Гарнизон

В половину шестого утра Лена делала вид, что глубоко спала, укутавшись в свой китель — кости ломило не хуже веток под берцами, с каждым хрустом сломанных ребер Лена все чаще задавалась вопросом, а стоит ли ей срываться с места и следить, чтобы Илья и Юра остались живы? Такие мысли ее не сказать, что приводили в ужас от самой себя, но становилось на некоторые мгновения очень неловко понимать, что война из нее сделала какую-то крысу. Илья и Юра собирались бесшумно — Илья тихо раскрыл ящики с припрятанным оружием и, жестами что-то безмолвно показав Юре, дал ему гладкоствольную винтовку, а потом добавил многозначительно: — Раритет… Юра что-то прошамкал в ответ, на ходу пытаясь сжевать половину булки испорченного уже хлеба, и кивнул на дверь, надвинув кепку пониже — Илья без слов его понял: они двинулись в путь. Перед уходом Илья коротко обернулся через плечо и бросил обеспокоенный взгляд на Лену: — За нами не пойдет? — шепотом спросил он у Юры, когда они оба стояли в дверном узком проеме. Под потолком болталась мигающая лампочка, которая вот-вот должна была закончить срок своей работы — Юра прикусил губу, сильнее сжав холодный приклад винтовки. — Нет, — он покачал головой и бесшумно отправился выходить первым. Дверь за ними бесшумно прикрылась, Лена тут же распахнула опухшие от слез глаза и молча попыталась сесть на кровати. Она выжидала, выжидала ровно того момента, когда ей можно было сорваться с места, прихватив с собой оставшуюся винтовку — Юра и Илья любезно соизволили оставить ей одну, как средство самообороны в случае чего — конечно, оба они не были на сто процентов уверены в том, что Лена останется сидеть в бункере, не высовывая носа. Она и сама в этом не была уверена на сто процентов — часть ее рвалась вслед за Юрой и Ильей, стремясь защитить и предотвратить возможную беду, а часть ее понимала с каким-то горьким сожалением, что лучше было не высовывать носа из бункера до их возвращения. Лена поморщилась, почесывая озябшими покрасневшими пальцами распухший нос, и еще раз огляделась по сторонам — в бункере остались их вещи, оружие и испорченный хлеб — выбор был небольшим, но Лена уверенно поднялась на ноги, придерживая правую бочину, в которой больше всего стреляло от боли. Долго раздумывать над планом действий не пришлось — следопытом Лена была посредственным и выследить Юру и Илью точно не смогла бы, а посему было решено совершить вылазку на поверхность, изучить местность, поискать припасы воды и питания, может, найти оружие. Лена туже затянула ремень на поясе, заправив в штаны выправленный помятый китель, убрала козырек кепки назад и, выдохнув и сглотнув с каплей страха, перекинула через плечо кожаный ремень двустволки — потянулась к своему рюкзаку, толкнула в карман пачку сигарет и зажигалку, нашла свой телефон и ненадолго зависла, сжимая его пальцами. На черном экране словно для нее вырисовывалась печать — «Не надо» — но, отложив телефон в нагрудный карман, Лена прихватила с собой шокер и, шмыгнув носом воинственно и с напускной мужественностью, она двинулась к дверному проему. Дверь, открывшись, осветила собой небольшой участок лестницы, ведущий куда-то вверх — холодные бетонные ступени уводили к самому своду потолка, и Лена, не медля, направилась вперед почти бесшумно, не забывая придерживать себя за бок. По лестнице она поднималась порядка нескольких минут, за которые успела пару раз подумать о том, что благоразумнее будет вернуться и дождаться парней — столько же раз она отвергла эту мысль, проведя покрасневшими пальцами по гладкому дулу винтовки. Лестница в конце концов привела ее к маленькой дверце с небольшой рукоятью, поломанной с одного конца, больше похожей на люк — Лена взялась за ручку, тужась, и толкнула дверь вперед — оглушительный скрип старых петель оглушил ее на пару минут, заставив почувствовать себя трусливым зайцем, который боится каждого шороха. — И вот че ты боишься? — спросила она саму себя, негромко усмехнувшись для пущей уверенности: от сердца немного отлегло, но биться медленнее оно не стало: Лена откинула крышку назад с громким грохотом, рокот прошелся по стенам бункера, Лена зажмурилась на пару секунд. Опасность миновала — можно было двигаться дальше, на нее пролился приглушенный дневной свет — Лена прикусила губу, обеими руками сжав винтовку, наплевав на свои больные ребра. С трудом выбравшись на поверхность, изрядно попыхтев с подтягиванием с лестницы, Лена вывалилась на пол и, раскинув руки и ноги в стороны, стала тяжело дышать — она смотрела на обычный потолок среднестатистической квартиры, где висели запыленные торшеры неприметной белой люстры в форме бутонов цветов — Лена прикрыла глаза на секунду. В квартире было тихо и пахло пылью, отсыревшей грязью — повеяло прохладой, Лена распахнула глаза — окна были настежь раскрыты, по квартире гулял уличный сквозняк — мебель и стены были нетронуты. Поднявшись на ноги с пыхтением, Лена задвинула винтовку за спину и, потерев руки, достала телефон — теперь «связь» должна была ловить нормально: на включившемся дисплее замигали пиксели приветственной заставки: Лена сглотнула — экран загружался очень медленно, заряд батареи должен был быть небольшим. Она ахнула, когда увидела сообщения от брата и пропущенные звонки от родителей: «Где ты?! Все хорошо?!» — Лена мужественно сглотнула, с упорством подавив в себе желание пустить слезу и безвольно разрыдаться — она не стала отвечать, лишь глянула на время — шесть двадцать утра. Выключив телефон, она снова убрала его в карман и, сурово шмыгнув красным носом, откинув с лица надоедливые пряди засаленных волос, бесшумно двинулась вперед в поисках двери: обчищать квартиру не было смысла — Илья наверняка уже успел вынести отсюда все полезные вещи, но на кухне Лена остановилась, чтобы просушить горло у мойки — она отвернула вентиль крана и ахнула. Полилась совершенно рыжая от ржавчины вода — но выбирать не приходилось — Лена вспомнила вдруг, что очень сильно хотела пить: она нагнулась, дрожащей рукой придерживая волосы, и губами замерла у стремительного рыжего потока из крана. Пить хотелось, но валяться с отравлением — нет. Немного подумав, Лена поступила хитрее: нашла на кухне какую-то бутылку пищевого уксуса — вылила все в раковину и, хорошенько промыв бутылку, набрала в нее оранжеватой воды, заткнув бутылку за пояс. Можно было двигаться дальше. Все чаще Лена ловила себя на ужасающей мысли, что все происходящее напоминает ей прохождение какой-то квестовой игры — нельзя было отделаться от чувства, что из-за угла вдруг выскочит какой-нибудь враг, которого нужно будет убить, чтобы получить бутылку чистой питьевой воды. Лена прислушалась к шумам за распахнутыми окнами квартиры — было слышно только, как пели птицы по раннему утру, и нерезкий утренний свет солнца разрезал подерганные занавески на запыленных гардинах. Лена вытерла губы, смочив их густой липкой слюной, и молча, стараясь не стучать подошвами сапог, направилась искать входную дверь. Крепко сжимая винтовку в руках, сняв ее с предохранителя, Лена понимала все чаще и чаще, что может случайно убить кого-то, а может и не случайно, а, может быть, вообще себя — эта мысль заставляла правый глаз нервно дергаться, у входной двери Лена перевела дыхание и посмотрела назад робко, все еще каким-то куском мозга надеясь вернуться назад в бункер и переждать там. Но трусить было нельзя — Лена толкнула послушную входную дверь, перед ее глазами предстал полуразрушенный подъезд, в каких-то местах испещренный граффити, в каких-то — чужими испражнениями, в каких-то — кровью. Лена задержала дыхание — раньше она всегда думала, что легко переносит тяжелые моменты жизни — ей было невдомек, что от реально увиденной крови ее может затошнить — она согнулась пополам, накрыв рот ладонью, и зажмурилась с силой. Нет, она была не готова ко всем ужасам войны, которые так стремительно решили перед ней развернуться во всей свой красе — проморгавшись и отплевавшись, она неспешно закурила, по-армейски быстро чиркнув зажигалкой — перехотелось видеть в принципе, перехотелось куда-то идти. В минутной паузе, в которой Лена резво бросала затяжки одну за другой, вдруг послышались шаги и чей-то говор: у Лены по спине так быстро пробежался табун мурашек, что позвоночник успело свести от приступа острой вспышки боли — она тут же выкинула окурок и, стараясь не шаркать ногами, придавила его тяжелой подошвой отцовских сапог. Нельзя было точно сказать, что говор был американским, так же нельзя было и утверждать, что говорили русские, но Лена решила не рисковать — вдруг загоревшаяся в мозгу мысль — «А что будет с Юрой?!» — двигала ее вперед. Нет, Лена не могла двигаться бесшумно и быстро одновременно, поэтому она медленно, но верно двигалась вдоль стены, придерживая ее рукой — ослабшее тело подчинялось едва ли, но, скрежеща зубами, Лена заставляла себя переставлять ноги и идти вперед — кусок разрушенного подъезда обнажал вид на улицу, и Лена хотела добраться до самих развалин, чтобы притаиться за ними и выглянуть наружу. Прикусив губу, чуть ослабив хватку приклада, она сползла на четвереньки, уже ничем не брезгуя, словно отключив в себе всю волю к чистоте и порядку — ползком, бесшумно сметая с грязного пола пыль от разрушенного подъезда, чужие плевки и потеки крови, размазывая все по своему кителю, в какой-то прострации она думала лишь, что одежду придется стирать. Конечно, какая-то ее часть истошно вопила о том, что прямо сейчас она двигалась на собственную смерть, но Лена не могла уже остановиться — она прикусила губу почти до крови, ощутив ее металлический вкус на клыках, и внезапно ее осенило дурной мыслью — можно напиться собственной крови. Чем ближе она подбиралась к отваленному куску подъезда, тем страшнее и ужаснее становились мысли в ее голове — Лена загребала локтем, одной рукой успевая придерживать винтовку, и выдыхала через раз — говор слышался откуда-то издалека, словно был, скажем, в соседнем дворе — говорившие явно не боялись обстрела или нападения, и это вселяло в Лену благоговейный ужас — значит, враг… Подобравшись к просвету, Лена легла на спину, оперевшись спиной о развалины, и коротко выглянула из-за угла — голубой глаз ее блеснул, яркий солнечный свет быстро и больно резанул по сетчатке — Лена сглотнула бесшумно, скрипнула зубами. Мама, прости, — думала она, но не могла сказать. — И папа. Папа, тоже прости меня… Перед порогом смерти такие мысли стали одолевать ее распухшую ватную голову, откуда-то вдруг нарисовался стук в висках — каждый шорох теперь казался безгранично громким шумом, Лена не могла взять в толк, слышат ее так же, как она слышит их. Но больше всего пугало то, что она не могла сказать точно, кого — их. Когда напряжение достигло своего пика, когда кровь, кажется, замедлила ход в жилах, Лена двинулась с места — больше голосов издалека ей не слышалось, а значит, было пора выбираться отсюда — Лена с осторожностью поднялась на ноги и, оглядываясь, тенью проскользнула к оборванной лестнице из подъезда — на свежем воздухе у нее закружилась голова, ноги подкосились. В самую пору было упасть и спрятаться под кустом, и Лена, упав на колени, тут же отползла в сторону, накрыв голову винтовкой с боязнью быть замеченной. Пережидать секунды ужаса для сердца было невыносимо — еще невыносимее было осознавать, что в своем страхе она осталась полностью одна — не было рядом ни Юры, ни Ильи, чтобы помочь или попробовать защитить — теперь она была, кажется, один на один с врагом. Но какой бой, если твой главный враг сидит у тебя в голове? Лена старалась прогнать в голове все цитаты Маяковского и Бродского, все цитаты Уинстона Черчилля — это не помогло: становилось страшнее с каждой секундой бездействия — нужно было двигаться дальше. Утреннее желтое солнце, еще сливавшееся на горизонте с розовыми рассветными облаками, лучами очерчивало руины домов, оставшихся в живых после бомбежки — Лена оглядывалась, озиралась по сторонам, как загнанный в клетку зверь — она попыталась призвать на помощь всю свою сообразительность и глянула на землю — на ровном асфальте, лопнувшем пузырями в некоторых местах, не было следов шин, были свежие следы чьих-то ботинок. Лена подкралась ближе, но уже не ползком — пригибаясь, придерживая поломанные ребра, все так же сжимая в руке холодную винтовку, она склонилась над следами с задумчивым видом — бежать было некуда. Пустые глазницы уцелевших домов косились на нее с осуждением и непониманием — куда ты идешь одна, зачем ты идешь одна? Будто бы она искала смерти, Лена решила двигаться по следам — на свой страх и риск, зажав пальцем спусковой крючок, она покралась вперед. Дорожка мокрых и грязных следов вела от противоположного конца улицы к выходу из двора, где оказалась Лена — она запоминала дорогу буквально так тщательно, что, кажется, могла бы вернуться в бункер с закрытыми глазами — сердце бешено стучало, в висках гонялись мощные потоки крови, Лена сглатывала, чтобы просушить сухое горло, но слюна лишь наждаком проходилась по гортани. Когда послышалось громкое карканье ворон, в ушах у Лены стоял звон и бомбежка — ей казалось, что трехмерный мир буквально начал рушиться у нее перед глазами — рефлекторный выстрел заставил вздрогнуть и понять, что патронов теперь в обойме было всего ничего — один. Чтобы, очевидно, застрелиться. Стая ворон в светлом небе кружила тучей — Лена со страхом подняла зашуганный взгляд к небу и, пока не соображая, что могла привлечь к себе лишнее внимание, стала стоять на месте, глубоко дыша. Следы вели ее вперед, когда она опомнилась — вперед, прочь из двора, уже по ностальгии ставшего каким-то даже родным — Лена двигалась вдоль стен с высокими кустами, чтобы можно было спрятаться и дезертировать в случае чего, но каждый собственный шаг отдавался в голове таким хрустом веток, что ей казалось, будто ее было слышно на другом конце земли. Страх постепенно и все больше овладевал сознанием, но оставаться в здравом уме помогала одна мысль — «Сражайся за брата» — и она была готова сражаться. Подошвы на асфальте, ровно отпечатавшиеся, заводили ее вглубь города, словно нить в клетку, будто в ловушку — но Лена не думала об этом — ей дороже было знать, что она пока дышит. Что где-то там, возможно, пока дышит Юра — а значит, нужно бороться. Лена скользила глазами по полуразрушенным зданиям и с ужасом и трепетом понимала, что скоро может сойти с ума — руки уже начинали трястись, но давать слабину было нельзя — нужно было идти вперед, идти по следам, двигаться дальше — Лена жмурилась сильнее и начинала хныкать, как маленький беззащитный ребенок, но страх умереть был сильнее. Кажется, некоторые идут на войну, чтобы сыскать себе славы — она шла на войну не ради себя, не ради своей славы — но сейчас брат был так далеко, и так не хватало его доброго слова, что в висках начало стучать куда больше. Лена зажмурилась на секунду, остановившись у очередного похереного подъезда, и опустила дуло винтовки. Следы петляли по неизвестной траектории, словно их хозяин был в стельку пьян или — Лена блеснула глазами — ранен. Только сейчас она догадалась рассмотреть следы ближе и сравнить их с собственными — подошва сорок пятого размера, кажется, идентичная ее собственной — значит, это был русский солдат? Сердце забилось быстрее — тысяча и одна мысль пронеслись перед глазами залпом — Лена ломанулась вперед, забыв о том, что поблизости мог быть враг, забыв о боли в своих поломанных ребрах. В голове шумело. И ветер шумел, играясь с пустыми и поломанными домами. Она не слышала, как тяжело дышала, она лишь представляла, как это было громко — Лена судорожно хватала воздух губами, уже не скрывая своего волнения — петляющая дорожка следов все глубже и глубже уводила ее в дворы-колодцы, в которых ей, кажется, было суждено потеряться — еще один двор. Лена замерла, словно ей прострелили череп — мысли вдруг упорядочились и остановились на месте, достигнув своего логического конца — там может быть враг, это наверняка ловушка… Лена выдохнула куда спокойнее и тут же ретировалась в пышные кусты сирени, уже немного пожранные ветром и бомбежками — пролезая под обломками чьего-то балкона, Лена думала, что одним патроном вряд ли справится с тучей врагов, но стоило хотя бы попытаться — а вдруг, неровный след принадлежал Юре? А что, если ему нужна помощь?.. Следы уводили в трещину в стене — глубокая, черная, она явно не ждала никого в гости — по спине пробежали мурашки, Лена поежилась от прохладного ветра и обтерла сырые виски — пот градом струился по лохматым черным бровям, по курносому носу, по сухим побелевшим губам. Лена неспешно двинулась вперед, на ходу пытаясь составить в голове план — как только она припала к стене, в которой была трещина, послышались капли дождя — Лена настороженно нахмурилась, бесшумно сдув с лица прядь волос. В небе снова закаркали вороны, закружив вихрем крыльев рваные тучи — Лена прижала винтовку к груди, молча перекатилась по земле и, улегшись в стойку, попыталась заглянуть в темноту — не было слышно ничего, кроме стука капель — следы исчезали в трещине. Лена могла поступить очень глупо и просто зайти туда, пригнувшись и рискуя собственной жизни, но она в одно мгновение ока, обретя благоговейную храбрость, вскинула руки — дуло винтовки чуть скрылось во мраке, ловя блики от слабого солнечного света — громыхнул выстрел. Кто-то в темноте сдавленно кашлянул, булькнуло залитое кровью горло — Лена распахнула глаза шире, тут же отскочив в сторону — она в кого-то попала! Это была засада! Теперь придется драться, драться до последнего! Она убила человека! Господи… В висках шумело и стучало будто бы молотком — пока мысли носились в голове из стороны в сторону, Лена просто лежала на месте, думая, что что-то делает — но страх и оцепенение сковали ее по рукам и ногам. Криков не было — спокойный переговор, приглушенные голоса — Лена слышала их в пол-уха — думала, что попрощаться с родными все-таки не успела. И словно терновый венец, солнечные лучи осветили ее голову, которую она зажала руками — господи, она убила человека!.. Удар под дых прилетел так стремительно и быстро, что в глазах потемнело — Лена скрючилась, закряхтев от тяжести, но глаз не раскрыла — голоса плавали где-то рядом, но будто в дымке: Лена валялась на земле, накрыв голову руками, а грудь ее горела, будто ее пронзили раскаленным штырем. Из головы не выходила одна единственная мысль — «Мама, прости, я убила человека…». — …Тащи ее! Да! Твою мать! Тащи! — постепенно голоса превращались в крики, становились отчетливее и понятнее — Лена все так же жмурилась, натирая пальцами виски, винтовка безвольно лежала рядом — левая нога истерично дергалась. — Ленч! Ленч! — кричали ей в ухо, подхватив под руки — Лена ничего не соображала: пока ее втаскивали в темную трещину в стене порушенного дома, пустота и мрак завладевали сознанием все больше, трудно было не сойти с ума. Когда ее бережно уложили на сырую землю, где пахло крысиным пометом и ржавой водой, она со слабостью раскрыла глаза — в темноте не было видно, но нижняя губа тряслась: никто особенно не носился с ней, Лена моргала слишком часто — слезы градом капали из глаз, стекали по круглым мертвенно бледным щекам — в темноте силуэты пытались что-то сделать, метались из угла в угол и кричали. — Бинт! Тащи бинт! Давай ремень! — кричал смутно знакомый голос, и Лена, держась за голову, наощупь села рядом со стеной — все происходящее перед ее глазами казалось ей плохо поставленным и снятым фильмом без субтитров, но смотреть она его почему-то не бросала — силы воли не было остановиться… — Леся! Леся! — вопили во мраке, и Лена поняла, что сейчас отключится — уж слишком велик был риск свихнуться, больной перегревшийся мозг давал команду «спать». И Лена послушно выполнила ее — откинулась на сырую холодную стену горячей влажной спиной, прикрыла глаза измученно и потеряла его, потеряла сознание. Мрак укутал плотным коконом со всех сторон. *** — Э, смари, Длинный! — они стояли в полупустом разграбленном супермаркете рядом с полками хлеба: Илья гордо демонстрировал выцепленную откуда-то «смаковичку». — Хочешь? Юра отмахнулся, убрав руку в карман — на сердце было неспокойно. Они бродили с Ильей уже порядка двух часов, а за это время что-нибудь да могло случиться — Илья, конечно, свято верил, что Лена умела держать в руках винтовку и могла постоять за себя, но только Юра на самом деле знал, каким же она была дилетантом… — Нам не пора возвращаться? — голос у Юры никак не выдавал его волнения, а Илье и не нужно было этого уточнять: ему было все равно, не его ведь друзья — подумаешь, человеком больше, человеком меньше — кому какое дело. — Да куда ты так торопишься? — возмутился Илья, со вкусом распечатав шуршащую упаковку булки и смачно ее откусив. — Никуда твоя подружка не денется, — чавкая, ехидно протянул он. Юра не стал огрызаться, с какой-то житейской мудростью глянул на Илью через плечо и молча стал брести к выходу, откуда они и пришли. — Э! — вслед ему, побоявшийся остаться один, тут же крикнул Илья. — Да стой! Стой! — распихивая по карманам найденные булочки, он припустил следом за Юрой. Когда они оказались на свежем воздухе, Юра ловко подкурил одной рукой и, плотнее зажав сигарету зубами, стал аккуратно красться вперед меж кустов — он не знал, что Лена кралась так же буквально час назад, он не знал, что она на кого-то успела наткнуться, бесстрашно вкинуть выстрел в темноту и потерять сознание под крики русских солдат. Юра и представить себе не мог, что сейчас она чувствовала, осознавая себя впервые в жизни убийцей — он и не мог знать… Дорога до дома, где был бункер, прошла в каком-то одноразовом штатском режиме — Илья без умолку шутил свои татарские шутки, рассказывал о прежней беззаботной жизни на гражданке, навеливал Юре сладкие булки и сам очень громко жевался, топая сапогами. Когда Юра остановился на пороге квартиры, где располагался бункер, сердце его нездорово кольнуло от предвкушения боли и разочарования — он поморщился, принюхался и, облизнув пересохшие губы, твердым шагом стал двигаться вглубь квартиры. И только тогда, когда он увидел откинутую крышку люка, сердце екнуло по-настоящему — не медля, Юра со всего маху спрыгнул на бетонные ступени, уводящие в бункер, и сломя голову понесся к двери — распахнул ее с пинка ногой и замер: мрак вокруг постепенно рассеивался, лампочка под потолком все еще раскачивалась, но больше не мигала, полностью себя изжив. — О как! — сзади послышался веселый голос Ильи. — А лампочку-то мы и забыли!.. У Юры все внутри оборвалось: он метался по маленькой комнатке, пытаясь наощупь найти Лену, хотя и сам себе не смог бы объяснить причину такого волнения — все-таки такими вопросами не время было задаваться — Илья смотрел на него, щурясь в темноту. — Ее нет… — севшим голосом, в темноте сверкнув своими зелеными радужками больных глаз, хрипло отозвался Юра. — Опася… — только и выдал Илья — и это, пожалуй, и на сотую часть не описало всего ужаса, какой изнутри разрывал Юру напополам в те секунды. Тишина затягивалась. — Ну, ты это, длинный, — Илья поковырялся в зубах. — Кипиш-то не наводи раньше времени: вернется еще, отдохнуть не успеешь. В любом случае, сейчас на улицу соваться вообще не вариант — америкосы активничать будут. Если не вернется до вечера — выйдем искать… У Юры гулко билось сердце, в темноте бункера он слышал только, как на поверхности завывал ветер. Илья, вздохнув с тяжестью, протянул: — Ну что за идиоты-ы-ы-ы… — и направился закрывать бункер изнутри. Юра сполз по стене, обхватил колени рукой и положил на них голову — билась жилка на виске, голова распухла, губы пересохли и потрескались. Как это — ушла?..