Мятная новелла

Следующие несколько дней я постарался максимально опустошить свою голову и оградиться от мыслей о Юнги и от всего, что с ним связано. И мне это с трудом, но удавалось. Я погряз в былой обыденности, в знакомом колесе из «школа-работа-дом-зубрёжка». Старое-доброе ничего вокруг, а ничего — это блядски скучно. Я просто хочу пережить эти дни. Все мои мысли о том, чтобы пережить этот стресс. Если бы какой-нибудь самолёт из стратосферы падал вниз в течение пары-тройки месяцев, то уже на третий или четвёртый день падения пассажиры бы привыкли, женщины стали бы красить губы, мужчины — бриться… Так и я эти дни; привык падать, привык к обыденности… Юнги не звонил, не писал и не приезжал с того последнего разговора по телефону. Я проплакал всю ночь, как идиот, но после этого плакать больше не хотелось. И этот перерыв, наверное, был к лучшему. Стоило солнцу сесть за горизонт, а мне — лечь в постель, как мысли о нём заполняли под самый верх. Каждый вечер я тоскливо смотрел на телефон, что молчал уже несколько дней. Я понимаю его. Любого бы обидело то, что я выкинул, а Шуга не из тех, кто будет терпеть такие закидоны от тупоголового очкарика. Поступив настолько безрассудно, я только ещё больше убедился, как сильно привык к нему. Как сильно я хочу просто быть рядом, видеть, чувствовать его запах. Каждый случайный звук, похожий на мотоцикл Юнги, каждое уведомление на телефоне, каждый свет фар, озаряющий мою комнату поздно ночью, пускали холодок по моей спине. Наблюдая за листочками чая, разбухавшими в кипятке, я внушал себе, что должен заглушить тоску по Юнги и учить более усердно. А с другой стороны, мне так сильно нужны его рассказы и истории о его похождениях, чтобы как-то проживать свою скучную жизнь. Нужны его руки, чтобы не мёрзнуть. Нужны объятия, чтобы чувствовать себя нужным. Я не эгоист, просто Юнги жизненно необходим мне. Но вот дилемма: нужен ли я ему? Ко всему прочему, я стал чувствовать, как Лиэн с задних парт прожигает мою спину взглядом почти каждый день. Она не писала и не говорила со мной, но часто кидала в мою сторону неоднозначные взгляды. Я знаю, что она переживает за меня. Это не пройдёт за неделю или за две, может, и за год. Но и дружбы нашей больше нет, я смирился с этим. И ведь что смущает: как-то быстро всё случилось. Подумав и вспомнив наши отношения, я понял, что причиной разрыва дружбы стало совсем не то, что я связался с Шугой. В памяти всплыли много мелких трещин и каких-то ошибочных взаимных недопониманий, что в итоге и привели к точке кипения. И мне на самом деле хорошо одному, спокойно. До этого скучать не давал Юнги, а сейчас подготовка к экзаменационным тестам совсем не давала расслабить задницу. Будто моё будущее дышит мне в затылок ледяным дыханием каждый раз, когда я начинаю засыпать, сидя над учебником по физике. С понедельника по четверг я, как и положено прилежному ученику, впрягся в унылую узду, чтобы шаг за шагом тянуть свою и так порядком перегруженную жизнь по направлению к смерти. Мне ведь всё заранее уже известно. Каждый день — это ступенька в будущее. И все эти чёртовы ступеньки одинаковые. Серые, однообразные и скучные. Каждый божий день на мгновенье, думая о Юнги, я хочу прожить ещё одну жизнь рядом с ним. Пусть это будет драма, боль, сопли-слёзы, ведь мне едва стукнуло по голове совершеннолетием. Пусть это будет что угодно, лишь бы было связано с Шугой.

Radical Face — Wеlсоmе Ноmе

Моя бесконечная зубрёжка всё же дала неплохие плоды, потому что я успешно сдал два первых теста. Руки так и чесались взять телефон и позвонить Юнги, чтобы извиниться, сказать, как я соскучился. Но у меня оставался ещё один тест, назначенный на пятницу. И в ночь перед ним я снова безуспешно пытался уснуть, бесконечно ворочался в кровати и ненавидел весь мир. Тётя осталась на ночь, Юонг видела уже десятый сон, а я всё пялился в потолок, повторяя некоторые термины у себя в голове. Я не сильно волновался, поскольку по литературе я имею хорошие знания и высокий балл ещё с младшей школы. Вдруг я почувствовал лёгкую вибрацию, что пошла по коже, потому что где-то за окном буквально на несколько секунд раздавался звук, похожий на рёв мотора. Я потянулся к тумбочке за очками, чтобы выглянуть в окно, потому что ещё через некоторое время за ним начала раздаваться какая-то возня. Соседская собака залаяла сперва будто совсем рядом, а потом отдалилась, видимо, погнавшись за кем-то, а мне действительно пришлось сползти с кровати, чтобы взглянуть. — А в небе… Заструят… Сиянье очи, — раздался за окном голос запыхавшегося Шуги, а я замер, когда собирался отдёрнуть штору, поэтому сделал это лишь наполовину, отсчитывая быстрые удары собственного сердца. — И утренние птицы… Бля… Запоют… Я резко отодвинул штору и взглянул в окно. Шуга стоял под ним весь потрёпанный, потный, с разорванной штаниной и розой в руке. Видимо, удирал от соседской собаки. — Но… Ах, что за сиянье, там, в окне? — вскрикнул он, увидев меня. Я чувствовал, как трясутся мои руки, а глаза наполняются слезами. — Это восход. Мне было плохо слышно, поскольку окно всё ещё было закрыто. Я, набравшись сил, провернул ручку и распахнул его, глядя прямо в глаза светловолосого. Он читал Шекспира под моим окном в два часа ночи. Отрывок из пьесы. — И солнце в нём — Джульетта, — с мягкой улыбкой продолжил он, безостановочно глядя мне в глаза. — А вот, склонилась на руку щекою, — он раскинул руки, пытаясь говорить с выражением, а где-то вдалеке лаяла собака. Интересно, что он с ней сделал? — О-о, быть бы мне перчаткою, щеки коснуться… Я ощутил, как с моего подбородка упала слеза, когда опёрся руками на подоконник и широко улыбнулся, совершенно не контролируя себя и свои эмоции. Парень сделал шаг к окошку и шикнул, остановившись, поскольку за ногу его цапнула соседская собака. — Юнги-хён! Ты что… — Сказала что-то… О, светлый ангел вновь заговорил, — перебил меня Юнги, пытаясь вскарабкаться на окно по кирпичным выступам, но его нога соскользнула. — Осторожней, — выкрикиваю я, пытаясь ухватить его за куртку, и мне становится плевать, что все вокруг спят. — Собой ты… Лучезаришь ночь, — пыхтел он, цепляясь за пластмассовую раму окна, — подобно… — Юнги уставился на меня, а потом резко сморщился, но не от боли, а оттого, что забыл слова. — Сука, блять… Я не сдержался и громко захохотал, кажется, на весь район, пока парень окончательно не взобрался на подоконник, глядя прямо на меня. И тут было уже не до смеха. Сердце выдавало один кульбит за другим так, что меня потряхивало снаружи. — Подобно… — он влез внутрь, заставив меня чуть отступить, и снова насупился, вспоминая строчки и сбито дыша. — Крылатому посланнику… Я едва не ойкнул, когда Шуга мягко улыбнулся, притянул меня к себе за футболку и мягко проговорил «небес» прямо в губы. Замерев, я громко сглотнул, уперевшись руками в его плечи. Приятное ощущение кожаной куртки под пальцами и запах бензина мгновенно вскружили мне голову. — О, моя дама, — всё ещё быстро дыша, он чуть не упал, когда наступил на больную ногу. Я придержал его за локти. — Прекрати, нужно обработать ра- — О, возлюбленная… — он снова перебил меня, стоя на одной ноге и не падая только благодаря моей хватке. — О, знала б, как тебя боготворю… — Тише, тётя и Юонг-а проснутся, — зашипел я, шмыгая носом и помогая хромающему парню добраться до кровати. Шуга сел на кровать, глубоко вздыхая и вытирая ладонью пот со лба. Я присел рядом, едва удерживаясь от того, чтобы притянуть к себе колени и забиться в какой-нибудь угол. Внутри всё бурлило, словно кипящее масло, а пузыри от кипения начали обжигать внутренности, когда Мин поднял на меня глаза и продолжил: — Твои глаза опасней для меня, чем их рапиры, — мягким, слегка хриплым баритоном произнёс он, глядя мне в глаза. — Будь их хоть два десятка… — Это мило, но… — я запнулся под его взглядом. — Но у меня завтра последний тест, поэтому, думаю, тебе будет лучше уйти, потому что… — О-о, так и не утолишь моей ты жажды? — настойчиво продолжал светловолосый, переминая в руке красную розу. Я опускаю глаза. — Хён, — ком подступает к моему горлу, а в глазах снова накапливается солёная влага, — я поступил так глупо с тобой. Как самый настоящий малолетний идиот. Что я могу сделать, чтобы… — Обеты дать любви. Любви до гроба, — чуть придвинувшись и наклонившись к моему лицу, он кладёт руку на мою скулу, утирая большим пальцем влагу с пылающей кожи. Я смотрю на него, хмурюсь от недоумения и чуть качаю головой. Тогда парень выходит из своей роли и разъясняет, что имеет в виду. — Вот у Шекспира люди, когда… Ну… Когда совсем пиздец, когда они загнаны в угол, как они выбираются? — на полном серьёзе спрашивает он, а мои брови ползут ещё выше. — Может, Шекспир — это всего лишь Шекспир, может, его слова действительно пусты, как я и думал. А может… Он сделал паузу, задумавшись, а потом, глядя на меня своими искрящимися светло-карими выразительными глазами, улыбнулся просто невероятной широкой улыбкой, чуть прикусив блестящее колечко в губе. — А может, именно ты привнёс в Шекспира смысл для меня? — он придвинулся ещё ближе, протягивая мне розу, а его щёки стали румяными и, клянусь, я впервые видел это. — Поэтому… Ты будешь моим, Пак Чимин? Я не смог больше держать себя и наклонился к его лицу, прижимаясь губами к его рту и зажмуриваясь так, будто он мог ударить или оттолкнуть. Но Шуга обнял меня так, как делал это всегда, мягко и осторожно, двигая обветренными губами в ответ. В это мгновенье никакие слова не передадут, какой груз упал с моих плеч. Я будто шёл и просто резко взлетел, едва подумав о полёте. Окольцовывая шею парня, я потянул его на себя, не сдерживая эти порывы. Внутри я всё ещё кидался из крайности в крайность, а снаружи утопал в поцелуях и его больших грубых ладонях. Юнги скинул свои тяжёлые ботинки и неловко стянул куртку, углубляя поцелуй, а я ещё больше задрожал, вспоминая последние события и слова Тэхёна. Не специально, сознание будто сыграло со мной злую шутку, подкидывая обрывки неприятных чувств. — Стой, хён, — задыхаясь, я отпрянул от Шуги, цепляясь за его футболку в районе плеч. — Подожди… — Что такое? — Юнги обеспокоенно взглянул на меня, а его губы стали красными и припухшими, подобный вид только раздразнивал, вынуждая отвернуться. — Что не так, Чимин? У нас есть связь и отказываться от неё из-за каких-то там выдуманных… — Я не выдумываю! Мне важно, что думаю я, — возмутившись, я нахмурился и попытался выглядеть максимально грозно, но по-прежнему нервничал, поэтому одной рукой теребил горловину его чёрной футболки. — И что ты думаешь? — Мин хмыкнул, устраиваясь поудобнее между моими ногами, по коленям которых бегали мурашки. — Что, если это была ужасная ошибка и у нас… — я запнулся, но сглотнул и, заикнувшись, продолжил: — н-ничего не выйдет… и я… полный дурак? — Ладно, я тут, блять, не психотерапевт, — он закатил глаза, — но разве не в любых отношениях есть подобный риск? Юнги говорил так, будто за эти несколько дней прочитал пару-тройку книжек по психологии человека, а придавил всё это Шекспиром. Я действительно был поражён, но эмоции просто били ключом, поэтому восхищаться миновой эрудицией у меня не было времени. — Мне страшно, Юнги-хён, — тихо и с дрожью прошептал я, обнимая его за спину и вжимаясь горящим лицом в шею. — Мне тоже, — ответил он, утыкаясь носом в мою макушку и глубоко вдыхая. — Поэтому давай бояться вместе? И я смотрел в его светлые глаза, не в силах сопротивляться этому запредельному притяжению, и упорно отгонял от себя все мысли, которые занимали мою голову. Сердце в очередной раз ушло в пятки, когда он осторожно коснулся ладонью моей щеки, мягко огладив её и продолжая пристально смотреть в самую душу. Мгновенье — и наши губы снова тесно сошлись, запустив безвозвратный механизм в моём сердце и заставив взорваться фейерверк различного оттенка эмоций, подняться от груди к ключицам и расползтись приятным теплом, заставляющим подрагивать конечности и внутренности. На кончиках губ еле слышно соприкоснулись наши эмоции, успевшие замараться в машинном масле от грязных пальцев Юнги, но не потерявшие своей искренности. — Я так, блять, скучал… Приятное ощущение разливалось по телу. Внутри меня запустился фонтан расползающихся во все стороны чувств к Юнги, и со вздохом наслаждения я будто упал в бездну. Меня утянуло в пучину его глаз и шершавых губ. Мы продолжали целоваться, и это продлилось больше получаса. Я совсем потерял счёт времени, чувствуя тепло его тела, прижимаясь максимально близко, будто хотел полностью утонуть в нём — и утонул. Я нашёптывал такие глупые словечки, как самый настоящий влюблённый идиот. Да и почему «как»? Часы всё тикали, напоминая мне о завтрашнем, а точнее, уже сегодняшнем тесте. Когда Юнги, оглаживая под заношенной домашней футболкой мой живот, прошептал мне на ухо несколько слов, у меня начало окончательно срывать крышу. — Я могу сделать тебе так хорошо, что ты больше никогда не захочешь меня отпустить… Я понял, что жутко возбуждён, когда начал упираться стояком в колено парня и неосознанно тереться о него. Мин продолжал нашёптывать мне всякие слова, попутно выцеловывая шею. Я где-то на периферии сознания понимал, что нельзя. Только не сейчас. А Юнги как бы не настаивал на чём-то большем, продолжая целовать меня. Если я не остановлюсь, то всё точно пойдёт под откос. Сопротивляться его поцелуям — это всё равно что протыкать себя острым ножом, но мне пришлось. Юнги отпрянул и мягко улыбнулся, а мне стало так неловко от искрящегося внутри возбуждения, что я начал беспардонно приглаживать его растрёпанные светлые волосы. Парень усмехнулся, сползая с меня и облизывая припухшие губы. — Я заберу тебя завтра и не выпущу из своей квартиры ближайшие несколько суток, — пробормотал он, поднимаясь на ноги и чуть шикая, когда пораненная нога дала о себе знать. Я, краснея, прокашлялся и сполз с кровати, предлагая обработать и заклеить рану. Но Юнги почему-то не ответил. В моей голове стоял шум, поэтому я не ощутил той гробовой тишины, которая повисла в комнате. Когда я поднимал с пола кожаную куртку и кинул взгляд на парня, то у меня внутри всё упало. Юнги смотрел в сторону моего стола. Помимо кипы тетрадей, учебников и рабочих материалов на краю столешницы лежала та самая фотография. Она лежала там давно, потому что я не знал, что с ней делать. — Что это? — опустил он брови и, чуть прихрамывая, подошёл к столу. — Какого… — Хён, я могу всё объяснить… — Откуда она у тебя? — если минутой ранее его голос был похож на кошачье мурлыканье, то сейчас он больше походил на стокилограммовую наковальню, упавшую на мою голову, как в старых диснеевских мультфильмах. — Ты, блять, шарился по моим вещам? Он схватил со стола снимок, резко повернувшись и окатив меня разозлённым взглядом. Я не могу точно сказать, что было на тот момент в его глазах. Это был гнев или разочарование? Удивление или раздражение? Он переменился настолько резко, будто в солнечную ясную погоду начался дождь, когда на небе по-прежнему не было ни единой тучи. Таким резким по отношению ко мне он был только при нашей первой встрече, когда врезал мне по лицу. Неужели эти фотографии действительно так много для него значат? Или тот, кто на них изображён? — Н-нет, хён, всё не так, — я попытался сделать шаг к нему, но заметил, как сжались его кулаки, как он сомкнул челюсть, а желваки на его лице двинулись. — Это случайность… — Ты, пока меня не было, стащил фотографию из конверта, к которому даже прикасаться не должен был, — прошипел он сквозь сжатые зубы, а мои ноги стали ватными. Его лицо вдруг дёрнулось, будто внезапно осенила мысль. — Ах, так вот, почему ты так вёл себя тогда… — Я не должен был брать фотографию, хён, прости меня, — я понимаю, что больше не могу держаться, струна внутри меня рвётся, а всё дерьмо просто выливается наружу. — Я случайно уронил конверт и фотографии выпали. Я даже не смотрел их, честно, а на эту случайно наткнулся. Я растерялся и не знал, что делать. Не понимал, кто этот парень и что вас связывает. Почему он так похож на меня? Мне стало страшно, я совершенно ничего не понимал, поэтому пошёл к Тэхёну, а он рассказал, что… — Ты, блять, что? — вскрикивает Юнги и прерывает моё быстрое бормотание, заставляя заметно вздрогнуть и поднять на него испуганные глаза. — Вместо того, чтобы спросить меня, ты спёр фотографию и попёрся к Тэхёну? — Я… Я просто… Хён, я… — Я, блять, голову сломал, что сделал не так, — шипит парень, от недоумения сжимая на своём затылке волосы и глядя на меня с растерянностью в глазах. — А ты даже не удосужился объяснить мне, в чём, сука, дело. Ты хоть понимаешь, насколько хуёво ты поступил? — А как поступил ты, когда нашёл своему бывшему замену во мне? — невольно срывается с моих губ дрожащий голос, а с края покрасневшего глаза срывается капля. Юнги замирает, глядя мне в глаза. А я понимаю, что снова проебался, потому что вижу в его глазах боль. Ему больно от моих слов. Ему больно оттого, что я так думаю. Я прокручиваю сегодняшний вечер и все его слова в голове и понимаю, какой я долбоёб. Понимаю, какой конченный идиот. Сейчас мы были похожи не на Ромео и Джульетту, а на Цезаря и Клеопатру. Он убеждал меня, что не предавал, а я отвечал, что никогда и не полагался на него. Душевное победило рациональное внутри меня. Я пал жертвой собственного убеждения в том, что никогда никому нельзя верить. Если я не доверяю, то сомневаюсь, потому что в сомнении заложена возможность того, что однажды возникнет доверие. Но я ведь не могу вечно жить в сомнении. Сомнение — это моя болезнь, которая дала о себе знать именно в этот момент. В сомнении я никогда не чувствовал себя важным для окружающих; в сомнении я всегда дрожал, в сомнении я всегда оставался в тени, жалкий и нерешительный. В сомнении я будто в бесконечно кошмарном сне на протяжении всей своей жизни. Поэтому я начал искать, как выйти за его пределы. И нашёл. Благодаря Юнги я избавился от всех своих комплексов, от сомнений, он вытянул меня из зоны комфорта и показал, что такое жить моментом. Влюбляться моментом. Чувствовать себя настоящим. А я просто взял и плеснул ему в лицо серной кислотой, напрямую заявив, что не верил ему. Что все его слова, сказанные чуть ранее — пустой звук для меня. Я проебался так, как не проёбывался ещё ни один житель планеты Земля. — Так вот, что ты на самом деле думаешь, — хмыкает парень, опуская глаза. — Ну, раз ты так решил, то пусть оно так и будет? Я громко сглотнул и понял, что из-за слёз ничего перед собой не вижу. А Юнги смял и откинул фотографию на пол, начал обуваться, напряжённо играя скулами. — То есть… Я не то хотел сказать, — я делаю ещё один шаг к нему, пытаясь ухватиться за плечо. — Но ты сказал именно это, — он вырывает куртку из моих рук, грубо скидывая мою ладонь. — Раз тебе так интересно, то мы с Хосоком давно расстались. Нас ничего, кроме совместных воспоминаний, не связывает, — говорил он холодным монотонным голосом, надевая куртку. — Ты мог просто спросить меня об этом, но вместо этого решил поебать мозги. — Юнги-хён, пожалуйста… — я хочу остановить его и тянусь, чтобы схватить за плечи. — Нет, Пак, — он перехватывает мои запястья и откидывает в сторону, взбираясь на подоконник, чтобы спрыгнуть. — Позвони мне, когда отрастишь себе мозг. Он прыгает с той стороны окна, оставляя меня наедине с разбитым собой. Утирая слёзы, я падаю на смятую кровать и долго кричу глубоко в подушку, пытаясь сорвать свои голосовые связки ко всем чертям. Благо, ни тётя, ни сестра не просыпаются, а из моего горла всё рвутся безнадёжные вопли. На часах почти три ночи, а мне хочется выброситься с крыши многоэтажки, чтобы мою тупую башку размозжило о холодный асфальт. Красная роза тоскливо смотрит на меня с прикроватной тумбочки, будто осуждая за глупый прокол. — Нельзя влюбиться в розу, но при этом ненавидеть её запах, правда ведь? — с надеждой спрашиваю я у цветка, прикрывая глаза. Я так и не смог уснуть, а на следующий день провалил тест по литературе.