***
«Эта комната подстраивается под ту обстановку, что мне необходима». Но значит ли это, что сейчас Гермиона просто хочет попасть домой? Не тот, что ныне зовется им, а именно дом, ее дом, в котором она жила раньше, до того как очутилась здесь, в этой странной пугающей реальности. Как можно? Как можно забыть его? Ведь дом — это то, что незаменимо, дорого. То, что.… Является убежищем человека в трудные минуты, место, где тебе рады, где тебя ждут; место, в котором тебя готовы принять любым… Место, которое должно быть у каждого. Скучает ли Грейнджер? Да это абсурд! Конечно, скучает. От чего не тосковать? Когда именно сейчас лишь от мысли о доме в легких стало не хватать воздуха, дыхание сбилось, а глаза… Глаза наполнились слезами? Если бы душа умела плакать, её бы ревела навзрыд, если бы Гермиона могла перестать падать вниз к глубинам своего отчаяния… Если бы только она могла найти хоть что-то, что дало бы ей разгадку, малейшую подсказку, дабы понять, почему именно они оказались здесь, а главное… Как вернуться обратно? О да! Мисс Грейнджер обшарила всю библиотеку Хогвартса, девушка даже проникла в книжные тайники Запретной секции, но нигде, совершенно нигде нет информации о «перемещении в мирах». Вопросы, миллионы вопросов просто не давали покоя, даже сейчас… Сейчас? Но где она? Почему в помещении стало так темно и холодно? Медленно поднявшись с постели, волшебница осмотрелась по сторонам. Ее взору явилось огромное помещение, множество идеально заправленных кроватей, серые стены и большое окно, завешанное темным тюлем. — Тут кто-нибудь есть? — воскликнула Грейнджер, озираясь. Было что-то в этом помещении ужасающее, будто.… Будто она попала в чей-то кошмар, или ею овладели галлюцинации. — Тише, тебе не стоит шуметь, иначе они придут и увидят, что ты не пошла с ними. Тихий детский голос заставил девушку содрогнуться, шатенка пыталась найти взглядом место нахождения неизвестного ей ребенка. — Как думаешь, с тобой поступят так же, как с Луизой Мендес? Ну, я имею ввиду, отрежут волосы и вышвырнут босиком на улицу.… Говорят, Луиза после того дня лишилась ног… Обморожение. Но я думаю, что это не так. Змейка рассказала мне, что несчастная Луиза умерла, она слегла от сильного жара. Конечно же, никто не стал разбираться в том, кто поступил с Лиззи так жестоко.… Ведь мы просто отбросы, отбросы общества. Подумаешь — убили, зато меньше ртов кормить. Грейнджер внимательно прислушивалась к звукам и наконец-то поняла, откуда исходит голос. Ребенок лет шести сидел на самой дальней кровати справа. Мальчик забился в угол, подтянул к себе коленки и уставился в стену напротив. — Я слышал, как кухарка Элис говорила с миссис Смит. Сейчас идет война, еды и так не хватает, поэтому лучше будет, если в порцию каши некоторым непослушным детям будут добавлять мышьяка.… А тем, кто уже тяжело болеет пневмонией или гриппом, подавать пряники с посыпкой из белладонны, ведь отравление белладонной на вид как обычный жар. Гермиона оробела от услышанного, по телу пробежал холодок. «О чем говорит этот мальчик? Кто смеет так ужасно поступать с его друзьями?» — Где я? — тихо молвила шатенка, подходя ближе к малышу. — Как это где? Приют имени Святого Антония… Ты, видно, новенькая, раз не боишься ребят. Тебе стоит говорить тише, или история с Луизой показалась тебе недостаточно пугающей? Этот приют — действительно жуткое место, эта обстановка… Пронзительный взгляд мальчишки, проникающий в душу. — Знаешь, сестра Зейра мне говорила, что здесь держат только детей бандитов, бродяг и шлюх. Приют не случайно построили у берегов Темзы, раньше в этих местах очень часто топили ненужных детей.… Теперь их не топят, а приносят к порогам храма… Я думаю, ты заметила то белое здание, что стоит напротив приюта, выродкам отступников ведь до́лжно отмаливать грехи родителей.… Только вот не все стремятся идти «праведным» путем, дети обычно несут в себе грехи тех, кто их породил на свет, поэтому многие, покинувшие эти стены, частенько повторяют судьбу своих отцов и матерей. Нет-нет, Гермиона не могла больше этого слушать, она не могла и секунды находиться в этой пугающей комнате. Ей хотелось обнять это дитя, взять на руки, погладить по голове и сказать, что отныне всё хорошо, больше ему не придется здесь жить, больше ему не стоит бояться. Печальные синие глаза мальчишки понимающе посмотрели на девушку, — Жаль, что ты такая красивая… Тебе бы было намного проще жить, будь ты замухрышкой, вроде Анны Дойл или Люси Хоун. Хотя знаешь, не из всех красивых девушек делают шлюх. Моя мама, например, не была красивой, сестры говорят, что она была безобразной. Однако это не помешало ей забеременеть неизвестно от кого и.… И родить меня, конечно, эта история спорна, ведь она могла быть и просто беднячкой, которую выгнали на улицу злые хозяева. Куда в таком случае могла прийти несчастная вдова, кроме как к порогу Божьего Дома? «Как может столь маленькое дитя так спокойно и осмысленно рассуждать о таких вещах? Как может в мире существовать нечто подобное, почему, ну почему, дети должны расти в этих стенах, по какой причине им внушают, что они платят за грехи, которых не совершали? Дети ведь невинные творения Господа, они еще не сделали ничего того, что могло бы их обратить в грешников». — Как тебя зовут? Мне кажется, что я тебя знаю, наверное, это ты приходила в мои сны… Ты звала меня и говорила, что очень скоро мы встретимся вновь, только вот как мы можем увидеться снова, если раньше никогда не встречались? Грейнджер непонимающе посмотрела на мальчика, откуда он может ее знать? О каких снах он говорит? Верно, этот малыш просто обознался, если бы она жила здесь с самого рождения, то и сама была бы странной, как только он смог здесь выжить? — Я… Я Гермиона, — спокойно произносит девушка, протягивая руку. — Том, Том Марволо Реддл, — отвечает маленький волшебник, касаясь ладони девушки, а затем лукаво улыбаясь. Всё вокруг начало исчезать, рассыпаться в пыль, обращаться в темный вихрь, уносящий сначала серые стены, потом старые кровати, поставленные в ряд, а затем ее саму и того странного ребенка… «Том, Том Марволо Реддл» — вновь и вновь произносил тот самый голос, голос того мальчика, что довелось ей увидеть, голос того ребенка, чье прошлое не менее пугающее, чем настоящее и будущее. «Ты ли тот самый ребенок с океаном печали в глазах? Ты ли тот потерянный малыш, что каждую ночь перед сном молил Бога о семье и доме? Было ли тебе, Том, хоть на миг знакомо понятие «детство», как быстро тебе пришлось повзрослеть, отбросить пустые надежды, потерять веру? И… Сколько раз ты падал, прежде чем осознать, что путь света и добра не для тебя! Ты дитя, рожденное во тьме, мальчик-который-умер, умер внутри, но продолжает жить снаружи. Как часто ты мечтал? И как часто осознавал весь контраст между твоей темной жизнью и светлыми мыслями… Тьма не поглощала тебя, Том, это ты поглотил тьму, впитал ее в каждую клеточку своего тела, вдохнул ее, как вдыхает воздух только рожденный младенец. Когда-то ты стремился к свету, как Икар к солнцу, но что теперь? Свет ли опалил твои крылья пламенем, или же его отсутствие и недосягаемость заморозили твое сердце, так и не позволив достигнуть счастья?»***
Резкая боль в правой руке, низкий мужской голос, глаза… Синие-синие, как небо? «Что, что со мной произошло… Том? Это ты?» — И как часто? Как часто ты вытворяла нечто подобное, Гермиона? Вторгалась в мой разум, в мои сны.… Как часто ты делала подобное?! — воскликнул молодой человек. Боль в правой руке усилилась, еще бы! Это он, он — причина ее страданий, стальной хваткой сжимал запястье, даже не думая, что может оставить на белой коже темные отметины. Что это так жжет внутри? На глаза навернулись слезы, во рту привкус горечи, или это вкус жизни? Вот она — свобода. Свобода, которую так отчаянно желала Гермиона, свобода, которую хотел Том. Они такие разные… Разные жизни, разные цели, но разве можно винить кого-то из них за то, что они такие, какие есть? Их понятия свободы имеют разный смысл, их мечты основаны на разных бедах, на разной боли… Только от чего, из-за чего она пытается понять его? От чего её свет так нуждается в его тьме? От чего даже сейчас, когда он продолжает делать больно, Гермиона старается найти оправдания его действиям? Почему? — Впервые… — отвечает девушка, пытаясь полной грудью вдохнуть воздух. Его близость, его присутствие — это не правильно. Том не достоин прикасаться к ней, только не после того, что было, только не после того, как он едва не убил ее из-за своих амбиций. Что за обряд? Зачем он вообще был нужен? Как только этот мальчишка посмел что-то требовать от нее после того, что натворил? Гнев, её охватывал гнев. Впервые за всё свое существование Грейнджер кого-то так ненавидела. Сейчас Темный Лорд куда более ужасающий, чем был раньше, лучше бы он был безобразен… Лучше бы его образ был омерзителен, нежели настолько обворожителен, настолько человечен… Как жаль, что внешность не способна отражать душу! Резко поднявшись с постели, волшебница с той же силой схватила Тома за руку и заглянула в синее пламя его глаз. Нет — она не слабачка, она вполне может противостоять этому психу, настроение которого меняется по щелчку пальцев. — Пару дней назад к груди прижимал, в любви был готов клясться, что же теперь? В чем ты меня винишь, Том? Что пытаешься доказать? Какие сны? Не уж то думаешь, что я владею легилименцией? — Ты проникла в мой сон, Гермиона, не пытайся меня обмануть! Да и о какой любви сейчас смеешь говорить? Ты — просто увлечение, прихоть, которая скоро забудется! Противостояние двух характеров, злость и отчаяние во взглядах. Последнее, что слетело с уст Реддла, едва не уничтожило Грейнджер, нет, она не в силах терпеть подобное. Кто она для него? Игрушка, прихоть, вещь? Быстрый и уверенный взмах руки, женская ладонь отпечаталась не на щеке, а в душе. — Так забудь! Попробуй забыть! Забудь и не приближайся ко мне, просто исчезни из моей жизни, стань прежним ненавистным мне идиотом, который постоянно хочет убить моих друзей! Верни всё назад, сделай как раньше, отмотай время! Лед, пронизывающий насквозь. Во взгляде ничего, кроме ненависти, которую они взаимно дарят друг другу. Том делает уверенный шаг навстречу, а затем неожиданно притягивает девушку к себе за талию и касается губами ее губ. Касание? Нет — то не касание, а жадность. Жадность, с которой пытается вдохнуть воздуха тонущий человек. Ее губы как воздух, кислород, в котором он так сильно нуждается, она — не просто увлечение. Всё, что он сказал — это ложь, обман. Сопротивление, но ему ли сейчас сопротивляется Гермиона? Пытается вырваться из объятий, отстраниться, нет — то гордость, что сильнее других чувств. Она не может его любить — значит, будет ненавидеть, значит, будет мстить за боль, что он причиняет своими действиями и словами. — Именно так проявляется твой интерес? Ты ненормальный, Том! Можешь говорить что угодно, но ты настоящий психопат! Я ненавижу тебя, слышишь? Я чертовски тебя ненавижу! Запомни мое имя, я и есть твое возмездие. Эта любовь — твое проклятье! Великий наследника Слизерина, которого отвергла одна из «квартета», славная история неразделенной любви, не правда ли? Птичка таки вырвалась из жарких объятий хищника, она и есть та которую, не признаваясь даже самому себе, желал больше власти. Она — его слабость, настоящее сумасшествие. Вот и поворот судьбы, о котором говорил Теодор, вот плен, настоящая клетка. Эти чувства! Нет-нет, он не любит ее, он способен лишь причинять боль, Гермиона ничего не значит для него! «Гермиона для меня ничего не значит, Гермиона ничего не значит, абсолютно ни-че-го!» Он докажет это, докажет поступками, а не словами! Если страдания — это то, что хочет подарить ему волшебница, то Реддл готов ответить взаимностью. Шаг вперед, Том не приемлет неповиновения. Эта девушка считает его монстром? Она права, у него нет ничего кроме желаний и способов их достижения, она будет рядом с ним, если не сердцем и душой, то телом, которым Реддл готов овладеть. Волшебник хватает слизеринку за руку, а затем толкает на кровать. Гермиона шокировано смотрит на Тома, да — она не ожидала такого развития событий, хотя понимает, что он куда ненормальней, чем кажется. Ухмылка — как привычный элемент образа, эта гадкая ухмылка, разгневанный взгляд. Сейчас Грейнджер и пошевелиться не может, она обездвижена, его руки прижали ее запястья к кровати, но оно и не нужно. От переизбытка эмоций девушка себя не помнила, она не то, что сопротивляться, она и слова проронить не могла. Между ними словно молнии, между ними напряжение выше двести двадцать вольт, она как ягненок, готовый смотреть в глаза змею, что вот-вот ее уничтожит. Страх, интерес, злость, отвращение к себе, ненависть… Он всегда добивается того, чего хочет, Том Реддл готов в огонь броситься, но достигнуть того, чего желает. И сейчас она единственная, кто может дать ему отпор! Нет, волшебница не хочет этого, не хочет, чтобы он ласкал ее тело, не хочет, чтобы его губы покрывали шею нежными поцелуями. Гермиона не будет смотреть в его глаза, не будет ловить ртом воздух и приглушенно стонать, когда его пальцы так нагло и бесцеремонно залезут к ней в трусики и будут массировать клитор. — Что… Что ты делаешь, прекрати это! — воскликнула девушка, отталкивая от себя парня, он как наваждение, будто… Будто взял под контроль разум, внушил расположение, заставил ее прогнуться под натиском своей воли, прогнуться во всех смыслах этого слова, так как настойчивые пальцы вновь начали ласкать самую чувствительную зону женского тела. Том одной ладонью удерживал руки волшебницы над головой, а другой доводил ее до предела, заставляя Гермиону извиваться под ним. — Это не мои эмоции, вылези из моей головы! Не смей управлять мной, я не хочу этого! Ты мне противен! — злым тоном попыталась произнести Грейнджер, прикрывая глаза, однако спокойно сказать, не получилось, скорее простонать, простонать прямо в губы уже заведенному юноше. — Ты будешь делать всё, что я скажу, и не посмеешь мне сопротивляться, иначе я сделаю тебе очень больно… — страстным голосом прошептал слизеринец, сжимая тонкую шею девушки. — Я не прощу тебе этого, — хрипит Миона, уничтожая Тома взглядом, заставляя его еще сильнее усомниться в том, что у него есть шанс изменить это, остановиться. Нет — он не изменится, в этих глазах цвета горячего шоколада Реддл уже давно утонул, утонул подобно тому, как тонут наивные моряки, в омутах океана, следуя за пением сирен. — Я знаю, — усмехаясь, молвит волшебник, — Не прощай… Серая футболка летит на пол, застежка на лифчике расстегивается, обнажая белую как молоко грудь с уже затвердевшими от возбуждения сосками. Медленно юноша проводит подушечками пальцев вокруг правого соска, после чего наклоняется, дабы коснуться его губами, втянуть в рот и слегка прикусить. Дабы не тешить самолюбие Тома своими стонами, Грейнджер плотно сомкнула губы и отвернулась, нет, определенно сейчас она не может смотреть в его глаза. Стыдно ли ей? Да, до безумия стыдно!Прекратить это все.
Им нужно остановиться сейчас, дабы не наделать ошибок. Как они смогут спокойно находиться рядом друг с другом после того, что между ними было? Как смогут выносить взаимное присутствие? Но.… Разве раньше их отношения были мирны и безбрежны? Нет! Никогда, эта страсть всегда была между ними, эту дрожь она испытывала и раньше, этот вихрь в душе, комок в горле. «Только хуже, ты делаешь еще хуже! Ты и раньше был ужасен, но кто знал, что твое бессердечие не имеет границ?» «Просто наслаждайся, прекрати думать, мысли — много мыслей, они мешают… Но зато воспоминания тебе удается скрывать легко, настолько оберегаешь их, что я не могу проникнуть слишком далеко, пытаешься утаить от меня нечто важное… Но сможешь ли?» Том коснулся щеки Грейнджер, дабы она не отводила взора, дабы не разрывала зрительного контакта. Гермиона в ужасе оттолкнула парня, что это? Он читает ее мысли? Между ними ментальная связь? Но разве подобное было раньше? Это вообще возможно? Что за бред? «Обряд… Верно, всё из-за него, но что это был за обряд, чего хотел добиться Реддл? Эта связь — побочное явление или нечто намеренное?» В голове просто не укладывалось, как Том мог так сильно рисковать, дабы соединить себя с однокурсницей, которая терпеть его не может, конечно же, ерунда! Он хотел нечто иного, а получилось — связь с девушкой, которая убить его готова. Впрочем, он сам едва не лишил ее жизни, она все еще помнила «Круцио», слетевшее с уст, казалось, растерянного Реддла. Нет, она не видела его лица в тот момент, но была готова поклясться, что он не был уверен в своем действии, что пожалел о том, что вообще всё это затеял. «Что для тебя важнее: чувства или амбиции? Когда наступит конец твоему высокомерию? Когда ты осознаешь, что любовь — это не то, что можно получить силой». Губы Тома настойчиво целуют Грейнджер, руки пытаются полностью стянуть платье с ее тела. Сейчас он — раненный зверь, он не хочет ее слышать, не хочет знать ее мыслей. «Прекрати! Замолчи, замолчи, замолчи! Да — я иного хотел, но что теперь сделаешь? Мы связаны ментально, а это для тебя куда противней физического контакта, верно? Сейчас мы просто завершим то, что начали, закончим эти прелюдии. Ты можешь кричать о своей ненависти, можешь осуждать меня, считать мерзавцем, злодеем… Знаю, что всегда буду для тебя антигероем, тем плохим парнем что одержим такой хорошей тобой, поэтому какая разница? Чтобы я не сделал все равно не достоин твоего внимания, впрочем оно для меня не уже имеет значения. Уверен, что моя к тебе симпатия не более чем страсть, которая пройдет сразу же как только мы переспим». Бежевая сорочка разорвана, хорошо, что она была не единственной одеждой из того, что Гермионе тайно передала вместе с лекарствами профессор Мракс. «Интересно, насколько хорошо Реддл знает свои корни? Ему уже известно, что его мать была сквибом, а не маглой? Убил ли он дядю и отца? Изобрел ли крестражи? Смерть Миртл произошла? Тайная комната, Василиск…» — именно эти мысли были недоступны Тому, так как несмотря даже на свои нулевые способности к легилименции девушка была совсем не плоха в блокировке доступа к своему сознанию — окклюменции. Юница не могла перестать думать, просто думать о чем угодно, но не о том, что происходит с нею сейчас. Том склоняется над шеей девушки и, медленно поднимаясь дорожкой поцелуев выше, кусает ее за мочку уха. Судорожный всхлип срывается с уст Грейнджер, волшебник хватает Гермиону за запястье и прикладывает ее ладонь к своему члену, от чего щеки слизеринки наливаются краской. — Хочешь пососать его? — произносит молодой человек, внимательно следя за реакцией девушки. У Грейнджер перехватило дыхание, страх и сильное смущение читалось в темных глазах волшебницы. Резко одернув ладонь, шатенка упирается руками в грудь юноши. — Ты больной? Уйди от меня! Смешок слетает с губ Реддла, тихий и беззаботный смешок, постепенно превращающийся в громкий злорадный смех. Как же он ненавидит всё это — себя, весь этот мир, эти дьявольские предрассудки, свое стремление к свету и вечный тупик, вечный холод. Ему нужна любовь, нужен тот, кто сможет сказать — «Все хорошо, я с тобой», однако от чего так противно? От осознания своей слабости и никчемности? Или от того, что несмотря на все его старания быть неуязвимым, он всё еще остается человеком, человеком с потребностями, потребностями любить и быть любимым, с желаниями плотских утех, с уязвимыми чувствами и эмоциями. Он так слаб… Он, безумно слаб, но ничего не может с этим поделать! Эта девушка — та, что спасла ему жизнь когда-то. Та, что стала наваждением, сначала — жарким интересом, а затем — причиной проклятого чувства, совершенно ненужного блядского чувства — любви. До Грейнджер у Тома уже был свой небольшой список похождений: две слизеринки, с которыми если что-то и было, то только случайно, ну и Макензи Селвин. Макензи — прекрасная староста Гриффиндора, отношения с которой были огромной тайной, ведь официально девушка уже была обручена с Альфардом Блэком. Селвин была с Томом из-за того, что считала его привлекательным, а Тома забавляла экстремальность этих отношений и секс, ведь что-что, а страсти между ними было достаточно. Эта девушка ныне является почитательницей идей Реддла о превосходстве чистокровных волшебников, однако пылким вечерам однозначно пришел конец, ведь Альфард не дурак, да и стены Хогвартса — не лучшее место для сокрытия тайн. — Ты, правда, думаешь, что я могу просто взять и уйти, Гермиона? Брюнет крайне убедительно посмотрел Грейнджер в глаза, а затем надавил правой рукой на ее плечо, дабы та села на постель. Действие получилось резким, от чего девушка попросту свалилась. — Помнишь, я говорил тебе, что ты должна меня во всем слушать? Так вот, я не шутил, дорогая… — прошипел Том, схватив волшебницу за волосы и заставив повернуть голову в свою сторону. — Думаешь, я не в силах сделать тебе больно? Думаешь, что чувства к тебе способны сделать меня наивным и добрым болваном типа твоего кузена Поттера? Я не такой, как твои друзья, и никогда не стану похожим на них, Гермиона! Воздух вновь рассекает взмах руки, горячая, жгучая боль, след новой пощечины отпечатывается на щеке Реддла, и это только раззадоривает, только придает азарта, заводит юношу еще сильнее. Он не тот, кто украдкой будет красть поцелуи, мило краснея, не тот, что будет слать романтические записки и дарить букеты роз. Том — не сказочный принц, но и не стеснительный ботан-неудачник, его психика нестабильна, слова остры, а идеи гениальны, он воплощение хаоса и гениальности… Да — идеален снаружи, однако сломлен внутри. Реддл неожиданно обнимает волшебницу, не дает и шанс освободиться, руки Тома ласкают нежную кожу, губы увлекают в пылкое противостояние. Подавляя в себе накатившую волну сладкой истомы, Гермиона почувствовала, что нечто твердое упирается ей в бедро. Дрожь и гнев вновь овладевают Грейнджер, но едва слизеринка успевает как-либо воспротивиться, юноша уже ловко разводит ее ноги, а затем медленно вводит свой член во влагалище. Резкая боль — это не то, что испытала Гермиона, да, было немного неприятно, однако это не то, о чем говорили ее однокурсницы, не до темноты в глазах и кома в горле. Зрительный контакт был неразрывен, синие, словно океаны глаза неотрывно смотрели в теплые карие, в тело ли проник сейчас Том или в ее душу? Всё дело в глазах, даже не в нежных прикосновениях, страстном шепоте на ушко, сбивчивом дыхании или волне удовольствия, что накрывала тело, заставляла растворяться и утопать в его сильных руках. Нет, обиды никуда не делись, Гермиона не из тех, кто простит Реддла так просто. Она не его фанатичная последовательница, не милая возлюбленная и даже не подруга! Для чего сейчас они совместно прыгнули в это пламя страсти и порока? Для чего Том заставил почувствовать Грейнджер стыд и поверить в его чувства, веру в то, что все может сложиться иначе, веру в то… Нет! Они никогда не будут вместе. Это просто секс, ее первый секс… Но кто сказал, что первый раз должен быть с суженным? Кто сказал, что нельзя испытывать влечение к своему врагу? Кто сказал, что это не первая и не последняя их слабость?