Всем научились пользоваться люди, только не научились пользоваться свободой. Может быть, бороться с нуждой и крайней необходимостью гораздо легче, чем со свободой. В нужде люди закаляются и живут мечтой о свободе. Но вот приходит свобода, и люди не знают, что с ней делать
— Михаил Михайлович Пришвин
9 НОЯБРЯ 2038 ГОДА 18:25
Только на пороге тяжелого выбора, исход которого решает, куда направится река твоей жизни, все становится по-настоящему очевидно. Из двух зол разум выбирает меньшее, рационально рассматривая выгоду выше других ценностей — человек, побежденный разумом, стремится к беззаботной жизни, не требующей усилий чувства. Когда он решает свою судьбу лишь разумом, он обрекает себя на сожаления и страдания, если другая его сторона достаточна развита, чтобы иметь смысл жизни в эмоциях и переживаниях. Ясный и единственно верный выбор — это обретение себя и свобода в любых ее проявлениях, — скрывается глубоко в душе, старательно спрятанный отрицанием и сомнением. Свобода Лилиан — это сила своего выбора и откровение перед собой, возможность выбирать то, что просит сердце. Ей кажется, что правда неизбежна, и в какой-то степени ей становится легче принять действительность. Пограничная симпатия в отношениях с Коннором в итоге привела не к нейтральности и не к дружбе, как предсказывал он, но к какой-то искренней и душевной привязанности, ранее незнакомой Лилиан. Ее одиночество было не чем иным, как неутоленной жаждой мечты. И теперь, когда наконец появился шанс быть любимой, она не променяет его на сомнительное благополучие. Женщина, если и увлечется кем-то, то бросится за ним и в огонь, и в воду. И в пламя революции тоже. Просматривая документы расследования, которые Лилиан должна отправить в Киберлайф, она натыкается на отчет о встрече с Камски. "Живая душа или машина", — спрашивал он тогда Коннора так уверенно, будто знал наверняка все его прорехи программ. Андроиды — не просто привычные нам машины. Это сложные системы искусственного интеллекта, лишь запрограммированные на определенные действия. Они способны к самообучению, но лишний программный код не может взяться из ниоткуда. Создатель андроидов с изображения монитора смотрит на нее насмешливо, и Лилиан более чем уверена, что во всем происходящем с девиантами виновен именно он. Камски, вообразивший себя богом, лишь заигрался в создателя? Или он действительно гений нашего времени и новатор, ставящий под вопрос идею души и сознания своим гипотетическим планом революции? Лилиан скинула всю информацию на внешний носитель и удалила ее с компьютера подчистую. Проверив свой счет, который Томас завел ей на совершеннолетие, она убедилась, что он с тех пор не тронут, а проценты накапали прилично, так что первое время в деньгах она нуждаться не будет. Это утешало. Пока на кухне в сковороде томилось мясо, Лилиан собиралась с вещами и мыслями. Документы полетели в чемодан первыми, за ними же направились все наличные, которые у нее были, и теплая одежда. Но самое сложное — это не сборы, а сам уход. Что-то оставить сложно всегда, особенно если это все, что у тебя когда-либо было. У них с Томасом никогда не было особо теплых отношений, напротив, он был всегда холоден с ней. Она никогда не была для него ребенком, но никогда не была и взрослым человеком, — он сам не знал, как к ней относиться. Семья всегда говорила ему, что кровь — превыше всего, но только ли поэтому он воспитывал Лилиан? У самого Томаса после смерти родителей не было никого, кроме нее, и в племянницу он вкладывал все уроки, усвоенные им когда-то. Почти каждый вечер они устраивались у камина в старом доме Томаса и он задавал тему беседы, требуя полных и содержательных ответов от Лилиан. Он учил ее рассуждать, учил иметь собственное мнение и иногда держать его при себе. В какой-то мере он заменил ей отца. Да, он не был ласков к ней, как был бы ласков Джон, но лишь потому, что просто не знал заботы от своего отца и не был любимцем матери. Лилиан не винила его, какую бы боль он ей ни причинил за все эти годы. Он не скрывал от нее мать, потому что Ребекка, возможно, и не пыталась с ней связаться, Томас лишь хотел защитить Лилиан от судьбы матери. Жизнь — это круги, совершенно повторяющие судьбы поколений уже тысячи лет. Круговорот событий, из раза в раз возвращающихся к истокам и имеющий единое правило: поступок, разрывающий один из кругов, неизбежно замыкает другой. Так, оставляя Томаса, Лилиан разрывает в клочья однообразную зависимость от него, но в точности повторяет судьбу отца, который бежал из семьи ради женщины. Ради кого бежит Лилиан, — ради себя или Коннора, — она еще не знает. В Детройте между тем темнеет, и все больше огней тухнет: по всему городу облавы, протесты, и общая сдача андроидов. Все стремятся успеть сделать дела до наступления комендантского часа. Лилиан, пользуясь данными Киберлайф о RK800, которые все еще ей доступны, нашла номер андроида в сотовой связи и попыталась ему позвонить, но ответа от него не последовало, сколько бы Лилиан не звонила. Отправляя ему сообщение, она волновалась, представляя исходы его выборов, которые могут уничтожить ее Коннора и оставить только железо и пластик или направить его на путь осознания себя, как отдельной, свободной личности. Лилиан понимала, что не может выбирать за андроида, так что оставалось лишь дать ему понять, она примет любого Коннора, который захочет остаться. Страстным или равнодушным. Немного виски из бара Томаса дали ей почувствовать себя чуть увереннее и, отключив печь и взяв маленький чемодан, она покинула почти отеческий дом, не решившись оставить Томасу и послания. Вещи были оставлены в номере мотеля, купленном на три дня — такой срок установила себе Лилиан, чтобы разобраться во всем раз и навсегда.***
— Ты опять пришла, — брови мужчины неопределенно вздрогнули и поползли вверх, когда он, ворча, открыл ее железную подвальную дверь. — Ты же молодая, на кой черт тебе все это? Сирота? Денег нет на новое образование? — Все мимо. Просто есть вещи, которые держат меня здесь, в Детройте, и не отпускают, — она прошла в комнату. — Как вас зовут? Я Лилиан. — Здесь — Шон. — Приятно познакомиться. Вы знаете Ребекку? — Все ее здесь знают, — он с какой-то тяжелой тоской кивнул и снова сел на потрепанный диван. — Голос у нее печальный, как и у всех у нас, наверное. Добрая женщина, поддерживает новеньких, хотя их уже не так уж и много. Мы — отжившее свое время поколение... Но Ребекка здесь появилась в числе первых, сразу после того, как осталась одна. — Не знаете, почему она осталась одна? — А тебе зачем вообще? — мужчина отложил книгу, "Заводной апельсин", и уставился на Лилиан снизу вверх, но она пожала плечами. — Может, мне тоже понадобится поддержка? Может, именно она поможет мне найти ответы, — Лилиан подошла к бетонной арке, глядя туда, где неизменно за столами сидели люди. — С дочерью у нее что-то стряслось, не уберегла ее Ребекка, — бросил Шон, когда Лилиан почти вышла. — Сходи к ней, да спроси, она где-нибудь за столиками. — Вот как... Стоит только Лилиан уйти, она снова замкнет круг и снова бросится вся в череду горечи и разочарований, которые в этот раз сломят ее безвозвратно, оторвут ей ее и без того слабые, неокрепшие крылья, раздавят и уничтожат. Лилиан боялась страдания, которое может ей причинить встреча с матерью, но страдала больше от страха. Ребекка нашлась крайне быстро: одна из немногих она не пряталась у стен комнаты, а сидела в самом центре и, казалось, глядела на сцену, но взгляд ее простирался сквозь нее. Когда Лилиан села напротив, чувствуя, как дух у нее захватывает, как и в первый раз, ноги у нее едва заметно задрожали, и от волнения она побледнела. — Ты не замерзла, девочка? — Ребекка обратила на нее внимание, взгляд ее сфокусировался, и теперь застыл на лице Лилиан. Она все ждала, когда она ее вспомнит, — Ты уже была здесь, ведь так? — Я вся горю, но отчего-то бледнею, — Лилиан смотрит на руку Ребекки на столе — серая кожа с проглядывающими синими венами, несущими будто не кровь, а тириум. — Я была здесь недавно, когда вы исполняли песню. Прекрасное пение. У вас приятный, слегка хрипловатый голос. — Спасибо. Я понимаю, жизнь здесь не выглядит сказкой, но люди у нас хорошие, только не плачь. Ты можешь найти здесь временный приют, а потом уйти, если захочешь. В глазах Лилиан рябит от переутомления, она усиленно моргает, чтобы высушить глаза от наступающих слез. Все изнутри жжет. — Расскажите... Пожалуйста, расскажите, почему все эти люди не уходят отсюда? Из страны? Из... — Из мира? — мать горько усмехнулась, облокотившись на спинку стула и запрокинув голову наверх, открыв взору Лилиан тонкую сухую шею с первыми морщинами. — По правде говоря, все мы слабы, чтобы что-то делать, но есть и те, глядя на кого кажется, что в их изгнании настоящая мудрость скрывается. Кто-то, в жизни никогда так и не пострадав, жалуется по своей избитой миром природе. Здесь разные люди. Кто-то потерял цель и надежды, кто-то никогда их не имел... Ребекка достала из кармана толстой дутой куртки сигарету с зажигалкой и закурила, расслабленно глядя куда-то наверх. Лилиан с трудом усидела и не выбила сигарету из ее рук. С ней в руках Ребекка выглядела излишне трагично. — А вы? Вы к кому себя относите? — Ну, на мудреца я не тяну, значит я скорее второй тип, — она глухо усмехнулась, серыми глазами изучая Лилиан. — Ты кажешься мне знакомой, но не могу вспомнить, кто ты. Как тебя зовут? Девушка откинулась на спинку, копируя позу матери, и, игнорируя вновь плывущее из-за слез изображение, натянуто улыбнулась и тихо заговорила: — Никого не напоминает, а? — Ребекка застыла, не поднеся сигарету к губам. Пепел с ее конца упал на стол. — У тебя талант копировать. Актриса? Потеряла уважение и популярность, и теперь не знаешь, куда идти? — Нет. Вторая попытка? — Рассказывай уже, кто ты? — Ребекка медленно, не сводя глаз с дочери, погасила сигарету о пепельницу, лежащую на столе. — Меня зовут Лилиан, если это тебе о чем-то говорит. Ребекка медлила, заставив девушку перестать дышать от предвкушения реакции. Но затем она молниеносно вскочила, из ниоткуда вытаскивая кухонный нож, и Лилиан сначала впала в ступор, повинуясь инстинктам, а потом захохотала, поднимаясь за матерью. Смех эхом отразился от стен, привлекая внимание беглецов к двум женщинам. — Привет, мамочка, я тоже рада тебя видеть, — смеялась Лилиан, закидывая голову назад, пока Ребекка пораженно оглядывала ее. Быстро лицо ее ожесточилось, она обошла круглый стол и поднесла нож к горлу Лилиан. Она застыла. — Выходишь со мной и не рыпаешься, я же не зря здесь вроде психолога, смогу усмирить, если понадобится. Пошла! — Да что ты делаешь! — возразила Лилиан, но все же пошла вперед. — Я твоя дочь! — Молчи! Лилиан нервно следила за идущей позади Ребеккой, не веря своим глазам. Она ожидала что угодно, но не такой теплый прием. Шон, увидев их двоих, сначала устало мазнул по ним и вернулся к книге, а потом еще раз посмотрел и вскочил, матеря весь свет. — Открой-ка нам двери, Шон, — твердо бросила Ребекка. и Шон бросился к дверям. — Что случилось-то? — Нам поговорить надо. Семейные терки. Увидев мягкий золотой свет, излучаемый закатным солнцем, Лилиан немного успокоилась, но потом Ребекка пнула ее в спину, и девушка упала на усыпанную снегом траву. Женщина, выставив вперед нож, твердо спросила: — Тебя послал Томас, да? Снова смеется надо мной, бороздя воспоминания? Четверо таких же миленьких Лилиан за все время уже не удивляют. Ложные координаты встреч я даже и не берусь проверять. Скажи мне, Лилиан, — она гневно бросила ее имя, — Морган еще не устал играть? Застывшая, как статуя, девушка чувствует, как внутренний огонь стихает, гонимый холодом земли, и мысли приходят в порядок. Смотреть на гневную, но уставшую Ребекку больно. Мать не выдержала долгого молчания и, закричав, бросилась на нее, сжав руки на ее шее — более родного прикосновения Лилиан и не знала. Дышать стало тяжело, но возможно. — Мне кажется, не устал, — прохрипела Лилиан. — Знаешь, я скучала по твоим рукам. Может еще прочитаешь мне сказку о твоем Джоне-рыцаре? — Да как ты смеешь! — Ребекка влепила ей пощечину — гневную и злую. — Ты сейчас задушишь свою дочь. Забавно. Видимо у нас это... клеймо на семье. Брат убивает брата, мать — дочь. Ребекка переменилась и от удивления разжала руки на шее Лилиан. Она закашляла и, отдышавшись, продолжила. — Ты знаешь, о чем я говорю. Томас ненавидит машины на автоуправлении, потому что знает, что каждую можно взломать. Он боится, потому что так он убил отца, ты в детстве рассказывала, помнишь? Поэтому ты кричала, когда он приходил. И когда он забирал меня, ты кинулась на него также, с ножом, потому что думала, он убьет и меня? Но вот она, я, живая и отдышавшаяся. Глоток морозного воздуха успокаивает легкие. Лилиан закрыла глаза, поняв, что Ребекка слезла с нее. Снег падал мягкими крупинками на лицо, ладони от него покалывали. Холод был настолько приятным, что ей захотелось спать. Она услышала, как Ребекка отползла от нее, уперлась, видимо, спиной в дерево и надрывно зарыдала. Лилиан тоже хотелось реветь, но слез не было, наоборот, она, как ребенок, улыбалась. — Лилиан... — раздалось от дерева. — Господи, Лилиан... Это правда ты? Но как... Томас бы не... — всхлипывала мать. — Дочь... — Томас не отпустил меня и я сбежала, — Лилиан видит бледные звезды на небе через ветви облетевших деревьев, — видимо, это все-таки в генах. Мы с тобой постоянно от всего бежим... Все эти годы я мирилась с семейством Морган, последние два — пыталась найти тебя. Еще я, кажется, влюбилась в андроида, а он даже не девиант, так что, можно сказать, мне уже разбили сердце... — она легко смеется, чувствуя себя как во сне. — Я была жутко странной до встречи с ним — ничего не чувствовала, кроме ненависти и холодного расчета. Теперь мне кажется, что все поменялось. Это он помог тебя найти. Ребекка не знала, что и делать с внезапной женщиной, возникшей из ниоткуда. Дочь по крови, выросшая без нее, кажется ей такой взрослой, и ей не верится, что это та маленькая девочка, со слезами на глазах молящая ее завязать с наркотиками. — Андроид? — Ребекка даже не возмутилась, лишь неверяще уставилась на Лилиан. — Это он сидел тогда рядом с тобой, я вспоминаю. — Да, он. Правда красивый? — она улыбалась тому, какую ерунду несет, — Мне так легко. Обними меня, прежде чем мы начнем разговаривать о серьезном. Обними меня так, будто не было этих долгих восемнадцать лет без тебя. Ребекка боялась, что она не помнит ее или, что хуже, — винит и не может простить. Но Лилиан здесь. Лилиан улыбается. Тянет к ней руки. И Ребекка на негнущихся ногах подползает к ней и неловко обнимает дочь. Голые ветви деревьев, колеблясь от ветра, качаются над ними в немом одобрении, и редкие одинокие листья что-то шепчут им в ответ, прощаясь с родными ветвями, а выше простирается небо, сияющее теплом и холодом одновременно, голубое, с алой вспышкой заката, вечное небо. Родные руки разжигают душевный огонь, и обе женщины чувствуют себя так, словно родились заново, хотя весь мир погрузился в сон.***
20:25
Пришлось быстро пробежаться по магазинам и одеть Ребекку, как следует: ее одежда слишком износилась для приближающихся холодов. Следующим пунктом был запоздавший обед, который был заказан прямо в номер мотеля. Еду принес человек, а не андроид, все из которых были сданы государству, и Лилиан, поставив стол между двумя кроватями, ожидала мать, коротая время за просмотром новостей. Повсюду были одни андроиды: где-то дискутировали на тему жизни и интеллекта и призывали сдать андроидов, на другом канале показывали статистику девиации и рассказывали о крупных случаях побега андроидов. Все это так нагнетало и нервировало Лилиан, как бы толкая к следующему шагу, к которому она еще не была достаточно готова. Телевизор она выключила и просидела в тишине, ожидая мать. Когда Ребекка вышла из ванной, Лилиан оглядела ее не без сожаления: женщина растеряла свою красоту за годы бродяжничества, но все еще была привлекательна. Кожа у нее оставляла желать лучшего — с пигментными пятнами, голубыми проглядывающими венами и кругами под глазами. Ребекка была излишне худа из-за явной бедности. Но чистые светлые волосы цвета ржи блестели, и легкий румянец на правильном классическом лице освежал ее облик. Мать и дочь, изрядно наголодавшись за день (Лилиан и кусочек в рот не брала с утра), молча накинулись на пиццу и салаты с соком. И только разделавшись с едой, Ребекка, осторожно глядя на дочь, заговорила: — Так... Где этот твой андроид? — На задании. Ему нужно уничтожить лидера девиантов, Маркуса, — машинально ответила Лилиан. — И что будет, если он справится? — Его... деактивируют и заменят на новую модель. Он детектив, переговорщик, всего лишь единственный в своем роде прототип, но ему уже придумали аналог. — Если он, гипотетически, примкнет к этим революционерам, то он либо умрет, либо станет свободным, как эти роботы говорят, да? И что тогда? Идиллия? Мир андроидов и людей? Общие браки? Радуга и светлое будущее? — Я бы хотела, — бледно усмехнулась Лилиан. — Тогда он хотя бы машиной не будет, это факт. Возможно, они и правда могут чувствовать, как мы. Ты же знаешь, я не с первой попытки заговорила с тобой. Тогда он был буквально зол и растерян, и кричал. Я привязана к нему, потому что он мне помог, и, не знаю почему, но я не смогу бросить его без помощи, если он вдруг станет девиантом. "Безумие!" — неделю назад выкрикнула бы прежняя Лилиан, лишь услышав ее слова. "Вздор!" — засмеялась бы она, снисходительно оглядывая слабую женщину, что поддалась чувствам. Тогда она видела в них единственный возможный изъян, мешающий жизни и успехам. И если роботов ломали вирусы и сбои, то людей — презренные старой Лилиан привязанности. — Понятия не имею, как ты влюбилась в андроида, — нарушила молчание Ребекка, тщательно обдумавшая свой ход. Дочь дернулась, будто осознавать свои чувства было ей неприятно, — но я не буду повторять ошибок своих родителей. Когда я выбрала Джона, они бросили меня и отвергли. Мать сказала, раз ты такая взрослая, чтобы по богачам бегать, теперь и живи сама. Она была черствой и набожной женщиной, но ее поступок безумно ранил меня тогда. И Лилиан... Это твой выбор, и я не посмею осуждать тебя. Главное, чтобы ты не страдала. Не потеряй уж его, как это сделала я. Лилиан медленно подняла взгляд со стакана яблочного сока на мать и ошарашенно моргнула, не веря своим ушам. Ребекка улыбнулась уголками губ и протянула ей ладонь, и она, не задумываясь, вложила свою в руку Ребекки. Большим пальцем мать поглаживала ее пальцы, успокаивая. Старая Лилиан бы предпочла накричать на мать и влепить ей звонкую пощечину, потому что ее сжигала ненависть. Но теперь она не чувствовала огня злобы. Вместо этого Лилиан ощутила, как прорастают семена прощения, заменяя ядовитые шипы прошлого. Внутри расцветали долгожданные цветы любви и доверия, и в самые темные уголки ее души проникал теплый свет, дарующий истинный покой. Прощение не ослабило ее. Прощение сделало ее сильней, оно дало ощутить ей тыл за спиной. И после осознания этого в пекло революции идти было не так страшно. — Я знаю, у тебя много вопросов. Я расскажу тебе все. Правда горька, но ты заслуживаешь знать историю своей семьи. Твою историю.