Гарнизон

Вечером, когда покров ночи почернел от корней, Лена сидела в аппаратной со старым радио-приемником советского образца и парой отверток, тщетно пытаясь наладить связь с внешним миром. Под рукой был только справочник о радиоэлектронике и ни грамма интернета, что серьёзно замедляло процесс. На часах давно было за полночь, но ложиться спать не хотелось — с героическим вздохом Лена взяла в руки крестовую отвертку и снова углубилась в чтение параграфа о радио-волнах. Ничего не помогало. Без стука отворилась старая скрипучая дверь — Лена подняла голову вверх на пару мгновений, а затем с удивленным выдохом вскинула брови: — Не спишь? — спросила она наивно. — Как и ты, — Евгений прошел в аппаратную с легкой ноги, прикрыв за собой дверь до легкой щели, и плюхнулся мешком за стол, выложив перед собой шуршащую пачку чипсов и бутылку газировки. — Праздник желудка? — не отвлекаясь от чтения, Лена кивнула на еду. — А то! — жизнеутверждающе хмыкнул Евгений. — Я и тебе притащил пожевать — сидишь тут, как партизан столичный, с места не двигаешься… — он помолчал пару мгновений, пока под потолком дребезжала лампа. — Хочешь? — Есть? Я не голодная, — в противовес ее слов громко и со вкусом заурчал желудок — Лена смущенно отвела глаза, углубившись в параграф книги, Евгений шумно усмехнулся. — Ну-ну, не голодная она… — он прокашлялся и запел хриплым ломаным голосом. — Хочешь есть — попей водички: вот он, гимн анорексичек. Лена отмахнулась, не поведя и бровью. — Бред. Я просто не хочу есть. — Пощади свой организм, он же отключаться скоро начнет через каждые десять минут. А на поле боя кто тебя реанимировать будет? Ладно, если так, в спокойной обстановке, — в размахе руками Евгений обвел комнату пытливым взглядом. — Я тебя спасти смогу. А в бою кто спасет? — Не спасет — и хрен с ним, меньше проблем потом будет, — отмахнулась Лена, переворачивая шуршащую пожелтевшую страницу. Евгений с львиной долей оскорбленности глянул на нее исподлобья. Лена со смешком захлопнула книгу: — Что ты смотришь, дорогая, устало? Отчего в глазах твоих грусть? Хочешь, что-нибудь из устава я прочту тебе наизусть? — она передернула бровями. — Нет, спасибо, начитался в свое время. А ты там чевось читаешь? — Евгений выхватил книгу и зашуршал страницами, бегло читая выхваченные из контекста предложения. — Тэк-с. Электроника… — он почесал затылок, нахмурившись, а затем сверил с текстом выложенные на столе отвертки. — Чинишь что-то? — Это радио, — Лена придвинула к себе бутылку и, откупорив крышку, сделала пару глотков. — Хороша отрава, — она обтерла губы тыльной стороной ладони. — В радио что-нибудь смыслишь? Или просто так меня отвлекать будешь? — Горохов велел за тобой присматривать, — соврал Евгений. — Починка радио в состав обязанностей не входила, — он отложил книгу и задумчиво уставился в стену. Повисла неловкая пауза. — Толку-то от тебя, — Лена снова сделала пару глотков и принялась крутить в руках приемник, стуча по пластиковому корпусу железным крестцом отвертки. — Не в таких делах от меня есть толк, — Евгений подкурил. — Но, если хочешь знать мое экспертное мнение… А ведь ты, несомненно, хочешь, — он подмигнул. — Это радио работать не будет никогда — я в нем уже копался: ты вряд ли найдешь сгоревшие платы девяносто пятого года выпуска. С учетом того, конечно, что такие больше нигде не выпускают… — Точно! Платы! Можно же их поискать! — вскочив на ноги, Лена только хотела ринуться на поиски заветных пластиночек с микросхемами, как в глазах резко потемнело — она остановилась на месте, тело шатало из стороны в сторону, перед глазами в беспробудной темноте мелькали вертолеты — Лена тяжело задышала, Евгений нервно привстал, схватившись за стол. — Порядок? — когда Лена раскрыла глаза, настороженно спросил он. — Нормуль, еще стою, — она выдохнула, чтобы собраться с мыслями. Евгений зашуршал цветастой упаковкой чипсов, подходя ближе. — На-ка, пожуй, — он высыпал в ее, сложенные чашей, ладони горсть хрустящих канцерогенов, Лена наморщилась. — Давай-давай, неча носом шмыготь, Галя. Сказано — жуй, значит — с удовольствием! — Евгений посмеялся. Нехотя Лена стала уплетать чипсы, направившись к составленным вдоль длинной стены ящикам. Роясь по полкам, заваленным отчетами и другой макулатурой, Лена поглядывала на Евгения через плечо. Через пару минут гляделок она сдалась и с чувством спросила: — Может, поможешь? — Помочь? — всплеснул руками тот, хрустнув жирной здоровой чипсиной. — Я даже не знаю, че ты там шуршишь, по какой черт, — он отмахнулся, засыпая в рот картофельную пыль, оставшуюся на дне упаковки. Лена высокомерно выдохнула, присев на корточки к нижнему ряду ящиков. — Совести у тебя нет, — обиженно буркнула она. — Совесть — это богатство. А солдаты — народ бедный, — простодушно пожал плечами Евгений, но рядом на корточки все-таки присел. Лена выдвинула первый ящик и закашлялась от пыли. — Ты хоть ориентир дай, мать, а-то до утра тут проторчим. — Микросхемы, платы, все, что на них похоже, должно быть у нас. Что-то да подойдет, — она кивнула на оставленное на столе радио. Евгений понятливо закивал. — Какая ж ты оптимистка, — улыбнулся он, разглядывая пристально ее опущенные голубые глаза и черные распушенные ресницы. Лена не ответила. — Может, лучше поспишь? Чем больше солдат спит, тем меньше от него вреда, — философски подметил Евгений. — Аха! — Лена вытянула из ящика что-то, отдаленно похожее на микросхему. — Нашла! — Не то, — бегло глянув на вещицу в ее руке, брезгливо заметил Евгений. — Почему ты не отвечаешь на мои вопросы? Может, меня заботит твое благосостояние, а ты не отвечаешь на мои вопросы. Как я буду знать, в порядке ли твое благосостояние, али нет? Лена уселась задницей на пол, демонстративно и с энтузиазмом открыв следующий ящик. — Мне хочется, товарищ… Кто Вы там по званию? А, да не важно! Мне хочется впервые за несколько месяцев речь других людей услышать. От вас всех меня уже порядком тошнит. — Смелое заявление, — Евгений сел за стол, снова закурив. Лена погрузилась в изучение содержимого ящиков. — Курить хочешь? — Нет. — Курить все хотят, особенно, сейчас. На-ка, — он протягивал ей сигарету, Лена сидела к нему спиной — Евгений только сейчас удосужился ее разглядеть получше: она была в самом деле тощая — торчали ребра и лопатки, перебинтованные покрасневшими лоскутами некогда бывшего бинта. Сгорбленная, ссутуленная, какая-то слишком дерганая и нервная на вид, она и впрямь вызывала жалость и сочувствие, сострадание, которое, думал Евгений, ей было, в общем-то, не очень нужно — Лена молчала. Ее грязные черные волосы, которые успели отрасти за пару месяцев, наводили его на мыслительный процесс — как бы она выглядела, если бы они встретились при совершенно иных обстоятельствах? Была бы она так же остра на язык? Была бы такой же тощей и загнанной в угол, с бегающими глазами? Была бы способна смеяться с его шуток в неформальной обстановке? — Я не все, — Лена вытащила папку с бумагами и, сдув с нее пыль, развернула. Глазам открылись старые фотографии, еще нулевых годов — счастливые люди, новая военная техника на параде, флаги России на зданиях администрации. Лена вглядывалась в лица счастливых людей — хотя бы на фотографиях они были счастливы. — Это я уже понял, информация устарела. Что-то новое добавишь? — саркастично предложил Евгений, стряхнув пепел с сигареты прямо на пол. — Зачем ты пришел? — Лена не оборачивалась, скользя пытливым взглядом по лицам людей на снимках. — Горохов не отправлял тебя ко мне. Стало быть, ты пришел сам… — она задумчиво прикусила губу, по спине у Евгения пробежал холодок. — Тогда встает вопрос — почему и зачем? Ищем мотивы — испытывая чувство вины за убийство моего брата, ты решил прийти ко мне, чтобы… — она помялась и все-таки глянула на него через плечо. — Чтобы что? — Цепочка умозаключений впечатляет, — на самом деле Евгения впечатлял тот факт, что о смерти собственного брата она сказала с той легкостью, будто выбирала печенье к чаю. — И все-таки? — с умным видом Лена закрыла папку и вернула ее в ящик, не в силах больше смотреть на старые фотографии довоенного времени. На душе потяжелело, а к горлу подобрался ком, в желудке что-то свернулось и лопнуло с тихим «бульк», Лена закатила глаза, пытаясь переждать жжение в глазах. — Насчет чувства вины в точку, — Евгений щелкнул пальцами. — И насчет Горохова тоже, — он снова щелкнул. — Что насчет «зачем он пришел к ней глубокой ночью в пустую комнату с пачкой чипсов и бутылкой газировки»? — голос не дрожал, как и прежде, от слез, они просто были, как данность, неощутимые и невесомые, и Лена сама не знала, почему они текли по щекам. — Просто я… — он замялся, скребя пальцами по столу. — Не знаю даже, что и как сказать… Чувствую себя паршиво последние пару дней. А почему — сам решить не могу. Не, конечно, у меня есть пара вариантов, и я даже готов их озвучить… — Озвучь, — стальным голосом перебила Лена. — Ну, во-первых, я где-то просрал целый пак сигарет, пока мы чесали сюда, — Евгений удрученно вздохнул полной грудью. — Во-вторых, у меня кончились пули к моему любимому пистолету. — Лена отвернулась, быстро смазывая по щекам теплые, но пустые слезы. — А в-третьих, я разрушил чью-то жизнь, отобрав у человека самое ценное. Они помолчали. Евгений добавил мрачным голосом, вспомнив слова Горохова: — Цель. — Цель? — Лена отвлеченно взмахнула ресницами, пытаясь отвлечься от гнетущих навалившихся мыслей. Если было бы можно пораскинуть мозгами, то совершенно точно все мысли выстроились бы в одну логическую цепочку — Лене было плохо. Она была морально истощена, но и не только морально — физически тоже. Война выматывала, и сейчас, к данному моменту, похоже, вымотала из Лены абсолютно все — не то чтобы было трудно дышать каждую минуту от слез и боли в ребрах, но все-таки мыслительные процессы и ноющий желудок сильно отвлекали от процесса существования. — Горохов обмолвился, — Евгений помедлил и продолжил вдумчиво. — Он говорил, что твоей целью было спасение брата. А я у тебя, получается, эту цель отобрал, — он опустил голову. — Причем не просто так отобрал, а зрелищно, прямо у тебя на глазах. В красках, с кровью, с!.. Лена прервала его взмахом руки — перед глазами встал портрет Вована: по его лбу стекал густой ручей крови, дыра в голове зияла пустотой и вышибленными мозгами. Под ложечкой засосало, Лена припала к ящикам, в легких все свело, дышать стало трудно от чувства тошноты под сердцем — она сглотнула громко. Горевшие пустотой глаза брата, зеленые, как болота Сибири, жгли, выжигали все внутри своей бессмысленностью, своим безропотным посылом трупа. Лена прикусила измученные сухие губы. Песок пробежался по шершавому горлу, она разразилась больным кашлем, положив руку на сердце. — Прости, что напомнил. Горохов говорил, что с тобой нельзя это обсуждать, пока ты сама этого не захочешь, — Евгений не смотрел на нее — ему было стыдно и гадко. Наверное, впервые так гадко и стыдно за всю войну. — Нормально, нормально, — Лена с трудом поднялась на ноги, шатаясь, как запущенный маятник. От трепетного порыва помощи от Евгения Лена отказалась жестким взмахом руки. — Я сказала, все нормально. — Она стояла с закрытыми глазами, пошатываясь из стороны в сторону, с запрокинутой к потолку голове, и молчала. И Евгений тоже не решался что-либо сказать. В тишине они провели долгих несколько минут, но каждый потерял счет времени и думал, что прошла уже вечность. Или хотя бы пара часов. — Может, спать? — обнадеживающе спросил Евгений. Лена молча подтерла в уголках глаз соленые слезы. — Пожалуй, — кивнула она твердо, убирая руки в карманы штанов. — Где есть свободные кровати? — Видел, как все храпели в главном здании. Для нас, как сказал Горохов, припрятали две самодельных койки на втором этаже, — Евгений говорил в своей шутливой манере, но никому уже не было смешно. Или хотя бы забавно. — Тогда идем. Они молча погасили свет в аппаратной, Евгений тихо прикрыл дверь, Лена двинулась вперед по коридору. По лестнице, стуча ботинками, они поднимались молча. И в темную комнату специально для них они заходили молча. Там стояло три кровати — на одной уже во всю сопел Горохов. И Лена, и Евгений подумали, что нарушать сон сослуживца было бы непростительной оплошностью, но оба захотели что-то сказать: — Слыш… — в голос объявили они заговорщическим шепотом, стоя в дверном проеме в абсолютной темноте. Оба тут же растерялись. — Давай ты первый, — предложила Лена великодушно, выныривая из-под руки Евгения и на ощупь пытаясь найти свободную кровать. Евгений помялся, переминаясь с ноги на ногу. Лена бухнулась на кровать и тут же принялась расшнуровывать ботинки — ничего не получалось: от усталости и измождения руки совсем не слушались. — Я помогу, — выплывшее из темноты лицо Евгения со всеми его родинками ни капли не напугало, Лена лишь крепче схватилась за кровать, смотря на его лицо с каким-то грустным равнодушием. Евгений бережливо потянул шнурки на чужих ботинках. — Слушай, — начал он заново. — Мы мало знакомы, я совершенно точно не знаю, какой у тебя любимый цвет и во сколько ты встаешь по утрам. Я так же не знаю, как зовут твоих родителей и есть ли у тебя собака, но я знаю кое-что другое — я виноват перед тобой. Он стянул один ботинок и, отставив его в сторону, сжал руками холодную босую ногу Лены — она вздрогнула. — Позволь мне донести до тебя мысль, что… Что я не хотел лишать тебя смысла жизни. Я просто хотел помочь тебе. И сейчас хочу. Прости, что… — он стянул второй ботинок и поставил его к первому, держа чужие ноги своими широкими большими ладонями. — Прости, что убил твоего брата. В тишине ночи, в пустой комнате был слышен лишь негромкий храп Горохова. Лена почти не дышала, в темноте с каким-то завораженностью смотря на молчаливое лицо Евгения — он не смотрел ей в глаза, чувствуя свою вину. И Лена физически ощущала, как эта вина давила на чужие плечи — она была уверена, что на его месте чувствовала бы то же самое. — Знаешь, я, — ее легкая холодная рука легла на его теплые волосы. — Прощаю тебя и хочу только сказать, — все родинки на его лице, кажется, улыбались. — Хочу сказать, что ты не виноват. Молчаливая пауза между ними заставляла воздух вокруг густеть и сохнуть — он становился тяжелым и мрачным, как на кладбище. Не хватало лишь надгробий и каркающих воронов на кроватях. Лена улыбнулась уголком губ. Было странно и приятно осознавать, что с ее плеч свалился какой-то груз ответственности, который она сама туда затолкала — со смертью брата дышать, кажется, стало легче, ведь теперь приходилось думать о малом, лишь о себе. — По закону сопливых мелодрам мы должны расплакаться и уснуть на одной кровати, — шуточка Евгения заставила Лену нервно дернуться и хохотнуть. Евгений поднялся на ноги с колен, всем своим ростом и весом теперь возвышаясь над Леной — его грозный силуэт ни капли ее не пугал. Она чувствовала лишь спокойствие и умиротворение. — По закону русских детективов, сейчас должен был вбежать Максим Аверин с собакой на поводке и найти убийцу в под кроватью Горохова, — в темноте на самом деле не было видно, смотрели ли они друг другу в глаза, но оба физически ощущали это — а потому рассмеялись беззвучно, прыснув со смеху в кулаки. — Но на одной кровати все-таки теплее, — Евгений присел рядом с ней. — А я мерзляк, — как бы невзначай уточнил он. Лена глянула на его темный силуэт с усмешкой и улеглась, поджимая руки под голову и прижимая колени к груди. — Спим вальтом, — строго объявила она. Евгений понял все без слов. Через пару часов, когда Лена глубоко спала, а Евгений смотрел на нее, сидя рядом, он все-таки лег — но не «вальтом», как говорила Лена, а просто рядом с ней, за ее спиной — он накрыл ее своим кителем и прижался носом к ее горячей спине — повеяло домашним теплом и безопасностью. Евгений успокоенно выдохнул. Жизнь не переставала давать ему вторые шансы. Наутро, когда рассвет брезжил на кромке горизонта вместе с последней надеждой на победу, Лена, щурясь, раскрыла глаза, потирая их кулаками: в комнате было пусто, но за спиной чувствовалось непривычное тепло — Лена глянула назад. Уткнувшись носом в ее острое плечо, рядом лежал Евгений — Лена вскинула брови и быстро отодвинулась, вставая. В глазах на пару мгновений замигало, пролетело пару вертолетов, а затем потемнело — держась за виски, Лена выдохнула и вдохнула размеренно несколько глубоких раз, а потом еще раз огляделась. Пустая кровать Горохова давала намек на очередное внеплановое собрание, о начале которого ее и Евгения, похоже, забыли предупредить: потянувшись и потерев виски напоследок, Лена с зевком поковыляла прочь, оставив Евгения в пустой комнате на похолодевшей кровати. Привязываться к человеку больше не было смысла — Лена наперед знала, что легко может потерять любого, к кому успеет начать испытывать теплые чувства. Вывалившись в коридор и одернув задравшуюся майку, Лена прокашлялась в кулак и бодрым строевым шагом направилась к аппаратной — когда до двери оставалось пару метров, в глазах со вспышкой света резко потемнело. Очнулась Лена на полу, потирая отбитый затылок, а потом обнаружила в аппаратной абсолютное ничего — пустые стулья вокруг длинного стола и полнейшая, гробовая тишина. Поморгав пару раз, Лена замерла в дверном проеме, пытаясь скоординировать собственные действия, и прозрела — нужно проверить задний двор ставки. На улице ее поджидал морозный утренний воздух — господство осени уже дышало в затылок. Лена поежилась, обхватив острые плечи руками, и, заслышав голоса неподалеку, спешным шагом засеменила к источнику шума: Горохов и майор Поцелуев, о чем-то переговариваясь в стороне, то и дело отдавали приказы всем остальным — Лена окинула спешным взглядом собравшихся и хмыкнула. Все, как один, отжимались, перекатывались по земле и принимали стойки для стрельбы почти на ходу. — Салага! — радостно вскрикнул Горохов, заметив мягкую поступь Лены, которой она направлялась к нему. — Уже встала? А этот, двуличный где? — Лена пожала плечами. — Спит, что ли? Че ты его не разбудила? Хотя ладно, от спящего от него пользы больше. Плюс — сигареты никто не стреляет, — Горохов протянул Лене раскрытую пачку, когда она поравнялась с ним. — Прямо никто? — с легкой усмешкой спросила она, раскуривая. — Здравия желаю, товарищ боец, — майор Поцелуев приложил ладонь к виску, Лена кивнула, на секунду прикрыв глаза. — Как Ваше самочувствие, боец? — майор участливо постарался заглянуть в ее глаза, Лена отвернулась, переведя взгляд на своих сослуживцев, которые усиленно приседали, поддерживая друг друга на плечах. — Все хорошо, товарищ майор, — Лена убрала руки в карманы, по голым плечам побежали мурашки от проскочившего утреннего ветра. Горохов молчаливо накинул на ее плечи свой китель, стянув его за считанные секунды. — Спасибо, товарищ командир. — Ты… Как, салага? — Горохов притянул ее к себе за локоток. Лена отрешенно смотрела в разлившийся на небе рассвет. — Слышишь меня? Хватит делать вид, что не слышишь. — Все путем, — только и ответила Лена, Горохов аж прицокнул. — Каким путем? Ты можешь мне сказать, как ты себя чувствуешь? Чтобы я знал, что мне не надо волноваться? Может, ты с дуру себе решишь пулю в лоб всадить, а меня не будет рядом. Какие слова мне потом врать майору, чтобы он поверил, что я ни при чем? Лена через силу улыбнулась, честно говоря, сил даже на то, чтобы просто подышать полной грудью, хватало с трудом. — Да все нормально, я базарю. — Я срал с глубокой ямки на твой базар: мне разговоры в таком ключе не нравятся по двум причинам. Первая! Что за тон при разговоре со старшим по званию. Второе! — Горохов весомо потряс в воздухе указательным пальцем свободной руки. — Складывается такое впечатление, что в последнее время я играю роль твоей мамки, которую ты упорно игнорируешь и не хочешь слушать. — А надо слушать? — Лена выскользнула из хватки Горохова и приземлилась на корточки плавно, стряхнув пепел с сигареты. — Что с тобой происходит? — Горохов тоже присел рядом. — Просто скажи мне, я попробую тебе помочь. — Чем Вы мне поможете, товарищ командир? Брата воскресите? Юру вернете? Войну отмените? Что Вы сделаете? Что Вы можете сделать? — она пустила густой табачный дым через плотно сжатые зубы. Горохов фыркнул, оскорбившись. — По сопатке тебе могу прописать, чтобы выкинула из головы дурь всякую… — они неловко помолчали, Лена спешно выкинула окурок, Горохов без слов протянул ей еще одну сигарету. — Я нашел плату для радио. Починил его с утра. Хочешь новости послушать? — Спасибо, хватает, — Лена плюхнулась на задницу, слишком часто стало темнеть в глазах. Звучавшие фоном, голоса майора Поцелуева и остальных немного отвлекали от потока мыслей, роившихся в голове. От недосыпа, голодовки и вечных перепадов настроения мог, конечно, развиться невроз, раздражительность, сонливость и вечная усталость, но пока в Лене преимущественно преобладала только ярость, граничащая с безумием, и душевное умиротворение. Налаживать связь с внешним миром вдруг как-то резко перехотелось. — Ну ладно, ты это, не дуйся давай, — Горохов поднялся на ноги и собирался подойти к майору. — Скоро завтрак, в столовке на первом этаже, не прощелкай клювом, — он ушел беззвучно, присоединившись к майору Поцелуеву. Лена смотрела на своих сослуживцев, которые, кажется, совсем не унывали и не падали духом: они бодро выполняли все поручения майора на разминке, и никто даже не подумал пикнуть хотя бы раз, потому что «болит голова» или какая-то другая часть тела. Может, кстати, и душа. Все со стоическим видом показывали всем своим настроением, что воля к жизни, ориентиры и цели еще не утеряны, что жажда борьбы с врагом и захватчиком еще теплится под сердцем, что есть еще вера в незыблемую и скорую победу. Лена стряхнула с сигареты пепел и скользнула глазами по собравшимся. Унылое лицо Макса, как и всегда, позабавило ее, но не в той мере, что было раньше — просто легкая тень улыбки скользнула по сухим измученным губам, Лена вздохнула с грузом на душе. Заметив ее пристальный взгляд, Макс даже растерялся — на его лице так и пробежали все реплики, которые хотели сорваться с губ: «Ты в порядке? Скучаешь по брату? Хочешь об этом поговорить? Может, пропустим по стаканчику? Спирта?». Лена была в порядке: может, не в физическом, но по крайней мере в моральном точно — она была уверена, что в голове у нее теперь отныне и навсегда будет порядок, если, конечно, в ее жизнь не ворвется очередной человек, к которому она привяжется. И по брату Лена не скучала ни капли — его застывшее крысье выражение лица в момент гибели вставало перед глазами с той периодичностью, с которой капал тягучий свежий мед с алюминиевой ложки: очень медленно и очень нечасто. И говорить об этом совсем не хотелось — ни с Гороховым, ни с Максом, ни с родителями и даже ни с собой: в своей голове, наверное, эти мысли совсем оглушали, но Лена старалась об этом не думать, пытаясь отвлечься светлыми надеждами на будущее. Хотя бы на то, туманное, которое должно было наступить лет через тридцать-сорок. Пропустить по стаканчику, впрочем, Лена была очень даже не против — в конце концов, давным давно нужно было напиться и забыться. А тот факт, что можно было напиться чистым спиртом и слечь с алкогольной интоксикацией, а в последствии так и вовсе помереть, делало этот вариант наиболее перспективным и рассматриваемым. На плечо легла тяжелая ладонь — Лена не вздрогнула от страха, просто подняла холодные голубые глаза вверх: это был Евгений. — Не разбудила меня, — с притворной обидой пробубнил он. Лена пожала плечами. — Ты и сам неплохо справился. Мои поздравления. — Че, как спалось? — присаживаясь на холодную голую землю рядом, спросил Евгений, доставая из кармана пачку сигарет. Когда Лена вновь почуяла запах табака, вдруг опротивевший до чертиков, ее чуть не стошнило, а в глазах снова начало темнеть. — Столько говна снилось, аж в голове не укладывается, — как ни странно, на самом деле прошлой ночью ни одного сновидения Лена так и не увидела — она спала, как бревно, и снилось ей только черная обволакивающая темнота. Она почесала затылок, разглядывая лжепогоны сержанта Кобелева. Евгений хмыкнул. — А мне снилась гражданка-а-а… — мечтательно протянул он. — Пивасик, телочки, сауна… — Это последнее, что мне хотелось бы знать в этой жизни, — неожиданно откровенно для самой себе и Евгения легко сказала Лена. Они тотчас же встретились взглядами: Евгений был ошарашен, Лена и сама пребывала в шоке. — Ниче ты, мать, — зажав сигарету губами, Евгений стал перешнуровывать свои берцы. — Думал, ты не такая резкая в обращении с мужиками… А ты вон, одной фразой все настроение мне испортила. — он затянул шнурки потуже, натянув их со всей силы. Лена следила за ним глазами. На самом деле ей сейчас не нужна была терапия в виде разговоров о всякой бессмысленной ерунде. Возможно, что ей нужно было в самом деле, так это, действительно, чистый спирт. Чистый спирт, свежие бинты, теплая вода, только что застеленная постель, тяжеленное одеяло и долгий, долгий сон. Может быть, еще капля полезной пищи — ну, каша там рисовая, супчик молочный, стакан компотика домашнего… Лена почувствовала, как урчит живот — Евгений глянул на нее через плечо. — Горохов сказал, что скоро завтрак, — с пониманием прогундосил он. Лена кивнула. — Я слышала. — Может, двинем в столовку? Займем места козырные, подеремся подносами, пожрем из чужих тарелок? — игриво предложил Евгений. Лена пожала плечами — она сама не знала, чего хотела от жизни на данном ее этапе — повеселиться или просто не умереть сию же секунду. Лена задумалась, засмотревшись на хитрые глаза Евгения. На фоне все еще слышались голоса сослуживцев. — Ну, что ты смотришь на меня глазами не поссавшей антилопы? — хохотнул тот. Лена отмерла. — Есть две вещи, что я хочу сейчас сделать: пойти пожрать, а потом пойти поспать. Может, когда встану, сгоняем с тобой на полигон — потреним. Все-таки в форме себя нужно держать, — с этими словами она энергично дернулась, поднимаясь на ноги, и тут же пошатнулась с шумным выдохом — тело пронзила резкая режущая боль во всех мышцах. От слабости колени налились свинцом и потянулись к земле, а сами ноги стали ватными — Евгений за шкирку подхватил ее и удержал на весу. — Какие тебе трени, дрысня? Я плюну — тебя ветром сшибет… — Причем тут ветер и твои слюни? — Это я к тому, что мысль насчет пожрать была очень и очень здравой, — ухватив ее за талию, Евгений направился к ставке. Лена утомленно смотрела себе под ноги. — Вот как пожрешь, отмоешься и причешешься, а потом отоспишься, отлежишься и напердишься, тогда и можем потренить. — он немного подумал, придерживая рукой дверь, а потом добавил, пропуская Лену вперед. — Если мне, конечно, тоже не захочется полежать и попердеть… Лена закатила глаза, скрываясь в темноте коридоров.