Гарнизон

Просыпаться в бреду было тягостной мукой — давило виски, с носа капала багровая кровь, во рту чувствовался металлический привкус серы. Легкие давило каркасом ребер, пробитое насквозь сердце, кажется, совсем не билось — в тихих перешептываниях за спиной слышались песни сожаления и сочувствия, но не было скорби или истерики: было только опустошение. Уничижающее, забирающее последние крупицы желания жить, дышать, видеть и слышать — опустошение, моральное и физическое. Оставленная без души оболочка пластом лежала в углу здания аэропорта на чужих кителях и почти не дышало. Грудная клетка вздымалась через раз. Не было сил перевернуться на другой бок, потому что левый затек, было лишь желание лежать и смотреть в серую мраморную стену, не моргая. Ресницы не двигались, слипшиеся от слез, красные щеки побледнели и теперь горели от пролитых слез. Ото сна трещала голова, раздирало грудную клетку желание раскашляться, но Лена держалась из последних сил. Было стойкое ощущение, что все живое, что до этого жило в теле, просто взяли и растоптали тяжелой подошвой кирзовых сапог — он ведь был ей, как отец. Теперь она это понимала — он всегда заботился и поддерживал, переживал за нее. Всегда. С самой первой их встречи он почему-то решил, что обязан ей помогать, и помогал всегда, делал все, что от него зависело, чтобы она осталась в живых. Сейчас это мертвым грузом давило на плечи — ответственность, возложенная на нее, не нашла подтверждений — она провалила все надежды и планы, что на нее возлагали. Она собственными руками убила своего «отца». Когда не запретила ему выдвинуться к ней навстречу, когда отпустила его одного на заснеженный пригорок, когда до последнего надеялась, что выживут все — как это было глупо с ее стороны. Вот так просто взять и лишиться своей опоры, своего отца. Лена свернулась клубочком, преодолевая страшную ломость в костях: — Папа… Она до боли прикусила губу, зажмурившись, слезы потекли по щекам с новыми силами, не было секунды, чтобы вдохнуть нормально. Тело дрогнуло от первой волны, конвульсивно дернулись руки, обхватывая худые плечи в черном кителе. С носогубной складки мерно стекала теплая кровь, бледные щеки горели. Она обхватила руками голову, захотела закричать, но голоса не было — сиплый хрип вырывался изо рта, побелевшие потрескавшиеся губы закровили, когда рот открылся в немом вопле боли и отчаяния. Она так хотела отмотать время назад и все исправить — не оставлять его там одного, увести его подальше оттуда, закрыть его тело своим телом перед залпом орудия — она так хотела… Стрела боли впилась в мозг, Лена сжалась в ком еще сильнее, выдыхая сопливым носом и смазывая по щеке густую венозную кровь. — Ты в порядке?.. — послышался голос сзади, такой же убитый и померкший. Никто не был в порядке. Лена шумно выдохнула, зажав уши руками: она не хотела слушать никого до тех пор, пока не услышала бы голос Горохова — ей так жизненно необходимо было знать, что он в порядке, что он жив, что он рядом и просто дышит. В приступе паники она заметалась на полу, стараясь сжаться до минимальных размеров, ей казалось в те секунды, что стены давили на нее, лишая кислорода — от паники глаза закатились, а язык запал, она дышала дико и полной грудью, как подстреленный на охоте зверь. Ее схватили за плечи, встряхнули хорошенько и прижали к себе. Гладили по голове до тех пор, пока ее гневный громкий плач отчаяния не сошел на нет, не стал тихим скуляжом в чужое плечо — зареванная, она дышала прерывисто, голова раскалывалась пополам от сидевших в ней мыслей, Лена хваталась за плечи своего спасителя, как за последнюю нить надежды в этом мире, а сама понимала, что пропала с концами. Что потеряла окончательно свою цель — мир померк перед глазами с осознанием этой мысли. Лена всхлипнула в последний раз и затихла, обмякнув на чужих руках. — Как она? — тихой походкой подплыл Макс, на котором тоже не было лица: белый, как лист бумаги, он, не стесняясь, докуривал начатую часа два назад пачку сигарет. В животе его протяжно заурчало, он устало вздохнул и, потерев виски, присел на корточки рядом. — Уснула, — Евгений уткнулся подбородком в ее макушку и закрыл глаза, с силой заставив себя зажмуриться и отогнать слезы подальше. — Хорошо… Хорошо-о, что уснула… — голос у Макса звучал так, будто он пару мгновений назад вышел из комы — Евгений прикусил нижнюю губу, сильнее прижав остывающее тело Лены к себе. Они помолчали. — Что думаешь? — Макс посмотрел на него серьезно. Евгений не открывал глаз. — По поводу? Всем было тяжело. Сержант Кобелев забился в угол с ножом и испещрял стену методичными ударами, сержант Ворон, не сдерживая эмоций, рыдал и латал раны сержанта Лески. Сержанты Процумович и Илья сидели, прислонившись спинами к друг другу, и смотрели куда-то вдаль невидящими туманными взглядами. — Что делать дальше? Мы взяли аэропорт, — Макс уселся на пол по-турецки, закуривая по-новой. Голос его дрогнул, он прокашлялся. — Что делать дальше? — вдумчиво повторил он, кусая губы. — Нужно собрать людей со ставки, — Евгений сглотнул, Лена дернулась во сне, по носогубной складке ее твердела и запекалась алая кровь. — И доставить сюда. А затем вернуться… Домой?.. Вопрос повис в воздухе. Все молчали и обдумывали донесшиеся до них слова. Это эфемерное призрачное слово «дом», которое за время, проведенное здесь, в Минске, стало какой-то сказкой, теперь никак не могло усвоиться ни в одном из умов — Евгений все думал, что будет делать и куда он пойдет, оторванный от реальности этой войной, потерявший всех близких. Он до сих пор не знал, был ли жив его отец, которого он оставил ради контракта пару лет назад — они не виделись. В груди засвербело. Евгений отвернулся, со светлых длинных ресниц его упала крохотная слезинка. — Предлагаю поделиться на два отряда: один останется здесь, второй вернется на ставку и приведет остальных… — голос у Евгения был севшим и надломленным, как последнее, за что стоит держаться в жизни, он хватался сейчас за Лену. И понимал, что потерял ее. И потерял себя. Они все потеряли сегодня. — Хороший план, товарищ старший лейтенант, — с угла букой подал голос сержант Кобелев. — Кто останется здесь? — его вопрос повис в воздухе. — Нужно действовать как можно быстрее. Не факт, что эти гориллы были одни в городе. Возможно, их скоро хватятся, и за нами придут следующие… — Я останусь здесь, — Евгений помедлил и, набрав в легкие побольше воздуха, продолжил, чувствуя на себе долг перед Гороховым. — Останусь здесь с ней, — он кивнул на Лену, потрепав ее по остывшей белой щеке. — Я останусь тоже и прикрою их задницы, — сержант Кобелев храбрился, поднявшись с места на затекших ногах. — Там есть, что прикрывать, — его шутка заставила всех нервно улыбнуться, но общее напряжение, витавшее в воздухе, никуда не делось. — Я помогу, — чувствуя острую необходимость помочь, вызвался Илья с видом побитого кота. Он тоже встал на ноги. С неверием и долей сарказма на него глянули Гошан и Макс. — Опася! А че вы палите? Да, я тоже умею быть храбрым, когда надо! Быть храбрым, когда надо — все замерли: в головах пронесся образ человека, который значил для них всех гораздо больше, чем обычное «товарищ командир». — Решено, — Макс твердо встал, снова закурил, смял пустую пачку и бросил прямо на пол. — Остальные идут со мной. — Отлично, когда выдвигаемся? — спросил сержант Леска боевым голосом с настроем капитана Америки. Ворон злобно шикнул на него и мяукнул в сторону Макса: — Дайте нам час на то, чтобы подлататься и собраться. А потом можем идти. Все разбрелись по углам аэропорта: сержант Кобелев скрылся в туалете, продолжая колупать ножом стены со всей дури; Ворон продолжил латать своего друга; Илья устраивался в уголке рядом с цветочными горшками на ночлег. Макс поднялся на второй этаж здания, сел на пустой лестнице и, закрыв лицо руками, разрыдался, как ребенок. Евгений судорожно прижимал холодное тело Лены к своей груди, с силой давя подбородком на ее макушку — смотрел в заснеженный черный пейзаж за окном и понимал, что через пару часов грянет рассвет. Было тошно и совсем не хотелось жить — Евгений вдруг снова задумался о своем отце, вспомнив слова Горохова: последний вдумчивые слова Горохова, что он сказал ему — «Не загадывай. Ложись спать. Подъём в пять утра. И двигаем дальше…» Евгения передернуло, он с усилием заставил себя выдохнуть и выпрямил спину, расправил покатые статные плечи — Лена прижалась к нему, сопя забитым кровью носом. Евгений попытался воспроизвести в голове образ отца по памяти: высокий, жилистый, человек с военной выправкой, который всегда хотел для сына другой участи, нежели для себя — он так сопротивлялся, когда Евгений впервые заговорил о контрактной службе, что из чувства вредности Евгений захотел уйти… И он ведь правда ушел — жизнь его помотала. Первые два года он вспоминал отца на каждый его день рождения и все думал, что отец был прав — трудно было признавать это, и Евгений с этим не справлялся — ему легче было думать, что он поступает правильно, отказавшись от плоти, что дала ему жизнь. Кровь от крови моей — Евгений вспомнил строгий взгляд отца и опустил голову, обхватив плечи Лены руками — отец желал ему только хорошего, сейчас Евгений это ясно понял: он не хотел, чтобы его сын в случае чрезвычайного положения в стране был выслан командировкой со всеми остальными в горячую точку на земном шаре, чтобы остаться обожженной в лучах солнца лужей крови на выжженной земле. Евгений выдохнул. Плоть от плоти моей — он потупил взгляд, чувствуя, как намокают глаза — сейчас он так жалел, что напоследок в самой жесткой форме пожелал отцу никогда больше не связываться с ним и не иметь никаких контактов… Сейчас это так било по сердцу, что дышать стало трудно. Евгений закашлялся, прикрывая глаза. На мраморный пол капнуло несколько прозрачных слезинок. В желтом приглушенном свете свечей они отразились оранжевыми бликами в кромешной тьме здания. А ведь порой на работе ему так хотелось все бросить, в ближайший отпуск собрать чемоданы, сказать арендодателю, что с квартиры он съезжает навсегда, и вернуться домой ближайшим плацкартным поездом — так хотелось… Евгений сжал пальцы в кулаки, костяшки побелели от силы негодования. Жизнь вдруг повернулась к нему не просто боком, а самой настоящей жопой — он теряет всех близких и друзей, пропадает на фронте, а затем оказывается в плену. Пытается выжить, строит из себя двойного агента, зарабатывает право на искупление, находит наставника, который так напоминает ему отца и хорошего друга… А потом… Потом он просто теряет всех и все по очереди — почва из-под ног стремительно уходит. Никогда нет гарантий в завтрашнем дне. Евгению стоило думать об этом, пока с Гороховым они трепались, сидя в землянке в каком-то поле. Ему стоило думать об этом каждую гребаную секунду своей жизни. А еще стоило слушать отца. В раздумьях час пролетел незаметно: когда Макс положил тяжелую ладонь на его плечо, Евгений крупно вздрогнул, испугавшись — оторванный от внешнего мира своими мыслями, он с неохотой вернулся в него, жмурясь и быстро пытаясь принять вид отрешенный и хладнокровный. — Мы уходим, — Макс кивнул на дверь, где уже стояли Ворон и сержант Леска. Сержант Кобелев одной ногой был уже на улице, собираясь проводить их до склона. Сержант Процумович стоял позади Макса, поправляя ремень автомата на плече и капюшон маскхалата. — Хорошо, — Евгений крепко пожал его руку, то ли прощаясь, то ли желая удачи — было непонятно: они переглянулись, Макс доверительно кивнул на Лену. Евгений мерно прикрыл и открыл глаза, всем своим видом как бы говоря: «Я за нее поручаюсь». — Игнат, — Макс приглашающе выставил руку, сержант Процумович проплыл мимо, шаркая подошвами сапог. Через пару мгновений в здании аэропорта стало совсем тихо — было слышно только, как сопит в дальнем углу рядом с цветочными горшками Илья. — Мы остались одни, — прошептал Евгений, потрепав Лену по волосам с любовью. — Слышишь, братан? Скоро все будет хорошо… *** На воздухе Макс тут же натянул на лицо шарф плотнее и ближе к глазам, чувствуя, как поднимается метель — заметно похолодало. В предрассветных сумерках виднелся погоревший силуэт танка с покошенной башней, трупы врага валялись повсюду. Бойня адская, бойня страшная — теперь отряд шел мимо, будто это были декорации к фильму. Когда постоянно убиваешь кого-то и спасаешь чью-то жизнь, видеть трупы становится обыденным делом — это даже не столь дело привычки, сколько снижение морального порога: теперь смотреть на трупы не являлось чем-то недозволенным и неправильным, теперь смотреть на трупы, как бы мерзко это не звучало, было их долгом. Макс сменил траекторию ходьбы, чтобы обогнуть склон с трупом бывшего командира и лишний раз не скрипеть зубами от досады. Отряд быстро двигался в сторону ставки. Когда на горизонте маячил рассветный диск красного солнца, Макс остановился на перекур — они были на полпути. Дорогу занесло снегом, но внутренний ориентир вел его точно — он чувствовал направление травы под ногами, под тонким слоем снега видел, с какой стороны деревьев рос мох — все играло на руку. Врага нигде не было видно. Витавшее в воздухе облако призрачного спокойствия выглядело даже как-то насмешливо после всего, что произошло: Макс выкурил несколько сигарет, в горле нестерпимо жгло, он зажевал все пригоршней чистого снега и повел людей дальше. Никто особо не разговаривал, пока они шли — все чувствовали на себе вину за смерть командира, но все боялись в этом признаться и понимали, что таково было веление господа, злой рок судьбы — называйте, как хотите — вселенная подкинула этот квест неспроста. Смерть близкого человека всегда выбивает из колеи. Тут главное — не поехать кукухой на Багамы, чтобы продолжать жизнь в качестве человека адекватного и рассудительного. К полудню следующего дня, начавшегося для отряда пару часов назад после остановки в уже родном схроне, солнце пекло искрившийся в сугробах снег. Над небом не летали ни птицы, ни самолеты — давящее ощущение, будто война выжала все силы из этого края, лишь усиливалось. До ставки оставалось пару километров, Макс предложил преодолеть их марш-броском. Ворон был не в восторге от идеи, переживая за раны сержанта Лески, но противиться не стал — сейчас никто не ставил личные приоритеты на первое место, все были готовы подчиняться, лишь бы закончить все побыстрее. Через час беспрерывного бега Макс стоял у ворот ставки, грузно дыша, как подстреленный кабан — смотровые уже открывали тяжелые скрипящие ворота, вскоре к Максу подплыли Ворон и Процумович с ошалелыми глазами. Пару секундами позже подтянулся сержант Леска, запыхавшийся, как гипертоник. Немудрено — на прибывших буквально не было ни лиц, ни желания жить. — Парни! — навстречу Игнату выскочил сержант Шевченко, заключая его в объятия. Игнат оттолкнул его грубо, чуть не швырнув в сугроб, и молча прошел мимо. На ставку проследовали остальные, нужно было срочно найти майора Поцелуева. Пошатнувшегося сержанта Шевченко по плечу похлопал расторопный Вадим: — Не переживай, он не специально так сделал. — Специально, — растирая плечо и направляясь на ставку, процедил сержант Шевченко и сплюнул на снег. — Я ведь бросил эту психованную одну… Найти майора Поцелуева оказалось простым делом, как ковер выхлопать — когда Макс с ноги распахнул дверь в спальню, майор играл в шашки с людьми, которых Макс видел впервые в жизни. — О, мой бог! — майор Поцелуев тут же вскочил на ноги, старшина Сизикова выронила из рук книгу, что читала после ужина, Денис заметно оживился, вставая с кровати и вытягивая шею, пытаясь высмотреть Лену. — На пару слов, — в голосе Макса слышалась такая сталь, что майор Поцелуев на секунду замешкался, думая, кто же из них главнее и в праве отдавать приказы таким тоном. Но затем все-таки спешно выполз с кровати и засеменил к двери. Когда дверь за ними захлопнулась, Игнат и Ворон тут же торопливым шагом прошли к своим кроватям и раскинулись на них. Сержант Леска стоял в дверях, сложив руки на груди, и осматривал новеньких. — Откуда будут? — спросил он старшину Сизикову, которая поднимала книгу с пола и все еще смотрела на прибывших, как на призраков. Денис ерзал на своей кровати нетерпеливо, выжидая лучшего момента, чтобы спросить. — Сержант Шевченко их привел. Со второй ставки, — старшина заправила прядь белокурых волос за ухо и прошлась заинтересованным взглядом по телу сержанта Лески. — Вас подлатать? — Подлатать, — с кровати каркнул Ворон, не спрашивая и не дожидаясь сержанта Лески. — Бойня была лютая, у него там пол-бочины отсутствует, зашейте мишку. — Идемте, сержант, — старшина Сизикова решительно отложила книгу в сторону и, засучив рукава, направилась к двери, взяв сержанта Леску за плечо. Дверь снова хлопнула, в спальне повисло какое-то напряженное молчание — Игнат закрыл глаза, пытаясь отдышаться и прийти в себя от произошедших событий. Никто не решался прервать тишину, но вскоре в спальню завалились сержант Шевченко и Вадим. — Игнат, — окликнул сержант Шевченко, Игнат демонстративно лег удобнее, убирая руки за голову. — Я должен вымаливать прощение за какую-то девку? — Эта девка делала больше тебя, — осклабился с кровати Ворон, оголив клыки. Все напряглись. — Прекратите, — попытался вмешаться Денис, но от него отмахнулись, как от назойливой мошки. — То есть, мы должны бегать за кадром только потому, что у нее промеж ног дырка есть? Или че? Я чета не понимаю ваших приоритетов! Разумнее было вместе со мной вернуться на ставку, я ведь ей предложил! — в основном сержант Шевченко обращался к Игнату, но слушали и вникали все присутствующие. — Я повторяю, — Ворон грозно поднялся на ноги. Хоть он был и не выдающегося роста, однако, в эти секунды казался грозным исполином, способным раздавить любого одним мизинцем. Сержант Шевченко напрягся, выпрямившись и сжав ладони в кулаки. В воздухе завитало ощущение скорой драки. — Если ты думаешь… — Все, хватит! — в примирительном жесте выставив поднятые руки вверх, вперед сержанта Шевченко вышел его спутник: Вадим. — Вы спорите о пустом! — О пустом?! — ядовито вспыхнул Игнат, не вытерпев. Он тоже вскочил на ноги, встал позади Ворона, возвышаясь громадой мышц. — Смерти людей, которые защищают все ваши хрупкие мирки в равновесии — пустое?! — Я не то имел в виду, — Вадим сделал пару шагов назад, явно показывая, что конфликтовать он не намерен. — Ты вообще кто, выродок? — Игнат провел шершавым сухим языком по клыкам в налете и с ненавистью обвел всех взглядом. — Вы, что ли, герои, которые бросили девчонку одну на произвол судьбы и штурм аэропорта? Столько убогих рож, которые не только не смогли помочь товарищу по беде, но и сами себе помочь не смогли — если бы она не пошла, кто бы тогда вас защитил, трусы? — Хватит, — мирным тихим голосом предложила какая-то невысокая девушка с широкими бедрами. — Те че, непонятно было с первого раза? — Игнат крутанулся на пятках, вперив в нее испепеляющий взгляд. — Девушка сказала «хватит», — копируя фразу самого Игната, вступился Денис. Игнат побагровел от гнева, перед глазами калейдоскопом пронеслись кадры недавних событий. — Ребят, — до этого молча читавший газету в углу, успокаивающим голосом предложил Володя, хрустнув костями. — Давайте успокоимся и все обговорим. — Я не намерен разговаривать с тупыми крысами, — Игнат скривился. — А ты нарываешься, — подал голос какой-то мужик с хвостиком. — Ты еще кто? — вступился за друга Ворон. — А ну! — гаркнул Володя, все-таки отложив газету и поднявшись с кровати. Он был выше значительно всех присутствующих, но даже это не остановило Игната от выдоха сквозь зубы. — Дауны поганые… — Ну, все! — на него прыгнул кто-то со спины, тут же послышался женский визг, Ворон кинулся помогать. И началась вакханалия: девчонки тщетно пытались разнять парней, притом успевая уворачиваться от случайных ударов, а мужики, разгоряченные и злые, дрались, как голодные волки. Рассекли бровь Денису — он перекатился по полу и снова кинулся в бой. По лбу прилетело Володе — он почесал ушиб и снова попытался вмешаться и разнять. В челюсть дали Игнату, сержанту Шевченко прилетело под ребра, кому-то, кажется, сломали нос, а кому-то, к сведению, зарядили прямо под дых. — Вы уверены?..- майор Поцелуев задумчиво смотрел в бетонную стену каким-то невидящим взглядом. Макс вонзил белый кулак туда, куда смотрел майор. — Абсолютно. Глянув сначала на кулак, а затем на перекошенное лицо Макса, майор Поцелуев начал миротворческим спокойным голосом: — Не надо нервничать… Тут послышался из-за двери спальни женский визг, Поцелеув и Макс переглянулись — спустя секунду уже стояли в спальне. — Отставить! — крикнул более менее грозно майор Поцелуев. Но никто, кроме визжавших девушек, его не услышал. Макс осатанел от раздражения — подумать только, и ради этого дерьма, что сейчас безбожно дерется со своими же, Горохов отдал свою жизнь?.. — ОТСТАВИТЬ! — со всей дури гаркнул Макс с утробным рычанием, да так сильно, что эхо отразилось от стен. Все в одночасье замерли так, как стояли — Игнат держал за грудки сержанта Шевченко, пока в спину ему целились рука парня с хвостиком и Вадима. Володя и Денис под мышки хватали высокого кудрявого парня, который был похож на злого взрослого с детским лицом. Макс скрипнул зубами. — Твари. — Сержант, — попытался одернуть его майор Поцелуев, осуждающе оглядев всех собравшихся. — А я пытался их остановить, — в потолок промычал Володя. — Собирайте манатки. Через час все выдвигаются в аэропорт. Это приказ. Макс ушел, хлопнув дверью — со слов майора, в столовой осталась целая шестилитровая кастрюля горячего наваристого супа с макарошками — живот урчал протяжно, желудок сводило от голода. Игнат и Ворон, демонстративно вырвавшись, ушли вслед за ним. — В смысле? — потирая ушибленный лоб, вопросительно Володя уставился на майора, который стоял, уперев руки в бока. — А что вы удивляетесь? Кто вам сказал, что мы будем сидеть тут вечно? — майор спешно попытался скрыться, чтобы тоже собрать свои вещи. В коридоре его настиг Денис тихой поступью, подошел ближе и окликнул едва слышно, севшим голосом. — Товарищ майор… — Что? — не останавливаясь, спросил Поцелуев, нервными шагами заруливая в оружейную. — Я хотел спросить, известно ли что-нибудь о Лене? — Денис зашел за ним следом и с шуршанием прикрыл дверь. — Кто о чем — а вшивые о бане, — тяжело вздохнул майор, заглядывая в помеченный белой краской ящик. — И все-таки? — Тебя сейчас не это волновать должно, боец. Понимаешь? — майор Поцелуев ухмыльнулся, вытаскивая на свет пистолет-пулемет, и принялся искать к нему патроны. — Я настаиваю, — не отставал Денис. Поцелуев тяжко вздохнул, будто ответственность всех людей, что когда-либо лежала на их плечах, обрушилась на его плечи самым бесцеремонным образом. — Враг дал обстрел с аэропорта. Сержант Зюзин доложил, что из строя выведен один танк, весь личный состав уничтожен, — Поцелуев вновь принялся искать патроны. — А с нашими что? — А наши молодцы — почти все живы. — Почти? — Денис ужаснулся, волосы на затылке зашевелились. Он предвкушал самое худшее, сердце забилось через раз. — Почти, — майор Поцелуев остановился, разглядывая задумчиво коробку в руке, и пробубнил себе под нос. — Горохов умер. Жалко его… Хороший был человек… Денис шумно выдохнул, схватившись за сердце. — Да… — на автомате проскулил он. — Жалко… — Это все? — Поцелуев глянул на него, как на мусор. — Если да — свободен. Приказ ты слышал. На сборы понадобилось чуть больше времени, чем час. Никто ни с кем старался не контактировать, чтобы не провоцировать дальнейшие ссоры. Макс, Ворон, Игнат и сержант Леска держались бандой, которая ни с кем не желала взаимодействовать — они для передвижения заняли машину Ильи и взяли с собой радостно скулящего Грома. Все остальные уместились с горем пополам в машину, которую пригнали когда-то Лена и сержант Кобелев. Когда вещи по багажникам были растолканы, припасы воды и еды в основном, часов в десять вечера ставка опустела. За рулем машины сидел Макс — следил за дорогой, вел за собой вторую бандуру и внимательно всматривался в полотно за окном: все-таки нужно было быть на чеку, враг мог выползти из любой щели, а умирать, когда пройдено так много, тоже не хотелось. На полпути разговор, не выдержав, завел сержант Леска. — А что, собственно, произошло? — стало его основным вопросом. — Крысы они, — взбрыкнул Игнат, с ненавистью смотря в окно, перед глазами его стояли кадры горящего танка и тело мертвого командира. — Тупые, — поддакнул Ворон, осклабившись. Сержант Леска и Макс переглянулись: в глазах сержанта Лески стоял немой вопрос — «А, собственно, почему?», а глазах Макса было лишь утверждение: «А парни-то правы». — Не знаю, конечно, чем Шевченко думал, когда Лену отпускал одну, но… — осторожно начал сержант Леска, пытаясь разобраться в ситуации. — Он поступил, как тупое говно тупого говна, — вмешался Игнат. Разговор не клеился. До аэропорта автомобили подобрались, когда было уже давно заполночь — темнота зимней ночи была черной и тягучей, как гуталин в банке. Почти ничего не было видно, свет в аэропорту не горел. Макс осторожно провел вторую машину за собой прямо до ангара, с облегчением вылез наружу, хлопнув дверью. — Илюха будет доволен машинкой, — улыбнулся он глупо и тут же повел остальных в здание самого аэропорта. Внутри горели маленькие свечки в углу, где похрапывал Илья, в другом углу ютился до сих пор злой, но уже отдохнувший сержант Кобелев с ножом и автоматом наготове, а в самом дальнем углу Евгений вливал кому-то в рот остатки воды из бутылки. — А тут миленько, — сказал кто-то насмешливо. Через плечо на толпу Макс глянул убийственно, все тут же заткнулись. — Думаю, вылет назначим на утро. Пока спите, — он быстрой походкой прошел к Евгению. — Как она? — он опустился на корточки рядом. — Ничего не ест, вот попить еле заставил. Говорит, что ничего не хочет. Весь день с ней сижу, — Евгений, не стесняясь Макса, любовно чмокнул Лену в лоб. Макс оглядел ее: невидящим туманным взглядом она смотрела на китель Евгения и, чуть пошатываясь даже у него на руках, шевелила губами, словно что-то говорила. — Ладно… — Макс неловко почесал затылок. — Мы этих затупков привели, как и хотели. Поцелуева за штурвал отправим перед вылетом. Все-таки он говорил, что умеет пилотировать. А пока отдыхайте. Если что-то будет нужно — я на втором этаже. Он быстро добрался до Гоши и дал ему мелкий подзатыльник: — И че это мы не стоим на страже у дверей? Сюда не только я эти упыри могли завалиться, а, видимо, любой желающий! — прошипел Макс. Гоша глянул на него безучастно. — Какая разница? Я устал… С тяжелым вздохом Макс фыркнул и поднялся на второй этаж. К нему присоединились Игнат, Ворон и сержант Леска — они нашли в подсобке с швабрами и ведрами ручной обогреватель, постелили на пол кители и, улегшись, принялись травить байки, чтобы отвлечься от всего произошедшего. Вскоре к ним подтянулся и Гоша, кажется, немного оживившись. — Ты как? — у Евгения затекла рука, но он стоически терпел эти адские покалывания в руке, пока Лена продолжала смотреть на его китель. — Я всех потеряла… — сипло отозвалась она впервые за несколько часов. Евгений глянул на нее неверяще, вскинув от удивления брови. Лена выдохнула, взгляд ее прояснился — тепло тела рядом заставляло чувствовать себя живой. — Потеряла всех, ради кого стоило жить. — Ну, как это, — с притворной обидой Евгений надул губы. — А я кто, по-вашему? И зачем с тобой вожусь уже какой день подряд? Вопрос повис в воздухе, Лена запрокинула голову, откинув ее назад, чтобы можно было взглянуть в лицо Евгения. Новоприбывшие, устроившиеся по всему залу, ее интересовали мало. К тому же, все они либо разговаривали между собой, либо спали. — Зачем? — вдруг отчетливо ясно и твердо спросила Лена, а потом торопливо прибавила, чтобы было понятнее: — Зачем ты возишься со мной уже какой день подряд? Евгений замер на секунду, дыхание вдруг перехватило — этот момент не был каким-то чересчур интимным или особенным, простой вопрос заставил ход крови в жилах ускориться, Евгений смотрел в голубые глаза Лены и со страхом понимал, что знает ответ. Лена вскинула брови, попытавшись улыбнуться — ей далось это с трудом, она покашляла в кулак и прикусила нижнюю истрескавшуюся губу, опустив глаза. — Потому что я… — Евгений запнулся, свободной рукой перехватив ладонь девушки. Она вскинула бровь, все еще слабо соображая, что происходит, но отчаянно строя вид, что хоть что-то да она понимает. — Потому что я тебя люблю. Он улыбнулся слабо, едва заметно, сердце пропустило несколько ударов, Лена кусала губы, сосредоточенно смотря куда-то в мраморный темный пол в темноте. Отражения множества язычков пламени от свечей завораживали, сначала Лене даже показалось, что она не расслышала ни слова. Головная боль давно утихла, виски больше не давило, желудок сводило от протяжных урчаний, но голод не был ощутим. За день ей стало полегче, хотя с мыслью, что Горохов умер навсегда, смириться было по-прежнему сложно. Она старалась не отходить от Евгения ни на шаг, чувствуя, как рядом с ним крепчает ее желание жить и уверенность в завтрашнем дне. Ее «братан» буквально действовал, как обезболивающее — и Лену это радовало настолько, насколько могло в данной ситуации. Она вздохнула, отрывая голову от чужого плеча и садясь удобнее. — Перекурим? — Евгений улыбнулся понуро, соглашаясь, Лена выудила из кармана пачку и угостила его сигаретой. Когда он нагнулся к замку ее рук, чтобы подкурить от зажатой в них зажигалки, Лена тихо шепнула одними губами: — Я тоже тебя люблю… Выдохнув зажато и передумав курить, Евгений выпрямился, честно и неподкупно заглядывая в ее глаза — Лена курила, качая головой. Евгений смущенно улыбнулся — как прекрасна она была, даже такая изможденная и измученная жизнью, как прекрасна она была. Не сдержавшись, дождавшись, когда ее рука с сигаретой опустится, взяв обеими ладонями ее за острые скулы, Евгений притянул ее к себе, целуя нежно и трепетно — Лена сглотнула шумно, выдохнула в его губы, сначала подумав, что убьет его, а потом… А потом поддалась, сдаваясь и полностью понимая, что все-таки есть еще, есть хотя бы один человек, ради которого ей стоит жить.