***
Свет луны отражался в окнах старинного огромного дома. Готический стиль, пугающие гаргульи и отталкивающие темные ангелы. Образы, леденящие душу, тени прошлого. Сколько поколений успел повидать этот дом с изумрудной крышей, сколько криков отчаяния слышали его стены, сколько слез здесь было пролито. Время всё унесло, время похоронило чувства, похоронило боль, похоронило людей. Ничего не осталось от прошлого, ничего, кроме щемящей сердце пустоты, тишины, ветра и алкоголя. Всё, что было, всё, что должно было быть — совершенно всё, как неизгладимый шрам, отпечаталось внутри этого дома, бегало по лестницам, топало ногами, плакало, сводило с ума. Каждый раз Юлиану не хватало терпения, каждый раз не хватало сил принять это, не хватало духу смотреть. Смотреть им в глаза, смотреть в глаза всем тем призракам, что спокойно блуждали по комнатам. И р и н а Сколько смысла в этом имени, сколько его собственного досмысла. В ней ведь и была его жизнь. В ней была его душа, его сердце. Что же сейчас? Сейчас пустота в груди. Сейчас там ничего нет. В Юлиане нет ничего, кроме огневиски и воспоминаний. Воспоминаний, отравляющих и разрушающих его по кусочкам, так ведь недалеко и до шизофрении. Она снова рыдает, снова плачет в соседней комнате, снова просит отпустить ее душу. Дать ей свободу, но разве Долохов в силах это сделать? Разве в силах проститься с ней? Даже если умрет — будет любить ее, даже если выпьет все запасы эля, не сможет забыть. Ирина — его прекрасная невеста, его проклятие, его наказание. Ирина, чей призрак до сих пор бродит в заколоченной части дома, пытаясь найти выход. Когда-то она была жива, когда-то была сделана из плоти и крови. Ее щеки были румяны, кожа бела, волосы черны, а глаза чище вод Байкала. Эта девушка могла лишь улыбкой растопить лед, взглядом покорить самую черствую и жестокую душу. Она была его предназначением, его нареченной. Только кто знал, что он не был ее отрадой? Не был ее единственным, не был желанным? Если бы Юлиан только мог всё изменить, если бы вовремя всё понял. Если бы остановил ее, если бы не позволил умереть… Слезами омыта комната в левом крыле дома, в той половине, куда доступ навеки закрыт. Не один год прошел… Не один. Нет больше Сергея и Александры Долоховых, некогда живших здесь, они канули в лету, как и их дочь. Как и Ирина. Апрель 1923 года был знаменателен тем, что Юлиан и его старшая сестра Анна впервые встретились с троюродным братом их исчезнувшего отца — Сергеем. Он прибыл в дом их бабки, напомнив о долге, о неизвестной клятве. Да, бабуля Надежда когда-то задолжала своему роду. Известные братья Долоховы, Григорий и Иван, были настолько близки и неразлучны, что дали магическую клятву на крови, связать своих внуков, Сергея и Елену, брачными узами. Надежда — мать Елены, не позволила этому осуществиться, разрушив помолвку и переложив это обязательство на следующее поколение. Так как у Сергея была единственная дочь, а у Надежды единственный внук, было нетрудно догадаться, кто должен был исполнить долг предков. На сей раз увильнуть не получилось бы, да и не хотелось, Надежда дала добро. Юлиану было только шестнадцать, и вера в благородство, силу Грин-де-Вальда и в возможность изменить мир были для юноши первостепенным, ему и роли не играл какой-то брак. Ох, как же он был молод и глуп, как наивен. Масло в огонь подлил внезапный факт того, что Сергей был одного с ним поля ягодой. Да, они имели одинаковые политические взгляды, оба были сторонниками Геллерта Грин-де-Вальда. Легко догадаться, что тесть и зять сразу же нашли общие интересы. Сергей был рад тому, что его фамилия не будет прервана, в Юлиане он видел сына, о котором мечтал. Юлиан же был доволен тем, что его жена будет чистокровной волшебницей, и у него появилась поддержка, ведь теперь они с сестрой были не одни, их дядя и тетя тоже шли под знамением Даров Смерти. Ей было четырнадцать, когда он впервые ее увидел, всего на два года младше, юна, свежа, воспитана, изящна. Сказать, чтобы он сразу влюбился — это ничего не сказать. Она вошла в его сердце без стука и возможности быть отверженной. Совершенно не похожа на тех девушек, которых знал Долохов. Сильна духом и женственна одновременно, умна и свободолюбива, добра и талантлива. О, как она была восхитительна в белом хлопковом платье, сидящая за фортепиано, поспешно перебирающая клавиши и что-то тихо напевающая себе под нос. Ирина Сергеевна, как снег на голову, как что-то необъяснимое, как сказка, которой не суждено было сбыться, его мучительная и печальная сказка. Сразу же после заключения помолвки Юлиан уехал обратно, чтобы завершить свое обучение в Дурмстранге. Волшебник часто переписывался с девушкой, каждые каникулы юноша приезжал к родственникам, якобы под предлогом обсудить последние задания Грин-де-Вальда, но на самом же деле хотел видеть свою очаровательную невесту чаще. «Дорогая Анна, с каждым днем, проведенным в этом доме, понимаю, что больше и больше становлюсь зависимым. Когда-то я не мог понять тебя и твою одержимость тем норвежцем, поддерживал умозаключения нашей бабушки… Каким же я был самонадеянным глупцом… Сестра, прости меня. Я лишь сейчас понял, что любовь — это не то, что ты ждешь согласно расписанию, опираясь на время. Любовь — это то, что приходит, внезапно переворачивая всё с ног на голову, меняя не только тебя, но и твою жизнь», — писал Юлиан сестре в 1926 году перед тем, как на полтора года расстаться с невестой. Юноше предстояли выпускные экзамены, после которых он, наконец, смог бы жениться на возлюбленной. Ирина Долохова, какой же она была на самом деле? Кого любила? Почему даже после своей смерти не смогла найти покой? О ее красоте слагали легенды, ее жизнь навек стала примером всем волшебникам и маглам. Увы, не самым лучшем примером. Эта нимфа сошла с праведного пути всего за месяц до встречи с Юлианом. Возможно… Встретила бы она своего жениха чуть раньше, до Эдвина Клиффорда, до того, как навеки отдала свое сердце другому, может быть тогда бы смогла стать женой Долохова. Их роман стал всепоглощающим, затмевающим разум наваждением. Волшебница и католик — абсурд современности. Ведьма и родовитый аристократ. Эдвин и Ирина, почему сочетание их имен уже звучит как союз крайностей? От того и горячо стремящихся друг к другу крайностей, ведь, как известно, всё противоположное рано или поздно притягивается. Англичане недаром твердили, что с Долоховыми лучше не связываться, на то были свои причины. Дело даже не столько в их таинственном доме, расположенном в самом темном лесе… Дело в том, что они были скрытны и высокомерны, умны и властны, если кратко — очень опасны. Их постоянно приглашали на различные торжества, однако крайне редко это семейство совершало визит в чей-либо дом. Долоховы изредка посещали подобные мероприятия, были вынуждены, чтобы сохранить право жить в Англии и отвести подозрения, ведь их род имел знатное происхождение не только в магическом мире. Бал в доме Мэриана Сеймура. Вновь приглашено всё русское семейство, о котором ходило немало слухов. Да, сегодня случится тот самый редкий день, когда Мэриан знатно опешит, узнав, что среди гостей окажутся и самые ценные — Долоховы. К слову, среди английской аристократии считалось настоящим знамением появление Долоховых в доме. Многие даже устраивали соревнования, гордо отмечая, что у них в гостях побывали даже «те самые русские». Для Ирины то был первый выход в свет, потому и так волнительно, так беспокойно девушка оглядывалась по сторонам. Да, Ири, как называли волшебницу близкие, была смущена. Отец сначала настрого запретил принимать приглашения на танец, а затем, посчитав, что это будет выглядеть странно, позволил, но «не более трех раз». Вновь и вновь отвергая кавалеров, Долохова лишь усиливала всеобщий интерес, еще бы! Иностранка, единственный ребенок, благородна, богата. Ее красотой были одурманены, ее настойчивостью были сражены. Приняв лишь одно приглашение, самого высокопоставленного аристократа, члена королевской семьи — Ирина оттанцевала и наконец-то смогла покинуть душные комнаты, чтобы подышать свежим воздухом. Не то чтобы танец с пятиюродным братом короля был для нее настолько волнующим, нет, просто девушку пугало внимание, магловское внимание если точней. Люди казались Ири очень странными, необычными и лживыми созданиями, совсем в точности как о них говорили родители. И вот та самая картина маслом: невинная дева, гуляющая в садах, балующаяся трансфигурацией — и молодой граф Эдвин Клиффорд, только приехавший на бал своего кузена Мэриана. Она просто хотела обратить розу в азалию, ничего кроме этой обыкновенной шалости, свойственной четырнадцатилетним волшебницам, однако в итоге обратила не розу, а свое будущее, не в азалию, а в прах. Юная колдунья навек забрала сердце Клиффорда, ему не помешал даже тот факт, что через неделю в этом самом поместье должна состояться его же свадьба. Долохова была безумной лгуньей, неизвестно как, но она смогла хранить от родных тайну этой любви на протяжение трех лет. Ирина лелеяла в сердце мечту сбежать, сбежать от отца и матери, которые никогда бы не позволили ей быть с Эдвином. Она действительно хотела быть с маглом, женатым маглом, чья семья была всецело предана Богу и не приемлила никакого колдовства. Однажды волшебница едва не была заподозрена дядюшкой, родным братом отца — Иваном. В итоге узнал не он, а его сын, кузен Ири — Евгений. Брат был взбешен, но он не стал раскрывать волшебницу родным, он сделал нечто более ужасающее — рассказал всё Монике Клиффорд, жене Эдвина. С того момент всё и пошло по наклонной. Моника была готова собственными руками уничтожить Ирину. Она сначала пыталась опозорить ее в высшем обществе, а затем, узнав о том, что любовница мужа беременна — едва не утопила девчонку, а затем заставила выпить яду, угрожая тем, что иначе расскажет всё ее семье. Это отравление произошло за год до свадьбы, собственно тогда семьи и разоблачили порочный роман. Сколько было криков, какой скандал! Тот инцидент не был вынесен в свет, еще бы, кто бы осмелился позорить семью? Ссору не выносили на обсуждение, все решили это сразу же. Молодым запретили видеться под страхом смерти. Ирине и Эдвину официально было запрещено находиться рядом, иначе оба лишались всех титулов и наследства семьи. Ири уже отдельно дополнительно пообещали, что убьют магла, если та посмеет снова крутиться возле него. Влюбленные боролись, как могли, семь месяцев разлуки казались вечностью, оба пытались выбрать праведность, но, в конце концов, вновь пали. На этот раз всё было крайне серьезно, редкие встречи по существу, Эдвин и Ирина собирались бежать, но перед этим накопить достаточно денег. В знаменательный день, когда Юлиан, закончив Дурмстранг, только приехал в Англию — Ирина и Клиффорд планировали бежать. План провалился, Моника не позволила Эдвину покинуть дом. Ситуация набирала обороты, оставалось три дня до свадьбы Ирины и Юлиана. Медлить было нельзя, с помощью совы удалось договориться, что побег должен состояться в ночь перед свадьбой. Думали ли они о ком-то? Жалели ли? Сочувствовали ли тем, кто был в них влюблен? Определенно, нет. По иронии судьбы волшебница была вновь беременна, второй месяц — всё, чего хотела девушка — это дать жизнь этому ребенку. Ирина Сергеевна считала, что они с Эдвином действительно заслуживают счастья, заслуживают, как и другие любящие друг друга люди. Малыш в чреве девятнадцатилетней Долоховой был доказательством того, что их любовь не угасла, она стала лишь сильней. Они, несомненно, сбегут, уедут так далеко, как смогут, их никто и никогда не найдет. Ири родит Эдвину сына, они будут вместе навеки. Красивые мечты, напрасные страдания, испорченные судьбы. Ирина была поймана отцом, а через несколько часов девушка узнала о смерти любимого. Всю ночь комнату Долоховой караулили кузены, однако то было тщетно, уже утром молодую невесту обнаружили в праздничном свадебном платье с перерезанными запястьями и флакончиком яда возле кровати. Так свадьба превратилась в похороны, а жених в несостоявшегося вдовца. Так ушла из жизни та, что была всем для Юлиана. Прижимая к себе окровавленное хрупкое тело невесты, парень дал клятву, что никогда не будет любить никого так сильно, как ее. Сам того не зная, Долохов привязал возлюбленную к дому. Ее душа, не знавшая покоя при жизни проклятьями Моники, не могла познать его и после смерти. О нет, конечно, дело не только в проклятье. Всё та же магическая клятва прадедов не была исполнена, а проклятья шли лишь бонусом. Огромнейшее же значение оказали чувства Юлиана, его нежелание расставаться, он не мог отпустить девушку. Увы, Ирина не сможет найти покоя до тех пор, пока волшебник ее не разлюбит, то кара предков, однако от того Долохову не легче. Разве должен он тому радоваться? Ведь его любовь была настолько сильна, что ради любимой, ради ее счастья он бы позволил ей уйти. То следствие невыполненного долга, завещанного предками, или неверного пути, но почти через год следом за Ири ушли и ее родители. Только тогда фанатизм Юлиана сменился необходимостью. Долохов, наконец, смог разглядеть окружение Грин-де-Вальда полностью, смог понять, во что ввязался. Ведь расправу над Сергеем устроили его же соратники. За право быть ближе к своему предводителю маги оклеветали Сергея, а затем убили его. Александра Долохова погибла, защищая мужа. В итоге Юлиану пришлось находить способы для выживания, формально находиться в рядах Геллерта, а на деле играть в игру, ценой которой была его жизнь. Смерть Анны стала последней каплей. Мир уже никогда не будет для мужчины прежним. Его сестра, его кровь, его самый близкий человек — Анна… Она была нужна Грин-де-Вальду только из-за своего редкого дара, только из-за того, что была предсказательницей и могла наперед видеть любой расклад. Долохова вышла замуж за самого близкого Геллерту человека. Треклятый норвежец, погубивший его сестренку, чертов Асмандр Оттр, бывший однокурсник Грин-де-Вальда. По иронии судьбы Асмандр умер раньше Анны, верно, Бог есть, и он видит наши деяния. Как бы Оттр не клялся в том, что был влюблен, это никогда не отменит того, что именно он раскрыл ее дар Грин-де-Вальду, что, несомненно, приблизило ее к волшебнику и в тот же момент подвергло опасности. Как и с Сергеем, с сестрой Юлиана произошло нечто ужасное. Поговаривают, что Винда Розье приревновала Анну, а затем, выждав нужный момент, убила. Разумеется, подобное не было одобрено Геллертом, ведь кто бы хотел потерять столь талантливую ведьму? Грин-де-Вальд же был помешан на том, чтобы окружить себя волшебниками с особыми дарами. Верно, у той же Винды был какой-то дар… Знай бы его Юлиан, то несомненно бы нашел слабое место этой стервы. Много раз Долохов представлял, как убивает эту суку. Каждый раз способ был разный: выстрел в голову, Авада Кедавра, даже сожжение на костре. Когда-нибудь Юлиан, несомненно, осуществит свои мечты, а пока ради благополучия племянников ему придется залечь на дно. Притворяться и дальше безрассудным алкоголиком, который днями и ночами страдает и абсолютно не понимает, что происходит. Да, все те сволочи, что были причастны к уничтожению его семьи, поплатятся, они и понятия не имеют, с кем связались. Антонин и Анастейра так похожи на него и Анну, однако волшебник никогда не позволит им пережить всё то, что пережила их мать, всё то, что пережил он сам. Они — это всё, что осталось у Юлиана от слова «семья». У них будет другая жизнь, они будут счастливы. Правосудие восторжествует, даже если это будет стоить Долохову жизни.***
Знаете, какого это — стоять на краю пропасти и осознавать, что иного пути нет? Знаете, какого понимать, что тот, кто стал твоей вселенной, не имеет право ею быть? Осознавать, что всё, что было между вами, было пороком, грехом, мерзостью… Теряться в его глазах, пытаясь найти ответы, пытаясь понять, а стоило ли? Кто виновен? Кто из них виноват?! И почему всё должно завершиться именно так, именно на краю пропасти… Томас и Гермиона были детьми, не знающими любви, чистоты и искренности, детьми, выросшими с болью в сердце, обреченными, несчастными и от того так желающими тепла, так жаждущими ласки. Вся их жизнь, словно сплошное соревнование. Том, как же он ненавидел отца, как ненавидел за то, что тот заставлял его мать плакать, за то, что не желал его, не был ему настоящим родителем, скорее хладнокровным отчимом. От того и безумная оправданная тяга к деду и непосредственное влияние Салазара на внука. Только дедушка заботился о Томе, только он был с ним в трудные минуты, ни вечно страдающая мать, ни постоянно куда-то пропадающий Расмус Слизерин. Томас рос идеальным ребенком, он, подобно Салазару Слизерину, был хитер, галантен и амбициозен, даже слишком амбициозен, от того и обожающий соперничество, вернее обожающий показывать свое превосходство. Слизерин-младший мог обыграть любого, обхитрить, обойти и вырваться в лидирующие позиции. Кхм, почти любого, если точней… Полукровка Гермиона Макальпин, тридесятая родственница юноши, неизвестно по какой линии и в каком колении. Нет, Томасу не было важно, троюродная ему сестра-чертовка или семиюродная, Макальпин просто была выскочкой, дикой заучкой, невыносимой, по-настоящему невыносимой. Они родились в один день, поступили на один и тот же факультет, вместе делили первенство. Наверное, от того парень и бесился, ведь он и какая-то полукровка были так похожи. Нет, они были до безумия похожи! Начиная с внешности, заканчивая привычками и характером. Ох, на первом курсе многие были уверены, что они брат и сестра, даже тогда, когда слышали его фамилию. Казалось, родословная основателей Хогвартса должна быть известна каждому его ученику, но от чего-то вновь и вновь летели вопросы: «Вы брат и сестра? Вы двойняшки?» Том впадал в ярость, он не мог вынести своей схожести с Макальпин, не мог вынести и того, что его так сильно к ней тянет. Будто они действительно близнецы, будто едины, будто в мире не было никого роднее ее. Эта связь пугала. Юноша ненавидел себя за подобную слабость, за мысли… За то, что когда смотрел на нее, отчаянно желал прикоснуться, обнять, защитить. Но разве мог наследник Слизерина позволить себе подобное? От того и боролся, боролся до конца, как мог. Боролся больше с собою, чем с ней, ведь каждый раз, пытаясь причинить Гермионе вред, он мучился сам — ее боль была им ощущаема так же, как своя собственная. Наверное, всё было бы терпимо, если бы не «приятные» последствия связи, которые стали сильнее. Примерно с конца пятого курса началась настоящая мука, полукровка являлась ему во снах почти каждую ночь, дошло до того, что некоторые из этих снов были вовсе не снами. Да, на шестом курсе Томас начал осознавать, что он иногда проникает в сновидения волшебницы, и она делает тоже самое. Волей-неволей им пришлось усмирить собственную гордость и наконец-то нормально поговорить. Было ли то их ошибкой, или необходимостью, но под покровом ночи, в подсобном помещении кабинета зельеварения, вне поля зрения чужих глаз Том и Миона смогли признаться друг другу в том, во что сами не до конца верили. Да, они были связаны, они были едины. То была не игра воображения, а настоящая и неразрывная связь, будоражащая душу. Это было их падение, эти двое в тот день поддались не только эмоциям, они стали пленниками собственной неугасающей страсти, сплелись сердцами и телами, душами и проклятьем. Тем самым проклятьем, на которое были обречены во всех воплощениях. Да, они действительно были двойняшками, теми самыми двойняшками, детьми Фридесвайд, благодаря силе которых она и смогла перевернуть устрой магического мира. Как и суждено, как и велено небесами, они не познают покой. Эти двое жестоко обожглись, решив быть вместе. Смерть — единственное, что могло их ждать, а она и ждала. Зазывала в свои объятия, дабы в новом мире и в новом воплощении более изощреннее принудить их к встрече с собой. Видит Мерлин, они боролись, как могли, даже смогли даровать жизнь новому человеку. Два раза они теряли детей, только после магического вмешательства Гермиона смогла выносить и родить здоровое дитя. Том и Миона, как настоящие глупцы, считали, что семья не сможет найти их, думали, что побег изменит их жизни. Однако, правда в том, что их уже ничего не изменит. Как бы далеко они не были от дома, ничего не изменит того факта, что сама природа, сама судьба, пространство и время — все против того, чтобы они были вместе. Родные таки сумели их найти, сумели отыскать и казнить словами. Правда порою бывает жестока, но правда Герми и Томаса стала их же приговором. Брат и сестра. Они были братом и сестрой. От того из-за этой омерзительной кровосмесительной связи Гермиона и теряла детей, от того только волшебство, только чудо, магия помогли им дать жизнь. Их дочь — это всё, что у них было, их ребенок был их миром, их смыслом, а оказался плодом грехопадения. Им всё равно бы не позволили быть вместе, родные бы разлучили их. Как и отца, Тома бы женили на очередной высокородной принцессе, а Гермиона была бы обречена на смерть или заточение в монастыре, так как дед не позволил бы одному из них существовать, пока другой гуляет где-то неподалеку. Их ребенок был достоин большего, явно не быть убитым или брошенным в приюте. Они и сами были достойны большего… Но разве судьбе это было важно? Она распоряжалась, как хотела, управляла людьми, как фигурами на шахматной доске. Гермиона и Томас спрятали своего ребенка, как могли, отдали самым доверенным людям и взяли с них клятву, что дочь никогда не узнает о том, кто были ее родители. Особый ритуал должен был связать их судьбы даже после смерти, особый ритуал должен был привести их к жизни, в которой они бы смогли быть вместе, к той самой жизни, о которой Том и Гермиона только могли мечтать. И вот стоя на краю пропасти и взявшись за руки, двое влюбленных летят во тьму, окутанную неизвестностью. Даже в смерти своей выбравшие единство…***
Ощущение подавленности, недопонимание и боли в груди. Холод, девушка всегда ощущала его, когда находилась в библиотеке дома Долоховых, а когда данное помещение стало ее «комнатой», к холоду прибавились звуки шагов, плача и криков. Тени гуляли по пятам, они действительно пугали волшебницу, давали понять, что дом не просто готически таинственен, а хранит в себе по-настоящему жестокие секреты, загубленных и несчастных душ. Потому ли каждый раз, когда луна сменяла солнце, Гермионе являлась чья-то невеста? Девушка, красоте которой позавидовала бы любая живая дама, ныне была мертва. Неизвестная леди рассказывала Грейнджер слишком много, много того, что поражало воображение. О профессорах Хогвартса, об их семья, о влиятельных родах и их историях. В этом мире всё значительно отличалось, всё было каким-то нереальным и абсолютно другим, потому и захватывающе интересным. Волшебница могла часами слушать призрака, так как любая информация имела для нее вес. К слову, именно эта самая невеста и проболталась Герми о существовании нечто важного, безумно важного — кабинета Ровены Рейвенкло, в котором, по легенде, хранятся редкие книги и артефакты. Нетрудно догадаться, что после этого Грейнджер перевернула всю библиотеку Долоховых в поисках информации об этом самом «кабинете Рейвенкло», однако, увы, удача не была на стороне волшебницы. Как бы девушка не пыталась найти хоть крупицу информации — совершенно ничего не получалось. Верно, Миона бы и вовсе завершила свои поиски и забыла об этой «тайне», посчитав, что то просто легенды учеников Когтеврана, студентом которого была та таинственная леди… Забыла бы, если не сон. Да, именно сон, в котором Василиск шептал ей прийти к нему. «Мы скоро встретимся, дорогая. Знай, я тот, кто может тебе помочь», — вот что произнес неизвестный голос, прежде чем Грейнджер смогла увидеть силуэт огромного змея. То, наверно, было настоящим сумасшествием, игрой больного разума. Но разве могла девушка проигнорировать это сновидение? Просто забыть, просто жить дальше, даже не попытавшись что-то изменить? Конечно, нет! Впрочем, сон почти сразу оправдал себя, вернее, оправдали себя слова Василиска о скорой встрече. Им действительно было суждено встретиться, а это значило приближение волшебницы к главной разгадке — к тайне перемещения между мирами. Ведь в том самом кабинете могла находиться ценная книга, раскрывающая все тайны, дающая ответы на так волнующие душу вопросы. О, то было настоящим безумием, идти в логово к змею с надеждой на спасение, но она рискнула. Обстоятельства и без ее вмешательства привели Гарри, Джесси и Хизер в Тайную комнату. Да, то было под предлогом узнать правду о том, кто выпустил змея во время бала, однако Грейнджер имела свои, другие цели. «Ты не единственный, кому я подчиняюсь. Кроме тебя есть несколько наследников, один из которых находится прямо за твоей спиной. Не смей даже подавать виду, Гермиона, что понимаешь меня. Никто не должен знать, что ты наследница Салазара. Я помню тебя, мы знакомы не одно столетие, знаю, что ты пришла сюда, чтобы узнать нечто важное, но не то же, что и другие. Им нужно имя той, что призвала меня в день бала? Не так ли? Это Юлисента Эдда Мракс, она явно была под Империусом, однако не пытайся даже это доказать, иначе вслед за ней будешь убрана с пути. Чтобы спасти себя и эту женщину, нужно копать не так глубоко. Всё просто, найдите предателя и заставьте его признаться в том, кому он служит. Не вступайте в открытую борьбу, иначе сразу же станете жертвами обстоятельств… Что касается тебя, дочь клана Макальпин, знай, что кабинет Ровены существует. Чтобы найти его, ты должна этой же ночью, держа в левой ладони кольцо Фридесвайд, ходить по Хогвартсу и искать комнату, озаренную свечение луны. В той самой комнате и будет дверь в кабинет великой Ровены Рейвенкло, но запомни — желание твое должно быть сильно, а помыслы чисты, ибо только светлым умам, жаждущим знания, Рейвенкло дарует ответы». Было много вопросов, уйма важных вопросов, но шум вдали заставил подростков поторопиться, а дальше произошла уже известная история: предательство Анастейши и арест Юлисенты. Василиск неспроста промолчал о тех, кто заставил декана это совершить, верно, знал, что подростки волей-неволей проболтаются и вступят на путь неравной и непосильной им войны. Гермиона таки смогла утаить от других тот факт, что в тот вечер понимала слова Василиска, смогла утаить, но не от всех. Гарри знал, узнал и то, что Грейнджер собирается решительно искать правду. Ей было непонятно, что означает «кольцо Фридесвайд», и наконец, отчаявшись, девушка бродила ночью с кольцом, подаренным Томом, тем самым кольцом, с которого и началась вся история. Сердце подсказывало, что лучше так, чем опустить руки и сказать себе, что всё потеряно. И, видно, то самое сердце не лгало, после долгих скитаний и страха того, что ей не удастся найти эту треклятую дверь. После возникновения одержимого желания знаний, о котором говорил змей — только тогда нашлась озаренная светом комната, только тогда Герми открыла дверь загадочного кабинета и смогла войти в святилище. То был шанс, дарованный небесами, то было ее спасение. Девушка словно оказалась в волшебном сне, раскрывающим все тайны, проливающим свет на самые темные уголки всего бытия. Она могла бы неотрывно читать все эти книги и любоваться артефактами, Грейнджер была бы счастлива умереть именно так, поточу что «не смогла оторваться от чтения». Только время имеет цену, а ей уже нечем платить. Жадность до знаний — прекрасная черта, но не тогда, когда от тебя зависит будущее твоих друзей. Грейнджер таки нашла нужную информацию, вернее ритуал, который мог бы перенести ее между мирами. Ритуал, который помог бы ей временно оказаться в том мире, в котором она была изначально. Если бы план сработал, то ей бы удалось стать ближе к тому, чтобы вернуть всё на свои места… Однако проблема в том, что в той же книге с пожелтевшей от времени обложкой говорилось, что не всегда попасть можно именно в тот мир, который хочешь. Да, это было не учтено, да и ритуал был устрашающим, не внушающим доверия. Гарри и Рон отговаривали волшебницу, Драко назвал сумасшедшей и заявил, что не собирается принимать участие в самоубийстве помешанной дурочки, однако вновь то же глупое сердце подсказывало Грейнджер, что она поступает правильно. Она сможет осуществить задуманное, сможет вернуться домой, она должна, даже если это будет стоить ей жизни. Ведь своим пребыванием в этом мире они явно изменили ход истории. Это реальность изменила их всех, они несколько раз висели на волоске от смерти, не то чтобы в другом мире было лучше, однако тот мир, по крайней мере, был их родным. Ох, кто знал, что подарок Тома Реддла оказался одним из сильнейших артефактов, принадлежащим древнейшей ведьме и имеющим силу перемещать своего владельца в другие миры? Да, то самое кольцо и перенесло когда-то сову Тома в Косой Переулок, по которому мирно гуляли Гарри, Гермиона, Рон и Драко. Это же изумрудное кольцо, оказавшись на пальце Мио, перекинуло ее и остальных ребят сюда. Разве это не было ключом к разгадке, разве это не объясняло всех странностей, связанных с этим подарком? Грейнджер жестоко обожглась. Она по своей наивности верила в то, что сможет изменить Реддла, думала, что это кольцо… Это перемещение… Что это всё, определенно, ее судьба. Какая наивность, какая глупость. Очень опрометчиво верить в то, что Том изменится, очень опрометчиво считать, что он выберет свет, лишь полюбив какую-то грязнокровку. О да, она вовсе не та благородная леди, вовсе не чистокровная ведьма, которой ее считают! Нет-нет, она не будет такой, не была и не будет! Лучше быть маглом, чем высокомерным слизеринцем, принижающим другим и верящим в собственное превосходство по праву рождения. Гермиона — она ведь обычная. Самая обычная девочка, чьи родители не имели и капли магии. Ее настоящая мать и отец — простые дантисты, да, не столь высокопоставленны, да, не так благородны, но они ее родители, смешные, добрые, заботливые и… Живые. Ее родители живы! Сейчас, верно, просто ждут свою девочку, сидят за небольшим кухонным столом, пьют ромашковый чай и думают, что их дочь вернется, верят, что с ней все хорошо… Но всё ли с ней хорошо? В порядке ли она?! Нет… Определенно, нет. Гермиона знает, что найденный ею ритуал может оказаться ошибкой. Настоящей смертельной ошибкой. Тогда она уж точно не узнает всего того, что стало причиной ее перемещения. Не узнает того, что ей суждено, своего предназначения, своей цели. Ведь всё это должно привести ее к чему-то важному, к чему-то значимому. Но ведь если же произошедшее — полнейшая бессмыслица, то и ее жертва не будет иметь смысла! Как быть? Что выбрать? О нет, наверное, поздно давать попятную, она уже объявила войну, и перемирие — не ее цель. Лучше шагнуть в устрашающую неизвестность, которая может привести к выходу, нежели и дальше томиться в клетке жестоких обстоятельств. Она ведь всё еще гриффиндорка, всё еще та грязнокровка… Разве смелость — это не удел Гермионы Грейнджер? Слезы — это ничто, это еще ничего не значит. Она сильная, она справится. Даже если во время чтения заклинания будет пропадать голос, даже если Малфой сочувствующим взглядом будет на нее смотреть, а Олесия Лестрейндж рыдать, пытаясь отговорить, впрочем, последней пришлось стереть память. Лестрейндж бы не смогла молчать, Олесия была слишком впечатлительной. Гарри и Рон — не те, кого могла бы попросить Гермиона о помощи, помощи в последнем акте, в ее убийстве, поэтому неудивительно, что о помощи пришлось просить Драко. Драко и Долохова, Юлиана Долохова. Долохов от чего-то был не против оказать поддержку, даже в столь криминальном деле, даже когда Гермиона дала ему список ингредиентов для яда. Особый яд, целью которого было временное разъединение тела с душой, имел свои нюансы. Для его активации нужно было быть убитым человеком, который тебя любит. Без последнего пункта жертву могла ожидать реальная смерть, а здесь очень трудно угадать. Ведь убийца должен быть «романтически влюблен», следовательно, вовсе не о родственной любви шла речь, и схитрить бы не получилось. Но… Что если Том вовсе не любит ее? Что если он просто привязан, просто питает плотскую страсть? Ведь никто, кроме него, не мог исполнить эту часть… А план и заключался в том, чтобы Малфой устроил перепалку, в результате которой Герми бы и умерла. Якобы случайно, абсолютно нечаянно. О да, это «гениально», но как иначе? Грейнджер не хотелось подставлять Реддла из-за своих безумных идей. Он не должен знать правду, он не должен пострадать… Пусть это будет его кармой, его наказанием. И если Том ее действительно любит, то своими страданиями он окупит всю ту боль, что ей причинил. Так ли выглядит взрослая жизнь? Когда, в какой момент Гермиона смогла вырасти? Когда осознала, что больше не является той маленькой наивной девочкой, верящей в добро и справедливость, когда поняла, что любовь не всегда во благо, а слезы редко бывают выплаканы. Разве о таком принце она мечтала? Разве выбирала, кого любить? Смех, даже собственный громкий смех не сможет заставить ее поверить в то, что она счастлива. Осколки, остались острые ранящие осколки от всех тех прошлых иллюзий. Она вновь позволила ему убить себя, вновь позволила Тому уничтожить ее, на этот раз было убито тело, но, видит Мерлин, он и душу ее отнял! Если бы не Реддл, если бы не кольцо и Косой Переулок, она бы и дальше жила в том прекрасном мире. И дальше была бы грязнокровкой Гермионой Джин Грейнджер, бравой ученицей Гриффиндора, гордо идущей под львиным знаменем. Почему это произошло именно с ней? Эти чувства, они разрушают, расщепляют по молекулам и атомам. Эта любовь проиграна, они ее проиграли. «Том, нас уже не вернуть обратно, нет смысла пытаться это остановить. Эти чувства догорели, всё, что мне остается — это уйти, уйти навсегда. Я не смогла тебя простить, мое сердце обретет покой лишь тогда, когда ты осознаешь свои ошибки и понесешь за них ответственность»,— эту записку Гермиона написала заранее и передала в руки Юлиана с условием, что тот отдаст ее Реддлу, если ее план провалится. Да, если через год она так и не вернется, Том должен был узнать правду. Долохов должен был всё рассказать волшебнику, рассказать об этой глупой попытке перемещения между мирами. О том, что она намеренно подставилась под его заклинание, специально. Возможно, это облегчило бы его страдания, если, конечно, он страдал, если вообще любил ее, любил по-настоящему. О Мерлин, наверное, это безумие, но его любовь — это то, что ей необходимо, необходимо буквально! Ведь иначе она действительно идет на самоубийство. Смерть не всегда является тем, что обременяет, не всегда бывает карой или мукой. Для некоторых это избавление, долгожданное спасение или, как в случае с Грейнджер, способ самопознания. Возможность вернуть всё на свои места. Умереть, чтобы жить. Вроде оправдано, но как же глупо это звучит! Ужасно глупо умирать в семнадцать, ужасно глупо умирать так. Намеренно. Не с целью умереть, а с целью изменить жизнь. Да, наверное, ни один психолог не оценил бы ее суждений. А, впрочем, разве имеет значение? Она уже давно сошла с ума, абсолютно и бесповоротно.