Гарнизон

В столовой оказалось непривычно тихо — Лена до последнего момента не знала о её существовании, а сейчас, когда желудок урчал так, что хотелось разрезать живот и завязать его в узел, была даже благодарна. Евгений мягко толкнул её к советским столам, выстроенным в шеренгу — обитые алюминиевыми листами, они создавали вкупе с обдерганными деревянными скамейками очень органичный ансамбль. Лена села за первую попавшуюся скамью — облокотилась о стол и оперлась грязной головой о серую холодную стену. Тело бил мелкий озноб — с тех пор, как от недоедания лицо и тело её осунулись, холодать стало слишком часто — жировая прослойка, что грела раньше, почти исчезла, тепло стало беспрепятственно покидать тело. Лена негромко зевнула, прикрывая глаза на секунду. Звучно рядом с ней на скамью плюхнулось тело. — Командир? — Лена сощурилась, ожидая увидеть Горохова. — Он самый, честь имею, — Горохов придвинул к ней пластиковый замызганный поднос, на котором был разлит свежий какао: тарелка с супом из сух.пайка, тарелка армейской пересоленой гречи, стакан с молоком, несколько ломтей черствого хлеба… Есть не хотелось. — Это все мне? — жалобно мяукнула Лена. — Я же не съем столько… — Не съешь — я найду воронку, вставлю её тебе по самое адамово яблоко и медленно, неторопливо и со вкусом, начну вливать все по очереди. Причём начну с каши, — Горохов угрожающе потряс сжатой в руке лёгкой ложкой. — Ешь давай, пёс. Лена молча переняла алюминиевую ложку и поставила перед собой тарелку с супом — кажется, это была солянка: зелёные кусочки сухих соленых огурцов плавали в золостистом наваристом бульоне, где-то на дне мирно покоилась разваренная лапша. — Какие новости на фронте? — к столу с полным подносом вернулся Евгений. — Вы её тоже откормить решили, товарищ ком.рот? — недоуменно возопил он, разглядывая поднос с разлитым какао. — А ты ей свои блюда предложи — ты же явно к нам с французского ресторана зарулил, — хохотнул Горохов, смачно жуя черствую краюшку хлеба. — На фронте тишина, салага. Плюхай зад — посвистим по-ком.ротски. Евгений присел и, сделав глоток приторно сладкого какао, принялся с аппетитом лакать солянку. — Поцелуев вещает, что до зимы будем здесь сидеть, — сбавив громкость голоса на несколько оборотов, заговорщически заговорил Горохов. Лена навострила уши, пытаясь втянуть в себя хотя бы одну ложку супа. — Допустим, — посерьезнел Евгений. — Оружия, в случае нападения врага, нам хватит за глаза. Что делать с запасами питьевой воды и провизии? — Слово-то какое мерзкое выбрал — провизия… — скрючился Горохов, пережовывая сухарь. — Поцелуев сказал, что придётся совершать вылазки. — До города? — насторожился Евгений. Увлекшись разговором и собственными соображениями на этот счёт, Лена стала слишком громко хлюпать супом, на автомате отправляя ложку в рот. Вся ирония была в том, что ложка была полной через раз — иногда во рту у Лены оказывалось целое ничего. Евгений, заметив её задумчивый взгляд в стену, переглянулся с Гороховым — тот глянул на Лену настороженно: — Я, конечно, знаю, что бабы любят диеты, но пустую ложку сосать — это верх тупости… Евгений прыснул в кулак со смеху, Лена снова отправила в рот пустую ложку. — Я говорю! — Горохов твёрдой рукой перехватил пальцы Лены, она очнулась. — Жри, жрун, суп. Че непонятного? — Вылазки будут небольшими группами, да? — Лена глянула на него, а глаза её блистали в ожидании действия: Горохов про себя отметил, что этому человеку в пору голову лечить, если она оживляется только от разговоров о военных активных действиях. Горохов закатил глаза. — Ну, оно понятно, — вступил в разговор Евгений. — Большой группой передвигаться дольше, да и попасться врагу на глаза так куда легче. Думаю, в группе будет не больше четырёх человек. — И ты, Брут! — Горохов зыркнул на него испепеляюще, а затем ближе подсел к Лене и, зачерпывая ароматную рассыпчатую кашу, стал насильно пичкать её с ложки. — Ты на неё посмотри! Ты понимаешь, что ты уже сквозь неё смотреть можешь? Ты не думай, что если она зубы свои скалить может, то и воевать тоже! Да её вместо сошек к винтовке использовать можно: такая же худая и бесполезная… Лена что-то недовольно буркнула, не успевая пережевывать. — Че ты мыркаешь? А? А! Ешь давай, чтобы все съела! У-у-у, кость рыбья! Вместо иголки для штопки своих партянок тебя использовать буду, бесишь, — он затолкал ей в рот ещё одну пригоршню гречи: шальные крупинки полезли из уголков рта. — Допустим, — Евгений тоже принялся за кашу. — Наш раненный попугай ещё сможет оклематься — мы же не прямо сейчас ломанемся дербанить окраины, так ведь? — Первая вылазка запланирована заранее и состоится через две недели, — Горохов с угрюмым видом следил за тем, чтобы Лена жевала кашу. — Есть кандидаты? — резонно заметил Евгений. — Есть, — коротко ответил Горохов. — Не кандидаты только, а добровольцы: вы ж тут все у нас по доброй воле землю топчете, значит, пешим ходом и в город сползаете. Чего ты опять мыркаешь? Пить хочешь? — заметив сморщенное лицо Лены, Горохов потянулся за стаканом с молоком, ослабив хватку. Лена зверем вырвалась и, выскочив из-за стола, рванула к двери на улицу: не добежав буквально пары метров, она рухнула на колени и, скрючившись пополам, с жёстким приступом тошноты стала блевать. — Ну еб твою дивизию! — объявил кто-то на всю столовую. Тело словно сжимали и разжимали много-много и часто-часто, кровь пульсировала в вене на лбу, в желудке будто бы был сухой бетон, который вырывался в горло и мешал вдохнуть полной грудью. Обволакивающее чувство тошноты раздирало грудную клетку, желудок категорически отказывался принимать пищу в таких необъятных количествах — Лена кашляла с надломом, будто больной туберкулезом, ухватившись обеими руками за горло, по щекам текли слёзы, в рот попадали солёные сопли, и от этого тошнило только больше. — Какие ей вылазки? — яростно спросил Горохов с тоном «я же говорил!». — Она на поле боя врага чем гасить будет? Слюной своей? Или вместо барабана её будем брать — чтоб костями гремела?! Выскочив из-за стола, Горохов кинулся на помощь. Евгений молча смотрел, как раз за разом содрогаются хрупкие худые плечи девушки, как все её тело сильно сжимается при попытке вдоха. Дышать было нечем — Лена старалась хвататься за воздух, но из-за заложенного носа не могла ощутить кислород. В горле стоял горький привкус гречи и желудочного сока — желудок вновь был пустой, но с непривычки тело сокращалось раз за разом не в силах остановиться. Уже прозрачная слюна была повсюду — на покрасневшем распухшем лице, на костлявых белых руках, на чёрных штанинах, на чёрном кителе, на коленях, на железном полу… Лене казалось, что ещё секунда — и она выплюнет собственный желудок прямо к себе на колени. Живот словно начали изнутри грызть голодные крысы, под ложечкой засосало, каркас ребер будто бы начал сдавливать лёгкие, пытаясь задушить. Горохов приземлился на колени рядом, рывком поднял её на ноги и с силой запрокинул её голову, чтобы как-то прервать рвотный рефлекс. Тело девушки дернулось ещё пару раз и затихло в горячих руках Горохова. Повисла неловкая пауза. — Э, двуликий! — позвал Горохов Евгения. — Прибраться нужно, пока остальные не увидели. Старшина! — он глянул на старшину Сизикову, которая стояла за стойкой с открытым ртом и столовым черпаком. — Вы ничего не видели, не говорите Поцелуеву: потом панику поднимем, если ситуация не изменится… Старшина Сизикова покорно кивнула, все прекрасно понимая. — Заведите её ко мне после завтрака — я проведу осмотр, — твёрдо добавила она. Горохов благодарно кивнул и потащил Лену на свежий воздух, держа её буквально на весу. Пнув дверь ногой, он вытолкал Лену наружу и, приметив неподалёку ящики с патронами, быстро заторопился к ним. — Ниче, ниче, — приговаривал он, усаживая Лену на ящики. — Откачаем матроса — пустит ещё трусы по ветру, а баб по кровати… — он выудил из нагрудного кармана тряпку, пачку сигарет и щуршащую этикетку. Лена в бессознательном трансе смотрела в небо: стало хмуриться небо, сгустились краски, стала спускаться на землю проморзглая осенняя погода — Лена сглотнула с трудом скопившуюся в горле вязкую слюну и тут же свернула голову вправо в приступе тошноты. — Да че ж с тобой делать-то прикажешь, салага? — обессиленно вздохнул Горохов, присаживаясь перед ней на корточки. — На-ка, подотрись, — он протянул ей тряпку: первым делом Лена вытерла липкие блестящие руки, затем лицо в остатках гречи, затем шею, китель и ноги. Протянув тряпку Горохову, она встретилась с ним глазами: — Товарищ командир? — Тамбовский, сука, волк… — Горохов привстал, смахивая с её щёки солёный сухой кусочек огурца, и присел рядом. — Кури, — он выложил на ящики сигареты и зажигалку. Лена послушно закурила. Они молчали минуты три. — Вот че с тобой делать, а? — с грустным вздохом спросил Горохов. Лена молча выпустила табачный дым в дрифт перед собой. — Снабжать оружием и вовремя отправлять на линию огня, наверное, — задумчиво и еле разборчиво мяукнула она. — Не понимаешь ты, что совсем тебе хреново? — рыкнул Горохов от досады. — Даже, твою суть, самые тупые люди нашего взвода это понимают… — Это какие же, тупые? — с усмешкой Лена глянула на него, щурясь. Горохов глянул на неё взглядом, преисполненным отеческой любви и одновременного желания прибить, а затем протянул шуршащую упаковку — это оказался глазированный сырок с ягодной начинкой. — Лучше не сотрясай воздух, а жуй. Твоё дело правое — жевать. Семь раз подумай — а потом жуй. Работа не волк, а ты — жуй, — злобно выпалил он. Они помолчали. Лена заливисто рассмеялась, ухватившись за бок. — Ну, вы морите, товарищ ком.рот! — она закашлялась, но смеяться не прекратила. — Смешно ей, собаке, — обиженно буркнул Горохов и добавил мрачнее: — Сутулой… Лена снова разразилась приступом заоазительного обаятельного смеха. — Я тебя на ноги поставлю, — угрожающе прогундосил Горохов, потреся кулаком в воздухе. — Даже если ты не хочешь, салага, все равно поставлю… — Да хочу-хочу, — заверила Лена, пытаясь отдышаться, и тут же рассмеялась сильнее прежнего. От её звонкого больного смеха на душе у Горохова заметнее потеплело — он правда уверовал в то, что поставит её на ноги. И в то, что все будет хорошо, он тоже уверовал. Вечером того же дня, когда вся команда отдыхала в импровизированной спальне, где рядами были составлены кровати старого советского образца, наспех заправленные всем чем только можно, Лена сидела на своей кровати с понурым видом и смотрела в потолок, обхватив колени руками и раскачиваясь из стороны в сторону. Негромкий говор со всех сторон не давал шанса сосредоточиться на своих мыслях, Лена просто пыталась почувствовать тишину хотя бы одной клеткой своего тела — с утра она так ничего и не ела, сырок, что дал ей Горохов, до сих пор лежал в кармане. Погода за окном не радовала, быстро стало смеркаться в преддверии скорой зимы. На календаре уже был какой-то там день сентября, что-то в первой десятке чисел, Лена запуталась во времени и потихоньку стала забывать цифры. Да и буквы тоже — сейчас ее это даже немного волновало: то есть, как это, помереть на войне необразованной безграмотной варежкой? Лена поглаживала острые колени, которые торчали из-под грубой черной ткани штанов, и все пыталась прийти к какому-то душевному равновесию, в котором ей бы не хотелось в срочном порядке схватить автомат и скорым шагом отправиться на линию фронта, где идут самые кровопролитные битвы. Состояние, честно говоря, было какое-то подвешенное — с одной стороны, вставать с кровати, с нагретого места не хотелось категорически, а с другой стороны организм требовал долю никотина, к которой уже успел привыкнуть. — Че, варежка, суставы шеи тренируешь? — у нее перед глазами помахали: Лена моргнула несколько раз — это был Макс. Помятый и потрепанный, но все же знакомый и уже, можно сказать, родной. Она расплылась в какой-то загадочной лиричной улыбке. — Приветики. — Минетики, жопу двинь, — Макс плюхнулся на кровать, подвигая ноги девушки и укладывая их себе на колени. Лена оперлась лопатками о холодную стену и стала внимательно на него смотреть. — Че пришел? — Поговорить хотел, — не избегая темы, честно ответил Макс. — Насчет твоего состояния. Мне старшина Сизикова рассказала, что ты к ней на «прием» не пришла. — Не пришла, — Лена отмахнулась. — Зачем туда ходить? Я и так знаю, что она скажет. — И что она скажет? — Макс с ехидством вскинул брови, доля его надменности, которая успела стать привычной в Елани, обрадовала и успокоила. — Скажет, что жрать надо, мол, на что мне рот дан? — Лена убрала руки за голову и еще пристальнее стала вглядываться в потолок. — А че, не для этого? — Макс цокнул. — Ты себя в зеркало видела вообще? Скитлс вонючий, скоро в любую щель пролезешь, — буркнул он обиженно. — Значит, в разведчики пойду, — огрызнулась Лена, сощурив глаза и зыркнув на Макса на секунду. Тот закатил глаза, хлопнув ее по коленям легким шлепком. — Ты с таким состоянием здоровья знаешь, куда сможешь пойти? В пешее эротическое и только туда. А если продолжишь в таком же духе, скоро и туда не сможешь пойти. — Но я не хочу есть, — Лена пожала плечами простодушно, как умалишенная дурочка. — А организм твой хочет. Скажи честно, это все из-за брата? Из-за Михи? Антохи? Или Змея? — вопрос повис в воздухе: Лена вдруг осознала, что уже потеряла слишком многих. И начинает потихоньку терять себя. — Я не знаю, — она прикусила нижнюю истрескавшуюся губу острым пожелтевшим клыком. — Ты, в конце концов, женщина или не женщина? Тебя разве не должен заботить собственный внешний вид? — перед глазами у Лены пронеслись все разговоры с людьми о том, что она не чувствует себя настоящей женщиной. Поплохело, живот резко заурчал на всю спальню — повисла неловкая пауза, тишина густела у всех на губах, Лена вздернула брови, чувствуя, что сейчас расплачется. — Зюзя! — через ряды кроватей рявкнул Горохов, прервав свою веселую дискуссию с сержантом Шедевром. — Я тебе голову откушу, поперчу и сожру! Не обижай мне ребенка! — Да я не делал ничего, тов.ком! Она сама! — стал оправдываться Макс, пока Лена часто-часто моргала, пытаясь согнать с глаз слезы. — Я ей слова не сказал, а у нее уже рожа, как будто на пхд тащиться надо! — Откушу, — медленно и по слогам твердым голосом повторил Горохов и провел пальцем по шее. — Поперчу, — Макс нервно сглотнул. — И сожру. — Чего ты хнычешь? — Макс тут же переключил свое внимание на Лену: она вытирала мелкие слезы в засохших уголках глаз. Красная холодная кожа щек ее блестела от влажных дорожек. — Что я такого сказал? — Да пыльно… — невнятно мяукнула Лена, вытирая сопли рукавом. — Че-е? — Пыльно, говорю, в спальне, как в мешке с говном! — голос ее даже дрогнул и чуть не сорвался, но Лена смогла резко вскочить на ноги и быстро оглядеть взглядом всех собравшихся. Все молча смотрели за каждым ее движением. Лена резкими грубыми шагами направилась к двери, на ходу заправляя китель в штаны и затягивая ремень потуже, чтобы ничего не сползло. — Покурю! Подышу свежим воздухом! — громогласно объявила она, прочистив горло кашлем и распахнув дверь. А затем через плечо гаркнула Горохову: — И не надо за мной никого отправлять, товарищ ком.рот! Когда дверь захлопнулась, в коридоре, где царил легкий полумрак, Лена остановилась на месте и замерла, осознавая, что ни зажигалки, ни сигарет у нее нет — но делать было нечего и отказываться от своих слов уже было по-детски стыдно и неудобно. Лена зашагала к двери на улицу, намереваясь прогуляться по окрестностям склада. За спиной она не слышала шагов, и это ее успокаивало — выпорхнув на улицу, она вздохнула полной грудью и внезапно поняла, что энтузиазм ее поубавился — холодный осенний ветер окатил ледяным порывом прямо в лицо. По телу побежали неприятные мурашки, Лена сглотнула и облизнула пересохшие губы, обхватив плечи руками, а затем быстрым шагом побрела по двору склада. Путь ей освещал только свет ранних звезд, которые точками усеяли еще пока темно-синее покрывало неба — было темно, хоть глаз выколи. Лена двигалась наугад — пройдя пару метров, с диким хрустом врезалась носком сапога в какой-то ящик и брякнулась на землю со всего маху. «Восторга» моменту добавило осознание того факта, что прошел дождь — на руках и лице Лена почувствовала холодную липкую грязь. Выругавшись и поднявшись, Лена стояла на месте, пытаясь отряхнуть штанину, которой залетела в самую лужу, и вдруг в ее голове проскочила мысль — может, сыграем? Сыграть стоило — ведь давно не было практики, а значит, качество навыка заметно упало. Лена тут же бросила отряхиваться от грязи и, размазав ее по щекам — скрутила грязные волосы в тугой жгут и спрятала их под кепку, похлопала себя по бедрам, сложила руки в виде пистолета и присела на корточки. Вечер был тихий — слышны были лишь завывания ветра где-то в полях да стрекот птиц на деревьях в дальнем лесочке. Лена шумно сглотнула, а затем успокоила свое дыхание — оно сделалось тихим и незаметным, как у разведчика. Крадучись, Лена стала двигаться вперед, согнутая пополам — с грацией картошки снова угодив в лужу тем же коленом, подняв тучу брызг, Лена зажмурилась на пару мгновений, а затем решила, что будь такая ситуация на поле боя — ее уже давно бы подстрелил вражеский киллер. Бросив сантименты, она рысью метнулась в сторону — глаза потихоньку стали привыкать к темноте: в полумраке силуэты ящиков напоминали окопы. За один из них Лена и заскочила, почти не дыша. Грудь вздымалась мерно, дыхания слышно не было — все ее естество сейчас собой являло большое ухо, которое навострилось и слушало, что происходит вокруг. Откуда-то сверху были слышны стоны и поскрипывания, и Лена тут же проверила работу своего мозга: цепочку умозаключений было построить легко — единственной женщиной после Лены в коллективе была старшина Сизикова, а значит, стоны принадлежали ей. Следуя логике, Лена про себя предположила за доли секунд, что старшина Сизикова сейчас «вела прием» для майора Поцелуева — они о чем-то переговаривались в спальне перед тем, как оба вышли. Убедившись в работоспособности своего мозга, Лена решила двигаться по двору дальше. Полностью привыкшие к темноте глаза уже хорошо различали ящики и границу забора. Где-то южнее, на шесть метров вперед стояли бочки — Лена с азартом и восторгом пятилетнего ребенка, впервые играющего в страйкбол, решила проверить содержимое. В конце концов, полной экскурсии ей никто по складу не проводил и не собирался — нужно было давно изучить местность. С этой мыслью Лена шмыгнула носом и, упав на пузо, словно под градом пуль врага, поползла к бочкам. Добравшись до места назначения, Лена неторопливо присела на корточки и огляделась по сторонам, снова сделавшись одним большим ухом — посторонних шумов обнаружено не было: она выпрямилась во весь рост и, разомкнув руки, оперлась на одну бочку, выпрямив локти — крышки не были запаяны, бочки недавно открывали — Лена нахмурилась. Что могло там быть? Она попыталась скрутить крышку, но резьба не поддалась — Лена запыхтела, прилагая все усилия изможденного организма: сил хоть и не было, но были старания, с которым Лена, пыхтя и тужась, чувствуя, как краснеет лицо все сильнее и сильнее, старалась скрутить крышку. Вся бдительность тем паче сошла на нет, Лене было не до этого — теперь она превратилась в одни большие, но слабые руки, которые царапали крышку. Поганая крышка не поддавалась — Лена выругалась и смачно сплюнула — вязкая от недостатка витаминов слюна повисла на губе и капнула на китель. Лена выругалась снова, обтираясь. Не было иного выхода, кроме как попытаться найти что-то более менее тяжелое и металлическое, чтобы поддеть крышку — Лена снова упала на пузо и шумно выдохнула, тут же вбирая в себя все звуки вместе с воздухом обратно — на этот раз она поползла на запад двора. Снизу, на животе, двор казался огромным, и Лена, ползая вокруг ящиков, как змея, вдруг подумала, что штык-ножом поддеть крышку автомата будет легко. А где взять штык-нож, если свое снаряжение ты оставил в спальне? Правильно, покопаться в ближайшем ящике с оружием — Лена с воодушевлением доползла до небольшого «окопа» ящиков и, встав на колени над ним, принялась ковырять деревянную крышку. Если она не могла вскрыть деревянный ящик, то какой разговор мог идти о чугунной бочке непонятно с чем? Лена хмурилась, пыжилась, дергалась, рычала и тявкала, как обиженный маленький щенок — ноготь на правой руке сломался, зацепившись о доску, в пальцах левой руки уже было пару заноз. Лена не бросала своего дела — ковыряла гвозди, словно у нее были не руки, а гвоздодеры — сейчас ей эта миссия казалась архиважной и нужной. Через минут десять пыхтений на месте ей удалось сделать небольшую щель между крышкой и ящиком — с ликованием Лена, не придумав ничего лучше, толкнула в щель носок своего ботинка — она руководствовалась соображениями физика, который отлично знал механизм «рычага». Резко выпрямив ногу на приличном расстоянии, Лена завопила не то от радости, не то от боли — пальцы на ноге кольнуло, но деревянная крышка слетела и с грохотом приземлилась в грязь. Потирая измазанный в грязи лоб, Лена нырнула в ящик по пояс, пытаясь в стоге сена, в котором что-то лежало, найти штык-нож. Найти штык-нож ей не удалось — это был ящик, в котором было много маленьких ящиков — много маленьких ящиков с магазинами к АК. Лена разочарованно выдохнула и упала на задницу, выдыхая, как бык. Сдаваться не хотелось — чем, в конце концов, магазин не нож? Выудив себе один магазин, Лена быстрыми перебежками от «окопа к окопу» добралась до бочек. Та самая бочка, что не поддалась ни с первого, ни с тридцать первого раза, кажется, ехидно поблескивала железом в слабом свете Луны. Лена глянула на небо — Луна уже во всю сияла. Сколько она тут проторчала, если уже наступила ночь? А, ладно… Покрепче сжав в руке магазин, выставив его ребром вперед, Лена пару раз прицелила размах руки и со всей силы долбанула по крышке снизу-вверх, стараясь ее поддеть. Лязгнул металл, царапина разошлась по пальцу, брызнула кровь. Лена зарычала, отбросив магазин в сторону — посасывая кровоточащий палец, она вдруг поняла на секунду, что идеи ей приходят одна дебильнее другой. Лучшая смазка для заржавевшего механизма — это не масло, нет. Это кровь! С трудом опрокинув бочку на землю и услышав бултыхания какой-то жидкой массы, Лена поставила бочку на крышку и принялась заливать собственную кровь в щель между крышкой и бочкой. Кровь была жидкой и бурой, в темноте так и вообще казалась черной. И Лену ни разу не останавливал тот факт, что она ведет себя, как идиотка — ей казалось, будь такое на поле боя, она выжила бы сто процентов. С титаническими стараниями ей удалось поставить бочку на дно, снова жижа в ней бултыхнулась. На удачу Лена даже плюнула в окровавленную грязную ладонь и растерла другой ладонью — тут же принялась открывать крышку. Через семь попыток неудач крышка поддалась совсем немного — видимо, попавшая на резьбу кровь и впрямь смазала механизм. Лена ликовала — с торжествующим лицом она открутила ненавистную крышку и скинула ее в лужу с такой гордой харей, что, кажется, весь двор озарился на пару мгновений от ее свечения. Тишина снова напала, Лена снова сделалась одним большим ухом — старшины Сизиковой и майора Поцелуева больше не было слышно, Лена сглотнула и выдохнула через нос, сосредоточенно смотря в бочку — совершенно бездвижное нечто было налито в ней, и даже звезды в нем не отражались. Лена склонилась ближе — нюхнула разок: напахнуло бензином. Немного пораскинув мозгами, Лена окунула в жижу один палец и принялась его разглядывать в голимой темноте. Зрачки ее, кажется, сузились, как у кошки. — Ты еще лизни его, а потом подожги, чтоб наверняка, — донесся голос из темноты. Лена завопила так громко, что весь Минск, кажется, услышал ее — но орала она недолго: буквально через мгновение рот ей накрыла тяжелая ладонь, пропахшая сигаретами. — Не вопи, дичь. Ты че тут делала, гном боевой? Я все видел, — голос неистово хохотал с хрипотцой, Лена взволнованно дергалась, не догадавшись хотя бы начать защищаться. От испуга и нагнанного страха, от кипящего в крови волнения покатились слезы. — Ты опять хнычешь? — голос перестал смеяться. Лена вздохнула шумно и со стоном, когда ее отпустили. Слезы блестели в лунном свете, она быстро смазала их по щеке, разворачиваясь к нападавшему всем телом. — Евгений? — А ты думала? — подмигнул тут, хитро щурясь. — Много вас тут таких ходит… — сцеживая с клыков слюну, злобно зароптала Лена. — Кого? — Евгений вскинул брови. — Выдолбы, надолбы, и вы — долб!.. — в сердцах заорала она. — Я тебя понял, — с улыбкой перебил Евгений. — Ты че тут, как на полигоне, мышь? Поскакать захотелось? Сказала бы мне, я бы катушку те организовал — бесплатный ток для станции, и тебе радость — поскакать, — он тепло рассмеялся. Лена фыркнула обиженно, обтирая палец, измазанный в бензине. — Куда столько бенза? — старательно выковыривая из-под ногтей засохшую грязь, спросила она. — Мне почем знать? Там БМП три штуки в гараже, да Т-90 похлопанный. Для них, может. Не знаю, — диалог у них не клеился. Они помолчали, переглядываясь в потемках. — Хорошо стоим, — оптимистично отметил Евгений. — Еще слово — и лежать будешь, — гавкнула Лена, убирая руки в карманы. — Тебя Горохов подослал? Че тебе надо? Я же сказала, что иду курить. — Покурила? — смекая, что к чему, и что сигарет у нее при себе нет, подмигнул Евгений. Лена снова фыркнула. — Подышала. — Оно видно: вся в чме каком-то. Вода-то не казенная, электричество на честном слове держится, скоро ужины при свечах устраивать будем. Думаешь, тебя кто-то легально пустит в душ? Лена молча буравила его тяжелым взглядом исподлобья. — Оу, ты это, не смотри так: я аж дедом стать успел, — отшутился Евгений, обнимая ее за плечи и притягивая к себе. — Да лана, лана: отмоют тебя, Гриша, не плачь только. Пойдем, Горохов правда справлялся о твоем самочувствии. Покажешься ему хоть, покашляешь, желчью своей поплюешься… — он мягкой поступью повел ее к складу. Лена не вырывалась. — Ты-то че тут делал? Ночь уже, — она смотрела на звезды. — Подышать вышел минут двадцать назад. И воно как, успел вовремя — спектакль в трех действиях: бревно и бревна, — снова рассмеялся Евгений. Лена мягко скинула его руку с плеч. — Надеюсь, было весело, — отсутствующим голосом констатировала она. — Было, — бодро заверил Евгений, открывая перед ней дверь. — Залетай, родная. У двери в спальню Евгений отлучился под предлогом «поссать», оставив Лену в гордом одиночестве. Почесывая бровь, в которой застряли комки грязи, одергивая покоцанные сырые штанины, Лена мялась у двери, не решаясь войти. — Да че ты скребешься, как крыса в сортире? — послышалось с другой стороны. Лена напряглась еще больше. — Товарищ ком.рот? — Драл твой рот, — срифмовал Горохов и со всего маху распахнул дверь. Лену обнесло теплым порывом воздуха из спальни. Она выдохнула. — Ма-а-а-а-ать моя… — Не ваша, товарищ ком.рот, — стараясь принять невозмутимый вид, Лена вплыла в спальню, смотря себе под ноги. — Угандошь меня штык-ножик… — послышалось с дальних кроватей. А затем смешки и заливистое ржание. — Отставить, обезьяны, — рявкнул Горохов, закрывая за Леной дверь. Все смолкли. — Старшина, — он обратился к старшине Сизиковой, которая рылась в своей карманной аптечке — она подняла усталый измотанный взгляд вверх. — Отмыть птенца не желаете? В порядок его привести, осмотреть? Переодеть? — Накормить? — предложил голос Макса с ехидством. — Так точно, — старшина Сизикова поднялась с кровати, потягиваясь. А затем, глянув на Лену, прихватила с собой карманную аптечку. Следующие пятнадцать минут Лена босоногим стояла на кафеле под горячей водой, пытаясь прийти в чувства и отдышаться. В душевой, маленькой комнатушке три на два, витал пар — в водосток стекала бурая от пореза на пальце вода, грязь комьями валилась на белые кафельные квадратики. — Кто ж тебя на фронт тащил, бедолага? — риторически вопрошала старшина Сизикова, куря у маленькой вытяжки в дальнем углу. Лена не ответила — молча продолжила стоять на одном месте, обхватив себя руками и дрожа всем телом. Мыло медленно смывалось с волос и тела, разводы уходили вниз по костям, по острым торчащим ребрам и коленям — Лена дрожала. Горячая вода нагоняла мурашек на непривыкшее тело, Лена почти не дышала. Ее уже ждало сухое чистое полотенце, которых на складе оказался целый ворох. Впервые за столько месяцев отмывшаяся от всей грязи, что собрала, Лена не чувствовала себя счастливой. Состояние было очень странное — воспоминания из прошлого лезли в голову: она вспоминала, как по часу сидела в ванной общежития, стараясь почувствовать тепло воды вместо тепла чужого тела. — Ты все? — выкинув окурок в водосток с шипением, спросила старшина Сизикова, подходя сзади. — Господи, скелетище!.. Прикройся давай, вылезай, будем сушиться. Она кинула Лене полотенце — та быстро начала обтираться, зашагнув в стоявшие неподалеку берцы. — Иди сюда, — старшина Сизикова уселась на деревянную скамейку в «предбаннике» душевой и уложила на колени тонометр и железные стеки. Лена шагнула к ней, завернув узел полотенца на груди потуже. — Присядь. Лена села рядом. Пока старшина Сизикова затягивала на ее исхудавшей обмякшей руке с распаренной розовой кожей липучку тонометра, Лена смотрела в потолок. — Есть жалобы на общее самочувствие? Кроме приступов внезапной тошноты, — старшина Сизикова принялась качать маленькую резиновую грушу, руку Лене резко сдавило, она пикнула от неожиданности. — Да вроде нет, все в порядке… — Если б все было в порядке, Горохов бы не бегал за мной с блестящими глазами и не грозился, цитирую, «выдолбить за неисполнение своих прямых обязанностей». Лене вдруг подумалось, что со старшиной мог быть и не майор, а товарищ командир роты. От этой мысли стало мерзко и грустно. — Что я могу сказать? — она жалобно посмотрела на старшину, та тяжело вздохнула, закатывая глаза. — Скажи, — учительским тоном начала старшина. — Что начнешь есть понемногу небольшими порциями, скажи, что начнешь выполнять комплекс упражнений, скажи, что бросишь курить и займешься делом, мы тут не в игрушки, знаешь ли, играем… Она сдернула с розовой худой руки липучий рукав, сворачивая его с кислой миной. — Сто на восемьдесят. У тебя всегда низкое давление? — Это в папу, — невесело заключила Лена и отвернулась, прикусив губу. — У него тоже всегда низкое… Старшина Сизикова прицокнула. — Одевайся. Одежда чистая, форма новая, — она подала ей сверток, который лежал на скамье. — Из нижнего белья только нателка. Но тебя, думаю, это не смущает… — наблюдая за тем, как на свои тонкие ноги Лена старательно натягивает зеленые флисовые штанишки. — Ни капли, — заверила она, стянув полотенце и взяв в руки кофту. — Ты по кому так страдаешь-то, мать? — старшина Сизикова приняла позицию умудренной жизнью женщины. Лена пожала плечами легкомысленно. — По войне. Из душевой они вышли порознь — старшина Сизикова осталась покурить, а Лена быстрым шагом направилась в спальню, держа в руке свернутые штаны и китель с ремнем. У двери она одернула нателку, которая облегла ее торчащие ребра, и вошла, кашлянув в кулак. С волос ее капала вода. — Ба-а-а… — ахнул Горохов. — Это что, человек? Лена прошла к своей кровати, вышагнула из берц, аккуратно уложила новую свежую форму под подушку и уселась на хрустящее колючее одеяло в чистом пододеяльнике. К ней тут же подрулил Евгений, бесцеремонно усевшись рядом. — Ты, оказывается, приятно пахнуть можешь, — пошутил он. — Это хозяйственное мыло, — огрызнулась Лена, пряча голые ноги под руками и прижимая колени к груди. — Носки дать? Сам стирал, уже высохли, — Евгений протянул ей комочек теплых носков, Лена оттаяла. — Спасибо. — Не кисни, на радуге зависни, боец, — подмигнул он, уходя на свою кровать, которая расположилась рядом с кроватью Лены. — С завтрашнего дня начнем из тебя дурь выколачивать. — Молоток не дорос, — Лена легла мордой в подушку. — Дорос-дорос, — заверил Евгений жизнелюбиво. — Если мой не дорос, то у товарища ком.рота точно дорос! — Кто сказал — ком.рот?!