Гарнизон

Ставка оказалось чистой — ни на ярд не было видно врага: прилегающие территории были девственно чисты, даже поломанных веток и притоптанной травы найти не удалось. В здании, сидя за длинным железным столом, все перешептывались, делясь догадками, и лица их светились чистейшим любопытством. — Итак, — майор Поцелуев хлопнул в ладоши. — Я надеюсь, что слушают все. Мы не досчитались трёх человек — отряда сержанта Зюзина. По скольку новая территория осмотрена на предмет врага, можно предположить, что по дороге случился некий казус, из-за которого процессия встала. Есть идеи? — Взяли в плен? — предположил кто-то несмело. Лену передернуло. — Самоволка? — Убили? Кровь подернулась под бледной кожей лица. Лена сжала ладони в кулаки. — Будем надеяться, что это всего лишь технические неполадки. Но на всякий случай предлагаю отправить отряд добровольцев навстречу, — майор Поцелуев прошелся взглядом по унылым серым лицам. — Кто пойдёт? Этот вопрос, кажется, висел в воздухе порядка нескольких минут, и никто больше не перешептывался. Горохов самозабвенно подкурил, выложив на стол полупустую пачку сигарет и потрепанный коробок спичек. Лена сглотнула, к горлу быстро набежал сырой вязкий ком, в лёгких потяжелело. — Есть добровольцы? — резво переспросил майор Поцелуев. — Кто-нибудь? — он стал заискивающе заглядывать в лица присутствующих. — Я пойду, — Лена подняла два пальца вверх, чувствуя, как замедляется биение сердца, как гаснет пульс в теле. Давление скакнуло. — Ну, коли новобранцы не гнушаются быть пушечным мясом, я пойду тоже, — Горохов пыхнул табачный дым. Может быть, внутри у Лены все сжалось в ожидании, когда голос подаст и Вован. Но он молчал, отсутствующим взглядом буравя железный стол в царапинах. Скудный свет единственной лампочки под потолком, освещавшей аппаратную, в которой происходило заседание, мерно подернулся. Горохов ободряюще похлопал Лену по плечу. — Ну, кто ещё? — он обвел всех честными глазами. — Если сбежите по пути, докладывать, так и быть, не стану, — он весело хохотнул. Лена молча чиркнула спичкой и подкурила вытянутую из чужой пачки сигарету. Вован все молчал. — Кобелев? — майор Поцелуев вскинул брови. — А, его нет… — он почесал затылок. — Смелее, товарищи — терять нам нечего. Но всем им было, что терять. От того-то все и молчали, словно партизаны во вражеской камере, привязанные к стулу. Лена сделала глубокую затяжку, обжегшую горло, словно глоток кипятка. — Может, я, — наконец, наверное, физически ощущая давление на своих плечах, подал голос Вован. — Ай, малаца! — не сдержав радости и облегчения, выдал майор Поцелуев. Глубокой ночью того же дня, стоя на КПП и смотря в звёздное небо с сигаретой, Лена вдруг подумала, что завтра над Минском взойдёт солнце. И эта мысль согрела внутри сердце, словно кружка горячего чая. Лена стряхнула пепел и оперлась спиной о бетонную стену, мерно выдыхая. Выход был назначен на восемь утра — достаточно светло, чтобы видеть дорогу, и достаточно рано, чтобы случайно не столкнуться с врагом. Послышались тяжёлые шаги, Лена глянула за плечо. — Товарищ командир? — Да какой я, к черту, товарищ, — невесело отозвался тот, на автомате закуривая. Он подошёл и встал рядом, словно пытаясь перенять хотя бы часть тех душевных метаний и истерии, что сейчас теплились у Лены под сердцем. — Не спится? — Лена бездумно улыбнулась. — Ты мне лучше вот скажи, — он хрустнул позвоночником, потягиваясь и негромко зевая. Лена сглотнула. — Ты как? Нормально? Держишься? Дышишь? Ещё в принципе хочешь дышать? — Спросите че полегче, товарищ командир, — отмахнулась Лена, отворачиваясь. Сверкнули звезды «пояса Ориона», Лена закрыла глаза. — Я знаю, тебе тяжело. Не представляю, насколько точно, но точно знаю, что «очень», — Горохов вздохнул.  — Вашей проницательностью города брать… — Шутишь? В смысле, ещё можешь шутить? Я рад. Они помолчали. При мимолетном взгляде на небо Лена заметила сверкнувшую падавшую звезду. И снова закрыла глаза. «Пусть у всех все будет хорошо»… И правда хотелось — хотелось покоя и ощущения, будто все под контролем, будто всеобъемлющая безопасность обволакивает с ног до головы и отгоняет все беды и напасти прочь. — Ты скучаешь по ним? — подумав, спросил Горохов вдумчиво и грустно. — По кому? — По всем, кого потеряла? Лена сглотнула, сильно закусив нижнюю губу. Всем телом она напряглась и шумно выдохнула, забирая костлявыми пальцами чёрные волосы за уши. — Нет смысла скучать по тому, кого не вернёшь, — перед глазами её встал портрет Юры, а затем поплывшая в воображении картинка показала лица остальных — и казалось, что их было непростительно много. — Но ты думаешь об этом, — Горохов затоптал окурок носком ботинка. — Думаешь чаще, чем должна. — А о чем ещё думать? — она всплеснула руками. Горохов улыбнулся. — Думай о том, что тебя ждут домой. — Надо думать о том, как бы те, кто ждёт меня домой, остались в живых. — Женщины всегда все усложняют? — исторично дернув бровью, взбрыкнул Горохов. Они снова помолчали. А потом разразились таким оглушительным больным хохотом, что у обоих заболел пресс. Лена подтерла набежавшие от смеха слёзы и вдруг поняла, что ей на самом деле ни черта не смешно. Её голос дрогнул: — Спасибо. — Ди сюда, салага, — Горохов подтянул её к себе, обняв за шею. Лена уткнулась носом в его плечо и замерла, чувствуя, как мысли о семье и потерянных одолевают со всех сторон. Так тонка вдруг стала грань между психопатией и пограничной истерикой на фоне переживаний, что Лена невольно задумалась, будто ещё один удар судьбы — и она умрёт от нервного истощения. — Можешь даже похныкать, — Горохов гладил её по голове, пока по её щекам бездумно текли тёплые обжигающие слёзы. — Я простирнул китель ка-а-ак раз для таких случаев… Лена чувствовала, что смеялась через силу, но в то же время понимала, что без смеха не сможет перенести эти больные мысли просто так, прожить их, как обычные секунды жизни. — К выходу-то готова? — Горохов задумчиво смотрел на звезды. — Всегда готова, — отстраняясь и шмыгая носом, неуверенно заявила Лена, утирая слёзы рукавом грязного кителя. — Нужно только подобрать пушку по размеру. — А я отложил тебе… — Горохов заговорщически подмигнул и, схватив её за руку, потащил в здание с каким-то детским озорством. Когда они, в тишине шурша сеном из ящиков с оружием, остановились посреди комнаты, Горохов с торжеством выдернул из ящика длиннющую винтовку, краска на которой все ещё пахла новизной. — СВ-8! — гордо продекламировал он. У Лены глаза на лоб полезли. — Заряжается вручную, поражает цели на расстоянии полутора километров, — он с осторожностью протянул винтовку Лене — холод сплава опалил руки. — Коробчатый магаз на пять патронов диаметров восемь и шесть миллиметров; заряжается sp-13 — полуоболочечной экспансивной пулей, коробку которых я-я-я-я… — он снова запустил руку в ящик. — Нашёл здесь же. — Ох… — слов у Лены, чтобы передать весь восторг и вожделение, не нашлось: она по-хозяйски щелкнула затвором и тут же заглянула в прицел, разглядывая микро-трещину на стене в расстоянии десяти метров. И даже тусклый свет не смог скрыть следы железа в трещине. Лена с благоговением сглотнула. — Скажи: хороша, а! — Горохов снова подмигнул. — Она великолепна… — пораженно выдохнула Лена, проводя онемевшими от восторга пальцами по корпусу. — И она твоя, — Горохов доверительно коснулся рукой её плеча. — И победа будет твоя. Я знаю, ты сможешь, не прибедняйся… Они переглянулись — в глазах у Лены заплясали бесы. — Порвем ур-р-р-родов? — за долгое время, наверное, впервые с азартом и риском отчеканила она. Горохов улыбнулся. *** Поутру, когда рассвет лениво разливался в небе, отряд выдвинулся с лёгкой руки майора Поцелуева — провожать вышел только он. Холодный ветер знаменовал ранность мероприятия, Лена куталась в свежий выданный китель — форма СОБРа была ей к лицу. Опустив забрало шлема, Лена вдохнула расслабленно, вышагивая за бетонные стены ставки. Позади неё о чем-то переговаривались Вован и Горохов. Путь был не близким — предстояло прочесать местность на юго-восток, не оставив без внимания ни одну канаву, ни один овраг, в котором могло лежать тело покойного товарища. Или живого, на что надеялись все. Когда было пройдено метров шестьсот, Вован догнал Лену и замедлил, положив свою ладонь на её плечо. — Ленч, — позвал он слезливо, Лена старалась не думать о том, что из-за своей трусости он по утру пытался отказаться от участия в походе: стоя у двери в аппаратную, где Вован переговаривал с Поцелуевым, Лена услышала — «Я не хочу идти с ними. Он старый хрыч, который не умеет ничего, кроме как отдавать приказы. А она салага, винтовку в руках держала только в видео-играх. Они меня в гроб сведут…» Под сердцем засвербело, Лена участливо выдохнула, стиснув зубы крепче. Яркий солнечный свет бил в глаза. — Мне не до разговоров щас, — объявила она, мотнув плечом. — Но я хотел сказать, что… — Вован не знал о том, что она слышала его разговор с майором, а потому думал, что доверие все еще не подорвано. Внутри у Лены что-то тряслось и хрустело, ныли ребра, плечо и нога, свежий бинт сухо сдавливал раны, нужно было спасать своих друзей. — Давай потом, потом скажешь, ладно? Я не хочу языком зазря чесать. Она ушла на метров десять вперёд, Вован сбавил шаг, и с ним тут же поровнялся Горохов. — Можешь поговорить со мной, — ехидно процедил он, поправив ремень автомата на плече. Дуновение ветра в лицо приятно освежило поутру. — Не хочу я с Вами разговаривать, товарищ командир, — нахмурившись, отмахнулся Вован. — Вы не она, и меня поймёте вряд ли. Я вообще заметил, что она ко мне больше… Не тянется, что ли. Нет у нас прежней братской связи, и я все не могу понять, в какой момент порвалась эта нитка, — сдавшись, вздохнул Вован, убрав руки в карманы. — В тот момент, когда она узнала, что ты ширяешься? — задумчиво прогундосил Горохов, смотря в небо через забрало шлема. — Или тогда, когда она поняла, что ты больше не веришь ни в неё саму, ни в себя? Или, может, тогда, когда ты до последнего тянул резину, не решаясь пойти с нами? — Я не ширяюсь, — только и смог оскорбленно выплюнуть Вован, а сердце замедлило ход на пару ударов. — Ну да-да, конечно, нет, — Горохов усмехнулся с цинизмом. — И вчера ночью тоже не ты дурь в туалете курил, пока все спали. — Это просто средство для… Для сна… — неуверенно врал Вован. Горохов флегматично вскинул одну бровь. — Это способ расслабиться, ясно? Жизнь у меня сейчас нервная, ничего другого не остаётся… — Ей тоже не остаётся, — Горохов кивнул на шагавшую впереди фигурку, наготове державшую винтовку больше, кажется, чем она сама. — Но она ведь не шкерится по углам, чтобы засыпать в себя отраву… — У неё воля к жизни больше, — парировал Вован, нервно дернувшись. — Как же ты, пацан, ошибаешься… — Горохов подкурил. — У неё сейчас воли к жизни меньше, чем у камня. Но ничего, как видишь, тащит груз ответственности за вас двоих на своих плечах. Женских, прошу заметить. — Я её на войну не приглашал! — эгоистично и обиженно в сердцах выплюнул Вован — это долетело до острого слуха Лены. — И тем не менее она рискует собой ради тебя. Даже без приглашения… Слова Горохова повисли в воздухе надолго — больше никто говорить не порывался. Лена двигалась впереди, перебирая слабыми ватными ногами травянистую землю, под ложечкой сосало, лёгкое головокружение клонило к земле. В сером пасмурном небе все было чисто, на три километра вперёд не было слышно и не было видно врага. Но никто не расслаблялся. Через час пустой дороги Горохов предложил сделать привал: молча остановился, скинул мертвым грузом на землю тяжелый рюкзак и, наклонив на него автомат, плюхнулся следом, автоматически подкуривая. Вован встал рядом, недоуменно смотря то на Горохова, то на удалявшуюся фигурку Лены. — Окликнуть ее не хочешь? — флегматизм в голосе Горохова, кажется, приелся настолько, настолько сильно втерся в сущность, что его уже было ничем и никогда оттуда не вытравить, как и хваленый цинизм. Вован помялся, глядя на линию горизонта. Природа медленно, но верно начала склоняться к оранжевым краскам осени — серое небо с его рваными тучами больше не выглядело теплым, а крючковатые ветки на деревьях заставляли вспоминать о потайных страхах души. Промозглый осенний ветер начинал пробирать до костей, и, хоть на теле и была броня, мощь природы была ощутима. Кожа покрывалась гусиными пупырышками. — Она сейчас уйдет, — выводя Вована из состояния транса, хмыкнул Горохов: конечно, в любой момент он и сам мог громко крикнуть «Салага!» и вернуть Лену к их импровизированному лагерю, но прекрасно понимал, что сейчас она ждала отнюдь не его оклика. Конфликт брата и сестры внутри семьи сейчас, наверное, смотрелся уместнее всего — прожившие бок о бок столько времени, сейчас оба начали разочаровываться в друг друге с такой скоростью, что земля непроизвольно стала крутиться под ногами быстрее. Горохову было любопытно наблюдать за гонениями каждого, но вмешиваться, он знал наверняка, еще как стоило — если бы он не вмешивался, Лена, скорее всего, давно бы всадила себе пулю в горло. Причем, как приверженец драмы и трагедии, не абы какую, а противотанковый снаряд, чтобы уж наверняка снести себе голову и в придачу к ней половину грудной клетки. В душе похолодело, стало мерзко. Горохов поднял задумчивый взгляд на Вована — он видел в нем не состоявшегося в жизни мальчика, который не умел обращаться с людьми и по своей глупости лишь усугублял любой конфликт, в который вливался с легкостью. Это было забавно, потому что они даже внешне были не похожи — совершенно разные, что уж тут говорить о натуре: из Вована так и перла трусость и малодушие, он этого, впрочем, и не скрывал, от Лены же, напротив, разило смелостью и милосердием за километр. Все это создавало такой контраст, пока Горохов наблюдал за ними обоими, что сейчас ему было очень любопытно узнать развязку этой остросюжетной мелодрамы. Или все-таки трагедии? — Она сейчас уйдет, — повторил Горохов уже куда тверже, Вован ощерился, убрав руки в карманы. Этот жест мог означать только одно — он не хотел, сложив руки рупором, окликать ее — наверное, решил Горохов, ему просто было легче думать, что, если бы Лена ушла сейчас, то жить резко стало бы лучше, проще и вообще просто прекрасно. Это и забавляло с одной стороны, и удручало с другой. Все гонения этой маленькой души, этого незаметного человека, как человека из Сан-Франциско, сейчас четко читались, словно выложенные заголовком из букв на белой газетной бумаге. — Дебил, сядь, — сплюнув, Горохов встал на ноги, отряхивая карманы штанов и стряхивая пепел с сигареты. Все — Вован больше никогда не пойдет за ней, больше никогда не прислушается к ее мнению, глубоко внутри самого себя он давно знал, что отказался от нее, но сейчас, похоже, решил так окончательно — отказался от нее. Променял на свои мнимые идеалы, которых ему все равно было никогда не достичь. Горохов легким бегом двинулся вперед, на линию горизонта, где серое небо сходилось с почерневшей похолодевшей осенней землей. Когда до Лены оставалось метров триста, он присмотрелся, остановившись, чтобы перевести дыхание — Лена подняла правый локоть вверх. Горохов насторожился, в голове тут же промелькнула мысль об опасности и оставленном позади автомате. Надеяться на Вована не было никакой нужды — он себя не оправдывал. Горохов инстинктивно припал к земле и, загребая землю локтями, пополз вперед, чувствуя пузом повеявший холодок. По спине прошелся ветер. Лена бы не стала останавливаться просто так — очевидно, она что-то заметила. Возможно, опасное. А автомата при себе у Горохова не было — возвращаться за ним сейчас не было смысла, ни малейшего желания получить пулю в спину от невидимого врага. Горохов полз вперед, уповая на догадливость Вована — он должен был сигануть назад, к складу, чтобы позвать подмогу. Или хотя бы просто сидеть молча, не высовываясь, и, в случае чего, прикрыть их спины. Через оптический прицел смотря вперед, Лена сощурила второй глаз, чтобы добавить резкости в окуляре — метрах в пятистах от них расположился небольшой перевалочный пункт врага — англоязычные мужчины в полной амуниции, сидя у костра, травили байки и ели что-то из тюбиков, пока Лена вскользь проходила глазами по оставленным пушкам и машинам в стороне. Заметив нехарактерное шевеление в правом углу лагеря, Лена метнулась взглядом туда и обомлела — связанные, избитые, с синяками вместо глаз, там были их ребята. Живые, все еще дышащие. Их нужно было спасать. На обдумывание плана было не много времени, действовать нужно было незамедлительно, враг в любой момент мог двинуться с места, к тому же он превосходил их количественно, а может, и качественно. Опасность была велика, нужно было что-то решать. Надеяться на Горохова и Вована было, очевидно, пустой затеей — у Лены в ушах эхом отразились слова Вована: «Я ее на войну не приглашал!». Брошено это, скорее всего, было под давлением и от большой тревоги, но неприятный ком обиды все равно сейчас давил горло уже последние несколько часов. Лена щелкнула затвором — снимать врага по одному было очень рискованно: они быстро могли рассекретить ее и так же быстро убрать в один прием. Лена кусала обветренные сухие губы, кровоточащие от каждого укуса — боль физическая сейчас отступила на второй план, уступив место боли психосоматической — осознавать, что тебя, можно сказать, отшвырнули от себя парой слов, словно проткнули насквозь раскаленной стальной трубой, даже не заточенной хотя бы с одной стороны — будто в тебя вогнали сотню ржавых гвоздей в одном месте — в грудную клетку. Лена перевела дух — дышать становилось все труднее, и холодный ветер скользил по побелевшим пальцам, нагоняя драматизма. Деваться было некуда. Никакой другой тактики, кроме как огня с перебежками, Лена сейчас и не рассматривала — было, наверное, уже все равно, умрет она или нет, и в глубине души она знала прекрасно, что даже думает об этом и желает этого. Сначала в голове промелькнула даже мысль о том, что, чтобы обезопасить себя, можно было метко снять своих - тогда бы враг точно был в замешательстве некоторое время. Эта мысль ушла так же стремительно, как прогремел выстрел - вся долина содрогнулась - бой начался. Он точного выстрела в сердце упал один - Лена тут же быстро поползла правее, закинув винтовку на плечо - перемещения должны были быть незаметными и быстрыми - враг засуетился - все похватали автоматы и "скар"-ы. Поменяв позицию, сдернув винтовку с плеча и быстро установив ее на промерзшей земле, Лена тут же прицелилась и свелась - все мишени были в боевой готовности, Лена сглотнула негромко, выдохнув. Снайпер всегда остается незаметным до тех пор, пока не совершит выстрел - в сторону ее первого выстрела уже ехала машина, нагруженная врагом. Лена сняла еще одного - треснувшее забрало разлетелось, в оптическом прицеле Лена видела, как разлетелось на куски его лицо, словно он стоял прямо перед ней - она даже почувствовала тепло ментальных капель крови на своем лице, брызнувшем с трупа. Машины приближались, дышать рефлекторно от паники становилось все тяжелее - организм реагировал на опасность непроизвольно, за годы жизни на гражданке натренированный с подозрением и страхом относиться ко всему, что выглядит не так, как ты, дышит, не так, как ты, и живет не так, как ты. Лена поползла дальше змейкой, стараясь заруливать в ямы и колдобины - прятаться в них было удобнее - в последнюю очередь она сейчас думала, что за ее спиной находились Горохов и Вован. Лена отчего-то думала, что товарищ командир сам сможет о себе позаботиться, а на Вована вдруг стало по-настоящему и резко плевать. Перед глазами темнело от наступавшей ярости, приступы и вспышки злости гасили здравый рассудок, но из последних сил Лена сдерживалась, чтобы не вскочить на ноги и сломя голову не понестись навстречу своей смерти. Все-таки нужно было хотя бы попытаться кого-то спасти. Ведь суть жизни в том, чтобы ее жить, верно? Лена продырявила бензобак одной машины - резкий запах потекшего бензина резанул обоняние, враг посыпал из машины, как бусы с порванной нитки - во все стороны. В голубых глазах лишь отразилась мощная вспышка, резкий взрыв - Лена сглотнула и вскочила на ноги - прятаться уже было смысла, да и было негде пригнуться от пуль - налетев на американца, который, кажется, был напуган почти так же сильно, как она сама, она вонзила в него штык-нож, ни о чем не жалея - сонная артерия порвалась стремительно, тело обмякло и осело на землю, захлебываясь от крови. Лена стерла капли крови со своего лица, полосой брызнувшей вдоль глаз. Ее окружали, брали в плотное кольцо, и Лене сначала было плевать, умирать сейчас или нет - она же попробовала сделать все, что могла. Она даже не подняла рук - мелкий отряд американцев окружил ее со всех сторон. Лена ухмыльнулась, словно волк. Когда ты окружен со всех сторон, ты можешь атаковать в любом направлении. Лена встала на одно колено, удобно схватив винтовку - проведя пальцами по прикладу, создавая бутафорское ощущение веселой битвы, она поднялась и, постучав дулом по земле, отшвырнула винтовку в сторону. В ее руке блеснула полоска ножа - она расставила ноги шире и оглядела американцев, окруживших ее кольцом - они были в замешательстве, но стрелять не торопились. Команде "огонь" не суждено было быть произнесенной. Шевеление на горизонте означало прибытие подкрепления - Лена рефлекторно обернулась через плечо, стараясь разглядеть впереди связанных ребят, но вместо того, не рассчитав угол поворота головы, наткнулась глазами на стоявшего с поднятыми руками Вована - в спину его тыкал автоматом враг. - Let's moven on, - из-под забрала пробасил американец. Горохова выпихнули следом - он упал на колени и тут же подполз к Лене, вставая с ней спиной к спине. - А я еще хотел тебя окликнуть, пока недалеко ушла... - с цинизмом поиронизировал он. Лена пожала плечами, сунув нож в ножны - сражаться уже не было смысла. Их взяли в плен. Когда всех пленников, не стесняясь в движениях и ударах, запихивали в кузов одной из машин, Лена успевала думать о том, что ей интересно, кто сдался раньше - Вован или Горохов. Хотя она, определенно, уже знала ответ на свой вопрос.