Гарнизон

Когда Горохов ткнул Вована в плечо, тот поежился от неожиданности и разлепил глаза, потерев их кулаками: — Уже прилетели? — спросил он с сонным видом. — Подлетаем, — Горохов кивнул на иллюминатор и выдохнул сквозь плотно сжатые зубы: ему было не в радость сообщать такую, казалось бы, значительную деталь их путешествия, ведь он знал, как эти слова больно могли ранить неокрепшую психику Вована. — Блеск, — Вован щелкнул затвором автомата и увереннее сжал его в оцепеневших от мыслей руках. Самолет совершил плавную посадку в Минском аэропорту, и первым, кто соскочил по трапу на землю, был Вован — он раскинул руки в стороны и выдохнул: никто не задумывался, почему в воздушном пространстве их не разбомбили хищные «рапторы», никто не задумывался, почему в здании самого аэропорта и на взлетной полосе было так тихо, что было слышно, как свищет ветер. Горохов вывалил на улицу следом, а за ним — оставшиеся участники процессии. Последним из самолета выпрыгнул, распахнув кабину пилота, майор Поцелуев, и Вован непроизвольно захотел приложить руку к виску. Майор Поцелуев деловито развернул бумажную потрепанную карту и стал вглядываться в хитросплетения дорог. — Я тут раньше бывал, — сообщил он бодро. — Знаю, где находится два оружейных склада, — Вован сглотнул от страха: наверняка его сестра, его друзья сейчас находились там — живые или мертвые, но они тоже осознавали, что нужно добраться до оружия, чтобы хотя бы попытаться сохранить себе жизнь и отбить страну у врага. — Разделимся? — разумно предложил Горохов, но Вован спесиво выдохнул: — Нет! Нет, не будем разделяться — по одиночке нас гораздо легче перестрелять, чем когда мы все вместе. — Пацан, конечно, кукухой уже, видимо, спиликал, — вздохнул тяжело Горохов и похлопал Вована по плечу. — Но дело говорит: мне тоже не хочется помереть с малознакомыми вояками в жопе мира. Майор Поцелуев пожевал губами и свернул карту. — Тогда выдвигаемся: если будем идти достаточно быстро, доберемся к вечеру до ближайшего склада. Начнем с него, потом кольцом завернем к последнему. Прошмыгнем мимо казарм — может, чего полезного найдем, или выживших… Дорога была длинной и безрадостной: Вован то и дело оборачивался через плечо, боясь, что их может настигнуть враг. Еще никогда прежде он не ощущал себя таким трусом, и осознание того, что его родная сестра могла не испытывать таких чувств, будучи совершенно один на один с врагом, заставляли его корить себя еще больше. Старшина Сизикова и Денис Исламетдинов о чем-то перешептывались, ни на секунду не переставая целиться в кусты. Стук ботинок по сырой от дождя земле заставлял ежиться и думать, будто это может всех обнаружить — подать врагу на блюдечке с голубой каемочкой. Вован похлопал себя по урчащему животу, который сводило от голода. — Перекус — накось? — Горохов, заметив его, протянул из кармана шоколадный батончик в яркой обертке. — Нет, товарищ командир, я не голоден, — Вован наверняка знал, что Лена не ела уже какой день подряд. И даже, возможно, не пила чистую воду. В его рюкзаке грузом болталась бутылка с чистой водой с алтайского края. К глазам набежали остатки слез. — Знаем мы таких «не голоден»: сначала ноют, что они не хотят есть, а потом обжирают половину столовки, да еще и булок со слонячьими конфетками натырить успевают. — фыркнул шутливо Горохов. Через несколько километров, когда все изрядно подустали бесцельно шагать, майор Поцелуев предложил устроить привал: все расселись на земле за какими-то широкими кустами акации, Вован быстро подкурил, к нему тотчас же подсел Горохов. — Ну, как ты, салага? — спросил он вкрадчиво, выпуская табачный дым с хитрым прищуром. — Нормально, товарищ командир, — кашлянул Вован, смотря на побелевшие костяшки сжатых кулаков. — Жить можно. А Вы как? — чтобы поддержать беседу, в которой Вован испытал острую нужду, спросил он. Небо над Минском стояло по-серому грязное: рваные облака двигали грозовой фронт все дальше и дальше на восток, через их пелену не было видно бледного диска солнца, легкий ветер колыхал высокую траву по обочинам от асфальтированной дороги, поеденной пузырями и воронками от взрывов. До Вована вдруг начало доходить, что все это не игрушки, они на войне, и враг совсем рядом, и он не желает им добра. — Порядок, салага, тоже дышу пока, — хохотнул Горохов и по-дружески толкнул Вована в плечо. — Чем думаешь заняться, когда война закончится? — вдруг спросил Горохов. Честно, Вован не думал, что вообще переживет войну, но слышать такие жизнеутверждающие вопросы от Горохова ему было даже приятно. — Не знаю, товарищ командир: куплю мотоцикл, заберу Ленку с собой, вместе уедем куда-нибудь, где тихо и спокойно, подпишем контракты и остепенимся, — Вован затушил окурок и щелчком пальцев выкинул его в кусты. Затем подкурил еще. — Не думал я об этом так обстоятельно — повода не было. — А очень зря, салага, — вздохнул Горохов с толикой отцовской заботы. — Такие мысли позволяют отвлечься. По крайней мере на время, — он скромно улыбнулся куда-то в сторону и поднялся на ноги рывком. — Выдвигаемся, — скомандовал майор Поцелуев, накидывая на плечо рюкзак и перехватывая приклад своей винтовки. *** — Держи дверь! Держи ее! — вопил Антон, пытаясь перезарядить автомат: навалившись всем телом на бронированную дверь, со всех сторон подпертую различными деревянными ящиками и стульями, Макс пыхтел и тужился, пытаясь остановить нашествие врага. Они держали баррикаду уже несколько часов — отстреливались, отсиживались, перезаряжали ружья и снова кидались в бой — в маленьких оконцах трех-этажного здания было много позиций для стрельбы, и Макс, как хороший снайпер, пользовался этим до тех пор, пока враг не загнал их в угол. Укрывшись в маленькой комнатке с мониторами, они пытались решить, что же делать — в тесной комнатушке, в четырех стенах, увешанных мониторами, было тяжело дышать, не то, что думать. Но они не сдавались — свято верили в то, что нельзя сдаваться, ведь где-то там, возможно, дышали их друзья. — Где они? — Макс пытался глянуть на Антоху через плечо, но неимоверный напор врага на дверь заставлял его выдыхать через плотно сжатые губы и тужиться изо всех сил. Антон бегал глазами по мониторам: несколько из них шли черно-белыми волнами, потому что враг догадался перестрелять объективы камер наблюдения. Антон выдохнул, прижимая к себе винтовку — еще никогда прежде ему не было так страшно за собственную жизнь, теперь он, кажется, начал понимать азарт Лены, когда она снимала врага одного за другим, когда они лежали в кустах. Бог знает, сколько часов они проторчали так, пытаясь отбиться, но, когда Макс обессиленно начал сползать по двери на пол, Антон забил тревогу: — Кажется, они хотят взорвать здание! Страх и паника в глазах Антона заставили Макса заскулить от отчаяния: он вскинул автомат и развернулся к двери, на коленях отползая назад. — Если мы умрем здесь, брат, я хочу, чтобы ты знал, что я был горд воевать с тобой плечом к… — заговорил Макс, щурясь и кашляя. — Погоди… Погоди!.. — Антон всматривался в один монитор, камера которого отслеживала движение на заднем дворе здания, за оружейным складом: небольшой отряд людей организованно двигался к объекту, держа на изготове оружие. У Антона от смешанных чувств сердце забилось быстрее. — Что там? — Макс опустил автомат, враждебно скалясь на дверь. — Мне кажется… — Антон почесал бровь, по которой скользнула вниз капля напряженного холодного пота. Вся спина отсырела, пыль прилипла к лицу и рукам. — Я… — Да говори! — вспылил Макс на пределе своих возможностей. — Эй! — различив в смутных очертаниях силуэтов знакомую форму и знакомые лица, Антон аж подпрыгнул от радости. — Ребята! — завопил он, будто они могли услышать его через монитор. — Кто там?! — Макс подскочил к нему. — Лена? Змей? Леска? Глаза Макса полезли на лоб, он хотел что-то еще добавить, но голос его дрогнул и сорвался, на глазах выступили благодарные слезы, появилась надежда на то, что они смогут выжить — Макс выдохнул очень шумно, не веря своим глазам, и истерично рассмеялся, смотря на движущиеся фигурки на экране монитора. — Что они тут делают?.. — одними губами прошептал Антон, не веря своим глазам. — Спасают нас, дебил! А ну взял автомат: будем прорываться!.. Когда бронированная дверь слетела с петель, враг, словно полчища тараканов, стал заполонять комнатушку — Антон и Макс не жалели патронов: падали замертво все, кто входил или пытался войти — Макс искренне верил в то, что надежда еще не потеряна, и зрелищные смерти врагов заставляли убеждаться в этом снова и снова. Их было человек пять — все валялись на полу, хрипя и кашляя, истекая кровью, отплевываясь, пытаясь шевелиться — Макс наступил на горло одному из них и выдохнул, снимая с его пояса сумку с патронами. Поймав на себе недоуменный взгляд Антона, он вскинул брови, на глазах его все еще блестели слезы: — Что? — Ничего, — Антон отвернулся и выхватил у трупа винтовку — бросил ее Максу. — Идем. Нужно их встретить… Быстрым и бесшумным шагом они передвигались по длинному коридору, ведущему к лестничному пролету: Макс, как озлобленный и самый яростный, шел впереди, Антон прикрывал его спину — ребята были твердо уверены в том, что могут одержать победу — очень глупо со стороны американцев было думать, что они закрылись в комнате без оружия. Со злобной ухмылкой, оглядевшись, Макс стал спускаться по длинной многоступенчатой лестнице вниз, Антон плавно двигался за ним, бесшумно переставляя ноги — они точно не знали, в какой части здания сейчас находились их друзья, но точно были уверены, что смогут их отыскать, что все вместе они наверняка выберутся отсюда, не пострадав. На самых верхних этажах здания послышались крики и иностранная ругань, ребятам пришлось ускориться — Макс вылетел на первый этаж, не ожидая подвоха, и тут же закатился за какие-то ящики, заметив караульных у тяжелых железных дверей. Антон его примеру последовать не успел — шальная пуля успела пролететь навылет. — ТОХА-А-А! — истошный вопль из глубины здания и подоспевшие выстрелы заставили майора Поцелуева остановить отряд взмахом руки: — Слышали? — он не оборачивался — все переглядывались — они слышали. — Идем! Волком все кинулись вперед, наплевав на секретность — там был русский боец, и он отчаянно нуждался в помощи: Вован готовился к самом страшному — перед глазами встала картинка окровавленного трупа сестры — он с криком вырвался вперед, готовый лбом расшибить двери в здание. Чувство страха и одновременной паники захлестнули с головой, на глаза наворачивались слезы, Вован был не готов, он только сейчас это понял, он был не готов видеть ее труп, знать, что она больше никогда не пошутит и не упрекнет его в разгульном образе жизни — в голове одно за другим мелькали воспоминания о том, как они вместе курили и говорили о великом. Руки стали холодными, как автомат… — Жернов! — истошно заорал майор Поцелуев, боясь, что Вован скорее отхватит пулю в лоб, чем кого-то спасет. Но Вован не слушал: с ноги распахнув тяжелую железную дверь, он на глаз оценил ситуацию — в углу пытались прижать кого-то два американских шкафа — стоило ему подумать, что в этом углу могла быть его сестра, Вован с криком открыл пальбу, не целясь. Враг пал, получив по несколько пуль в свои спины, и Вован тут же кинулся к углу — там лежал, хватая ртом воздух, сержант Зюзин: Вован отпрянул, тут же смахивая с глаз слезы. — Где Лена? — спросил он тихо, но пребывающий в состоянии шока и страха сержант Зюзин молчал, пытаясь отдышаться. В здание ввалились остальные — врагов больше не было. Тишина захлестнула с ног до головы, грянул гром — хлынул дождь. Вспышка молнии на секунду озарила холл, глубокие черные тени на секунду мелькнули на стенах. — Где Лена?! ГДЕ?! Где она?! — в истерике Вован упал на колени, схватившись за голову. Горохов молча смотрел на него с сожалением — ему было так жаль, но он ничем не мог помочь. Ближе к лестнице он заметил труп Антона и выдохнул — смерть не щадила никого. Война забирала всех. Лишь истеричные всхлипы и крики Вована нарушали тишину здания, за окном бесновалась стихия, краски мира сгущались. Где она была?.. *** Юра погладил ее по плечу, пытаясь разбудить: — Вставай… Вставай, тебя нельзя много спать… — он не хотел договаривать «ты можешь не проснуться», но Лена все не раскрывала глаза. Прошло бог знает сколько времени, Юра потерял ему счет, он знал лишь, что пока он дышит, он будет охранять и защищать ее, стараться помочь ей выжить — повязка на плече пропиталась багровой кровью и покрылась легкой коркой, кровь из раны на ноге легонько капала на пол, помехи на мониторах шумели в комнате, было слышно, как лампа дребезжит под потолком. И не было надежды на спасение — Юра был готов прощаться с жизнью. Прощаться, но защищать Лену до конца… — Проснись, бестолочь, проснись… — он погладил ее по щеке, улыбнувшись через силу, чувствуя, что это сделать сейчас необходимо — веки ее дрожали, глаза под ними ходили ходуном, Юра был уверен, что ей снился кошмар, но здесь он был бессилен — после всего того, что они пережили, немудрено, что ей снился кошмар. Лена нехотя раскрыла глаза, щурясь и сухо кашляя с жжением в горле. — Который час? — глухо спросила она, кашлянув в кулак с надрывом. — Восемь тридцать вечера, — Юра с трудом всматривался в плывущие перед глазами стрелки наручных часов с треснутым стеклом — прошло так много времени, и ведь он даже не знал, восемь тридцать вечера этого дня, или прошедшего. — Сколько мы тут торчим? — пытаясь сесть и тут же разгоняясь на геройства, спросила Лена. — Лежи, — рукой Юра дернул ее на пол и мягко уложил на лопатки, хлопнув по здоровому плечу. — Тебя пока это волновать не должно. — А кого должно? — без претензии на истерику или драму спросила Лена, таращась в потолок. — Пока никого, бестолочь, — Юра выдохнул, на секунду перестав напряженно пялиться на дверь, подпертую со всех сторон. — Время покажет, на самом деле. Пока нужно ждать. — Думаешь, они попытаются нас достать? — Лена вздернула брови домиком, кажется, в самом деле переживая за сохранность своей жизни. — Еще как попытаются! — с диким смешком выдавил Юра и тут же опомнился: — То есть, я хотел сказать… Нет, конечно, нет! — он хотел помахать рукой, но Лена уже приняла сидячее положение, выдыхая и натягивая на себя китель. Плечо ныло, нога горела. — Значит, нужно что-то делать, верно? — она подтянула к себе вражеский рюкзак и стала методично в нем рыться: на пол с шуршанием ложились мешки с какой-то лабудой, выскальзывали запасные штыкножи, что-то еще, металлические и блестящие, а затем посыпались батончики в ярких упаковках. — Хочешь есть? — Лена протянула Юре один из батончиков: он отмахнулся, но живот его протяжно заурчал. — Нет, спасибо — что-то не хочется, — Юра фыркнул. — Но тебе нужно поесть, — Лена упорно подсовывала ему под нос батончик. — Давай, сколько ты уже не ел? Два дня? Три? Нужно поесть. — Ты сама-то давно набивала желудок? — усмехнулся Юра с теплотой: — Сидит, щеки аж впали обратно, а кормить пытается меня. Вот бабы! Лена хотела было рассмеяться, но выстреливший приступ боли в плече заставил ее скрипнуть зубами. Следующие несколько часов они провели в тишине — Юра безостановочно пялился на дверь, а Лена, сцеживая с зубов пожелтевшую жидкую слюну, думала, что будет дальше. В конце концов, этот путь должен был привести их куда-нибудь — Лена не была готова расставаться с жизнью, но расставаться с Юрой ей не хотелось еще больше. В тишине они просидели порядка нескольких часов, на мониторах с камер наружного наблюдения уже маячила чернотой картинка двора — Лена следила за шелохами на камерах и вздыхала тяжело и протяжно, не видя удачи для себя. Юра без устали сверлил дверь тяжелым взглядом, до сих пор переживая, что не сможет защитить Лену. Когда прошло еще пару часов, а на дворе уже стояла глубокая ночь, они начали шевелиться: — Может, сбежим отсюда? — робко предложила Лена. — Ага, точно, — желчно отозвался Юра. — За этой дверью же совершенно точно никто не стоит и не ждет, чтобы всадить мне маслину в лоб… На несколько мгновений они помолчали — Лена раздумывала над своими словами и возможными попытками побега. — Мы должны хотя бы попытаться, — тихо проговорила она почти шепотом. — Нельзя сдаваться, Змей. Нельзя сдаваться, Юра, никогда нельзя сдаваться… Юра опустил голову, потирая правый висок одной рукой — в глазах его стоял песок от недосыпа, кружило и тошнило, но правда в словах Лены все-таки была. Было трудно, честно, признать эту правду, но от этого она менее верной не становилась — сдаваться было нельзя. Юра вспомнил на миг, как здорово и весело он жил до того, как его забрали в армию; вспомнил, как шутил и смеялся с друзьями; вспомнил, как целовался с девушкой и как лежал с ней в одной теплой кровати; а потом он вспомнил, как в досуге, собравшись с Вованом и Леной, они сидели так тепло и по-домашнему, что сердце щемило. Юра закашлялся глухо, в кулак, согнувшись пополам, зажмурив глаза, чтобы не слепил свет лампы — в словах Лены была правда. — Что будем делать? — голос его был глухим. — Каков план? Лена улыбнулась, вставая на ноги и пошатываясь. *** В потемках, шурша высокой сырой травой, видя вспышки молнии вдалеке, Вован двигался вслед за широкой спиной Горохова, который, не кичась наличием ПНВ, вел отряд вперед важнее, чем майор Поцелуев. Сам майор Поцелуев, притихший после событий на первом оружейном складе, старался слов напрасно не ронять — след в след шел он за остальными, замыкая отряд и постоянно оборачиваясь через плечо, чтобы отслеживать движение за спиной. Вован тоже молчал, удрученный и впавший в последнюю стадию уныния — если они не нашли Лену тогда, то вряд ли найдут ее сейчас — с такими мыслями, опустив голову и автомат, он шлепал по свежим лужам на жирной черной земле. Его никто не осмеливался спрашивать, в порядке ли он — всем и без того было ясно, что нет — если бы он был в порядке, он бы не шел с видом готовящегося к распятию на кресте Иисуса с голгофой. В ночной тишине было слышно только, как далеко на востоке рокочет гром, как льет беспросветный дождь и как сильный ветер гнет верхушки деревьев к земле. Погода не баловала, расшалившаяся прохлада обдавала пальцы на ногах, и даже в берцах становилось морозно и слишком сыро — хлюпая подошвами сапог, все медленно двигались навстречу второму складу, о котором говорил майор Поцелуев. Даже Горохов не решался заговорить с Вованом, все еще помня, в какой агонии тот кричал, сидя на полу на коленях и схватившись за голову — ему было искренне жаль Вована, но он не мог заставить себя строго сказать ему «Хватит», ведь здесь нельзя было помочь слезами или истериками: ты либо идешь спасать свою сестру — либо нет. Через рокот грозы, разыгравшейся вдалеке, майор Поцелуев расслышал вращение лопастей вертолета — тут же выставил руку вперед и коротко вскрикнул, приказав всем упасть на землю — по команде весь отряд лежал в траве, накрыв головы руками. С шумом и ветром вертолет, раздувая высокую траву и пригибая верхушки елей впереди, пролетел дальше, фонарями светя куда-то вдаль. Майор Поцелуев зашевелился, ползком направляясь вперед — брюхом приминая траву и размазывая черную землю по чистому кителю, он повел за собой остальных. — Склад недалеко, — на ходу известил он. — Ориентируемся на шум. Когда они выползли из леса, свет от прожекторов вертолета бил в глаза. Трава пригибалась к пропитавшейся дождем и кровью земле, первым трупы заметил майор Поцелуев — тут же дал команду не паниковать и следовать согласно плану: все рассредоточились кругом и стали плотно сжимать кольцо, подползая все ближе и ближе. Вован полз, кажется, быстрее всех, все еще надеясь найти Лену живой — под горлом саднил ком слез, но Вован мужественно шмыгал носом и старался отогнать это мерзкое наваждение, упорно убеждая себя в том, что она жива. Иначе и быть не может. Из вертолета высыпал отряд вооруженных американцев — грозные и при полном параде, они взывали к дрожи в коленях, но русских бойцов этим отводом глаз было не напугать: все, как один, знали, что должны сделать, и смело шли к цели. Макс, потерявший друга не так давно, еще бередивший свежую рану перманентными воспоминаниями прошлых часов, был уверен, что вгрызется в глотку любому, кто покусится на его жизнь и жизни его друзей — полная обойма патронов в автомате вселяла уверенность в себе, вселяла уверенность в то, что все еще можно было исправить. Звездная ночь была тиха, лишь шум лопастей вертолета нарушал ее — американцы переговаривались между собой и думали над планом атаки. У Макса в голове проскользнула шальная мысль о том, что на объект они нападать просто так не стали бы — значит, там кто-то есть. И Макс почему-то был уверен, что в баррикаде, обложившись ружьями, сейчас сидели сержант Леска и Ворон. Медлить было нельзя. Максу досталась одна из самых ответственных ролей — он был снайпером, и он прекрасно сознавал, что с этой ролью куда лучше справилась бы Лена, но мысль о том, что ее уже может не быть в живых, заставляла пальцы трястись о холодеть. Макс удобнее лег на пузо, приняв стойку для стрельбы, когда вполз на какой-то поросший кустарниками подгорок. Майор Поцелуев вел свою часть отряда правее, чтобы с правого фланга обезоружить и разгромить врага — его суровое лицо, казалось, не выражало ничего, кроме ненависти, и ползшие за ним Исламетдинов и старшина Сизикова думали точно так же. Их спины прикрывал слегка трусливый, но от того не менее полезный сержант Климов — держа наизготове гранаты, он изо всех сил сосредоточенно следил за событиями, боясь оторвать кольцо раньше времени или метнуть слишком слабо. Был отдан приказ не создавать много шума — как можно более беззвучно снять всех врагов и плавно затечь в здание, словно тени. И все таким раскладом, кажется, были довольны. Кроме Вована, который слишком яро загребал сырую землю локтями, выползая вперед. — Малец! — грозным громким шепотом осадил его Горохов, схватив за ногу. — Тебе что сказано делать? Не забегай вперед! Вован своевольно ослушался приказа впервые в жизни. Он лишь тихо бросил, постепенно поднимаясь на ноги: — Разрешите ослушаться, товарищ командир… — и понесся в бой сломя голову, совершенно не боясь отхватить пулю в грудь или голову: он не кричал, просто очень быстро бежал, выставив вперед автомат. Патронов хватило бы ровно на трех из семи врагов, и Вован лишь успевал надеяться, что в экстренной ситуации майор Поцелуев отдаст приказ форсировать события операции. Враг заметил Вована, когда тот был буквально в тридцати метрах: его щеки горели от ярости, в зеленых вересковых глазах плавала раскаленная лава, а руки так сильно сжимали приклад, что казалось, будто еще секунда — и он сломает автомат пополам. Сражайся за брата, — слова крутились у него в голове. Первая автоматная очередь прорезала ночной терпкий воздух, на еловых верхушках всколыхнулись громкие говорливые вороны, каркая и разлетаясь в стороны. Сражайся за родину, — Горохов метнулся следом за Вованом, почуяв прилив геройства в широкой груди — выкинув недокуренную сигарету, которая тут же потухла в сырой траве, он кинулся помогать: открыл беспорядочный огонь по врагу. Американцы быстро рассредоточились — кто-то юркнул в кусты, кто-то спрятался за корпусом вертолета, кто-то ушло шмыгнул в ночное пространство, оставив после себя лишь напоминание. Перепуганные сержанты Процумович и Шедевр, прикрывающие тылы и готовящиеся к отступлению, дали деру вперед, решив, что сигнал об атаке уже был совершен командиром Гороховым. Горохов сдернул Вована вниз, кубарем они покатились с подгорочка, как кошка с собакой сцепившись кулаками. — Ты всех нас угробишь! — шипел Горохов, успевая отвешивать Вовану оплеухи. — Мне плевать, я должен ее спасти! — бился Вован, выдыхаясь из сил: его состояние можно было, пожалуй, назвать пограничным — в кои-то веки он испытывал острую нехватку внимания со стороны своей сестры, но был ее лишен, и потому, наверное, сейчас был крайне расстроен и опустошен. Сражаться в таком состоянии, может быть, было его главной ошибкой, но делать было нечего. — Рассредоточиться! — грозно выкрикнул майор Поцелуев. — Рассредоточиться! — строже и громче повторил он, юркнув куда-то в темноту. На пару мгновений все стихло — не было слышно выстрелов, лопасти вертолета тоже остановились. Ни шагов, ни вздохов, ни шуршания травы под телами — все затаились, приготовившись к битве. Быстрыми движениями рук майор Поцелуев подозвал к себе выплывших из темноты сержантов Шевченко и Кобелева — отдал им пару распоряжений и отправил перехватить Вована, а сам пополз вперед, призвав за собой Процумовича и Шедевра. Когда Горохов зажал Вовану рот ладонью, пытаясь усмирить брыкающееся тело, Вовану стало дурно — резкий запах табака от чужих пальцев по рту смутил и заставил скорчиться от приступа тошноты. Вован закатил глаза, на секунду разум его померк. Горохов тяжело дышал, смотря в ночное небо. — Товарищ командир! — полушепотом прилетело откуда-то сбоку. Горохов нервно дернулся. — Товарищ майор отдал приказ захватить объект, — это был сержант Кобелев: Горохов доверительно заглянул в его темно-зеленые глаза, светящиеся в темноте. — Отлично, — проскрипел он, отпуская Вована. — Идем в обход. По плану здания в заборе с пятнадцатого года есть трещина, через нее ввалимся внутрь. Дальше рассредоточимся — я пойду с салагой, — Горохов взял Вована за шкирку, как котенка. — Ты… С кем ты там? — Сержант Шевченко, — парень приложил ладонь к виску, отдав честь, а затем напряженно переглянулся с сержантом Кобелевым. — Вы с морячком отправитесь вдвоем. Все понятно? Двигаемся бесшумно и быстро, увидели врага — огонь на поражение и сразу в кусты. Все ясно? — без лишних слов их отряд двинулся ползком огибать объект. Они ползли порядка нескольких минут, когда услышали вдруг, как громко кричал майор Поцелуев и старшина Сизикова, как надрывался и захлебывался кровью сержант Климов, кинув гранату. Громыхнуло. В ушах стоял звон, перед глазами у каждого все плыло, первым взять себя в руки смог сержант Шевченко, браво вылезший вперед — даже Горохов, не имея такой сноровки, держался за голову и судорожно выдыхал. Амуниция на поясе давила на желудок, Горохов выдохнул с пристрастием и поспешил нагнать Шевченко. Пока за их спинами творился девятый круг ада, они молча и быстро ползли вперед, уже встав на колени — мгновением позже все сорвались с места, как заправские бегуны, когда услышали отдаленно приказ майора Поцелуева: — Отступаем! Отступаем! Враг на объекте! И медлить было нельзя — стрелой пронзило сознание Вована желание спасти свою сестру: рискуя не только своей жизнью, но и жизнями своих товарищей, он под огнем бросился вперед, уже заметив в бетонном заборе широкую щель — ему было плевать, снимут его сразу, как только он залетит во двор объекта, или немного помедлят, дав шанс сделать последний глоток воздуха. Горохов плыл за ним, как привязанный к лодке мешок с рыбой — на каждый шорох приходилось ему оборачиваться и вскидывать ружье. Недалеко послышался дружный стук копыт врага — они настигали, нужно было срочно искать укрытие. Не лучшей идеей было рвануть на объект, ведь майор Поцелуев прокричал, что он захвачен — нужно было искать другое место. — В кусты! — Горохов дернул Вована за шкирку, как собачонку, и швырнул в кусты, сам подныривая в них. Сержанты Кобелев и Шевченко элегантно слегли на землю, прокатившись вперед. Что-то полыхнуло в окнах здания. В глазах Вована разлился пожар. Юра прочистил горло кашлем и, перекинув через плечо набитый медикаментами рюкзак, провел пальцами по дулу автомата. — Готова? — он наблюдал за тем, как спешно, копошась, Лена собиралась в атаку: разорвав китель и сдернув окровавленную повязку, она швырнула ее на пол и распласталась на полу, раскинув руки в стороны и замерев в неестественной позе. Ошибиться было нельзя. Юра плотнее прижался к стене сырой холодной спиной. Щелкнули дверные замки, со скрипом, словно в склепе, дверь распахнулась — точно россыпь муравьев, внутрь ввалилось несколько американцев, уже готовых атаковать — они замерли, разглядывая бездыханное тело Лены, которая пустыми стеклянными глазами смотрела в потолок. Юра не стал медлить — вонзил нож по самую рукоять в ногу одного, пробил череп другому и стал душить третьего, накинувшись на него со спины. В рациях у них зашипело — они повалились на пол, крича и захлебываясь кровью — Лена тут же вскочила на ноги, преодолевая неимоверную боль в плече — вооружилась винтовкой и всунула в сумку на поясе несколько коробок с патронами. Кровь ее больше не удивляла и не пугала — страх ушел, на его месте оказался слепой гнев. — Бежим… — крикнул Юра, и они двинулись вглубь коридора, где не было света: оба чувствовали, что подстава ждет прямо за дверью, что не долог час до их погибели, но останавливаться и всю жизнь жалеть об упущенном шансе с пулей в груди тоже было нельзя. Напоследок Лена лишь схватила с собой одну из раций валявшихся на полу свежих трупов. У двери они замерли, слыша выстрелы и крики. Переглянулись. — Скажешь, что было в письме? — Юра с легкой истерикой улыбнулся. — Никогда… — Лена толчком открыла дверь пинком ноги и вылетела на улицу — свежий воздух разодрал легкие, тут же стало невыносимо дышать, Лена быстро отскочила в сторону, натянув каску на уши, и затаилась. Юра был рядом, прикрывал ее спину. Они дышали в унисон и понимали — пора бороться за свою жизнь. Сражайся за любовь, — были видны всполохи огня, зданием овладело пламя, валом валил серый густой дым, словно завеса. Начинались игры в прятки. Незаметно Юра коснулся пальцами Лениной щеки и улыбнулся благоговейно — страх отступал, ведь он знал, что умрет не один. Умрет с ней — а это стоило многого. Сражайся, чтобы сражаться! — Лена знала, что во дворе сейчас было небезопасно, и выстрелы за пределами объекта существенно смущали: она не знала, что и подумать — кто мог там быть? Макс и Тоха? Сержант Леска? Ворон? Против кого вели войну американцы, которые притаились за высоким бетонным забором двора? Ползком Лена направилась к трещине в заборе, утянув за собой Юру. — Точно не скажешь? — пыхтя, спросил он, пытаясь догнать ее. — Точно не скажу, — осклабилась Лена, уже видя впереди темноту леса, из которого не так давно они вместе с Юрой и появились. Напряжение нарастало, ночной воздух раскалялся, а огонь, буйствующий в здании, заставлял думать, что надежда может сгореть так же легко. Лена сделала последний рывок — буквально вывалилась наружу, с трудом шевеля плечом и ногой — упала на землю, ощутила ее холод. Юра толкал ее в бедро: — Давай дальше, нужно уходить… Лена хотела сказать что-то ему в ответ, но во мраке ночи, среди кустов, из которых она сама не так давно производила обстрел, на нее смотрело до боли знакомое лицо — искаженное от ужаса и слез, искаженное от счастья. Искаженное войной — Лена не верила своим глазам: она замерла, словно вморозившись в сырую поверхность земли, трава словно опутала все ее тело — на нее, не моргая, смотрел Вован — отблески огня гуляли в струйках слез на его красных щеках. Лена скрипнула зубами не в силах вымолвить хоть слово. Юра настойчиво толкал ее в бедро: — Чего ты стоишь? Давай дальше, слышишь?.. И он замер сам, заметив его, заметив Вована. Несколько вздохов сорвалось с его открытых пересохших губ, потрескавшихся в уголках — Юра моргнул несколько раз, думая, что это наваждение или галлюцинации — не верилось, не верилось, что он видел лицо друга в темноте этой минской ночи, залитой кровью до самых краев. Лена сорвалась с места — скатываясь на больном колене с пригорка, она все думала, что этот мираж, смотрящий на нее из темноты, вот-вот растает, исчезнет и испарится — стало трудно дышать, слезы снова стали душить под самое горло — Лена дышала прерывисто, словно грудь ей разворотило от взрыва гранаты. — Вован!.. — завопила она, и лицо ее содрогнулось от слез: он смотрел на нее, не веря своим глазам, сознавая весь ужас, что приключился с ней, видя ее раны и шаткий бег, которым она приближалась. Воздух замер вокруг, стал раскаленным, в легких опалило дымом — она упала в его широко расставленные руки. Прижалась носом к теплой шее, всхлипывая и боясь выдохнуть — он гладил ее спину, прижимая к себе. Ночь разразилась выстрелами снова — лопнули стекла в здании, осколки посыпались с хрустом. Лена не дышала — Вован гладил ее по черным жирным волосам, словно не веря, что это она, словно боясь малейшим движением спугнуть это прекрасное видение — он так давно ее не видел… Он так волновался за нее… Юра спикировала с подгорка с негромким «Ву-ху» и наткнулся ногами на кого-то. Но его это не волновало — прилив свободы в груди заставил лечь на сырой траве и дышать полной грудью настолько, насколько это было возможно. Все звуки ночи и войны словно слились в один большой беспрерывный шум. — Че разлегся? — фыркнули ему строго, подопнув в пятку. — Товарищ командир? — Юра вскинул брови и беззвучно рассмеялся, все еще не веря, что выжил. Все еще не веря, что все обошлось. Глаза его увлажнились. — Вставайте, вставайте, — Горохов подал ему руку и толкнул в объятия Шевченко и Кобелева: — Нужно помочь остальным. Кто-нибудь остался на объекте? — Нет, — голос у Лены сорвался и дрогнул, из-за плеча Вована она слезно смотрела в глаза Горохова с благодарностью. — Нет, мы были одни… — Хорошо, хорошо… Тогда идем — нечего сопли мять! — суровым полушепотом приказал Горохов. Пока они огибали дугой подгорок, на котором полыхал объект и слышались крики, Вован ни на секунду не отпускал Лену — крепко обнимал за плечо и прижимал головой к себе. — Думал, ты умерла… — сбивчивым шепотом твердил он, слыша, как от слез дрожит его голос. — Знаю… — с улыбкой выдавила Лена с трудом. — Я тоже… Часть отряда во главе с майором Поцелуевым, когда остальные добрались до них, почти разобралась с остатками врагов — когда Вован подвел Лену ближе, она поторопилась отдать честь майору, но он остановил ее взмахом руки и тепло улыбнулся: — Рад, что ты жива. Он за тебя беспокоился, — кивнув на Вована, майор Поцелуев снова улыбнулся и стал переговаривать с Гороховым, чуть отойдя в сторону. — Макс! — она бросилась обнимать его, как только заметила его потрепанный вид и вечно недовольное лицо. — Ленко-о-о-оу! — Макс крепко обнял ее до хруста костей. И ночь была тиха: догорал объект и трупы врагов, но эта мысль больше не печалила, а вдохновляла…