Гарнизон

Утро началось с громкого крика сержанта Зюзина на всю казарму: — РОТА! Подъем! После его рявка все быстро соскочили с кроватей, сшибая лбами низкие вторые этажи. Лена чуть не свалилась со своего и, сонно позевывая, уселась на кровати, начав растирать глаза. — Че непонятного, черти?! Встали бегом! — громче повторил сержант Зюзин, проходя мимо кроватей и железной палкой отстукивая на металлическом каркасе какой-то марш. Все проснулись почти моментально — звон в ушах стоял неимоверный: первым противительные отзывы оставил сержант Веня Борисов. — Зюзя, че за дела? — недовольно пробурчал он, на ходу расстегивая свой китель и расслабленной походкой направляясь в сторону туалетов. — Ниче, — грубо ответил сержант Зюзин. — Подъем — значит, подъем, дебилы. — Да че случилось-то?! — присоединился к ушедшему в туалет Антон, спрыгнув с кровати и на ходу надев кепку. Сержант Зюзин хмыкнул и швырнул ему железную палку, которой отбивал по кроватям военные марши. — Не-е-е-ет… — простонал Антон с обреченностью, и Лена не смогла сдержать своего любопытства: спрыгнув с кровати и неровно приземлившись на отбитые пятки, она подошла к Антону и выглянула из-за его плеча, косясь в сторону железной палки — это была не палка… — Да ла-а-а-адно… — откуда-то снизу выплыл Миха, потирая сонные глаза. — Горохов удумал, да? — Так точно, сержант! — грозно донеслось из канцелярии, все заметно поднапряглись. Из-за открытой двери не спеша выкатился командир Горохов, вальяжно попивая что-то из своей блестящей алюминиевой фляжки. — Вы, животные, испытываете мое терпение, раз думаете, что можете спать до семи утра! — после его гарканья стены, кажется, пошли громким эхом: в висках у Лены стрельнуло, Миха ощутимо зажмурился, Антон поморщился, а сержант Зюзин хмыкнул, уперев руки в бока. — Товарищ командир, — развернувшись на пятках своих мощных берц, обратился Антон. — Разрешите обратиться. — Ты уже обратился, дебил, — фыркнул Горохов, сложив руки на груди мощным крестом. — Разрешите не идти в поля: не та ведь погода — да и комаров слишком много… — выпрашивающим тоном продолжил Антон. — Отставить сопли, дебил! Сказано — сделано. Пришел приказ о срочной проверке на проф.пригодность всех Еланских сержантов. И даже таких дебилов, как вы! — он ткнул пальцем во всю собравшуюся кучку. Помолчав, Горохов добавил, смягчившись: — Эвоно, как вам везет — клещей друг на друге ловить будете. А на ней кто будет?.. — хитро улыбаясь, Горохов кивнул на сонную Ленину морду и поспешил скрыться за дверью в канцелярию. Миха и Антон синхронно переглянулись, сержант Зюзин по привычке закатил глаза, а Лена, потерев глаза кулаками, громко зевнула на всю казарму. — Слышали приказ? Слышали, — сам спросил и сам ответил сержант Зюзин. — Так какого хрена мы все еще мнемся в казарме, девочки?! *** Виды в Елани были просто потрясающими воображение — повсюду колосилась зеленая высокая трава, в которой можно было спрятаться и не бояться, что тебя найдут; поодаль текла холодная быстрая речка с каменистым дном и песчаными берегами — барханы песка у обрыва обросли осокой и подорожником. Дышалось легко и беззаботно — голубое небо над головами приятно радовало глаз. Затянуться свежим воздухом было приятно — кожу холодил легкий летний ветерок, поддувая в спину и ероша волосы — пребывая в настроениях умиротворения и благоговения, все остановились на приличной лужайке со свежей зеленой травой: оглядевшись по сторонам, Лена раскинула руки в стороны и глубоко задышала полной грудью. — Ну и бестолочь, — хмыкнул почти про себя Миха, смотря на Лену какими-то завороженными глазами. — Точно, — в тон ему поддакнул Антон. — Разошлись по позициям! — сломав всю магию момента, прикрикнул сержант Зюзин: Антон и Миха отошли метров на пятьдесят вперед, сержант Веня Борисов остался вместе с Леной и Зюзиным стоять у ящика с гранатами, флажками и парой духовых винтовок. — Какие приказы, кэп? — в шутливой манере спросил Веня Борисов. — Сначала метаем гранаты, — сержант Зюзин сверился с протоколом, который сжимал в жилистых руках. — А потом будем стрелять по мишеням. У кого-нибудь есть пустые пластиковые бутылки или консервные банки? — он оглядел с ног до головы сначала Веню, а потом и Лену — те пожали плечами, разведя руки в стороны. Прошелся по полю порыв ветра — черные волосы Лены отбросило на плечи стремительно, она закрыла глаза, приоткрыв рот на полувдохе. — Метаете сначала вы, — сержант Зюзин обвел пальцем сержанта Веню Борисова и Лену, а затем глянул на ушедших вперед Антона и Миху. — А потом они, — Лена и Веня Борисов взяли в руки по муляжу гранаты. — Гусь! — сложив руки рупором, проорал сержант Зюзин. — Сначала метают они, потом меняемся! — Понял! — ответила фигурка Михи на горизонте. — Вперед, — безучастно кивнул сержант Зюзин, и Веня, чуть разбежавшись, швырнул гранату вперед: сержант Зюзин точным глазом отследил траекторию полета и, удовлетворенно хмыкнув, что-то быстро отметил в своем протоколе. — Твоя очередь, — без особой надежды на ее успех, сержант Зюзин глянул на Лену полузакрытыми глазами. Лена, глубоко выдохнув, отступила назад на пару шагов и, замахнувшись, несколько раз несильно подергала рукой прежде, чем швырануть гранату вперед — в процессе броска стрельнуло больное плечо, лицо Лены скривилось от ужасающей стрелы боли, которая растеклась по всем клеткам тела слишком стремительно — граната упала метра через два от места броска, выбив комья земли под собой вместе с отростками травы. — Господи, — сержант Зюзин закатил глаза. — Про свое больное плечо ты, конечно, сказать забыла, — в его голосе было полно разочарования и легкого осуждения. Лена все никак не могла прийти в себя после болевого шока — зрачки расширились, пульс подскочил, а дыхание участилось: м-да, с такой забывчивостью нечего было делать в армейке, уж точно нет. — Простите, товарищ сержант, — промямлила Лена, чувствуя, как рана в плече начала наливаться свежей кровью, когда старая корка треснула — бинт под кителем затемнел стремительно. — Я прощу, а враг раком нагнет, — закуривая, скептично проговорил сержант Зюзин: сержанту Вене Борисову было откровенно наплевать на то, что творилось вокруг него — он нахаживал круги с телефоном, пытаясь поймать мобильную сеть и кому-то дозвониться. Лена понуро опустила голову. — Зюзя! — позвал с пятидесяти метров Антон. Сержант Зюзин вскинул голову, в глазах его отчетливо читалось разочарование и усталость. — Что там? — Ничего! — опередив его с ответом, прокричала Лена, напрягая плечо и сжимая его до неприятных спазмов своей теплой рукой. Сержант Зюзин удивленно глянул на нее, вскинув брови: мол, ты че, боец, попутал? — Пробуй другой рукой, — он кивнул на левую руку Лены и, приготовив ручку для письма, дождался, пока Лена подберет брошенную в двух метрах гранату. — На старт! — Лена приготовилась, сделав пару шагов назад с контрольной точки. Сержант Зюзин посматривал на нее с недоверием. — Внимание, — спокойно продолжил он, и Лена нахмурила косматые черные брови. — Давай, родная! Лена швырнула гранату высоко — метров на семь или десять, а вот упала она совсем рядом — все в пределе тех же пресловутых двух метров. Лена тут же зажмурилась, ожидая неутешительного вердикта, а сержант Зюзин лишь вздохнул. — На поле боя я бы тебя не взял. Еще раз. И снова граната полетела вверх — но на этот раз упала в пяти метрах, всколыхнув сырую от росы траву. Сержант Зюзин затушил окурок подошвой берц и вздохнул так, будто только что сгрузил с плеч груз весом не меньше пятидесяти килограммов. — Еще раз. Лене показалось, что в его голосе проблеснула мелкая надежда на то, что она не совсем безнадежна — в конце концов, как-то же она сдала физо в прошлом году. Сурово хмыкнув и шмыгнув носом, Лена глянула вперед — рассветные лучи солнца прошлись по лицу, выловив щелки голубых глаз, биение сердца замедлилось максимально, а дыхание и вовсе стихло — Лена глянула украдкой на утомившихся Миху и Антона, болтавших впереди, и чувство легкого стыда и желания казаться лучше, чем есть, заставили ее отвести левую руку назад с решительностью. Граната со свистом ветра полетела вперед — чуть выше, чем было положено, и недостаточно далеко, как нужно было по норме — тяжелой железной частью муляжа она плюхнулась в траву, и жирная черная земля комьями снова вырвалась из-под этой стальной бочечки — недостаточно сильно, недостаточно далеко, недостаточно, чтобы выжить. Лена бегом метнулась, чтобы подобрать муляж, опередив сержанта Зюзина и решительно заявив ему: — Еще раз. С одобрительной усмешкой сержант Зюзин проводил ее взглядом на восемь метров и, удовлетворенно хмыкнув, быстро черкнул себе в протокол галочку рядом с пунктом метания гранат — что-то в ней было, в этой девчонке, которая не бросала попыток улучшить свой результат. Сержант Зюзин хмыкнул — любой из сержантов на ее месте давно бы уже бросил эти попытки, замолив свою вину взяткой, но Лена уже неслась обратно, сжимая целой рукой муляж за деревянный ствол. Сержант Зюзин понимал, что метать гранату левой рукой было делом сложным — учитывая то, что Лена была определенной правшой: проклятая не набитая рука все никак не желала метнуть гранату дальше, чем могла, но Лениному упорству можно было бы позавидовать — сержант Зюзин вдохнул поглубже, когда Лена уже ступила пару шагов назад, занеся руку. Граната полетела вперед ядром — если бы она была брошена на поле, то точно успела бы подорвать врага и пробить парочку-другую черепов: она упала с треском и грохотом, словно не учебный муляж, а настоящая граната — сержант Зюзин не подал виду, что впечатлен успехами Лены — не в его было стиле. — Зачет, — немногословно выдал он и сложил руки рупором, чуть не смяв протокол: — Густь, Шухер! Берите гранату и на позиции! В метании гранат Антону не было равных — все три попытки он использовал, чтобы явно покрасоваться — граната летела точно и ровно, почти не крутясь в воздухе: Лена с заворожением смотрела на каждое ее движение и виток в полете и понимала, что у Антона стоит взять парочку частных уроков по метанию. Сержант Миха Гусев метал гранаты весьма сносно — хуже, чем мог бы, но все же лучше, чем Лена и сержант Веня Борисов. И все-таки под впечатлением сержант Зюзин остался больше от Лены, чем от своих давнишних сослуживцев: мелкая, ничего не смыслящая в армейском устройстве баба, которая упорно продолжала идти к своей цели, будто ей было, за что или за кого бороться… Когда в поле на неровные горстки земли были выставлены красные маленькие флажки, Антон и Миха улеглись по позициям, сжимая руками винтовки, что выдал сержант Зюзин. — Собьете флажок — красавцы, не собьете — по сопатке сапогом, — пояснил он, нахаживая рядом с лежавшими на земле и крутя в руках протокол и ручку. — Так точно, — в голос отозвались Антон и Миха, уже прицеливаясь. Пуля Антона угодила в молоко — пролетела почти мимо, со свистом еле-еле зацепив край флажка, а вот пуля Михи угодила в деревянный штапик, но флажок все же гордо остался стоять в куче жирной земли. Сержант Зюзин крякнул: — Проехали. Следующие! Пока Веня Борисов тщетно пытался дозвониться кому-то, ловя мобильную связь, Лена ловко перехватила брошенную Михой винтовку и, сладко улыбнувшись с коварством, тут же заняла позицию «лежа». — У тебя четыре попытки, чучело, — пробубнил сержант Зюзин где-то высоко: Лена не придала его словам значения — а зачем, если стрелять она готовилась почти всю жизнь?! Кровь в жилах почти остыла, дыхание стало мерным и забористым, пульс участился от предвкушения славной стрельбы и адреналина в венах: Лена сглотнула, коснувшись кадыком холодного приклада, и прицелилась — сержант Зюзин наблюдал за ней с вновь появившимся разочарованием — не так держит винтовку, не так дышит, не так держит спусковой крючок, не так лежит… — Поменяй пози… — только начал говорить он, как на все поля прогремел выстрел: это было, словно удар молнии, словно сошествие с небес грозовых туч, словно удар металлической трубы по пустому полу — пуля летела и летела вперед, точно, казалось бы, зная, кто ее сегодняшняя жертва. Сержант Зюзин видел все, словно в замедленной съемке, пока Лена, не переставая с коварством улыбаться, глядела на штапик первого флажка — в его деревянное основание, почти скрытое в жирной черной земле, сейчас летела свинцовая пуля, которая должна была сбить чертов флаг с позиции. И, когда красная ткань флажка скрылась за кучкой земли, сержант Зюзин шумно выдохнул. — Стой, ты… — снова начал он, но тут прогремел еще один выстрел: быстро перезарядив винтовку, Лена не дала никому выдохнуть спокойно — еще один флажок скрылся за кучкой черной земли: Лена с наслаждением выдавила последнюю пулю под изумленный крик сержанта Зюзина, и последний флажок пал. Убрав винтовку за плечо, Лена глянула на дымящийся ствол и, с удовольствием закатив глаза в экстазе, затянулась воздухом, в котором запахло битвой и стрельбами. — Ого! — присвистнул Антон, хлопая в ладоши. — Сносно, — фыркнул обиженный на свою не-меткость Миха. — Зачет, — только и сказал сержант Зюзин, черкнувшись в своем протоколе. Никто не сказал больше ни слова до тех пор, пока не отстрелялся сержант Веня Борисов, который с винтовкой тоже, к счастью, был на «ты». — Это все? — накидывая ремень винтовки через плечо, осведомился сержант Веня Борисов. — Моя фурия рвет и мечет: я забыл залить водой сковородку из-под гречки… *** Когда ровным рядочком все возвращались в казарму, чуть уставшие и вспотевшие, сержант Зюзин поравнялся с Леной и негромко хмыкнул, обращая на себя внимание — Лена кинула на него острый взгляд через оголенное майкой плечо. — Как оно? — тихим спокойным голосом спросил он. Солнце слепило, пока Лена держалась за ключицу рядом с кровавым бинтом — напекало знатно, кожа несильно успела покраснеть. Сержант Зюзин выглядел, как и обычно: такой же, каким Лена успела запомнить его с две тысячи восемнадцатого года — не зажатый, не тихий, не скромный, а просто в меру воспитанный и благопорядочный — он отличался от других сержантов шестой роты: хотя бы тем, что через каждое слово не порывался вставить мат. — Ой, да ну что Вы, товарищ сержант… — возможно, от осознания того, что среди присутствовавших сержант Зюзин был самым старшим, опытным и рассудительным, Лене и было неловко смотреть ему в глаза. — У меня есть бинт — купил с утра, — без доли заботы, почувствовав укол вины в самое сердце, быстро проговорил сержант Зюзин. Лена смутилась еще больше. — Заживет само, товарищ сержант. — Я настаиваю: как-то же и я не подумал о твоем плече тоже… — меланхолично отозвался сержант Зюзин, немного помолчав. Лена отвернулась, чувствуя, как от солнечных лучей горит лицо. Сержант Зюзин чувствовал себя виноватым, если честно, от того, что в Лене он сначала видел исключительно клоуна и заигравшегося в «войнушку» ребенка — увидев ее на пороге казармы впервые, он подумал, что ее занесло сюда по ошибке. По виду было и не сказать, но внутри у Лены был явно металлический стержень — поломанный со всех сторон, склеенный на сто рядов, но все же металлический. — Хорошо, товарищ сержант, — пока Миха и Антон трепались о чем-то с беззаботным видом, а след Вени Борисова остывал на горизонте, Лена воротила покрасневший обгоревший нос то туда, то сюда, стараясь и из-за смущения тоже не смотреть на сержанта Зюзина. — Могу… — он хотел предложить свою помощь в смене повязки, но вовремя спохватился, подумав, что это будет слишком навязчиво. — Могу предложить сигарету, — выкрутившись из неловкой повисшей паузы, заявил он. Лена остановилась на месте — Антон и Миха, ничего не замечая, продолжали чирикать и идти вперед — сержант Зюзин тоже замер. — Знаю я, товарищ сержант, что Вам неловко: думали — говно-слоник, а я что-то да умею, да? — проницательно, но не агрессивно спросила она. Сержант Зюзин с добротой улыбнулся. — Умная. Не по армейке такая смекалка. — Кто-то должен прикрывать задницу моего брата, и я сильно сомневаюсь, что это будут слоны или уставшие «от такой трудной службы» контрабасы, — изобразив воздушные кавычки, Лена вдруг поняла, что начала говорить с гонором — сержант Зюзин смотрел на нее невозмутимо, ни один мускул на его лице не дрогнул: убрав руки в карманы, он вытянул зажигалку и измятую пачку сигарет «Winston. XS» — Лена вскинула брови. — Карету ей, карету! Она слишком хороша и не понята остальными для этого мира, — говоря это, сержант Зюзин протянул Лене сигарету, которую та взяла с настороженностью. Куцый ветер растрепал влажные от пота черные волосы. — Хочешь спасти брата, а сама не понимаешь, что тебя тоже надо спасать — за такими, как ты, обычно приходится убирать и дорабатывать, — честно пыхнул дымом сержант Зюзин. Лена сглотнула, держа в руке сигарету. Сержант Зюзин продолжил, стряхнув пепел: — Пока ты не задашься целью конкретнее, гранаты так и будут в стороны летать. Они помолчали. — У меня есть цель, товарищ сержант, — Лена чиркнула зажигалкой, вынутой из целого кармана своей попорченной формы. — И она благородна: никто не защитит моего брата, кроме меня. И не нужно осуждать мой выбор — в пассивной позиции гражданина у меня были связаны руки, а сейчас нестрашно умереть под пулей, зная, что ты хотя бы пытался. Лена крупно сглотнула — от разговоров о брате на нее нахлынули воспоминания — к горлу подступил ком, покрасневшие на солнце глаза налились слезами. — Ты не идешь спасать брата, ты бежишь от прежней жизни — это же видно сразу. Как они, громко орали за каждый косяк?.. Твои родители? — сержант Зюзин заглянул в покрасневшие голубые глаза. Лена достойно выдохнула с силой, когда одинокая слеза скатилась по носогубной складке. — А что до мужиков? Использовали, да? Девчонка-однодневка? Лена зажмурилась несильно, сделав слабую затяжку сигареты. — А общество? Осуждало каждый вздох, потому что ты мыслишь не так, как они, да? Лена молчала, стряхивая пепел на отцовские берцы и вспоминая о доме, о больном детстве, о шутках брата, об осуждающих взглядах, об укорах в спину… — Не обманывай ни меня, ни себя, ни тех наивных оленей, — он на выдохе затяжки ткнул сухожавым пальцем в сторону Антона и Михи. — Ты бежишь не от проблем — ты бежишь от себя: ведь если бы можно было изменить себя, проблемы бы отпали сами собой… Лена негромко сглотнула — ветер пробежался по плечам со стремительностью, сержант Зюзин затушил окурок. — Старайся не ради кого-то, старайся ради себя. — он молча пошел нагонять ребят. — Товарищ сержант! — и, когда Лена крикнула это, он не услышал дрожи в голосе, ни капли слезливости. Но, когда обернулся, увидел блестящие на свету, влажные щеки и губы. Лена беззвучно рыдала внутри себя — слова задели ее за «живое». — Макс, — кивнул он, слегка улыбнувшись. — Я помогу тебе сменить повязку. *** — В детстве всегда хотел дослужиться до старшего лейтенанта, — приговаривал Макс, разматывая шмоток белого бинта. Лена задумчиво смотрела на него, внимая каждому слову: такой серьезный, такой прагматичный и приземленный, сержант Зюзин — они сидели в комнате досуга на жестком синем диване, где еще со вчерашней ночи осталось лежать измятое одеяло Горохова. Лена переводила взгляд с книжных полок с молитвословами и военными уставами на бархатную обивку столов, с деревянных стульев, на которых часто когда-то сидела, на белые свежевыкрашенные подоконники. С умиротворенного лица Макса на его жилистые сухопарые руки, ловко разматывавшие бинт — пока Миха и Антон вызвались отнести инвентарь на место, пока сержант Веня Борисов незаметно улизнул домой, Лена и Макс сидели в комнате досуга, изредка поглядывая на настенные часы, время на которых навсегда замерло на отметке ровно девяти. — Почему именно до него? — Лена возилась с крышкой бутылочки перекиси водорода. — Отец был старшим лейтенантом. Лена опустила глаза, помедлив с вопросом. — Твой отец? — наконец раздалось в звенящей тишине. Макс с грустной полуулыбкой сжал в руке шмоток бинта и сглотнул — Лена, впервые увидев на его лице какую-то эмоцию, кроме скепсиса и пренебрежения, дрогнула сердцем. — Умер в первые дни войны… Гнетущая тишина сдавливала паутиной со всех углов досуга — казалось первые пять секунд, что стены просто сжимаются. Лена со страхом моргнула, боясь проронить лишнее слово, Макс потер виски и накрыл глаза ладонью, графично приопустив голову на колено. И Лене вдруг стало понятно, почему сержант Зюзин, почему Макс с таким презрением и пренебрежением относился к ней с самого первого дня в Елани — он просто боялся, что еще много невинных погибнут из-за таких, как она, в рядах российских войск. Лена сглотнула на силу, бешено сжав подлокотники кресла, в котором сидела, уже давно не расслабляясь. Макс молчал, ни слова объяснений не звучало из его уст — кажется, он надолго и слишком глубоко погрузился в собственные воспоминания. Наверняка, подумала Лена, его отец погиб, когда сам Макс был на службе — принимал слонов в стройные ряды Еланских мотострелков, курил вместе с сержантом Михой Гусевым и заполнял протоколы по успеваемости. А потом был звонок матери — суетный, судорожный, спонтанный — Макс наверняка был пойман врасплох: никто бы не был готов услышать о смерти собственного отца. Лена сдвинула брови на переносице, сильно зажмурившись — оказывается, каменное сердце сержанта Зюзина не всегда было каменным: закаленный еще свежей болью, он в короткие сроки научился разбираться в людях и видеть, кому можно поручить спасение страны, а кого стоит взашею гнать из стройных шеренг рядовых. — Я любил его, — сказал Макс, и в его суровом и похолодевшем голосе Лена услышала столько боли, что не смогла сдержаться — конечно, услышь люди о чьей-то смерти своего приятеля или знакомого, тут же пытаются поставить себя на его место — Лена представила, что чувствовала бы она, лишившись отца. Кажется, мир рухнул в одночасье — не хотелось ни смеяться, ни плакать, ни говорить, ни молчать. Слезы градом потекли с щек, Лена шмыгнула носом и тут же подтерла его сжатым кулаком — нет, жизнь без отца она бы не перенесла никогда: опора и поддержка в их странной семье, отец всегда умел шутить и покрикивать — был умелым ребенком почти пенсионного возраста, навсегда сохранившим в себе бодрость духа и трезвость ума. Лена зажмурилась так, что слезы с новыми силами хлынули из глаз — она судорожно выдохнула, тут же заткнулась, почти задохнувшись, и отвернулась в сторону, не желая думать о том, что было бы, если бы отец умер, дальше. — Все нормально, все хорошо, — уверенным твердым голосом заверил Макс, но Лена не верила ему: сердце разрывалось от одной только мысли… — Врешь… — на силу выдохнула она через истеричные слезы, и Макс улыбнулся, глянув на ее покрасневшие щеки и отекшие влажные глаза. — Нет, — он постарался улыбнуться как можно более открыто и спокойно, чтобы Лена почувствовала защиту и комфорт, чтобы скорее успокоилась. — Не ной, салага, тут с каждым такое бывает, — поделился он, продолжив измываться над бинтом. Лена все никак не могла прийти в себя от слез — голова закружилась, а нижнюю губу свело оттого, что Лена постоянно ее закусывала с силой и жестокостью, не щадя себя от накатившего горя. — Давай, подтирайся, — с теплой улыбкой Макс подал ей квадратный кусок бинта, сложенный вчетверо, и дружелюбно хмыкнул. — Нормально все, я не маленький уже, переживу, — он вздохнул с опустошенностью. Лену не отпускала мысль о собственной безоружности и непрофессионализме — в дрожь бросало лишь от мысли, что кто-то мог пострадать, не прикончи она вовремя врага с винтовкой в руках. — Спасибо, — приняв бинт в руку, Лена доверительно коснулась шершавой загорелой ладони Макса своими робкими холодными пальцами: он не отдернулся, лишь улыбнулся скромно, смотря на свои ноги. — Вы очень хороший, товарищ сержант. — Так точно, — усмехнулся он. — Так точно… *** После обеда Лена в расстроенных чувствах, все еще размышляя над ситуацией с Максом, медленно плелась в казарму, изредка поглядывая в заметно поголубевшее небо — белых перистых облаков почти не было на этой небесно-водной глади, изредка слышались выстрелы с полигона: кто-то усиленно готовился к отправкам. В желудке плескалось три стакана горячего разбавленного чая с двумя ложками сахара — еда ни в какую не лезла в горло, вставая рыбьей костью поперек. Не было аппетита ни на что — Лене просто не хотелось признавать своей непригодности, жестокости обстоятельств и времен: отраднее, конечно, было думать, что все в этом мире еще может наладиться. Однако, тенденции развития войны стремительно набирали обороты — аналитики сходили с ума, выкрикивая все новые области и округа для обстрела Америкой. Враг не щадил никого — ни крупные многомиллионные города, ни средние городишки, не мелкие деревеньки — обстрел продолжался каждый день. Вся Россия словно сидела на пороховой бочке и раскачивалась из стороны в сторону с зажженной зажигалкой в руках — одно неверное движение — и на воздух могло взлететь абсолютно все. Предаваясь философским мыслям, Лена не заметила впереди бордюр при переходе с тропинки к казармам и со всего маху шлепнулась на асфальт звездой, раскинув руки и ноги в стороны в полете. Жгучая боль немного освежила рассудок — Лена больше не вела себя, как зомби или зачарованный ребенок. — Группироваться тебя не учили, — заметили сзади, и Лена, не вставая с земли и попытавшись схватиться за асфальт, быстро глянула через плечо на подошедшего: сегодня Миха был хорош — китель, видно, где-то был забыт и оставлен, голые плечи и статная широкая грудь поблескивали на солнце. Лена фыркнула, медленно поднимаясь на ноги. — Че ты за мной бегаешь? — недовольно буркнула она. — Не возгудай, погоню тебя на стадион: отрабатывать заработанные калории! — ударив себя в грудь кулаком, гордо заявил Миха. Лена закатила глаза. — Отстань, я весь день не ела ничего, — простенала она, потирая стертые от падения ладони. — Че гонишь-то? Думаешь, никто не видел, как ты себе в карман две булки пихнула? — Миха сощурился, со смехом смотря на Лену: она застонала от досады — булки и впрямь были. Но они, скорее всего, уже давно успели растаять и протечь прямо в штанину. А ведь Лена думала — какого хрена так липко и влажно вдруг стало в столовой?.. — Просто в ничто штанишки… — проскрипела она загробным голосом, от досады желая сорваться на истерический шепот. — Давай не пиликай: пулей на поле — я зайду за новыми штанами и присоединюс-с. Можешь пока размять свой жирок, — Миха подмигнул ей, резво направившись к казарме. С мученическим выдохом, пошлепав себя по протекшему липкому карману, Лена не спеша направилась в сторону стадиона перед окнами второй и первой казарм — свернув за угол по треклятой асфальтированной дорожке, она зевнула негромко и поморщилась от яркого солнечного света, который начинал припекать широкую красную мордень и оголенные ладони. Оказавшись на стадионе, Лена первым делом скинула с ног тяжелые черные берцы, нагревшиеся на солнце до такой степени, что в них можно было бы с легкостью кипятить воду на чай — кинув их в траву с каплей бережливости, Лена стянула с плеч китель и, вздохнув, сунула его к берцам. Солнце светило прямо в шары, Лена тут же подумала, как же мерзко, что сегодня такая солнечная погода — жара начинала задаваться градусами и ни капли этим не радовать. Ветра почти не было, воздух, кажется, застоялся с самого утра и не сдвинулся ни на микромиллиметр — дышать уже было тяжело. Лена закатила глаза — а как будет, когда она пробежит пару кругов, даст стометровку и выполнит несколько подходов отжиманий и приседаний? Глаза пошли черной рябью, Лена сглотнула и, хрустнув пальцами, побежала вперед — сначала легкий бег разогревал аппетит первые минут семь, а затем под ложечкой начало активно сосать. Лена чувствовала, как капли пота затекают под новую повязку, сделанную Максом, а голова начинает нагреваться вместе с черными волосами. Скинув со лба влажную черную прядь, Лена фыркнула, как лошадь, и поскакала дальше, постепенно увеличивая скорость своего передвижения — легкий шаг вскоре стал полноценной рысцой, которой Лена меряла поле круг за кругом. Дыхание сбилось окончательно, Лена чувствовала себя, как мужик, двадцать четыре часа проработавший на пилораме без обеда и трех-часового сна с перекурами. — Неплохо! — Миха подкрался незаметно и теперь стоял рядом с берцами, брошенными в густой зеленой траве. — Я могу лучше! — заорала Лена через силу, чувствуя, как язык липнет к сухому небу. Растрепавшиеся черные волосы вились где-то за спиной, почти не касаясь покрасневших голых плеч, Лена дышала часто и бурно. — Неплохо! — удовлетворенно кивая, утверждаясь в этом, заявил Миха. — Закругляйся потихоньку: добегай круг и рули сюда, — он помахал зажатой в руке бутылкой воды. Увидев воду, Лена обрадовалась так, будто подул сильнейший ветер, окативший ее с ног до головы — медленно сбавив скорость, Лена почти за пару секунд оказалась рядом с Михой. — Не стой, походи — задохнешься же, — заметив ее раскрасневшиеся щеки и потный блестящий лоб, наставил он благоразумно. — Так точно… — едва слышно промямлила Лена от усталости и измотанности. Нарезая круги вокруг Михи спокойным шагом, Лена держалась за бок, где сильно кололо несмотря на остановку — жмурясь и обтирая сырой пот тыльной стороной ладони, Лена фыркала и широко раздувала ноздри. — Хорош, — велел Миха. — Иди сюда. Когда Лена, надеясь на глоток свежей холодной воды, остановилась рядом с Михой, он с ехидным довольным видом гордо вручил ей бутылку минеральной воды с газами. — Ну и сука же Вы, товарищ сержант! — в сердцах высказалась Лена, тем не менее открывая бутылку и делая пару жадных глотков — остатки минералки она вылила себе за ворот и на голову, закрыв глаза с наслаждением. Холодная вода пробежалась по отсыревшей спине и вспотевшей голове, стало легче дышать, сердцебиение почти успокоилось. — Не шурши: еще отжимания и пресс. — Миха помолчал пару секунд, а потом гавкнул: — Упала на спину, живо! — Штаны, — Лена лишний раз боялась подумать, насколько сильно растаяли булки в кармане. — Точно, стриптиз! — щелкнув пальцами, талантливо сыграл приход воспоминания Миха и ехидно хохотнул. — Держи, — он кинул ей какие-то недлинные вытянутые спортивные штаны из трикотажной мягкой ткани черного цвета. Лена скептично вскинула брови: — Черные? Серьезно? А че сразу мне пистолет заряженный не подал? — она фыркнула, надув губы. — Раздевайся, — вместо того с довольной лыбой ответил Миха. – Точнее, одевайся. — Но у меня нога липкая, — закатила глаза Лена, и промеж глаз ей тут же прилетела пачка влажных салфеток без лишних слов. — Подтирайся. Нехотя стянув штаны, Лена понадеялась на джентльменство сержанта Гусева, и он ее не подвел — только увидев край темно-синих боксеров, он выдохнул с легким разочарованием и не стал строить из себя мужчину, который ведется только на внешность. Лена наскоро обтерлась салфетками, тут же залезла в спортивные штаны и, щелкнув резинкой, хотела было обратиться к Михе, как заметила на тротуаре чуть подальше стадиона идущую к казармам фигурку гражданского. — Че зависла, булка? Давай, не тяни кота за… — Миха обернулся тоже и тоже заметил высокого статного юношу с безумно карими глазами: быстро съездив взглядом по лицу Лены, он, кажется, все понял. — Это вот и есть твой хахаль? Так себе лошадка, если служил, наверняка был в «связи»… — Морякя, — скромно и еле слышно выдохнула Лена с затаенным дыханием. — Че-е?! — не расслышал Миха. — Моряк! — от карканья Лены на весь стадион фигурка остановилась на тротуаре и медленно повернула голову в ее сторону. — Бежим! — Лена схватила Миху за шкирку, как плюшевую игрушку в вязаной одежонке, и припустила к казарме, на ходу подбирая берцы, китель и испорченные штаны… Фигурка сощурилась своими безумно карими глазами и, хмыкнув, ускорила ход.