Гарнизон

— Подожду тебя снаружи, — Лена кивнула на дверь, искрометно отвернувшись и никому не ответив: вылетев в коридор, она схватилась за голову, сжимая в кулаках свои смольные блестящие волосы. — Ленч! — Вован нагнал ее прямо у стойки регистрации с главной медухой и, схватив за китель, дернул к себе, пытаясь остановить. — Ленч, куда втопила? — в его голосе до сих пор слышались отголоски слез и счастья. — Пойдем на улицу, пойдем, — с неимоверной силой сопротивления она тянула Вована к двери, как катер тянул ездока на водных лыжах. — Не хочу здесь… Не хочу здесь находиться… — бормотала она, не оборачиваясь и прикусывая покрасневшую нижнюю губу. — Погоди, погоди, оставь паспорт в залог, — Вован кивнул на медуху за стойкой. — Конечно… — смахнув с ресниц горячую слезу, Лена порылась в рюкзаке, скинув одну лямку с плеча, и кинула паспорт на стойку с широкой руки. — Я забираю сержанта Жернова на пару минут… — тихим, но твердым голосом проговорила она, волоча Вована к выходу. — Ленч! Ленч! Да погоди ты! — когда дневальный выпустил их на лестничную клетку, Вован схватил ее за плечи и встряхнул хорошенько, а потом просто стал смотреть в ее голубые, налитые слезами глаза. — Ленч… — Вован, пошли покурим. Умоляю, давай покурим… — опуская глаза, говорила она под пристальным взглядом брата. Он улыбнулся в последний раз своей ослепительной улыбкой, потрепал ее по волосам, сбив кепку на бок, и счастливо рассмеялся, дав волю эмоциям — по его загорелым округлившимся щекам брызнули слезы сожаления и одновременного счастья. — Ленч… — он обнял ее до хруста костей в позвоночнике, обнял так, как никогда не обнимал на гражданке — оба молчали и всхлипывали с урывками — воздух на лестничной клетке кончался. У Лены в голове шли помехи на белом экране. Звенящая пустота. *** Когда они стояли за углом госпиталя, пытаясь нервно раскурить по сигарете, Вован не выдержал: — Какого хрена ты тут делаешь?! Ты подумала, каково сейчас родителям?! Ты че творишь, морда усатая?! — кажется, он бесновался больше от того, что не смог уберечь в своей млажшей сестре беззаботного ребенка, никак не связанного с войной. Лена изменилась — подросла, вытянулась, стала суровее в чертах, стала смелее в словах, но осталась такой же слабой в своих мыслях и действиях. Вован видел ее насквозь. Лена с выдохом облегчения плюхнулась на траву, поджав ноги по-турецки. Держа сигарету зажатой между губ, она оперлась руками о колючую траву и стала глядеть в голубеющее небо, диск солнца на котором замер почти в зените. — Не парься, все нормально, — она сделала затяжку. — Я не могла тебя тут одного бросить. Вован фыркнул, выкинув окурок и закурив еще раз. — Они были почти в истерике, — вспоминая разгневанные зареванные голоса родителей в телефонной трубке, сказал Вован, опустив голову. — Ничего. — Лена помолчала. — Переживут. Я тут ради них. И ради тебя. — Не стоило, братан, — Вован вздохнул с грузом, насупившись. Лена усмехнулась с ноткой истерии. — Война нас не пощадит, ты же прекрасно это знаешь. — Знаю. — Лена кивнула, стряхнув пепел. — Тебе еще не поздно вернуться. Или ты подписала контракт? — он внимательно посмотрел на ее лицо. — Нет, — Лена пожала плечами. — Военком от меня отказался, и меня подобрал младший сержант из Елани. Сержант Шухер, — вспомнив лицо Антона, с улыбкой ответила Лена. — Мы поехали в Елань, полковник ничего не знал — меня как бы, ну… Завербовали. Прикинь, куда меня закинули? — пока она говорила это с показательной радостью и ностальгией, на глазах у нее лежали блестящие слезы. — Куда? — Вован смачно сплюнул. — К мотострелкам, в пятую роту, — Лена многозначительно закивала. — В пятую? А с шестой что? — напрягся Вован, вспоминая свою срочку в Елани. — Ее расформировали — всех сержантов-мотострелков, оставшихся в Елани, направили в пятую роту, ротным оставили Горохова… — Горохова?! — вскинулся Вован в изумлении. — Наш старичок на что-то еще способен? — Товарищ командир, — кивнула Лена, нарочно отдав честь. — Хороший мужик, душевный, взгляды на жизнь у него правильные, — она улыбнулась уголком губ. — А сержанты чо? — навострил ухо Вован. — Почти все остались: Веня Борисов, Зюзин, Гусев, Саменов, Валеев… — Лена напряглась, припоминая остальных. — Ну, и я, получается. А! И Антон. Отправки были позавчера, вчера мы прибыли в Алейск, сразу же разошлись по казармам, в казарме медух, скажу я тебе, лучше, чем могло быть. — Подружилась с кем-то? — с родительской опекой спросил Вован. — С сержантами, их тут пруд пруди, — Лена развела руками. — Сержант Гусев не такое дерьмо, каким казался, да и Зюзин тоже нормальный, — она тяжело вздохнула, припоминая события прошедшей недели. — Все они нормальные парни и достойны жизни. — Точнее, не достойны смерти, — улыбнулся Вован. — Да, — кивнула Лена. — За такими можно пойти в бой. — А ты… — Вован помялся, снова закурив. — А ты как, братиш? — Я? — Лена глянула на свои руки, выкинув тлеющий окурок в сторону. — Нормально. Честно, я нормально. Больше всего эту неделю я боялась, что тебя не встречу, — она хрустнула пальцами, Вован без лишних слов подал ей сигарету и зажигалку. — Спасибо, что живой, — она улыбнулась. — Точнее, спасибо, что не мертвый, — ухмыльнулся Вован. Они помолчали, пока на голубом небе во все стороны плавали белые рваные облака. — А ты как тут? Говорят, какой-то дебил подорвал взвод мотострелков и десантников вчера… — Я? — в той же манере переспросил Вован, тоже посмотрев на свои руки. — Нормально, пара ссадин, ожог первой степени на спине, — он выдохнул. — Мне повезло, я далеко от эпицентра был, а вот Юрца подрезало знатно… Лена сглотнула, задержав дыхание. — Змей? — только и спросила она. — Ты его помнишь?! — искренно удивился Вован. Она его и не забывала… *** «Юра-Юра! Так неловко начинать, но я чувствую, что надо. Не шутки ради, сама не знаю — почему. Когда я увидела тебя впервые, я пыталась разглядеть твою татуху. Но ты был слишком высок. Мне дико неловко писать все это, но ручища сама выводит слово за словом — как говорится, «надо чета это». Ладно, к чему я веду все это — о, это дико глупо, только не смейся, прошу тебя, Юра-Юра. Знаешь, у меня до сих пор в голове стоит собственная фраза: «Просто ты очень горяч», — надеюсь, мое лицо не сильно покраснело, когда я говорила это. Не знаю, кто меня за язык тянул, я не умею делать комплименты, но твой интеллект меня покорил: о, эти прекрасные интеллектуальные шуточки с двойным дном (или двойное дно там виделось только мне, я не знаю). Юра-Юра, я тут топчусь на месте, но не задеваю главного. Да-а. Потому что умею так. Но, мне кажется, ты не глуп, ты умен: умен и сам догадался, что не ради Вована я гоняла в чулках и с декольтищем. О, ты хорош. Ты хорош, но мне неловко. Не знаю, куда тебя переводят, не знаю, как далеко — да и зачем? У тебя есть прекрасная девушка. Даже немного забавно. Я не мастер флирта, могу вести себя, как милая картошка, и я не знаю, что ты думаешь обо всем этом. Чувствую себя Орловым. Почему я так туплю… Юра-Юра. Вот совпадение это или нет, я не знаю, но все-таки хочется надеяться, что тебе было классно и весело в нашей дурной компании. Юра-Юра. В ощем, нужно мне или тушить все это, или подкидывать дров. Вот я подкинула дровишек эти письмом, кинула спичку. Сижу. Горю. Что я могу сказать? Засыпать тебя комплиментами? Без ума шутить, чтобы ты смеялся? Я не знаю. Пора бы уже остановиться. Но я не могу. Юра-Юра! Я умею писать стихи, но сейчас не могу. Я умею писать портреты, но твое лицо написать не могу. По парте катаю кольцо Вовиной бывшей. Забавно немного. И немного грустно. На руке татухи гелевой ручкой — хочу настоящие. Юра, останови меня. Давай я не буду. Но если буду, то давай. Мне будет грустно расставаться с тобой. С Вованом, с тобой, с этими классными посиделками в досуге. Мне будет грустно расставаться с тобой. Юра-Юра, will the sun ever rise? У тебя приятная кожа, кстати, теплые руки. А сердце-то холодное, да? Да знаю, что нет — горячее. Если устал это читать, вспомни шутку о триста тридцать третьем друге. Хех. Юра-Юра, погнали в Лондон, а? Ты погуляешь по городу, я порисую на берегу реки? Можем напиться в пабе. Чаю. В пять вечера. Юра, я тупая. Я не должна была. Но я уже. Интересно, ты сожжешь это письмо? Ты вообще читаешь это? О, я тупая, я говорю с листом бумаги. Это клиника. Юра-Юра, вру до талого — все хорошо. Я знаю, что поступаю неправильно, но не могу уже ничего контролировать. Я не только триста тридцать третий друг, я еще и триста тридцать третья девушка. Юра-Юра, мне немного стыдно. И я не знаю, от чего больше: от того, что ты читаешь это, или от того, что я пишу это. Эх, ладно, мы же встретились случайно — так бывает. Но все-таки мне хочется, чтобы все шутки, пошученные в досуге, были не случайны. Юра-Юра, не бей меня за это письмо, мне просто захотелось с тобой попрощаться. И сказать спасибо за то, что поддержал, как триста тридцать третьего друга. Думаю, ты хорошо танцуешь. Мне хотелось бы с тобой станцевать. Вальс. Юра-Юра. Эх, мы должны были встретиться раньше. По-другому. Мне бы хотелось. Можешь позвонить мне, если захочешь пошутить. Молжешь позвонить мне, если хочешь, чтобы я приехала. Можешь позвонить, если тебе не с кем сгонять в Лондон. Юра-Юра. Эх. Я влюбилась. Сестра твоего друга…» *** — Ну… — Лена качнула головой. — Триста тридцать третий друг, все дела. Его как вообще сюда занесло? Он разве не свалил после срочки с Юрги? — Лена сощурилась, пока сердце ее наматывало километры в грудной клетке. — Нет, он решил через год буквально на контракт податься, контрабасом стать. Сейчас, как видишь, заслан сюда же, в Алейск. И ему, кстати, как главному дебилу, руку вчера оторвало, прикинь? — Вован с ажиотажем погундел. — Руку? — Лена недоверчиво вскинула брови. — Что ж, по заслугам, — она фыркнула. — Че ты злишься, Ленч? Не прошло, что ли? Умоляю тебя, это было-то… Сколько уже лет прошло? Неужто никого себе не нашла? Лена отмахнулась, стряхивая пепел. — Неважно, забыли, давно дело было. Че там с рукой? — А, рука: оторвало ему вчера — кровища хлестала, половина медух в обморок попадали, кинули нас в каличку, сказали, недели на две, — Вован блаженно растянулся в улыбочке. — А ты, как я понимаю, нас латать пришла? — Вас? — Лена закатила глаза. — Я начну с шестой палаты, потом в… Э-э-э… — она запуталась в воспоминаниях слов сержанта Соленова. — Неважно, в общем, и пальцем не притронусь ни к тебе, ни к нему, пусть Лесечка это делает, — противным голосом закончила Лена. — Лесечка? Так ее, значит, зовут? Это бабень Юрца, кстати, — Вован рассмеялся. — Ой, не могу, Санта-Барбара начинается… — он хохотал, держась за живот до тех пор, пока Лена, мерно не поднявшись, не втащила ему по обожженной спине. — Ау! — Не вой, — Лена стряхнула с колен травинки и, потянувшись, громко зевнула. — Пошли, у меня четыре палаты, а я еще ни в ведро, ни в красную армию. Вован посмеялся. *** Когда они вернулись в палату, Леся уже вовсю обхаживала Юру с четырех сторон — повязки, примочки, свежие бинты, зеленка… Похоже, она действительно за него беспокоилась. И только тогда, когда он махнул Вовану рукой, Лена поняла, что второй-то руки у него и в самом деле нет — от плеча была лишь культя, обмотанная покрасневшими бинтами. Лена отвела глаза в сторону. — О, заявилась, — пока Лена возвращала паспорт в рюкзак, ее заметила Леся. — Иди сюда, поможешь! — подозвала она, и Юра в каком-то выжидании уставился на Лену своими проникновенными зелеными глазами, ожидая чего-то. Они не виделись с тех пор, как Лена отправила ему письмо. В тот день была их последняя встреча. И, кажется, Юра помнил все, до последнего слова из письма. Лена сглотнула. — Не, давайте без меня, рядовой. Я сержантов подлатаю, — она решительно отвернулась, так и не ответив на пристальный взгляд Юрца ничем. Выдохнув, она опустилась на ближайшую кровать — Юра не изменился: такой же стройный и высоченный, зеленоглазый, светловолосый, с ямочками на щеках. Светлобровый, очаровательный, подросший. Лена поджала нижнюю губу, прикусив ее изо всех сил. — С кого начнешь? — Вован плюхнулся на кровать рядом с ней, в палате неуловимо пахло табаком и насваем, вафлями и сгущенкой. Шавермой и разбитыми сердцами. — С тебя, — Лена толкнула его на кровать и нависла сверху, встав на ноги. — Задирай ночнушку! — в приказном тоне объявила она, стараясь не смотреть по сторонам. Спину ей прожигали, прожигали насквозь внимательным, сосредоточенным взглядом. Взглядом зеленых хитрых глаз — Лена задрала больничную сорочку на спине Вована и присвистнула — кожа сильно покраснела и теперь облезала. — Поосторожнее, товарищ сержант, — предупредительно проговорил Вован, зажмурившись в предвкушении приступа жгучей боли. Лена огляделась по сторонам — медикаменты лежали только рядом с Лесей, а подходить к ней было равно тому, чтобы подходить к Юре. — Где взять бинт, вату и зеленку? — в палате на секунду повисла тишина. — У Екатерины Валентиновны, — кто-то махнул Лене рукой, какой-то молоденький младший сержант, очевидно. — Еще бы знать, кто это, — пробубнила Лена, цокнув и выйдя в коридор. — Я могу проводить, — запыхавшийся, в коридор вылетел Юра. В глазах у Лены потемнело от накативших воспоминаний. Она убрала руки в карманы. — Змей, — она лаконично кивнула. — Давно не виделись, — дружелюбно объявил Юра. — Выглядишь не очень, — Лена оглядывалась по сторонам, даже не смотря на него. — А ты очень, — Лена хотела рассмеяться, но вдруг подумала, что он даже имени ее может не помнить. Так и будет звать ее «сестрой своего друга». Лена наморщила нос, остановившись на паркете коридора. Белые кафельные стены сводили с ума. — Далеко собрался ползти, Змей? — она желчно усмехнулась. — Давненько меня так не называли, — Юра почесал затылок целой рукой. — В общем-то, тебя вышел проводить, знаю, где тут что лежит, не первый раз в каличке кантуюсь. — Мои поздравления, держи нас в курсе, — откуда-то взявшаяся внутри Лены желчь не давала ей говорить спокойно: вспомни Лена тот эпизод, когда Вован сказал, будто бы Юра в истерике порвал письмо и завопил «Зачем она это написала, у меня девушка есть!», внутри все похолодело. — Как поживает твоя любовь всей жизни? Уже съездил с ней в Лондон? — Да брось, глупо вышло, — Юра примирительно поднял руки. — Она меня бросила, когда я со срочки вернулся, — он неловко посмеялся, но, столкнувшись с безучастным равнодушным взглядом Лены, перестал. — Я растерялся тогда, да и контакты твои потерял, не мог тебе написать или позвонить, а очень хотел… — Чеши кому другому, Змей, — Лена ощерилась. Разитое в пух и прах сердце давало о себе знать всплесками цинизма. — Не с кем съездить в Лондон, ага? Бери с собой Вована, вы же такие друзья-друзья! — заметив у стойки в коридоре коробку с медикаментами, Лена припустила к ней, Юра шел следом, не отставая ни на метр. — Да чего ты злишься, Ленч? — когда он назвал ее так, в глазах у Лены потемнело во второй раз: развернувшись на пятках берц так резко, как только могла, Лена хладнокровно посмотрела на Юру и, скрипнув зубами, с потаенной обидой выдохнула. — Че тебе нужно? Разошлись тогда — разойдемся сейчас. Ты меня не знаешь — я тебя не знаю. Топай, свободен! Не дождавшись его реакции, Лена развернулась и ушла. Развернулась и ушла. Вылетела на лестничную клетку мимо дневального, тяжело дыша — развернулась и ушла. Сердце колотилось — такой подставы от судьбы она не ожидала: ладно бы, просто брат, которого она хотела встретить! Так еще и любовь ее прошлых лет, грубо надругавшаяся над светлыми чувствами — Лена сплюнула на ступени, схватившись за поручни, голова шла кругом. — Сержант, — окликнули ее, и Лена глянула на лестничный пролет первого этажа, с которого прилетел голос. — Сержант Соленов, — растерянно протараторила она. — Почему не на рабочем месте? — сержант Соленов направился к ней, вскинув брови. — Я… Э-э-э… Я не знаю, где взять бинт и медикаменты… — промямлила Лена, чувствуя, как ком слез сдавливает горло от обиды и горького разочарования. — У тебя нет аптечки? — сержант Соленов остановился рядом с ней, и Лена тут же выпрямилась, сглотнув все слезы разом. — Так точно, — она приложила руку к виску. — Ох… — он потер виски с усталостью. — Я забыл выдать тебе с утра, — он глянул на наручные часы на стройном жилистом запястье. — Скоро обед. Хм… — он задумчиво почесал подбородок. — В принципе, я уже закончил, и это, — он тряхнул сумкой на плече. — Мне больше не понадобится. Тут несколько шприцов, кубики анальгина, аспирин, жаропонижающее, противовирусное, активированный уголь, бинты, зеленка и перекись водорода, — Лена многозначительно закивала. — Этого должно хватить, чтобы обработать ожоги и раны пострадавших. Сержант Соленов протянул сумку Лене, та приняла ее со вздохом. — Все нормально? У тебя мешочищи под глазами, — кивнул он, разглядывая Лену. — Встретила брата? — заметив покрасневшие глаза, уточнил он. — Встретила, — Лена опустила голову. — Он тоже не очень рад, что я здесь. — Не боись, солдат! — сержант Соленов похлопал ее по плечу. — На обеде спускайся на первый этаж, свожу тебя в шавушную, похаваем, покурим, поделишься своими сердечными проблемами, — он уже стоял на лестничном пролете первого этажа. — Обед начинается в двенадцать пятьдесят! — Так точно… — вяло отрапортовала Лена, сжимая в руке ремень кожаной сумки сержанта Соленова. Предстояла полнейшая задница, в которую нужно было нырять с разбега. Лена разбежалась, перед тем, как постучать в двери этажа…