***
По направлению мы ехали на северную окраину Сеула. По пути заехали в алко-маркет. Шуга зачем-то купил бутылку вина, когда я пожал плечами на вопрос «чего хочешь выпить?». После мы проехали ещё несколько кварталов, и я даже предположительно не мог понять, что он задумал. Всё, что я мог, это утыкаться в воротник его излюбленной кожаной куртки носом и морщиться от всё ещё подступающих слёз. Его запах, слегка терпкий, с нотами машинного масла и розмарина успокаивает мысли. Ещё через несколько минут Шуга сбавляет скорость и тормозит около бордюра тротуара. Когда я разлепляю глаза и промаргиваюсь, то вижу, что мы остановились около уже закрытого магазина ритуальных услуг. — Какого… — Это магазин моего приятеля. Ты знал, что ритуальные услуги — блядски выгодный бизнес? — попутно тараторит парень, заглушая мотор и выполняя все эти примочки с выключателями. — Делать деньги на покойниках не есть грех, да? Хён ещё полгода назад жил в комнате два на два метра и питался через день, а сегодня имеет своё похоронное бюро. — Я, конечно, рад за твоего приятеля, но какого чёрта мы здесь делаем? — всё ещё недоумевая, я шмыгаю носом и мну рукава отчего-то сыроватой толстовки. — Узнаешь, — лаконично отвечает Шуга, вынимая ключ из зажигания и слезая с мотоцикла. — Идём. И я иду за ним, переминая в руках бутылку с вином. Мы обходим магазин и направляемся к заднему входу. На улице давно стемнело, поэтому я то и дело запинаюсь, сбивая носы своих кед о камни. Поднимаемся по нескольким ступенькам к железной двери. На тусклый жёлтый свет лампочки, что над ней, слетелась куча мотыльков разных размеров и творила какой-то шабаш вокруг источника света. — Откуда он у тебя? — хмурюсь я, когда парень достаёт из внутреннего кармана куртки ключ и просовывает в замочную скважину. — Я помогаю Намджун-хёну иногда с погрузкой и разгрузкой гробов за некоторую плату, вот и стащил, когда он отвернулся, — пожал плечами, проворачивая ключ. — Ты хочешь сказать, что мы здесь незаконно и, если сработает сигнализация, загремим в каталажку за незаконное проникновение? — на одном издыхании выдал я. — Ну, говорить я этого не хотел, но вкратце да, всё именно так, — широко улыбается Шуга. — Ты всё-таки оправдываешь своё клеймо заучки. Чертовски сообразителен. — Да я такими темпами реально загремлю быстрее в колонию для малолетних, чем в колледж поступлю, — я ударил Шугу свободным кулаком в плечо, когда тот открыл дверь и пропустил меня вперёд, в самую темноту. — А ты просто следуй за мной и делай, как я, и никуда не загремишь, — заверил парень, но затем на секунду задумался, — хотя… Пусть я и признаю твой потенциал, но тебе ещё далеко до меня. — Ты сейчас назвал меня тупым, сравнивая с собой? — щурюсь частично из-за возмущения и частично потому, что пытаюсь увидеть в темноте помещения хоть что-нибудь. — Именно это я и сделал. — Ну ты и козёл, — пробурчал я, поворачиваясь и с искрящимся возмущением ударяя парня уже чуть сильнее. — Возомнил из себя сраного… Я не успеваю договорить, потому что Юнги хватает меня за плечи и впечатывает спиной в секундами ранее закрытую железную дверь так, что бутылка из моих рук чуть не выскальзывает. Ещё через несколько секунд целует мои губы, совершенно не заботясь о том, что я ничего не вижу и едва нахожу его плечо одной рукой. Цепляюсь за него, резко выдыхая через нос и пытаясь как можно резче ответить на поцелуй, чтобы он распробовал моё возмущение на вкус. Поцелуй довольно смазан, поспешен, будто наскоро набросанный на лист бумаги стишок. И длится по времени ровно столько, сколько я бы затратил на прочтение этого стишка. — Неважно, что ты выкинешь против меня, потому что один только взгляд, и я верну всё с удвоенной силой, — шепчет он мне прямо в ухо, когда отстраняет губы и оставляет лёгкий поцелуй под скулой. А затем и вовсе отстраняется. — П-придурок… Развязный смешок в мою сторону летит очень медленно и лениво. Дыхание совсем немного сбилось, поэтому я глубоко дышу, вместе с тем закатывая глаза так, чтобы Шуга не заметил. Потом я с удивлением замечаю, как он достаёт из своего кармана смартфон недорогой марки и включает фонарик. — Да ладно? Ты соврал мне, что у тебя нет телефона? — с какой-то плохо скрытой обидой рвутся из меня слова. — Я купил его вчера, — спокойно отвечает парень, ища на стенах коридора выключатель. — Дашь мне свой номер? Его голос посещают лёгкие искрящиеся смешинки, они есть и во взгляде блестящих от бликов фонарика больших глазах. — Вау, — поднял я ладони в примирительном жесте, — как официально. В человека превращаешься. Ну, я подумаю по поводу номера. — Ты не знаешь, от чего отказываешься, — смешливо играет густыми бровями. — А кто сказал, что отказываюсь? Юнги нашёл у прохода в главный зал несколько переключателей. Ткнув в один из них, он включил не основное освещение, а какие-то подсветки. Главное помещение магазина осветило тусклым бледным светом. Заглянув туда, первым делом я наткнулся на передний вход. Окна здесь большие, но зашторены белыми портьерами, расшитыми блестящими нитками. Затем мы друг за другом вошли в зал. Вообще, всё помещение было белым. На потолке висели две шикарные люстры из сотен кристалликов, наверное, когда они включены — выглядит это очень красиво. Повсюду были расположены венки: большие, средние, маленькие, отцу, брату, дедушке, матери и так далее. От жути по моей коже пробежали мурашки. — Я уже проникал сюда, так что не нервничай так. И Намджун в курсе. Наличные даже не пересчитывал в кассе, потому что знает, что я ничего не трону. Доверяет, видимо. У белой стены, отделанной той же белой замшей, находилась стойка, видимо, консультанта. Или кто тут должен работать? В голову лезет не что иное, как «продавец смерти», ей-Богу. — А зачем ты сюда проникал? — недоумевающе щурюсь я, ступая к середине зала. В этой середине, точнее, на протяжении всего помещения стояли гробы разных цветов, размеров и материалов. Они как висели на некоторых стенах один над другим, так и стояли открытые на специальных подставках. На гробах прикреплены таблички с ценой и названиями материала и наполнителя, то есть внутренней отделки. А цены-то какие… Моя годовая накопленная сумма. — Я рассказывал тебе, что мои родители умерли. У меня, можно сказать, нет живых родственников, — пожал Шуга плечами, запрыгивая на стойку и сметая задницей с неё пару бумажек. — А те, что живы, скоро сыграют в один из этих ящиков от цирроза печени или передозировки. Поэтому я часто прихожу в такие места, чтобы подумать о своих проблемах. — «Такие места» это какие? — Наполненные смертью. — Это так жутко, — задумчиво произнёс я, проходясь между выстроенных в ровные ряды открытых гробов. — Может быть, — снова легко пожимает он плечами. — Но если у тебя какие-то проблемы, то после посещения этого места они кажутся тебе несущественными. Шуга протянул руку, и я, сделав несколько шагов, передал ему бутылку с вином. Он продавил большим пальцем крышку, так как штопор тут вряд ли найдётся, и сделал пару глотков. — Какая гадость, — сморщился светловолосый сразу же. Бродя здесь, между предметов, что ассоциируются со смертью, в голову лезут странные мысли. Смерть — как красный и синий полюса магнита. Я сталкивался с ней лишь раз, когда умерла бабушка со стороны отца. Но я даже не помню её, так как это было очень давно. И скорбить особо не по кому. Другое дело Шуга. Вся его жизнь то и дело смерть за смертью. Кого-то к ней притягивает, а кого-то смерть отталкивает, но и тем и другим ведь придётся иметь с ней дело. Надеюсь, я столкнусь с ней ещё очень не скоро. Моё внимание привлёк один большой гроб. Он действительно настолько большой, что туда поместились бы три меня, как бы это стрёмно не звучало. Юнги, видимо, заметил это моё прикованное внимание. — Парный гроб. Написано на табличке, — пояснил он, вновь делая глоток. — А такое разве разрешено? Никогда не слышал, что существуют парные гробы. Это вообще допустимо с точки зрения веры? — я поправил очки, обходя ящик по периметру. — Разве можно хоронить двух людей в одном гробу? — А ты дохрена верующий? — закатил глаза парень. — Ну, не то чтобы заядлый, но вся моя семья верующая, и… — А причём тут твоя семья? Что ты думаешь сам? — Шуга внимательно наблюдал за мной, всё ещё сидя на стойке и изредка пошатывая ногой. — Я не хочу развивать эту тему. Но парный гроб — это до жопы странно. — Это нормально. Поверь мне, есть куда более странные вещи в этой жизни. Раки, например, — задумался Шуга, поставив бутылку с вином рядом с собой. — Раки? Они-то тебе что сделали? — не могу сдержать лёгкий смешок, хотя смеяться и вообще улыбаться в таком месте весьма нетактично, оттого и неловко. — Ничего, они просто странные, — отвечает он доброй усмешкой на мою. — Ты, кстати, не хочешь рассказать мне, что произошло такого, что ты в полночь припёрся к Тэхёну? Тут тёплая волна, что окутывала меня на протяжении всего пребывания рядом с Шугой, резко отступила. Обдало холодом где-то внутри. Он пробежался по рёбрам и спине. — Я хочу залезть сюда, — резко выдаю я, глядя на большой гроб. — Составишь компанию? Когда я поднял глаза на Юнги, то понял, что не дождусь испуга или удивления. Он не покрутит пальцем у виска и не назовёт шизанутым. Он не обзовёт психом и не пошлёт куда подальше. Потому что он такой же наглухо отбитый, как и я сам. Просто он этого не стесняется, в отличие от меня. Я всю жизнь скрываю свои странности от окружающих, маскирую их в обыденности, а он — нет. И это мне так нравится в нём. — Конечно, парный ведь, — спрыгнул парень со стойки, брякая цепочками на своих грубых на ощупь джинсах. — Это честь для меня. Я легко засмеялся, перекидывая ногу и осторожно укладываясь на тот край гроба, что ближе к открытой крышке. Поёрзал, устраивая голову поудобнее на маленькой белой подушке; в то время парень приблизился к ящику. — Осторожно, не ударься о крышку, — тихо произнёс я, всё ещё ёрзая на жёсткой ткани. — Боже, что мы делаем? — Ничего необычного, — усмехнулся Шуга, залезая и укладываясь рядом. — Всего-то укладываемся в гроб для душевной беседы. Наши плечи плотно соприкоснулись. Окей, если сюда поместится три меня, то только два Юнги, если брать в расчёт ширину плеч. Плечи у него действительно широкие, потому что правым плечом мне пришлось упереться в стенку гроба, чтобы мы поместились вдвоём. И потом я начал рассказывать ему всё. О дружбе с Лиэн на протяжении больше половины моей жизни. О том, что она поцеловала меня совсем недавно, и о том, как мы закрыли этот вопрос. О том, как нас с ним спалили на школьной парковке. О том, как она узнала, но при этом уладила с девочкой, что видела нас. И о том, что Лиэн мне сказала. Рассказывал всё подробно, попутно вспоминая какие-то нелепые истории из детства, связанные с подругой. Рассказывал… Нет, скорее высказывал, что чувствую и как мне хреново. Единственное, что я не затрагивал, это идею пойти к ней и соврать, что ничего нет и не было. И мне было страшно оттого, что он сейчас предложит именно такой вариант. Когда воцарилась лёгкая тишина, я почувствовал облегчение. Такое нужное мне облегчение. Наконец-то я рассказал об этом. — Знаешь, эта ситуация мне кое-что напоминает, — начал Шуга, сцепляя пальцы между собой и складывая на груди. — И что же? — я заинтересованно развернулся и улёгся на бок, лицом к парню, прислушиваясь к скрипу ножек подставки, на которой стоял гроб. Лишь бы не рухнула эта конструкция под нами. — Историю, которую отец рассказывал мне не один раз, — его выразительные глаза потускнели. — У него был такой друг, с которым они прошли всё: от детского сада до армии. Всегда бок о бок. Джиу его звали, вроде, не помню. И получилось так, что отец женился на его сестре. Всё было так гладко: счастливая семейная жизнь, дом, дружба с годами только крепчала, сестра Джиу даже забеременела. И должна была родить. И одним прекрасным утром невнимательная девчонка выскочила на дорогу, а отец едва успел затормозить. Это была моя мать. Он ехал, кстати говоря, на этом самом мотоцикле, который достался мне и на котором я тебя сюда привёз. Шуга повернул голову и взглянул на моё лицо. А я чувствовал, как вновь обнажается передо мной его душа и мысли. — И что потом? — тихо прошептал я, чтобы не спугнуть эту воцарившую атмосферу. Лишь легко уткнулся носом в кожу куртки на плече. — А что потом? Всё по стандартному сюжету. Влюбился в эту девчонку без памяти. Довольно быстро она забеременела мной, а отец сам рассказал всё жене. Это было тяжело, потому что за некоторое время до этого она родила мёртвого ребёнка… Шуга на несколько секунд задумался, а я тихо выдохнул, внимательно слушая и не отпуская ни одного звука. — Хм, или это всё же не по стандартному сюжету. Отец всегда считал, что это судьба. Мать забеременела мной, а жена родила мёртвого мальчика. Но суть совсем не в этом, а в том, что та простила и отпустила, но вот дружбе, что строилась с самой песочницы, пришёл конец. Джиу отверг отца, как бы тот ни извинялся. Он лишил его всего и винил в том, что его сестра мёртвородящая. Он лишил его дома, работы, семьи. Отец остался на улице с одним лишь мотоциклом и беременной от него девушкой. Он был совершенно разбит. И даже спорно, чем больше: потерей ребёнка или друга. — И как же потом? — с интересом разглядывая его напряжённое лицо, не удержался я, когда Юнги сделал паузу. — Он сожалел о своём решении? — Нет. Он никогда не жалел. Они с матерью поднялись на ноги, начав всё с самого начала, с нуля. Я родился в любви и до одиннадцати лет жил самой лучшей своей жизнью. Отец ни разу не сказал мне, что пожалел тогда о своём решении. Да и я уверен, что он не пожалел ни разу. Вот и ты поступи так, чтобы потом не пожалеть. — Легко сказать, — закрыл я глаза, попутно переваривая эту историю и делая для себя выводы.Florence + The Machine — Big God
— Я вот не могу понять, — сосредоточился и нахмурился Шуга, перевалившись на бок ко мне лицом. Наши руки расслабленно лежали ближе к коленям и легко соприкасались, это дарило мне очень тёплое чувство. — Она, конечно, поступила с тобой просто по-свински, но почему ты, если так уж не хочешь терять дружбу, просто не скажешь ей, что всё это та же шутка? Почему не соврёшь, что между нами ничего нет? — Не хочу, — резко отвечаю я, глядя в выразительные глаза с недовольством. — Почему? — Потому что это не шутка, — я изо всех сил пытаюсь сделать взгляд таким, чтобы он понял всё. Всё, что происходит внутри. — То есть, я хочу сказать… Я чувствую, как мои щёки краснеют, и я теряюсь. Опускаю глаза и пытаюсь собрать мысли в кучу, чтобы сказать всё правильно. Чувствую, как его ладонь оглаживает мою руку. Но от этого теряюсь ещё сильнее. — То есть… Я хотел сказать, что, ну… — Тс-с, — он медленно приближается, уведомляя меня об этом тёплым дыханием с хмельным привкусом вина. — Я понял тебя. Шепчет. Я краснею ещё сильнее. Внутри становится горячее. Шуга медленно тянется к моему лбу и касается его своими шершавыми губами, оставляя мягкое прикосновение. — Не против, если я поцелую тебя в гробу? — шепчет он где-то напротив моего лица, пока я держу глаза прикрытыми и пытаюсь немного успокоиться. В ответ лишь молча качаю головой, но даже не понимаю, отрицательно или положительно, и как вообще будет правильно, потому что он касается моей горячей пылающей щеки прохладными пальцами. По идее должно отрезвлять, но ни черта… — Ты так забавно смущаешься, когда дело доходит до твоих желаний. Насколько далеко ты готов зайти? — последнее, что я слышу, когда меня затягивает в невероятно-прекрасный водоворот из его скользких губ и прохлады медного колечка. Он целует меня обрывисто, понимая, что мне и так не хватает воздуха. Я проваливаюсь в обжигающий калейдоскоп своих ощущений и обхватываю в ответ его шею, потянув на себя. Собственными руками я подкладываю себя под Шугу. Он нависает надо мной, едва не задев крышку гроба. Поцелуй с каждым мгновением углубляется, я толком не успеваю насладиться медленным размеренным темпом. Чувствую, как его язык яркой волной проходит по моей нижней губе. Меня передёргивает всего от удовольствия, и тёплый спазм молнией проходит от живота к члену. Руки действуют на автомате, когда я тянусь к плечам парня и стягиваю с них куртку. Шуга помогает мне, опирается на колено между ногами и снимает с себя куртку, сбито дыша. Бросает на пол. Моя голова окончательно отключается, когда он целует мою шею. Я теряюсь в ощущениях, словно в глубоком лабиринте без выхода, и лишь сбито дышу, переминая его мягкие волосы между пальцами. Зарываюсь ими в эту мягкость. Мне мало его тела. Поэтому, когда шершавые горячие губы останавливаются на моём кадыке, я тяну низ его чёрной футболки на себя. — Ты сумасшедший, — шепчет он, снимая её с моей помощью через голову. — Как и ты, — хрипло отвечаю я, следом и вовсе теряя дар речи. Его тело. Такое твёрдое и идеальное, покрытое большим количеством татуировок. Кожа мягкая, без единого изъяна. А вид плавных очертаний напряжённых мышц спазмом отдаётся внизу моего живота. Я никогда прежде не видел таких тел, только по телевизору или в журналах. А сейчас вот оно, нависает надо мной. Я ведь могу говорить, что оно принадлежит мне? Хоть немного? — Это безумие, — вторит Шуга и вновь размеренно целует меня, не теряя изначальной нежности. Я закрываю глаза и млею, чувствуя в щеках вибрацию и переполняющее меня смущение. Направляю руки точно по ключицам, бережно оглаживая тёплую кожу, грудь, напряжённый живот. Парень тем временем запускает руки под мою толстовку, а я немного ёрзаю. — Что такое? — тихо спрашивает он, задирая серую ткань на мне. — Ты ведь меня раздел, значит ли это, что я могу проделать это и с тобой? Его низкий голос отдавался приятными судорогами где-то на периферии сознания. Не смог ответить, лишь покачал головой, теперь уже точно не осознавая, в какую сторону. Ещё через секунду Юнги стянул с меня толстовку, откидывая её вслед за своей футболкой. Обдало холодом, но это не спасало, я горел, словно облитый керосином с ног до головы. Закрыл глаза, не в силах взглянуть на этот шедевр перед собой. Чтобы выпрямиться, Шуга открыл крышку гроба шире. Он устроился между моими ногами, расстёгивая на штанах ширинку. Его руки проскользили по моему животу в направлении бёдер, стягивая с них попутно штаны. Светловолосый привстал на колени и выпрямился, помогая мне избавиться от вещи. Когда невзрачный элемент одежды был удалён, Шуга наклонился и накрыл мою грудь припухшими губами. Я откинулся назад, зарываясь пальцами в волосы и уставившись в потолок. Он кружился. Стены шли трещинами, а внутри полыхало пламя наслаждения и предвкушения. Я горел от смущения, когда он стягивал с меня эти штаны, сил открыть глаза всё ещё не находил. Вообще не знал, что творю. Что я, чёрт подери, делаю? Я собираюсь заняться сексом с парнем в гробу. Звучит это намного ужаснее, чем испытывается. Потому что испытывается просто нереально. Особенно, когда я шепчу ему, что хочу поцелуй. И он целует меня так нежно, что под кожей начинает дрожать. И потом всё окончательно исчезает. Нежные ладони скользят по моему телу. Его глаза блестят и зовут меня в никуда. И я проваливаюсь в никуда. Это как линия на аппарате кардиограммы сердца. Как слетевший с обрыва автобус. Как пушистый одуванчик под сильным ветром. Как разбившееся стекло. Я неумело обхватываю ногами его бёдра и обнимаю за плечи, отвечая на поцелуй с безумной отдачей. Шершавые прохладные руки очерчивают мои рёбра, бока, задницу. Дыхание сбивается сильнее, когда я чувствую его выпирающую ширинку своим же стоящим членом. Никогда бы в жизни не подумал, что у такого парня, как он, может встать на такого, как я. Он в очередной раз накрывает мои губы своими и затягивает в омут, на самое дно. В океан, наполненный им. Я царапаю короткими ногтями его спину и не могу очнуться, чтобы что-то сделать. Сердце уже давно где-то в противоположном углу помещения. Мы целуемся ещё некоторое время, до тех пор, пока я не чувствую, что губы уже немного дрожат. Может быть, подсознательно я и растягиваю время. Но кому не было страшно в такие моменты? — Посмотри на меня, — шепчет он, пропуская между нами руку и касаясь моей эрекции ладонью. По моему телу будто прошёлся разряд в количество n ватт. Я прогнулся в спине и слегка приподнял бёдра, когда его холодная шершавая ладонь накрыла мой член. Слова вливались в меня постепенно, потому что облако пара, навеянное жаркими губами, не испарится ещё как минимум пару месяцев. Я открываю глаза, сталкиваясь с его взглядом. Он переполнен уверенностью. Он переполнен желанием. Этот парень и вправду хочет меня. Размыкаю губы, едва не упустив голос оттого, что Юнги легко массирует. Я зажмурился и неосознанно толкнулся бёдрами вперёд. Юнги прикусил губу и сделал ещё два плавных движения, растирая по члену вязкую смазку. — Ты хочешь этого? — тихо произносит он, едва касаясь губами моей шеи. — Потому что не факт, что ещё через минуту я смогу остановиться. — Да, — шепчу я ему прямо в ухо, обнимая в районе рёбер и оглаживая кожу спины ладонями. Какая же потрясающая на ощупь кожа, впиваюсь в неё пальцами. — Хочу. И я пропал в ощущениях окончательно. Поцелуя не было, наши губы едва соприкасались. Мы дышали друг другу в рот, не разрывая зрительного контакта. Юнги смотрел в мои глаза, а я — в его. Он медленно, будто издеваясь, стягивает с меня боксеры, обильно смазывает пальцы слюной и проталкивает в меня сперва один. Медленно, осторожно. Я жмурюсь от дикого жжения. Время максимально растягивается с каждым погружаемым в меня миллиметром. Никогда в жизни не испытывал такой сильный дискомфорт. После короткого поцелуя наши губы расцепляются на несколько мгновений. Я смотрю в его глаза и тону, не желая жить. Не желая существовать. Смотрю в его глаза и вижу бескрайний, бесконечный лес, где темно и невесомо. В воздухе парят светло-зелёные светлячки, и дует лёгкий ветерок. И я потерялся там. И я не хочу, чтобы меня нашли. Когда его палец проникает в меня почти целиком, я издаю обрывистый стон. Юнги целует мой подбородок и скулы, непрерывно глядя в глаза. Он не позволяет мне закрывать свои. Когда он добавляет больше слюны и пытается просунуть второй палец, я теряюсь не в очень приятных ощущениях. Дико жжёт, колет и болит. А когда парень начинает растягивать меня, я и вовсе срываюсь на небольшие стоны. Дыхание блядски подводит, сбивается. Он немного двигает пальцами в стороны, проворачивает, то и дело добавляя слюны. Я горю. Сгораю. Он сжигает меня, совершенно не жалея. Не щадя. — Тише, Чимин-а, — шепчет Юнги в мои приоткрытые губы, — потерпи ещё немного, ладно? Сейчас я отыщу кое-что внутри. Я доверяю своё тело ему. И я готов вытерпеть всё, что он мне сделает. Пусть обжигает, режет, обливает кислотой. Моё тело вытерпит всё, что он пожелает. Невольно опустив глаза, я понимаю, что член парня стоит просто камнем. И ему, видимо, от этого тоже не очень приятно. Подрагивающими руками тянусь к ремню, расстёгиваю бляшку, и ширинка разъезжается от стояка сама, я лишь чуть приспускаю чёрные боксеры, а Шуга следит за этим движением просто неописуемо развращённым, затуманенным взглядом. — Пожалуйста, — шепчу, подрагивая от движений его пальцев. — Прошу, не смотри… Не смотри так… Ах… Резко меня прошибает невероятным чувством. Простреливает от пяток до каждого волоска на теле. Перед зажмуренными глазами резкой вспышкой взрывается белый цвет, и мне кажется, что я умер, но потом оказывается, что я просто распахнул глаза и видел перед собой белый потолок. А чувствовал себя той самой люстрой из тысячи и миллионов кристаллов. И только что Шуга щёлкнул по выключателю одним движением пальцев внутри меня. — Нашёл, — довольно заключил он, горячо выдыхая в мои разомкнутые губы. — Господи, — выдохнул я в ответ, когда меня вновь прострелило удовольствием с головы до ног. Я почувствовал каждую капельку пота на своей коже. Каждый волосок. Каждый звук. Пока я тонул в ощущениях, Юнги добавил ещё один палец, двигая ими почти свободно. Это было не столько странно, сколько до одури невероятно. Задницу то и дело прошибало дикой болью, саднило, жгло, но когда пальцы парня задевали что-то внутри меня, то окутывало такое чувство, будто я кончаю. Снова и снова. Опять и опять. Через десяток минут езды на этих американских горках парень вынул из меня пальцы с соответствующим хлюпающим звуком и ухватил ноги за обратные стороны коленей, подминая под себя в более удобной позе. Приспуская джинсы, он опустил руку в карман и вынул блестящую упаковку, передавая её мне. Казалось, я прошёл все круги ада за это время, а когда неумело надевал презерватив на член Юнги и просто варился в собственном стыде, понял, что моё путешествие ещё только начинается. Но ведь стыд и удовольствие, как правило, соседи? — Господи, — задыхаюсь я, когда головка едва погружается в меня. Дыхание сбивается, я теряю его, словно бумажник из кармана. Несмотря на все старания, мне блядски больно. В горле встаёт ком и не позволяет мне вдохнуть. Шуга сбито дышит, утыкаясь мне в скулу, и медленно погружается. Настолько медленно, насколько может. Мой член пульсирует, им я чувствую, как сильно вздымается твёрдый напряжённый живот Юнги. Чувствую, как в уголках моих глаз теряются неконтролируемые слёзы. Мне больно. Но мне так хорошо. Но больно. И, блять, так хорошо. И когда он находит правильный угол и толкается в меня, то где-то внутри меня мнутся, словно фантики от конфет, целые галактики. Я ощущал своё тело и сознание где-то на периферии всего мира. Юнги заполнял меня. Заполнял изнутри и снаружи. Я не переставал выталкивать из своего рта звучание его имени, как оно снова наполняло мой рот, заставляя давиться и задыхаться. Его настоящее имя. Юнги. Вкус последнего слога ещё остаётся на языке. Это был тот момент, когда мы были обнажены друг перед другом не только в прямом смысле. Сейчас я был настолько открыт, что меня можно читать, словно открытую книгу, забытую на лавочке. Юнги видел меня в этот момент таким настоящим, каким я никогда не был. Каким я сам себя не видел. — Боже, — прогибался я, чувствуя, как Юнги хрипит в моё ухо. Затем впивается поцелуем в шею, пытаясь доставить мне минимум дискомфорта и максимум удовольствия. Я почти хнычу. — Пожалуйста, Юнги-хён… Нет, такое невозможно испытывать. Это мгновенье не сравнить ни с чем. Ни с поездкой на самых огромных американских горках, ни с прыжком с парашютом над океаном, ни с сексом сразу с тремя девушками, ни с глотком самого дорогого шампанского в мире, ни с полётом в открытом космосе. Ни с чем. Юнги не произносит лишних слов, лишь размеренно погружается в меня, то и дело попадая в нужную точку. Влажная кожа прилипает к обивке гроба, слегка щиплет. По вискам стучит, кровь бурлит и пузырится. Я дрожу и закатываю глаза. И будто тону в этом гробу, когда меня простреливает оргазмом. Снова и снова. Опять и опять. И я задыхаюсь до ярких пятен перед глазами. Уже непонятно, живу я или существую. Есть ли я вообще? Да, я есть. Да, я жив, потому что его губы накрывают мои, а потом через призму звуков и ощущений он шепчет, что я принадлежу ему. Привет, меня зовут Пак Чимин, мне восемнадцать лет, я потерял свою девственность в гробу.