daddy's boy

      Кихён ёжится, рассматривая ряд высоких крепких мужчин в чёрных костюмах, а после переводит встревоженный взгляд на спокойного Чангюна. Им вытаскивает из зауженных брюк ламинированные приглашения, получает несколько фундаментальных наставлений от секьюрити и направляется к раздевалке. Длинный тёмный коридор с тусклым освещением кажется Кихёну бесконечным, и ему хочется думать, что он никогда не закончится, потому что из соседнего помещения слышатся приглушённые стоны и вскрики.       — Главное, — начинает басовито Чангюн, затягивая старшего в просторную кабинку, — не отходи от меня ни на шаг. Никто пока не знает, кому ты принадлежишь, а у нас много свободных Топов.       — А чем мы там вообще будем заниматься? — почти обречённо говорит Кихён, зная о том, что Чангюн ему в любой момент разрешит остановиться и уйти, и смотрит, как младший без колебаний снимает рубашку и остаётся лишь в брюках, широкой сбруе и кожаных перчатках.       — Раздевайся и увидишь, — усмехается Им, глядя на мнущегося Кихёна и видя в его глазах искрящийся интерес. Именно он подтолкнул к тому, что старший стоит сейчас перед Чангюном и стягивает скинни с бледных ног. — Выглядишь невинно, детка.       Кихён почти закатывает глаза, но ловит губами поцелуй и ощущает, как рука в перчатке холодит кожу на ягодице, сжимает её и оставляет короткий шлепок. Кихён уже чувствует, что зря согласился на длинную шёлковую рубашку с перетягивающей её портупеей и на кружевное бельё. Осознание того, что их настоящие отношения без масок увидит даже не один человек, а несколько десятков, будоражит и пугает. Но Ю без промедления входит в зал, принимая на себя множество горящих взглядов, и сразу натыкается своим на экшн.       Чангюн раз в месяц ходил на БДСМ-вечеринки, и Кихён об этом знал, потому что младший не скрывал, а старший — не препятствовал. И причиной этому было то, что он был уверен в Чангюне, и этого ему хватало. До определённого момента.       — И откуда ты узнал о Хёну, его пристрастиях? — провожая взглядом удовлетворенного Со в университете, спрашивает Чангюна Кихён. — Откуда ты узнал, что он согласится?       — На Тематических вечеринках ни у кого нет друг от друга секретов, — почти мурлычет Им, ловя настороженный и заинтересованный взгляд старшего. — И он не раз демонстрировал свои способности.       — Кажется, я немного не так себе представлял твои походы на эти собрания извращенцев, — бурчание со стороны Кихёна, и Чангюн выгибает бровь в вопросе:       — Думал, мы там пьём ромашковый чай и обсуждаем политику?       Подвешенная посередине зала хрупкая, почти прозрачная девушка ловит взмахи тонкой влажной плети и обожающие взгляды. Первый — от её Верхнего. Худые запястья и щиколотки облеплены толстой чёрной веревкой, а собранные в тугой пучок волосы привязаны к середине бондажной конструкции, прикреплённой на мощный крюк. На ней, кроме верёвок, — прозрачное боди и ошейник, который, натягиваясь на руке Топа, душит её, доставляя тем самым ни с чем не сравнимые ощущения. Кихён помнит двухминутное забытие после оргазма с удушьем и тяжело сглатывает, когда ловит мимолетный взгляд девушки, полный неосознанности и удовольствия.       Толпа улюлюкает, а Чангюн кивками приветствует своих знакомых, среди которых Кихён успевает заметить пару человек из университета. Ю, понимая, что показывать настолько ярко своё удивление, как минимум, неприлично, спешно подходит к удалившемуся Чангюну и почти прилепляется к нему, продолжая бросать взгляды на экшн и понимать, почему младший искренне верит в прежде эстетическую составляющую БДСМ-культуры. Красная, местами кровоточащая кожа не дарит ощущения боли; отточенные движения свистящей в полёте плети выглядят по-живому красиво; неподдельные эмоции, граничащие с похотью, возбуждают сознание всех присутствующих.       Кихён почти незаметно оглядывает разношёрстную толпу: множество цепей, латекса, игрушек, ремней, кожи, масок, прозрачных тканей. Обнажённые тела среди чёрно-белых и красных цветов смотрятся гармонично, и Кихён почти забывает о своих голых ногах со стёртыми коленями.       — Они правда делают это напоказ? — неверяще переспрашивает ошарашенный рассказами Ю. — И ты тоже?       — Почему бы не демонстрировать своё искусство? Художники не стесняются организовывать выставки, а певцы — концерты, — перебирая влажные от пота красные волосы, говорит Чангюн. — Отчасти — да.       — Что ты имел в виду, когда говорил, что отчасти принимаешь участие в сценах? — не сводя глаз с завораживающего зрелища, припоминает разговор Кихён.       — Её, можно сказать, подвесил я, — отпивая лимонад, отвечает туманно Чангюн, зная, что это лишь сильнее будоражит интерес старшего. — Точнее — подготовил конструкцию, в которую нужно было лишь просунуть конечности и затянуть. Надо сказать, это тоже нужно уметь делать.       Кихён кивает, туша в себе начинавший разгораться огонь ревности, и почти замирает, когда оба участника экшена доходят до пика. Мысли о том, что это может быть неправильным или каким-то отталкивающим, уходят на второй план, когда ошейник натягивается до предела, оставляя багровый след, плеть падает на пол, и интимное действие, одно на двоих, заставляет всех замолчать и затаить дыхание. Когда они оба кончают и мужчина в пару движений освобождает хрупкое тело от оков, заключая в свои объятия, сердца всех начинают биться в унисон.       — Понравилось, котёнок? — шёпотом на ухо, и Кихён понимает, что почти не моргал. Он обескураженно кивает, и Чангюн с понимающей ухмылкой опускает взгляд на пах Ю. Прямо туда, где тонкий шёлк слегка приподнялся. Старший вспыхивает, натягивая ткань ниже, и хмурится, вызывая тихий смех Има. — Когда-нибудь ты сам окажешься в экшене.       Кихён в ответ лишь ворчит и отворачивается, принимая с подноса бокал с водой. Люди, отошедшие от сцены, рассосредотачиваются в свои небольшие группы, а их взгляды становятся заискивающими. Несколько пар уединены на больших диванах, множество ласкающих друг друга людей, игрушек разных размеров и предназначений, и всё это смотрится так лаконично, что Кихён поддаётся и позволяет этому интересу вести себя.       Кружевные наручники в чужих руках смотрятся очень привлекательно и маняще, а потому Кихён взирает на них, не видя обладателя и представляя, как красиво это могло бы смотреться на нём и как возбуждало бы Чангюна, любящего видеть старшего в подобном утончённом образе. Он сам не понимает, как оказывается непозволительно далеко от младшего и непозволительно близко к тому, кто воспринимает интерес к наручникам как интерес к себе и зелёный сигнал.       — Здравствуй, — тянущийся голос отрывает от мыслей, и Кихён, поднимая голову, встречается с заинтересованностью и привкусом надежды в чужих глазах. — Понравились?       Кихён смотрит на тонкие узоры и слегка кивает, собираясь уже уйти, как слышит:       — Могу я?.. — риторический вопрос, и запястья Кихёна заключаются в невесомую ткань. Опьяняющая атмосфера вечеринки будто срывает все табу и моральные нормы, а потому Кихён едва ли понимает, чему поспособствовал. Крепкая рука обвивается мягко вокруг талии, отрезая пути к отступлению, и это одновременно так правильно во всем этом окружении, и так неправильно, потому что рука принадлежит не Чангюну. Тихие разговоры, шлепки и хлюпания вокруг смешиваются в гудящий в голове Ю клубок, а изображение перед ним двоится. Брюнет, прижимающий его к своему рельефному прессу, не выглядит устрашающе, но подступающая паника давит на горло, перекрывая дыхание и заставляя вспомнить все наставления Има, которые он давал ему по пути на вечеринку.       — Глупый, глупый котёнок, — раздается позади, и Кихён ощущает дежавю вперемешку с нахлынувшем спокойствием. Он всегда спасает его.       — Папочка? — оборачивается старший, всё ещё держа руки, нетуго завязанные в наручники, перед грудью.       — Так он с тобой, Ай Эм? — слегка насмешливое, и к Ю медленно начинает приходить осознанность. — Кажется, ты плохо ему объяснил правила.       — А ты, Вонхо, кажется, плохо видишь то, что перед тобой, пока покушаешься на чужих сабов, — незлобно отвечает Чангюн, явно знакомый с ним, и кивает в сторону одиноко сидящего худощавого парня, изредка бросающего на них взгляды. — Хёнвон не такой, каким ты его себе представляешь.       — Как и твоя детка, не так ли? — кивает на прижавшегося к боку Има Кихёна и переводит взгляд на Хёнвона, о чём-то задумываясь. Чангюн лишь хмыкает и тянет старшего за портупею.       Кихён молчит, понимая, что сделал что-то не так, пока Чангюн развязывает наручники с его запястий и отводит в сторону одного из пустых диванов.       — Принимая какую-либо атрибутику от Топа, ты соглашаешься стать его нижним, — начинает объяснять Чангюн, немного раздраженно присаживаясь на чёрную кожу и утягивая на свои колени старшего, когда тот почти опустился на место рядом. Он пытается перевести дыхание, которое вмиг стало загнанным, когда он увидел Хосока, сжимающего в своих руках тонкого Кихёна. — Я же говорил не отходить от меня. Здесь никто открыто не пристаёт, но без правил ты быстро можешь оказаться тем, кто согласился из-за незнания на всё, что угодно. И на крики все будут реагировать лишь положительно.       Чангюн говорит, смотря прямо в глаза, и Кихёну почти стыдно. Было бы более стыдно, если бы он сейчас не сидел у него на коленях, а его руки в коже не оглаживали бы гладкие бёдра. Они оба чувствуют, как вся эта липкая атмосфера похоти действует на них, и контроль теряется за ощущениями. Поглаживания ощущаются острее, а сирень засосов на груди Кихёна расцветает быстрее. Старший откидывает голову, ощущая нехватку кислорода, и покачивается на напряжённых бёдрах, уже не думая ни о чем, кроме крепких холодных рук, сжимающих с силой бока, и зубов, оттягивающих ремень на груди.       Музыка, которую Кихён прежде не замечал, впечатывается в мозгу и заглушает тихие разговоры и чужие стоны, и он ловит плавный ритм, в такт мелодии изгибаясь и расстёгивая несколько пуговиц под тяжёлым томным взглядом. Чангюн упивается чужими движениями и затуманенными глазами, вылавливает едва слышимый несвязный шёпот старшего, с нажимом проводит вдоль гибкого тела, привлекающего взгляды стоящих неподалеку.       — Даже мысль о том, что ты можешь делать что-то подобное для кого-то другого, приводит меня в бешенство, — рычаще говорит прямо на ухо Кихёну Чангюн и кусает, впиваясь в бледную кожу и слыша тихий скулёж, когда во рту ощущается привкус крови.       Полумрак помещения, духота, липкие взгляды и Чангюн, подающийся бёдрами вперед и оттягивающий резинку трусиков, — всё это опьяняет и разносит вдребезги купол скромности. Тонкие пальцы в перчатках скользят к узкому отверстию и оглаживают, пуская мелкую дрожь по спине. Действия Чангюна закрыты шёлком рубашки, но, тем не менее, будоражат фантазию наблюдателей. Кихён, вновь откидывая голову и разлепляя туманные глаза, ловит несколько взглядов, и от этого копящийся жар становится почти нестерпимым. Горящие красным влажные волосы липнут ко лбу, закрывая обзор Кихёну, но позволяя Иму наслаждаться видом старшего в полной мере. Ю мнёт член Чангюна через брюки, ощущая, что на нём нет белья, скользит горячей ладонью по напряжённому прессу до колечек в сосках и непозволительно для саба оттягивает одно из них, и тот в отместку проталкивает сразу два пальца в колечко ануса, растягивая гладкие стенки, и до боли шлёпает его по ноге, вызывая шипение. Кожа перчаток быстро нагревается, но ощущения отличаются от того, к чему он привык, и короткий стон срывается с покусанных губ. Всё это так привычно и одновременно так ново, что басовитый и высокий стоны перекликаются друг с другом, заставляя хотеть большего, но довольствоваться малым. Потому что Кихён не готов раскрываться перед толпой, а Чангюн — раскрывать Кихёна перед толпой.       — Папочка… — горячий выдох, заставляющий всех затаить дыхание. Первоочередно — Чангюна. — Пожалуйста, погладь своего котёнка.       И, разумеется, он гладит податливые стенки внутри него, напряжённый комок нервов. А после стягивает зубами перчатку с другой руки и обводит каждый позвонок, заставляя всё внутри старшего вскипать и выплёскиваться стонами, оседающими на влажной от пота коже Чангюна.       Кихён, думает Им, совершенно потрясающий. Потрясающе реагирует на каждое движение внутри себя, потрясающе ёрзает на слегка затёкших бёдрах, прикусывает несильно тонкую косточку ключицы, почти ложится на вздымающуюся грудную клетку и дрочит Чангюну через брюки, даже не намереваясь их расстегивать. Ремни сбруи давят прямо на колотящееся под кожей сердце, а одна рука без прикосновения к сочащемуся смазкой члену доводит до оргазма. Они оба ловят фейерверки на внутренней стороне сжатых век, ощущают лёгкую дрожь и сбитое напрочь дыхание.       Чангюн сдавленно мычит в сгиб чужой шеи и ощущает неприятно расплывающееся пятно спермы на внутренней стороне единственных брюк, которые есть у него при себе. А после, открывая едва осознанные глаза и смотря на восхищение в толпе, достает пальцы из кружева, прижимает размякшее тело к себе сильнее и облизывает влажную кожу перчаток, окидывая собственническим взглядом всех и слыша тихое:       — И много правил мне нужно будет выучить, чтобы попасть сюда снова?