательно пытающееся вспомнить странно знакомую девушку, но тщетно.
Я собираюсь остаться на праведном пути,
Держась дальше от стрел любви.
Я собираюсь вернуть мою жизнь обратно.
— Это она, Лилиан, — Коннор смотрит на нее и не отпускает ее ладонь. Она отрицательно мотает головой, кусая губы.
— Нет, нет, Коннор, уходим, мы ошиблись. Отвези меня домой. Пойдем, Коннор. Помоги мне встать.
Он поднялся вместе с ней, с недоумением анализируя случившееся. Нерационально было тратить столько времени на поиск Ребекки и не представиться ей в конце. Он все меньше понимал людей. Все меньше понимал Лилиан.
