For your family

      Они достучались до Саратоги. Но ответил не капитан. Главный экран мостика высветил бледного Вольга, под кожей которого, как тонкие вулканские артерии, прорисовывались зелёные нити стеблей. Видимо, организм сверхчеловека всё ещё сопротивлялся заразе.       Бедная Ухура прижала к губам тонкие пальцы.       Сулу негромко чертыхнулся и протянул Пашке руку инстинктивным жестом – Чехов тут же за неё ухватился. Он не мог заставить себя смотреть на экран.       Джим сжал подлокотники капитанского кресла.       – Саратога, что у вас?       Вольг посмотрел на него с вымученной ненавистью.       – Я буду говорить только с Ханом, – выплюнул он, страдальчески оскалившись.       – Сейчас это невозможно, говори…       – Только с Ханом!       Сверхчеловек, выходя из себя, ударил по подлокотнику. То, что он, не имея права, сидел в капитанском кресле, Джиму здорово царапало восприятие.       Джим быстро облизнул губы. Явно не стоило говорить ему сейчас, что из Хана выкачивают кровь, готовя его к заморозке. Со сверхчеловека в такой ситуации могло статься пойти на них тараном, запустить несколько торпед – да что угодно. Отчаянное время – отчаянные меры. Джим даже понимал его в чём-то.       Хотя…       Боунса и Спока нет уже какое-то время. А регенерация у сверхлюдей сумасшедшая. Может, не поздно…       – Я приведу Хана, – согласился Кирк. На лице Вольга расползлась полубезумная улыбка. – Ухура, вызови коммандера.       – И поторопись, капитан, – прошипел он, – у тебя не так много времени. А-а-а!!!       Последнее, что успело выхватить изображение перед отключением, как он пытается разодрать кожу на щеке, там, где прорастал толстый и извилистый стебелёк.       Чешутся, – проскользнула отстранённая мысль у Джима.       Он соскочил с кресла – Ухура, умница, упорно вызывала Спока. Пять секунд, десять… Такого не случалось раньше, Спок всегда мог ответить в течение восьми секунд – он сам рассказывал.       – Ухура, брось, – Джим встал за её креслом. Его почти касались её дымчатые, пахнущие пионом перья. – Вызывай Боунса.       – Да, капитан, – глухо отозвалась она, переключая каналы. Здесь вызов, пикнув, прервался, а Нийота, ошарашенная, повернулась к Джиму. – Его коммуникатор отключен. Сэр.       – У Спока не отключен, отследи его. – Против воли получается слишком резко, но Ухура, кивнув, разворачивается к панели.       Несколько секунд, которые она тратит на поиск, тянутся слишком долго – Джиму надо бежать, действовать, искать самому, но он стоит.       – Кабинет… – она снова разворачивается, – доктора МакКоя. Он там.       – Уверена?       – Да, сэр, – кивает, тряхнув волосами. – Коммандер Спок там.       А где же интересно МакКой       Оставивший Спока в кабинете       Неспособного ответить на вызов       Выключивший свой комм       Где он       Сволочь       – Сулу, мостик, – Джим разворачивается и стремительно идёт к лифту. Попутно раздаёт распоряжения. – Джотто, Кексика и ещё шесть лучших из охранного к каюте Хана. Скотти пусть вытащит Спока из кабинета МакКоя, а медики приведут в себя. Как только Спок сможет, пусть со мной свяжется.       Последнее Джим командует уже из лифта.       – Саратоге не отвечать без меня.       Он взламывает дверь Хана самостоятельно – вызывать инженеров, ждать, опять ждать, пока они справятся, да Джим бы с ума сошёл. Нет, он справляется сам. Даже не удивляется, когда дверь раскрывается и открывает ему этих двоих, замерших посреди разгромленной комнаты. На полу у ботинок невредимого Боунса валяется шланг для перекачки крови.       – Офицер МакКой, – зло произносит Кирк, проходя внутрь. Охранники следуют за спиной, ожидая приказа.       – Я выполнил приказ. Кровь в количестве, необходимом для получения сыворотки, находится в моей сумке в герметичном контейнере, – МакКой указал на сумку. – У Спока – кстати, он в себя пришёл? – восемь готовых образцов. Хан не опасен для нашего экипажа и готов служить Федерации.       – Сейчас проверим. – Джим кивает охранникам. – Кексик и Дорнен, проводить офицера МакКоя в его каюту под стражу. Хан, – их взгляды встречаются. – Идёшь со мной, послужишь Федерации.       – Леонард, – Хан, не опуская взгляда, негромко обращается к Боунсу. Кирку хочется взвыть – да какого ж хрена МакКой продолжает делать вид, что у него всё под контролем, когда такое происходит?       – Я сделал тебя частью моей семьи. И знаю, что ты достоин этого доверия, – отвечает ему Боунс, прежде чем безропотно передать себя в руки охраны.       Его уводят. Это первый раз, когда Джиму пришлось так поступить со своим другом. Остаются только он, Хан и безопасники.       – Так значит, Боунс теперь доверяет тебе? – Кирк адресует это Хану.       – Доверяет, – тот спокоен.       – А я могу доверять ему, а?       – Можете, капитан. – Он чуть щурится. – Но, кажется, у вас ко мне было какое-то дело?       Хан шёл за ними спокойно, только иногда слегка раскрывая крылья на поворотах коридора, из-за чего перья задевали о стенки. В лифте он и вовсе, казалось, занял всё пространство – при том, что скромно стоял у стенки.       Джим ударил по кнопке остановки лифта – он только надеялся, что получилось более спокойно, нежели он себя ощущал.       – Мы достучались до Саратоги. Вызов принял один из твоих. На корабле заражение, и он тоже заражён, так что спасти его мы не сможем. Твоя задача – узнать, остались ли те, кто не заразился, и где они, потому что с нами он разговаривать отказывается. И нам нужно будет организовать для них инструкцию к переправке на Энтерпрайз.       Хан как будто не отреагировал на сообщение о неминуемой смерти одного из своих, только крылья за спиной вздрогнули и взъерошились.       – Я понял, капитан, – ответил он прохладно.       На мостике капитан сразу подошёл к Ухуре – она оставила вызов в режиме ожидания.       – Вызывал шесть минут назад, капитан, – доложила она тихонько. – Сейчас на линии.       – Выводи на экран.       Хан, не дожидаясь разрешения, прошёл к экрану и встал напротив него. Сложил руки за спиной.       Появившийся на экране сверхчеловек выглядел ещё хуже, чем при предыдущем контакте. Сквозь его кожу уже начали проклёвываться ростки – некоторые прорастали через кровящие расчёсы, он хрипел при дыхании, был бледен и горбился. При взгляде на Хана всё же принял попытку выпрямиться – и она далась ему с огромным трудом.       – Господин, – он сипел, – я заражён. Весь корабль заражён. Но вы должны знать, я остался верен вам, как и остальные. Господин, отдайте приказ, я свяжусь с ними с этого корабля, они…       – Вольг... – Хан осёкся буквально на секунду. И когда заговорил, голос его был жёстким. – Отвечай на мои вопросы. На корабле есть уцелевшие?       Вольг замер.       – Господин… – неверяще выдохнул он, – что вам до них.       – Я задал вопрос, Вольг, – Хан был несгибаем. – Не трать время.       Удивительно, но того как будто успокоил ответ Хана. Может, поняв, что Хан ведёт себя по-прежнему, он подумал, что и цели Хана не могли поменяться. Кто знает.       – Насколько я знаю… – Он перевёл глаза вниз и вбок, что-то набирая на панели. Видимо, выводил данные. – В медотсеке должны быть. Я слышал, как доктор говорила с кем-то, что на корабле началась ветрянка, и нужны изолированные палаты. Пара групп, одна рядом с инженерным, вторая у пищеблока, сбились в кучи.       – Хорошо. Слушай очень внимательно, брат мой. Сейчас решается судьба нашего народа. Тебе нужно передать по всему кораблю сообщение капитана Кирка.       Джим встаёт рядом с Ханом – на него Вольг смотрит почти брезгливо.       – Экипажу Саратоги, – начинает говорить Джим. – Говорит капитан Кирк, звездолёт «Энтерпрайз». От заражения защищают пояса жизнеобеспечения. Те из вас, кто ещё здоров, должны надеть их и ждать нашего прибытия. Мы долетим до вас в течение восьми часов. Вам же будет нужно погрузиться в шаттлы, мы примем вас на борт. Всем пострадавшим будет оказана необходимая помощь. Повторяю, через восемь часов «Энтерпрайз» будет готов принять вас на борт. Продержитесь до этого времени.       Вольг в течение его сообщения смотрел за экран, на панель, водя там рукой. И Джим очень надеялся, что Хана тот не ослушается даже из нелюбви к людям.       Закончив говорить, Кирк смотрит на Хана. Хан же смотрит на экран - внимательно, не отрываясь, будто вбуравливаясь взглядом.       Его право попрощаться.       Кирк отходит к месту Ухуры. И Хан снова говорит:       – Теперь посмотри на меня, – но Вольг не поднимает глаз. Хан повторяет громче. – Посмотри на меня, Вольг!       Медленно, будто нехотя, Вольг поднимает глаза на своего вождя.       Кирк смотрит на него, измученного болезнью, и видит человека. Не сверх, не железное чудовище, просто человек, которому больно и страшно. А ещё – ему на вид не больше двадцати пяти.       – Вольг, – Хан говорит уже спокойнее. Лишь пальцы - Кирку, стоящему за его спиной видно, как пальцы сцепленных за его спиной рук судорожно сжаты, – я знаю, что происходит с тобой. Брат мой… это страшная смерть. И я верю, ты примешь её, не потеряв чести и достоинства. Ты силён, Вольг. Ты был мне славным товарищем. Ты воевал в моих рядах, со мной же принял поражение и бегство. Я же буду рядом, пока ты умираешь.       – Господин…       Вольг снова горбится, стиснув зубы. Волосы завешивают его лицо, голос сипит сильнее. Тихо-тихо себе под нос ругается Чехов, Ухура вздыхает на своём месте.       – Господин, мне страшно, – шепчет он неразборчиво. – Я хотел быть с вами во время вашего триумфа. Но я умру и не увижу его.       – Но ты многое сделал для его наступления. – Крылья Хана чуть дрожат, а взгляд прикован к умирающему сверхчеловеку. – Ты можешь умереть спокойно, мой друг. Ты не будешь забыт. Твоя смерть будет отомщена.       МакКой сидел на диване и читал последние отчёты из лабораторий. Но слова – термины, описания, версии – сознанием не усваивались, как слишком жирная и тяжёлая пища организмом долго голодавшего. Краем сознания Боунс продолжал думать, что сделает Спок с восемью дозами воскрешающей сыворотки. И не ошибся ли он, отдав контейнер вулканцу.       А ещё крылья. Они не болели. Болели, когда он пришёл к Хану и начал выкачивать кровь…       Но стоило сказать «я тебе доверяю», и боль унялась – как по чёртову волшебству. Он уже ничего не понимал. Хан, целующий его посреди разгромленной комнаты… и тут всё окончательно путалось и мешалось. У сверхчеловека не было причин так вести себя по отношению к нему.       Джим прервал его на середине этого клубка мыслей, зашёл без звонка… Ах да, МакКой же под стражей. Кирк использует свой код доступа к каюте.       – Ну, отдашь меня под трибунал? – спросил Боунс. – Я готов.       Кирк смотрит на него хмуро, но кивает, усаживаясь. Он действительно как-то взъерошен.       – Конечно, Боунс. Вот прям щас и отдам. Не неси чушь, через восемь часов будем у Саратоги, примем выживших, – он морщится и трёт виски. – А, да… Ты же не знаешь. Они заразились. И ты мне будешь нужен не под стражей, а в медотсеке.       МакКой зачем-то поднимается с дивана. Осознаёт себя стоящим, чертыхается. Садится на пол рядом с Джимом, скрещивая ноги.       – Саратогский петух всё-таки угробил свой экипаж… земля ему пухом. Сколько выживших? Вообще хоть что-то известно о болезни?       – Не имею понятия. Больше тридцати вряд ли.       Джим опускает голову ещё ниже и вздыхает.       – Боунс, ты поступил как самый настоящий сукин сын. Ты понимаешь, а?       Крылья предупреждающе заныли, Боунс подсобрал их, прошуршав перьями по ковру.       - О чём ты конкретно?       Джим вскинул голову. Его глаза сейчас казались пронзительно-яркими.       – А будто ты не понимаешь. Ты веришь Хану, да, отлично. Но рискнуть собой? Рискнуть всем моим кораблём… да ещё и тайком от меня?       – Тайком от тебя… Да… – МакКой вперяется взглядом в ковёр. – А ты бы разрешил, если бы я всё рассказал тебе? Хан такой же человек, а после того, что с ним сделали… заслужил попробовать ещё раз. Но ни командование Флота, ни ты, ни Спок никогда не позволили бы дать ему второй шанс. Не потому что вы плохие или… Чёрт… Потому что вы не впустили бы его в доверие к себе. Хан отличается. Все сверхи отличаются, их мораль, ценности, мировоззрение. Но мы не можем этого принять и свой страх оправдываем.... чем угодно. И ты сделал бы так же. Я на твоём месте сделал бы так же, чтобы уберечь своих. Не было у меня права рисковать, Джим. Я рисковал его правом на жизнь, если бы рассказал вам о плане.       МакКой нашёл в себе силы встретить взгляд Джима. Вздохнул свободнее, хотя основания крыльев сводило от боли.        – А так… так рискнул только собой. Невысокая цена.       – Ты забыл, что рискнул ещё и всем кораблём.       Джим ругается сквозь зубы. Видно, что он не убеждён.       – Так или иначе, сейчас у нас нет времени говорить об этом. Давай в следующий раз ты всё же попробуешь со мной поговорить. А я, так и быть попробую тебя выслушать.       МакКой смотрел на край ковра. Он завернулся, и под ним лежал фантик.       – Я не рисковал кораблём, потому что ему не нужен корабль. В этом я могу поклясться. Он захватит корабль в одном случае – если это будет единственным способом спасти своих. Или… меня.       Джим поднимается на ноги.       – Боунс, мне сейчас некогда, понимаешь? Разговаривать о вас с Ханом… и что там между вами происходит, некогда объяснять тебе, кто тут капитан и отвечает за корабль. Некогда. Давай разберёмся с заражением.       МакКой поднимается за ним следом, стараясь не тревожить крылья. Глухая боль в них пошла по нарастающей.       – Приказывай.       – Хан на мостике. Твоя задача – подготовить медотсек к прибытию людей с Саратоги. Вопросы?        – Погоди… На мостике? А ты уверен, что оставлять Хана со Споком в одном относительно небольшом пространстве – хорошая идея?       – Не уверен, – он криво улыбается. Странно вяжется с мрачным взглядом. – Так что будем считать, что для Спока это тоже проверка. Пашка донесёт, если что-то пойдёт не так.       – О, уж он-то донесёт, не сомневайся.       МакКой замолкает, давая Джиму возможность собраться с мыслями.       – Надо уничтожить все образцы с планетоида. Под силовыми полями. Не хватало ещё, чтобы какой-нибудь сбой энергосистем защиту отключил неожиданно.       Джим морщится, трёт переносицу.       Вздыхает. И начинает говорить негромко и сухо.       – В общем, МакКой, ты понимаешь, зачем я пришёл. Я не дам этому делу ход и буду защищать тебя хоть перед трибуналом. Но ты – ты напал на первого помощника и вывел его из строя ради спасения осуждённого. Это если очень коротко. Если шире – я теперь вынужден буду лишний раз подумать, прежде чем доверять тебе задания, спорные в этическом плане. Расширять дальше времени нет. Ты меня понимаешь?       Джим поднял на него глаза.       – Я уже говорил – готов понести наказание.       – А я уже говорил, что теперь лишний раз подумаю, прежде чем доверять тебе задания. Связанные с Ханом.       – Понял, Джим. Надеюсь, и ситуаций таких больше не будет. – МакКой оставляет надежду размять ноющие крылья, чтобы Джим не увидел – некогда. – Хана мне забрать разрешишь? Поможет с образцами.       – Идите в задницу оба, – Джим снова трёт переносицу. Выглядит уставшим. – Да, и прогонишь потом по тестам на специализацию, мне кажется, научный – не его.       Он собирается идти к двери, когда пищит падд – пришло сообщение. Джим, не глядя, достаёт его, читает.       – О, – ворчит сквозь зубы, – мы вовремя.       Показывает МакКою экран, где красуется сообщение от Пашки.       «Щас перья полетят».       Ну, перья на мостике, положим, не летели, но напряжение, исходившее от этих двоих, можно было резать ножом.       Когда Джим и МакКой вышли из турболифта, Спок и Хан разговаривали. Даже не переходя рамки служебного общения, они умудрялись демонстрировать неприкрытую неприязнь друг к другу.       – Не уверен, что правильно понял вас, – холодно рассуждал Хан (Джим задумался, что по нему не скажешь, что он только проводил на тот свет своего соратника). – Вы утверждаете, что безопасно принимать на борт людей из заражённого корабля, когда мы не знаем, как передаётся заражение?       Перья на его крыльях… не встопорщились, нет. Но были неспокойны.       Спок свои крылья слегка приподнял – полураскрытые, они напоминали гигантское чёрное сердце. Он стоял, опираясь ладонями на спинку капитанского кресла.       – Мы не можем бросить людей умирать посреди космоса на корабле, лишившемся управления, стажёр Харрисон, – сказано это было безупречно прохладным тоном. – К тому же, будь возможность для передачи заражения через наши фильтры очистки, мы принесли бы заразу на корабль ещё после первого посещения планетоида.       – О, так вы на удачу полагаетесь? – Хан приподнял брови. – Что ж, пожалуйста. Принимать их на борт от этого не станет безопаснее. Где же логика, коммандер? Вы рискуете целым собственным кораблём, чтобы помочь горстке людей?       – И вы рискнёте вместе с нами, Харрисон, – наконец, подал голос Джим, проходя к креслу.       Кивнул Споку по пути. Надо отдать ему должное – он держался спокойно. Относительно.       – Потому что у меня нет выбора, – Хана его появление не смутило. Он даже со своего места не отошёл – хотя Спок и посторонился, чтобы пропустить Джима в кресло. Хан как стоял напротив экрана, так и стоял. – Будь у меня выбор, я улетел бы отсюда и больше никогда не прилетал.       – А если бы на этом корабле были ваши люди?       Джим уселся в кресло, смотря на него снизу вверх. Это был удар ниже пояса, и он знал это.       И Хан застыл, впиваясь в него взглядом.       – Будь там мои люди, – процедил сквозь зубы, – и в… несколько других обстоятельствах, они захватили бы корабль и не дали ему приблизиться к планетоиду. Сэр.       – Прекрасно-прекрасно, – зашедший сзади МакКой хлопнул его между крыльев. – Вижу, вы уже не страдаете головокружением после потери крови. Значит, сможете помочь мне в лаборатории.       Хан, выпрямившись, обернулся к нему и окинул непередаваемым взглядом. Джим не успел понять, какое именно выражение в нём было.       – Леонард? Так я уже восстановлен в должности?       – В условиях экстраординарной ситуации. У нас тут почти жёлтая тревога и угроза смертельного заражения – думаете, есть время разбираться с должностями? – МакКой повернулся к Джиму. – Капитан, прошу позволения забрать своего подопечного с мостика. Кажется, его прыти хватит на троих.       Джиму на секунду показалось, что в следующий раз, когда он этих двоих увидит, они будут уже помолвлены. Как-то у них всё слишком резво развивается, и всё – незаметно для него. И, может быть, МакКоя.       Он махнул им рукой.       – Идите уже с глаз моих. Сдадите готовность медотсека лично мне через шесть часов.       – Будет, капитан, будет, – и Боунс под взглядами всего мостика (Пашка так вообще чуть ли на месте не подпрыгивал) увёл Хана в лифт.       В турболифте Леонард, как ни в чём не бывало, встал лицом к выходу и сцепил руки за спиной. Качнулся с носка на пятку – Хан давно заметил за ним эту привычку.       И всё.       Никакой реакции на то, что Хан называет его по имени перед экипажем мостика. На то, что было между ними в каюте Хана. Ни на что. И даже на самого Хана.       А у Хана всё внутри воет от потери. Ещё один его человек потерян. Сколько их было – по недосмотру Хана, по его неверной стратегии. Он уберёг своих от Маркуса, но знал ли он, что там, в криокапсулах, они будут в большей безопасности, чем здесь?       Он не знал ничего. Он лишь раз за разом проигрывал, оказавшись в этом времени.       И каждый последующий проигрыш будет оплачен дороже.       Хан не имеет права на них.       – О чём вы с капитаном говорили? – спрашивает он, сцепляя руки за спиной. – Обо мне и вашем отчаянном поступке?       – Мы говорили о Саратоге, – он оглянулся на секунду. Дрогнул крыльями. – И да, о тебе. Я подорвал доверие капитана ко мне… и то ли ещё будет. Это не конец, но я пообещал защищать тебя.       Думать о Вольге невыносимо. О потерях, о противостоянии с неведомой опасностью. И Хан просто резко бьёт по кнопке остановки лифта и притягивает Леонарда, разворачивая лицом к себе.       – Почему ты ведёшь себя так спокойно? Почему говоришь о защите мне здесь, сейчас? Это я должен тебя защитить! Душа моя, я… я…       Он осекается, не находя слов. Он как будто горит в своём отчаянии.       Доктор не сопротивляется в его охвате. Только крылья взъерошиваются перьями.       – Отпусти и скажи, что случилось.       Хан отпускает. Выпрямляется, сцепляет руки за спиной и смотрит в глаза Леонарда. Хан всё ещё горит, но теперь смог восстановить самообладание. Лишь чувствует, как никнут за спиной крылья.       – Я говорил с Вольгом. Он был заражён. И умер на моих глазах.       – Я не знал.       Доктор смотрит на него так же, как той ночью… другой, иной, чужой, знакомый. С той же тревогой, она прорастает в самом выражении его глаз, и будь тревога растением, питалась бы корнями из его сердца. Леонард касается рукой его плеча.       – Конечно, я должен был… Вся Саратога заражена, а вы… Я не подумал, что вы тоже… можете умирать от того же, что и люди. Прости меня, Хан. Я… соболезную.       – Ты не понимаешь.       Хан снова притягивает его, не отпуская взгляд. Сейчас всё его болящее обожжённое нутро стремится к этому человеку.       – Мне не нужны соболезнования, Леонард. Мне нужен ты. Весь ты. Чтобы я смог защитить тебя. Уберечь. Ты нужен мне не как друг, а как пара.       Эта тревожная забота в его глазах исчезла, как не было. Схлопнулась в ноль. Он моргнул, и глаза стали светло-зелёными, нечитаемыми.       Зато крылья слегка приподнялись за спиной, образовав над головой стальной купол.       – Я действительно не понимаю. Смотрю и гадаю, никак не могу взять в толк, чего именно ты от меня ждёшь. Этот чёртов поцелуй, эти твои намёки… Почему я?!       – Я не жду от тебя ответной любви. Просто позволь называть тебя своим. Быть рядом и защищать тебя.       – Да… Почему?! – это было почти отчаянным. – Зачем тебе – я?!       Хан берёт его руку. Сжимает – несильно, ласково, и прикладывает к своей груди. Прямо напротив бешено колотящегося сердца.       – Потому что мне больше никто не нужен. Ты запал мне в сердце, душа моя.       По взгляду Леонарда ничего нельзя понять. Но его крылья дрожат.       – Оставь это. Меня, в смысле, – произносит он сквозь зубы.       Как будто претерпевая сильную боль.       Хан медленно выпускает его запястье, смотрит на дрожь крыльев.       – Ты раз за разом пытаешься оттолкнуть меня. Но против своей воли. – Хан отступает от него на шаг. – Почему?       Доктор на него больше не смотрит. Он трёт запястье – движения механические, повторяющиеся. Запястье белело от нажима пальцев, скорей всего, это было больно, но Леонард не прекращает. Крылья дыбятся за спиной, бугрятся перьями, не прекращая дрожать.       Хан слышит, как бешено и гулко бьётся его сердце.       – Я не могу ни с кем быть, – это доктор выдавил сквозь зубы, с шипением втягивая воздух. – Психологическое, после смерти близкого. Чего я хочу – так это не привязывать к себе здорового человека, имеющего все шансы на полноценную жизнь. А ещё – опрокинуть стакан чего-нибудь крепче сорока градусов. Эти крылья… Я почти не сплю, не помню, когда в последний раз вообще засыпал без горсти таблеток... или виски. Иногда они болят так, что я мечтаю только умереть. Какие уж тут романтические позывы. Какие бы у тебя ни были намерения, я для них не гожусь, Хан. Так… – судорожный свистящий вдох, – яснее?       Он опускает голову, не прекращая тереть запястье. Выше по руке синяки. Крылья продолжают дрожать.       А Хану сейчас так хочется поцеловать его…       – Но ты хочешь быть со мной, – он не спрашивает. Он утверждает. И смотрит на губы доктора, удерживая себя от поцелуя. – Поэтому мы попробуем. Как разберёмся с Саратогой.       – Ладно, а теперь будь добр просто нажать на чёртову кнопку и дать мне хоть немного чёртового пространства, пока я не сдох на месте от этой грёбаной боли!       Это всё он проорал, кажется, едва сдерживая себя, чтобы не завыть от боли, а когда Хан отстранился, завернул крыло вперёд и с судорожным выдохом ухватился за его вершину, чуть ли не выворачивая суставы на себя. За шуршанием вздыбленных перьев было слышно, как он тихо стонет сквозь зубы.       Что творится с душой Леонарда, из-за чего крылья так мучают его?       Хан, всматриваясь в мучения доктора, нажимает кнопку запуска лифта.       Боль в крыльях имела тысячи вариаций, полутонов и особенностей. За множество бессонных ночей МакКой научился отличать их, как сортировщики дорогих сигар – оттенки табачных листьев. Иногда крылья ныли, иногда – ломили, иногда возникало ощущение, что в них ковыряются ножом. Иногда их дёргало. Порой – сводило судорогой. В худшем же случае боль была спазматической, сильной, непрекращающейся и выворачивающей суставы.       Вот такая как раз была сейчас. Она живо вышибла из головы все лишние мысли – и про Хана, и про заражение на Саратоге. Закусывая губу и наверняка бледнея от боли (судя по провожающим взглядам), он вымученно кивал на приветствия своих в медотсеке, кое-как заставил себя пройти ровным шагом. Мир белел и покрывался сверкающей пылью.       В кабинете, куда Хан проскользнул за ним следом, МакКой трясущимися руками вытянул из-под стола бутыль и, не размениваясь на стаканы, хлебнул из горла. Спиртовый пылающий ком провалился в желудок, возвращая связь с реальностью. Он чуть не задохнулся, закашлялся и рухнул в кресло, жадно вдыхая прохладный кондиционированный воздух. Боль в крыльях чуть утихла. По крайней мере, соображать сделалось возможным.       – Пропасть, – выругался вслух, глядя в крышку стола. Потом заставил себя поднять голову. Не хватало ещё отдавать приказы невнятно. – Значит… Тебе нужно время на траур? Я серьёзно, Хан, потому что многие не могут работать после… Человека нельзя заставлять после такого. Да и бесполезно.       Хан устремил на него тяжёлый прозрачный взгляд.       – Траур будет, когда у меня появится на него время. Командуй.       МакКой кивнул.       – Нам надо уничтожить все образцы с планетоида так, чтобы возможная зараза из них не попала куда не надо. Самое лучшее – упаковать в контейнер с силовым полем и запустить его куда-то на ближайшую звезду. Изолятором для живунчиков с Саратоги я займусь сам, а вот лаборантов придётся инструктировать тебе. Ранее мы с такой заразой дела не имели, а тебе я действительно доверяю – глупостей не наделаешь. Вышлю научникам распоряжение, чтобы они тебя слушались. Как закончите упаковку, отчитаешься мне – в любой форме. А там уже будем согласовывать, куда кинуть этот ящик смерти. Вопросы.       – Нет. Я понял, – Хан подошёл и забрал из его руки бутылку. Принюхался, поднеся горлышко к носу. Поморщился. – Значит, этим ты спасаешься? Алкоголь не лечит крылья.       – Он помогает мне не грохнуться в отключку от боли – уже немало. Иногда, если повезёт, после двух порций можно заснуть. – МакКой взял падд, еле заставляя себя сосредоточиться на реальности, и принялся набирать приказ-инструкцию для лабораторий. – А твоих комментариев я не просил.       – Тебе нужна реальная помощь. – Он понюхал бутылку ещё раз, теперь сморщился сильнее. И направился к утилизатору. – Алкоголь – паллиативное средство.       Бутылка, звякнув, отправилась в утилизатор.       МакКой несколько раз не смог попасть по кнопке «отправить». Кое-как попал и отложил падд на стол. Посмотрел на Хана. Спокоен, даже крылья мирненько за спиной уложил. А вздумай он тут раскрылатиться – папки с полок посшибал бы.       – Послушай, красота моя ненаглядная. Мы на работе. Выбрасывать мои бутылки, вещать свои сказки про крылья будешь в другой раз, а сейчас – приказ ты получил. Марш выполнять.       Хан поднимает на него взгляд – светлый до прозрачности.       – Есть, сэр, – говорит таким голосом, которым обычно "есть, сэр" не говорится. Разворачивается, прошуршав перьями по стулу, и скрывается за дверью.       МакКой достаёт из-под стола такую же точно бутылку, трясущимися пальцами срывает крышку с горлышка. Щедро хлебает адскую жижу ещё раз.       – Повторять процедуру до наступления желаемого уровня работоспособности… – сипит в рукав, радуясь, что ни Джим, ни чёртов чернокрылый этого не видят.       МакКой, сдававший Джиму медотсек, выглядел ужасно. Он был серым, двигался резко и отрывисто. Пах алкоголем. На вопрос о самочувствии огрызнулся, что у него всё в пределах нормы. На вопрос, сколько он не спал, отвечать вообще не стал. И не будь он так остро необходим здесь, Джим его приказом отправил бы отдыхать… но он был необходим и сам это прекрасно понимал.       В медотсеке при этом никаких недочётов не обнаружилось: шесть изолированных двухместных палат переоборудовали в трёхместные, настроили системы очистки. При необходимости можно было притащить ещё коек, места хватало, просто не раскрылатишься.       К назначенному сроку Кирк, Боунс и Скотти засели в небольшой кабинет, откуда можно было следить за очисткой шаттлов в предангарном помещении. Его – помещение – Скотти сдал ещё раньше МакКоя. Всё должно было пройти гладко.       В 1900 по корабельному времени от Саратоги отделились два стандартных шаттла и медленно поплыли по направлению к Энтерпрайз.       – Поехали, – проговорил Кирк себе под нос. – Надо будет коек всё-таки в палаты натащить. Как думаешь, сколько там? – это к Боунсу.       МакКой вскинул голову – до этого сидел, что-то чертя пальцем на столе.       – А они что, перед отлётом не сообщили?       – Мы больше не связывались. Да и я думаю, не до того им было.       По плавной дуге шаттлы подплывают к нужному шлюзу. Первый шаттл опускается на белый пол предангарного помещения. Закрывается люк.       – Ну, с богом, пошла декомпрессия, – бормочет Скотт, вручную начиная очистку. Можно бы и автоматически, но Джим больше верит рукам Скотти.       Сначала он включает силовое поле, потом стабилизирует радиационный фон. Судя по датчикам – Джим заглянул через плечо инженера – радиация была, хоть и слабая. Радиация неизвестного происхождения, как и на планетоиде.       – Скотти, зарегистрируй параметры радиации, вышли Споку, – просит Джим.       – А, подождите, капитан! – Скотти запускает второй этап очистки. Потом выполняет просьбу Джима.       Падд МакКоя пищит входящим.       – Уже, что ли... – бормочет доктор, встряхивая крыльями. По диагонали просматривает сообщение. – Джим, все образцы запечатаны в двойное силовое поле и герметичный вакуумный контейнер… тоже с силовым полем. Поле программировалось отдельно. Готов к сбросу хоть сейчас, осталось найти звезду.       – Позже найдём.       Джим продолжает следить за очисткой. После заполнения комнаты кислородом Скотти нормализует дыхательную среду и давление и даёт команду открыть двери шаттла.       – У них там хоть на поясах нормальные настройки? – натянуто интересуется МакКой. – А то не хватало ещё дополнительно возиться с декомпрессией.       – Уж извини, но об этом они должны были сами позаботиться.       Очистка проходит нормально, хотя Скотт и сидит как на иголках. Первый шаттл поднимается и переправляется в ангар, где его уже должна ждать отборная команда медиков в поясах жизнеобеспечения. После закрытия дверей его место занимает второй.       – Боунс, – Джим не оборачивается к нему, – иди к своим. Пояс надел?       – Ты бы ещё спросил, не забыл ли я дышать, – он поднялся, взлохматил волосы Джима – слегка, – и ушёл, тихонько ругая работу, жизнь и космос.       После очистки второго шаттла оказалось, что спаслось только 20 членов экипажа со всей Саратоги. 18 (из них 13 больны ветрянкой) людей, андоррианец и дельтанин. Джим мысленно посочувствовал ему – дельтанину, как представителю очень чувствительной расы, было не в пример сложнее выносить весь обрушившийся на него ужас. Их оперативно осмотрели на месте, развели по палатам (Джим и Боунс сопровождали, Скотти остался регистрировать данные с очистки шаттлов) и разнесли по палатам по паре трибблов. Финальная стадия проверки – соседство с живыми существами. Одна из девушек – как раз у палаты, за которой наблюдал сам Джим, просто подняла зверька с пола, прижала к себе и расплакалась. На ней была свежая форма энсина.       МакКой как будто посерел ещё сильнее.       – Снять пояса, – скомандовала Кристин по интеркому, когда трибблы были разнесены, двери закрыты и силовое поле активировано. Джим смотрел, как плачущая девушка садится на кровать, перекладывает триббла себе на колени и пытается непослушными пальцами деактивировать пояс. Она бы и не смогла, если бы мужчина-научник, справившись со своим, не помог ей.       – И сколько контрольный срок? – Джим ловит через стекло палаты заплаканный взгляд девчонки. Девчонка, действительно. Совсем молоденькая, лет двадцать.       – По беглому опросу я так понял, что от заражения до смерти проходит от получаса до… – МакКой замялся, – нескольких секунд. Мы ставим контрольное время два часа.       – Два часа я тут не выстою…       Девчонка, прижимающая триббла, подходит к стеклу, смотря на него. Джим тоже делает шаг вперёд, а она, эта малышка, кривит старательную улыбку и показывает ему большой палец.       – Боунс, мать твою…       У Джима голос срывается. Он улыбается ей в ответ и показывает знак «ок», а у самого ком к горлу подкатывает и крылья дрожать начинают.       – Ну так иди, раз не выстоишь, – МакКой кивает Кристине, которая указывает на датчик на двери, и она уходит. Сам доктор тыкает что-то на голопанели у себя за столом, потом включает встроенный интерком. – Внимания всем, ребята. С вами говорит старший офицер медицины корабля «Энтерпрайз» Леонард МакКой. Я и мои коллеги на восемьдесят процентов уверены, что вы не заражены, но убедиться всё же не помешает. Считайте это простой перестраховкой. Сейчас вам надо отдохнуть и постараться не думать о плохом. Гладьте трибблов, пейте побольше воды. Особенно это касается народа с ветрянкой – это не рекомендация, а приказ. Не волнуйтесь, всё плохое позади. Через два часа вас ждёт осмотр. Конец связи.       Он вырубает интерком и откидывается в кресле.       – Чёрт знает что, Джим.       – Через пару часов дай мне знать, как они.       Джим подмигивает девчушке, которая снова плачет – видимо, теперь от того, что сказал МакКой. От облегчения. И уходит.       Хан лично стабилизировал поле в хранилище проб с планетоида и лично упаковал все образцы в герметичный ящик с ещё одним силовым полем. Остальных лаборантов он отпустил по своим делам – нечего штаны просиживать. Убедившись в стабильности поля, задал ему срок действия «до отмены» и пошёл в медотсек. По корабельным часам (2413) выходило, что Леонард в лучшем случае не спит уже 16 часов. А судя по его состоянию, не спит он куда дольше, при этом работая на износ.       Доктор обнаружился в медотсеке. Это было ожидаемо.       Он до сих пор был в поясе жизнеобеспечения (что радовало). Выходил из двери, ведущей в коридор с палатами-изоляторами, и попутно наговаривал ассистенту, невысокой блондинке с перекинутой через плечо косой и светло-сизыми крыльями. Как понял Хан, она оставалась за старшую на гамма-смену.       – Мать вашу, не хватало нам ещё ветрянки на корабле, – ворчал доктор, – где они её взяли, спрашивается? Они бы ещё в наш век потливую горячку откуда-нибудь припёрли. В общем, на ночь их закроешь на всякий случай, а тех, которые не конопатые, не запирай, но подержи до утра. Как-нибудь мягко наври, почему мы их до сих пор не выпускаем – и раздай снотворное. Пусть отдохнут, и так натерпелись. Дозы все рассчитаны, в их медкартах. Вопросы?       – Нет, сэр, – отозвалась заместитель. – Вы тоже отдохните.       Доктор что-то буркнул, хлопнул её по плечу, и женщина, качая головой, скрылась за дверью изолятора.       – Я так понимаю, ты отказался? – подал голос Хан, подходя к нему ближе. Сказать, что Леонард плохо выглядит – ничего не сказать, Хан видывал и трупы посвежее.       Доктор поднял на него взгляд, потирая висок указательным пальцем.       – Я так понимаю, у тебя есть идеи, как мне заснуть с этой болью, кроме лошадиной дозы седативных или пол-литра спирта.       – Есть. – Хан мягко приобнял его, но тут же отпустил. Вряд ли доктору поднимет настроение его настойчивость. – Тебе нужен отдых. Психологически, физически и даже профессионально. И… Леонард, – он сделал голос тише, – если ты будешь спорить, я прибегну к нечестным методам убеждения.       – Прибегай, – он тяжело вздохнул и сунул падд в поясной чехол. – Хотя я предпочёл бы добрую фею, которая бы позволила без душа стать чистым и мгновенно перенесла в кровать с грелкой и стаканом виски на тумбочке.       – Пойдём. – Хан берёт его за руку и тянет за собой. Доктор, слава богам, не сопротивляется. – Грелку я тебе организую.       В каюте Леонард сразу, скинув поясную сумку на кресло, идёт в душ. Хан реплицирует ему грелку и горячий чай. Виски у доктора точно есть и без того.       В каюте душно, пахнет алкоголем и, при отсутствии мусора, есть жуткое ощущение неуютности. Сингх задал параметры на проветривание.       – Ты всё ещё не веришь в мой рассказ о крыльях? – этой фразой он встречает доктора, вышедшего из ванной.       Леонард бросает мокрое полотенце на стул и с выдохом падает на кровать, прямо поверх скомканного покрывала.       – Я похож на того, у кого есть время верить?.. – бормочет невнятно.       – Ты похож на того, кто не оставляет себе времени жить и дышать.       Хан усаживается на кровать, укладывает грелку у него в ногах и протягивает ему чай.       – Пей. Тебе нужно расслабиться. Я знаю, при твоей боли это сложно. Но нужно.       Доктор поворачивается на бок, потом садится – с закрытыми глазами. Принимает чашку. Баюкает её в ладонях, бормоча:       – Они принимают решение по планетоиду. Очень надеюсь, что после четырёхсот с лишним жертв приказ будет один – отправить чёртову каменюку в ад. Я сегодня нагляделся, в каком состоянии выжившие…       – Безусловно, так и будет. Особенно если будет риск огласки.       Хан встаёт, чтобы не мешать крыльям, и разворачивает его полубоком от себя. Садится, кладёт ладонь между крыльев.       Они, несчастные, подрагивают от прикосновения. Хан может только догадываться, какую боль испытывает доктор, если это настолько на нём отражается.       – Теперь мне действительно нужно, чтобы ты успокоился и расслабился. Это не значит, что ты должен замолчать.       – О да, заткнуть меня, может, не так сложно, как Чехова, но всё же проблематично…       Доктор хрипловато смеётся каким-то своим мыслям, потом умолкает и принимается за чай.       – Не думаю, что это проблема, – Хан улыбается, начиная поглаживать его между крыльев. – Нужно, чтобы ты был в спокойном состоянии. И чтобы ты вспомнил момент, когда крылья не болели. Какой-нибудь из последних, если они были.       Кожа под его пальцами ещё не высохла, перья влажно блестят в освещении. Хан зарывается пальцами в перьевую опушь у правого крыла. Сейчас главное – расслабить Леонарда, массаж – потом.       – Совсем не болели… это до… – он обрывает сам себя. – Это сложно. Шамань как-нибудь попроще. Или просто оставь меня спать.       – Нет, не совсем не болели, – Хан продолжает гладить. – Просто момент, когда ты не ощущал боли от них. Не могут же они болеть последние несколько лет без перерывов.       Доктор ничего не говорит, и Сингх, надеясь, что тот всё же начал вспоминать, добавляет вторую руку – зарывается ей в опушь левого крыла.       – Вспомни это состояние, – говорит негромко, медленно, – вспомни, как чувствовал себя во время него. Что происходило. Где ты находился. Предметы. Мебель, или, может быть, даже посуду. Людей. Вспоминай, что ты делал. Что делали люди вокруг тебя. Что предшествовало этому состоянию.       Хан начинает разминать основания крыльев – человек, который учил его, рассказывал, что душа, живущая в крыльях, связана с телом подобием кровеносных сосудов. Разминая крылья, улучшаешь «кровоток» души. Но разминает осторожно, чтобы не отвлекать Леонарда ощущениями.       – Вспоминай, – начинает говорить ещё тише. – Тебе нужно погрузиться в это состояние как можно глубже. Тебе нужно почувствовать того себя.       Он бормочет что-то вроде «не кормить трибблов, надо было сказать» и чуть громче добавляет:       – Во время работы крылья не болят.       – Тогда вспоминай работу. – Становится понятно, почему он так отчаянно не желает уходить со смен. – Свой медотсек. Персонал. Можно даже освещение – оно у вас там совершенно особенное, мистер доктор…       Леонард больше не отвечает ему. Крылья лишь подрагивают иногда, несильно. А Хан, продолжая говорить, разминает их основания, их плечи – ему хочется поцеловать шею доктора, но этого делать нельзя, поэтому он просто делает массаж. Наслаждается его близостью. Его открытостью. И говорит с ним – ровно до того момента, когда из пальцев дока не выпадает пустая кружка.       Уснул.       Сингх, поднырнув под крылья, сползает с кровати, складывает их, стальные, расслабленные, и… аккуратно, чтоб не дай бог не разбудить, укладывает измученного доктора на бок. И сидит ещё какое-то время, рассматривая, как постепенно смягчаются его черты – морщина меж бровей так и не разглаживается. Она с ним всегда.       Спать Хан укладывается здесь же – не на кровати, крылья Леонарда, наконец, расслабленные, занимают больше её половины. Просто стягивает одеяло, вытягивает из кресла подушку-сиденье и вполне себе с комфортом устраивается на полу.       Им не удаётся проспать и пяти часов, по ощущениям. Красная тревога подбрасывает их до будильников – голос Адлер, главной по мостику в гамма-смену, объявляет заражение на борту.       – Четвёртая палуба, лаборатории 4-8 блокированы силовым полем, – вещает её голос из динамиков. Хан уже возвращается из ванной с поясом жизнеобеспечения, останавливает доктора, который натягивает штаны, и застёгивает пояс на нём. Активирует.       – Всей команде надеть пояса жизнеобеспечения, режим «открытый космос»…       Хан целует доктора в щёку.       – Будь осторожен, Леонард. Прошу тебя.