Королевский выбор

Питер изменился, и это видно всем. Взрослый в теле ребёнка, он умнее сверстников, школьные оковы для него мучительны, отношение других причиняет ему боль. Он был королём, а с ним, как с ребёнком!.. Питер рычит и на своих, и на чужих, цепляется к любому слову, на любой хоть немного напоминающий агрессию жест реагирует полноценной дракой. Он тоскует по своей силе, по стали меча, рассекающего врагов, по огромному войску, подчиняющемуся ему. Сейчас у него тело подростка, и, когда его, первого начавшего драку в метро, в ответ на неловкий тычок, метелят втроём на полу, с глаз Питера готовы сорваться злые слёзы. Он не обладает прежней силой, не может стать тем, кем себя ощущает, для родного, но ставшего чужим Лондона. Никто не видит в нём короля, для всех он — дерзкий мальчишка, которому так и тянет отвесить тычка или пинка, чтобы не смотрел так надменно, не корчил из себя чёрт знает кого. Люси смотрит с неким страхом, но лезть помогать не рискует: для всех она маленькая милая девочка, с заплетёнными в тёмные косы волосами. Зашибут и не заметят. Сьюзен смотрит с осуждением и негодованием, она, как и всегда, не на стороне Питера. Он сам начал, никаких сомнений. И получает по заслугам. Вечно отвечает на один удар десятком, пусть не жалуется, что ответом на десяток будет сотня. Питер получает удар за ударом, его перекидывают от стены к стене, его светлые волосы чёлкой закрывают лицо, но всё равно виден его оскал: болезненный, униженный. Страдающий. Эдмунд пробивается сквозь толпу и, не мешкая ни секунды, врывается в самую гущу драки. Ему ещё тяжелее, чем Питеру, он выглядит ещё более юным. Темноволосым большеглазым красавчиком, бледным и хрупким. Чужой кулак разбивает Эдмунду губу, и он успевает перехватить взгляд Питера, устремлённый на него. В нём жадная надежда, болезненный восторг… Их разнимает охрана, и встрёпанные, побитые Питер и Эдмунд сидят на скамье на расстоянии друг от друга — таком, какое позволяют Сьюзен и Люси, примостившиеся там же. Сьюзен уже всё высказала и чувствует себя самой мудрой и правильной. Сердито поджимает губы и не смотрит в их сторону, отвернувшись и ожидая прибытия поезда. Питер поглядывает на Эдмунда с разбитой губой и молчит. — Где моя благодарность?! — наконец, рычит тот, разрывая напряжённое молчание, и Питер вздрагивает. — Я смог бы и сам! — вырывается у него прежде, чем он успевает подумать над верной реакцией. Он всё ещё верховный король, главный и величественный. Эдмунд, который смирился с тем, что Питер лидер, но не может простить ему отвратительное поведение по отношению к близким и, главное, к нему, оскорблённо вздёргивает подбородок. — Ах, ну простите, ваше величество, в следующий раз не посмею мешать избивать вас лондонским студентам, — холодно цедит он, и Питер опускает голову. — Прости, — шепчет он. — Я никак не могу… перестать, забыть… этот мир невыносим, я чужой здесь… лишний… Эдмунд смотрит на него, и его глаза разгораются яростью. Значит, чужой? Значит, Питеру важнее, чтобы его признал Лондон и уважали незнакомцы в метро, чем-то, что он, по-прежнему, самое дорогое, что есть у Эдмунда? Питер тянется к его руке, жалобно касается её, прося поддержки, помощи, утешения… Эдмунд отдёргивает руку. — Не трогай меня, — ровно сообщает он, и внутри Питера идёт ко дну последняя часть мира, которая принадлежит ему. Он поднимает взгляд на Эдмунда и умоляюще выдыхает: — Прости. Не отрекайся. Не оставляй меня одного. Эдмунд молчит, и когда пространство вокруг них заполняет принесённая иноземным ветром, перенесённым по подземному тоннелю, магия, Питер снова тянется к его руке. Эдмунд позволяет взять себя за руку, и сердце Питера вздрагивает, скидывает с себя оковы печали, перестаёт быть тяжёлым камнем и начинает биться чаще и легче снова.