Twisted Tango

      Эти пять дней Фриск считала своими последними днями. Она была Проклятой, но ей казалось, что минует этот срок — и она погибнет. И больше не будет существовать.       С другой стороны, до ее поминок — на сороковой день после смерти — оставалось примерно две недели. И тогда она наконец сможет покинуть склеп, ставший для Фриск темницей. И навестит Чару в мире живых.       Господи, как она по ней скучала. И по Ториэль с Азгором она скучала, конечно, тоже. Очень. Невыразимо сильно.       В своем постоянном отчаянии, охваченная страхом и своей бесполезной борьбой, Фриск едва помнила, ради чего она пошла на все эти жертвы. Сейчас же ее словно отпустило.       Фриск нашла в дальнем углу библиотеки старый граммофон и, выгнав из рупора семейство сороконожек, поставила его на журнальный столик в гостиной. Она ставила пластинки каких-то старых, богом забытых пьес — и кружилась, кружилась. Апатия, которая захватила ее сразу после их с Сансом последней ссоры, обосновалась в ней так прочно, что Фриск не ощущала ничего. Её будто напрочь лишили всех чувств.       Мысли плыли медленно и словно нехотя, время растягивалось. Фриск думала о том, как она прижмется всем телом к своей любимой сестре, как впервые за все это безумное время почувствует счастье и покой. И представляла, как обрадуются ее появлению Ториэль и Азгор. Как они обнимут ее с двух сторон, и как ей будет хорошо.       Конечно, каждый из них наверняка винил себя в том, что Фриск пришлось выйти замуж за Санса, но она сама не видела ни вины Ториэль с Азгором, ни даже вины Чары. Да, она вмешалась в мир мертвых с надеждой получить за это наживу в мире живых, но у них были крупные денежные проблемы, и как бы Чара ни пыталась это скрыть, Фриск все же знала об этом. Чара была упертой и упрямой, она не слушала предостережений и просьб сестры, но мотивация всех ее действий была только одна: заработать на нормальную жизнь. И Фриск не могла обвинять свою старшую сестру в том, что она пыталась сделать для них обеих. Ведь все, что было у Чары — это Фриск. А все, что было у Фриск — это Чара. И так было всегда, сколько они себя помнили.       Им очень повезло, что Чаре дали работу в этом городе — и повезло еще больше, когда они смогли выкупить целый дом за бесценок. Видимо, тут их удача закончилась. Что до Ториэль и Азгора, то их в этой ситуации Фриск видела исключительно как жертв обстоятельств, и если Чаре, неверно истолковавшей сеанс экзорцизма, еще можно было что-то сказать, то несчастным умершим молодоженам — нет. «Хотя», — размышляла Фриск, покачиваясь на ногах под музыку и глядя в потолок. — «Все мы здесь жертвы обстоятельств. Все мы. Кроме Санса. Он просто воспользовался ситуацией и сорвал джек-пот. Скотина».       На самом деле свою часть сделки Санс выполнил прекрасно: он спас и истлевающие души Азгора с Ториэль, и Чару, которая для этого самого «истления» отдавала свою жизненную энергию. И, если хорошо подумать, то обвинять его в том, что он потребовал от Фриск выполнения ее части сделки — глупо. Но девушке уже было плевать. Она ненавидела его не за то, что Санс заставил ее выйти за него замуж, а за тот ад, что он устроил ей после. И, вообще-то, она имела на это полное право.       Первый день для Фриск прошел словно во сне. Она, кажется, не делала абсолютно ничего, даже не ела. Слоняясь по склепу, девушка бездумно пялилась на ставшие уже привычными вещи: свитки, старые постеры, запыленные бархатные бордовые портьеры, погнутые канделябры, кем-то явно погрызенные машинные покрышки… И еще много, бесконечно много хлама.       Пыль оседала на мебели, как бы часто Фриск не пыталась убираться. Она уже почти смирилась. Смирилась с вечной липкостью и грязью на любой поверхности, которой она касалась. Смирилась с насекомыми, которые, кажется, дружно решили оккупировать именно это место. Смирилась с постоянными скрипами и завываниями ветра, появляющегося непонятно откуда в этом склепе. Смирилась с тем, что здесь придется существовать. Не жить — кое-как существовать, чтобы, возможно, получить шанс выжить. Вообще-то, Фриск нравился этот склеп. В нем было столько неизвестных историй, столько загадок. Если бы она еще хотела отгадывать их. Если бы склеп не ассоциировался у нее с тюрьмой. Если бы это место не было домом Санса.       Во второй день Фриск даже не вставала с постели. От голода сводило желудок, но она чувствовала себя настолько обессиленной, что ей не хотелось абсолютно ничего. В середине груди что-то противно тянуло, и Фриск все вертелась под одеялом, пытаясь лечь так, чтобы хоть немного унять это противное ощущение. Не помогало. Девушка встала только ближе к вечеру. Пошатываясь, она дошла до кухни и с титаническими усилиями запихнула в себя хот-дог. Ее было затошнило, но организм все же принял еду. Стало немного легче. Почти неощутимо, словно какая-то хроническая боль вдруг стала не такой ясной. Не ушла, но просто чувствовалась чуть слабее через пелену дремы. Сон притуплял ощущения — а Фриск не хотела чувствовать. Она погрузилась в апатию, и между бездействием и отчаянием явно выбрала первое. Быть может, во сне она углубится в осознание и сможет… хоть немного успокоиться?       За ночь Фриск просыпалась несколько раз, хватаясь за грудь: ее словно сдавливало изнутри. Она стенала в лихорадке и дрожала от напряженных до судороги мышц. Фриск было холодно, но с нее лился отвратительно горячий пот, и ей казалось, что она выгорает изнутри. Это было ужасно. Это было так мерзко, что её едва не стошнило.       Она была вся мокрая, словно после...       Фриск выбросила эти мысли из головы. Она не доставит ему такого удовольствия этим сравнением. Ни в жизнь.       Фриск не помнила, в какой момент ей наконец удалось забыться сном. Но когда она проснулась на следующий день, ей явно стало немного легче. Что это было? Какая-то болезнь проклятых? Это может повториться? У Фриск было очень много вопросов, но обратиться с ними ей было не к кому. Книгу «Недавно Усопших», которая была у Ториэль и Азгора, девушка читала еще при жизни — но там не было ни слова о том, что с ней происходило сейчас. «Надо будет как-то связаться с Папирусом», — подумала Фриск, вставая на подрагивающие ноги и направляясь в душ. — «Уж он-то наверняка знает обо всем этом побольше кого бы то ни было».       Чувство голода было слабым, но всё же ощутимым. В холодильнике обнаружился охлажденный запакованный стейк, бутылка колы и помидоры. Фриск похолодела: Санс был здесь. Он обещал, что не явится, но в итоге сам сделал все, чтобы она поняла, что он приходил. Фриск тяжело оперлась плечом о холодильник и закрыла глаза, сосредотачиваясь на идущей от него свежести. На что она вообще надеялась? Это же был Санс. И к тому же… теперь у нее было что-то кроме фаст-фуда. Фриск глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Смириться. Ей просто нужно было смириться.       Поджарив помидоры, Фриск потушила в них стейк — вышло совсем неплохо. Ей больших трудов стоило запихнуть в себя буквально несколько кусков: аппетит у девушки был ни к черту. После этого она включила граммофон, взяла с собой колу и опять повалилась на постель. Фриск пролежала так до самого вечера, бездумно глядя в потолок. Ей не было хорошо. Ей не было плохо. Ей было никак.       Она проснулась глубокой ночью от странного хлопка. Фриск душила жажда, и девушка осушила почти половину бутылки уже потеплевшей газировки. Краем сознания она успела понять, что не слышит больше музыки из гостиной, а потом опять забылась болезненным сном.       На следующий день в холодильнике опять нашлось что-то новое: теперь это была китайская лапша в коробке и минералка.       Зачем он приходит? Просто чтобы подкинуть ей еды? Фриск абсолютно не верила, что Санс способен на какие-то добрые поступки чисто из собственного альтруизма. Каждое действие, которое он совершал, несло за собой какой-то смысл. И сейчас своими визитами он тоже чего-то добивался, Фриск была в этом уверена. Чего? Она считала, что Санс хотел еще больше напугать ее, лишить последней надежды на безопасность — других вариантов девушка просто не видела.       Это был четвертый день. Четвертый день, проведенный Фриск в кровати. Если до этого книги хоть как-то скрашивали скуку, то теперь и чтение вызывало лишь тошноту. Фриск не хотела существовать. Она хотела испариться и исчезнуть. Стать ничем. Никем она уже являлась — дело было за малым. Фриск пыталась опять думать о Чаре и о Ториэль с Азгором, но это не помогало, а лишь погружало в еще большую тоску.       Ночью Фриск проснулась от скрипучих неприятных щелчков. Ей хватило самообладания, чтобы не дернуться спросонья, и Фриск просто сощурилась, глядя в темноту. Она увидела у противоположной стены спальни маленький рыжий огонек. Что еще за?.. Послышался тяжелый вдох — и огонек стал ярче: это был тлеющий кончик сигареты. И его яркости хватило, чтобы на секунду осветить скрывающийся в темноте жуткий лик черепа. Фриск содрогнулась от страха. Санс сидел в пяти метрах от нее.       Он ничего не делал. Почти не двигался. Просто сидел и курил. Санс даже вроде бы и не смотрел на Фриск: в его глазницах не было обычно светящихся белым светом зрачков. Лишь табак, разгорающийся от затяжек Санса, периодически выхватывал из тени его мрачное лицо. В абсолютной тишине склепа слышно было только как Санс медленно дышит. Это было так жутко, что у Фриск ломило ступни. «Лжец! Чертов лжец! Все твои обещания не стоят и ломаной копейки! Ты мне отвратителен!» — кричало все внутри Фриск, но она продолжала лежать без движения, притворяясь, что спит. Ей не хватило бы духу даже чтобы просто шевельнуться — не то, что высказать все это Сансу в лицо. Глупая, трусливая, не способная постоять за себя!.. Отвратительно. Какая же она жалкая…       Время тянулось, словно остывшая патока. Санс докурил первую сигарету, и, пощелкав зажигалкой, прикурил следующую. Фриск поняла, что начала дрожать. Она молилась, чтобы в темноте спальни Санс не увидел блеска ее открытых глаз. Девушка вглядывалась в его возникающее и пропадающее лицо — и постепенно разглядела, что Санс был… даже немного печальным. Она абсолютно не имела никакого желания размышлять о причине его грусти, потому что он ничем не заслужил ее сочувствия, но Фриск все равно чувствовала любопытство. Чисто детское желание узнать то, чего не знаешь. И в то же время от самой ситуации мороз шел по коже. Санс каждую ночь вот так тут сидел? Что ему вообще было тут нужно?       Тут он резко встал — Фриск вздрогнула всем телом, закрыла глаза, и всю ее изнутри словно покрыло ледяной корочкой от ужаса. Пожалуйста, пусть Санс не заметил ее движения. Пожалуйста, пусть он думает, что она спит. Ну пожалуйста!..       Его шаркающие приближающиеся шаги отражались эхом в полупустой спальне. Санс стоял прямо над ней — Фриск боялась вдохнуть, ее всю знобило. Он понял? Он заметил?! Что он делает?! Страшно, страшно, как же страшно!..       Девушка вдруг услышала его дыхание над самым своим ухом: Санс наклонился к ней так близко, что внутренне Фриск буквально захлебнулась своим страхом. От него так сильно пахло горечью табака и этим его дурацким одеколоном, что запершило в горле. Санс шумно втянул носовой впадиной воздух. Скручивающая обреченность накрыла Фриск с головой. Он понял. Он все понял. Он набросится на нее прямо сейчас…       Но нет.       Санс выпрямился — Фриск поняла это по шелесту его одежды, — и вышел из комнаты. Стоило ему закрыть за собой дверь, девушка в каком-то суеверном ужасе открыла глаза — и ничего не увидела в кромешной тьме спальни. Из коридора послышался хлопок телепортации. Санс ушел.       Фриск вдруг затрясло так сильно, что она не выдержала и надломленно рассмеялась от пережитого страха. Ничего не было, но в то же время было все. Фриск так и пролежала до самого утра, глядя в противоположную стену и вслушиваясь в царящую в склепе тишину. Чего Санс добивался своим визитом — она понять так и не смогла. Но — как и большинство действий Санса, — это напугало Фриск. До одури.       Страх словно подействовал на Фриск отрезвляюще, и весь следующий день она провела на ногах. Выдраила полы в коридоре, спальне и гостиной, приготовила появившуюся в холодильнике курицу, вытерла практически всю пыль в библиотеке. Она бегала, бегала, бегала по всему склепу, пытаясь занять себя чем угодно, лишь бы забыть. Забыть, что это был ее последний день. К вечеру Фриск ощущала себя уставшей настолько, что коленки подкашивались. У нее ломило спину, и все, чего она хотела: лечь, уснуть и не проснуться. Мысли о том, что этой ночью Санс придет и уже точно не ограничит себя ничем, Фриск избегала так долго, как могла. Но осознание этого нависло над ней, и девушка в ужасе мельтешила, не понимая, куда делась ее спасительная апатия. Она же уже поняла, что прятаться некуда. Она же смирилась! Почему же сейчас ей так страшно?       Опускающаяся ночь была для Фриск гигантской волной цунами. Девушка ждала ее, дрожа всем телом, и каким-то краешком своего сознания все еще надеялась, что что-то изменится. Что она спасется. Фриск умоляла, кричала в своей голове, звала на помощь хоть кого-то — кого угодно! Но никто не пришел.       Едва ощущая собственное тело, девушка легла в постель. От отчаяния хотелось плакать, но слез почему-то не было — лишь какая-то ледяная обреченность и страх. Все ее существование упиралось теперь в один сплошной беспросветный ужас.       Фриск хотела дождаться прихода Санса в сознании — ей казалось, что так она будет хоть немного более готова к тому, что произойдет, — но усталость от ее бурной деятельности днем сделала свое черное дело. Фриск задремала.       А проснулась только когда матрац сзади нее прогнулся: Санс лег рядом с ней. Фриск изнутри всю проморозило до основания, когда ей на бедро легла костлявая ладонь ее мужа. Санс уткнулся носовой впадиной Фриск в загривок и шумно втягивал в себя воздух — девушка покрылась мурашками. От страха у нее дрожали губы. Она просто лежала. Он — тоже. «Может, он думает, что я сплю? Поэтому ничего не делает? Может, если я буду спать, он не сделает этого со мной?» — металось у Фриск в голове. Она крепко-крепко зажмурилась и постаралась дышать ровнее: надежда, абсолютно больная, беспочвенная и глупая, захватила все ее существо. Фриск буквально заставила себя поверить в то, что ее спящую Санс не тронет. Не тронет!.. Ну конечно не тронет…       Теплая ладонь Санса пробралась под простыню и легла на голую кожу. Фриск вся сжалась, чтобы не дрожать. Скелет медленно водил рукой по ее бедру, очерчивал пальцами ягодицу и терся носовой впадиной о ее шею. Это продолжалось так долго, что Фриск почти поверила, что кроме этого Санс ничего ей не сделает. Это было так наивно…       Рука почти резко скользнула Фриск на живот — девушка не смогла сдержаться и чуть вздрогнула, но Санс, кажется, вовсе этого не заметил: он просунул вторую ладонь ей под шею и несильно обхватил ее пальцами. Фриск затошнило от страха — слишком яркими были воспоминания о том, как Санс ее душил. — Такая сладкая девочка, — прошептал он Фриск прямо в ухо, а потом легко прикусил ее шею. У Фриск едва хватило самообладания, чтобы не задрожать, когда она почувствовала влажный язык на своей коже. Рукой Санс огладил весь ее бок и живот, а потом забрался под ее футболку и накрыл ладонью ее грудь. На мгновение замер. Задумчиво хмыкнул. Фриск почувствовала злорадство, но длилось это ровно до того момента, пока Санс не сжал кончиками пальцев ее сосок. Фриск скривилась, крепко сжимая губы: даже несмотря на отсутствие штанги, чувствительность у ее сосков была повышена. Санс снова присосался к ее шее, сжимая рукой грудь девушки, а она попыталась чуть расслабить ноги: от страха колени сводило судорогой. Он вылизывал ее шею долго, с причмокиванием, тихо порыкивая и продолжая свободной рукой облапывать все, до чего мог дотянуться. Фриск слишком поздно осознала, что начала мелко дрожать, — взять это под контроль она уже не могла. Ее мнимое спокойствие рушилось с каждой секундой.       Санс оторвался от ее шеи — Фриск старалась не думать, сколько он понаставил ей засосов, — несильно укусил ее за плечо и, обхватив девушку за талию, прижал к себе. Задницей Фриск снова почувствовала его чертов стояк, и все внутри нее заметалось, завизжало от паники. Она вдруг ощутила ненависть: Фриск яростно ненавидела саму себя. За все эти ее отмалчивания, за притворство спящей каждый чертов раз, когда что-то происходит. Она считала, что борется, — а сама только прятала голову в песок. Прятала и прятала, и ничего не делала! И сейчас ничего не делает, пока он трогает ее, оставляет на ней свою слюну, свои засосы! Фриск ненавидит его, но сама позволяет ему делать с ней все это!.. трусиха… безнадежная, ни на что не способная!.. Как же Фриск было от самой себя мерзко… И почему же она ничего не делает? Потому что боится его? Или потому что ее трусы опять мокрые?! Фриск едва сдержала рвущееся из ее груди рыдание. Это было так страшно: осознавать, что тебе нравится то, как тебя трогает этот ужасный, отвратительный огарок человека…       Фриск подавилась вдохом, когда язык Санса проник ей прямо в ухо. Внутри нее словно зашевелились черви: ей было мерзко, так мерзко, Санс все время был такой… слюнявый, господи, это было так противно, и… от того, как он вылизывал ее ушную раковину, Фриск вся натянулась, как струна. Она ненавидела себя. Даже еще сильнее, чем Санса. — Крошка, — вдруг хрипло выдохнул он ей куда-то в висок, и Фриск всю словно током от ужаса прошибло: Санс почти нежно обхватил ее и перевернул на живот, нависая над ее спиной. Он продолжал обнимать Фриск за талию, опираясь на согнутую в локте левую руку. Санс укусил девушку за загривок почти болезненно и наклонился к самому ее уху, придавливая ее к кровати своим весом. — Знаешь, — шепнул он. — Мне нравится, что ты притворяешься спящей. Это возбуждает.       И все упало.       Фриск судорожно всхлипнула, давясь оглушившей ее паникой, резко взбрыкнула, забилась под Сансом. Тот лишь низко рассмеялся, не давая ей и шанса выбраться из-под него. У Фриск зарябило перед глазами. Она расплакалась. Господи, какая же она дура! Он знал, он все это время знал, она просто!.. она!..       Фриск ткнулась лицом в подушку, тяжело содрогаясь от рыданий и все еще пытаясь как-то выкарабкаться из-под Санса. Господи, идиотка! Ее всю трясло. «На что ты надеялась?! На что?! Почему ничего не сделала?! Ты могла попытаться! Ты могла убежать! Ты могла сделать хоть что-то! Почему, почему, почему ты просто позволила ему делать все это с тобой?! ЧТО С ТОБОЙ НЕ ТАК?!» — голова Фриск гудела и лопалась. Она сдавленно замычала, когда Санс прижал ее сверху сильнее. — Ох, малышка, если ты продолжишь так тереться об меня, мой член окажется в этой попке намного раньше, — хрипло сказал Санс ей прямо в ухо и вдруг звонко шлепнул Фриск по ягодице — она захлебнулась своим вздохом и сжалась. От паники ее словно выворачивало наизнанку. Где ее апатия?! Где ее смирение?! Почему она должна доставлять Сансу удовольствие своим страхом?! Почему?! — Какая сладкая детка, — шептал Санс, снова обхватывая ее за талию. Он чуть привстал с нее и потянул Фриск за собой, заставляя ее встать под ним на колени. Фриск охватил тремор. Она едва могла дышать от накатывающего на нее ужаса. Ненастоящее. Пожалуйста, пусть это будет ненастоящее!..       Санс хрипло выдохнул ей в шею и снова прикусил ее за загривок, словно животное — Фриск опять покрылась мурашками от его проклятого языка. Его рука добралась до ее трусов. Девушка жалко захныкала. Отвратительно. Она отвратительная.       Фриск почувствовала там его пальцы и сдавленно замычала в подушку от стыда и еще чего-то. Санс трогал ее, гладил — Фриск слышала собственное хлюпанье и ее тошнило. От хриплого и голодного порыкивания Санса хотелось умереть. — Влажная девочка. Какая же ты… — Санс резко вставил в нее два пальца, и Фриск вдруг прогнулась в спине, словно ему навстречу. Скелет довольно усмехнулся, а девушка зарыдала с удвоенной силой. Да что же это такое?!..       Санс ласкал ее долго, так долго, что Фриск упустила момент, когда ее сдавленный плач стал чуть больше походить на неуверенные стоны. Иногда Санс задевал в ней что-то, и она вся содрогалась, словно ее сдавливали изнутри. Фриск ломалась. Почему он не может просто трахнуть ее, так, чтобы ей было больно, чтобы она ненавидела его всей душой, зачем Санс делает все это?! Ну зачем?! Фриск задыхалась, уткнувшись в мокрую от ее слез и слюны ткань подушки, и молилась. Молилась, чтобы это все просто скорее закончилось.       Наконец его пальцы выскользнули из нее. Фриск сдавленно заскулила от стыда, чувствуя, как по внутренней стороне ее бедра течет ее же влага. Она услышала причмокивание, и девушку продрало от омерзения: Санс обсосал вытащенные из нее пальцы. — Блядь, — с придыханием шепнул Санс и вдруг снова шлепнул Фриск по ягодице — намного больнее, чем в прошлый раз. Фриск захныкала. — Блядь, как же ты горяча, детка.       Послышался звон пряжки ремня — Фриск замерла и вдруг снова забилась под Сансом, словно только сейчас поняла, что произойдет дальше. Ее с головой накрыл чистый ужас. Санс придавил ее и что-то зашипел Фриск на ухо, но она его не услышала, продолжая трепыхаться. Фриск глухо вскрикнула, когда ее ягодицу обожгло от удара опять. И опять. И еще. — Непослушная сучка! — рычал Санс, шлепая ее снова и снова, и Фриск рыдала и извивалась от обжигающей боли. Ее колени не выдержали — девушка упала на кровать, содрогаясь от плача все телом. Санс почти нежно прикусил ее за шею, а потом Фриск почувствовала, как он касается ее там своим членом, и… — Моя сладкая девочка, — хрипло выдохнул Санс и вошел в нее.       Фриск захлебнулась своим рыданием. Вся выгнулась. Закричала.       Санс застонал что-то почти умоляющее, но ей было плевать. Плевать на все. Фриск вздрогнула всем телом, когда он начал двигаться. Глубоко. Медленно. Она взвыла в подушку от этого ощущения нанизанности. Это не правда! Не может быть правдой! Санс толкнулся в нее снова, и Фриск вскрикнула: ее сознание отказывалось понимать, что это происходит. Санс трахает ее. Прямо сейчас. Господи.       Как-то словно издалека девушка почувствовала, как скелет обхватывает руками ее бедра и тянет вверх. Фриск подчинилась и встала на колени — она не понимала, почему это делает. В голове было пусто.       Сломано.       Санс толкнулся в нее снова. И снова. И еще. Из Фриск словно выбивали воздух вместе с ее голосом: она сдавленно вскрикивала от каждого движения. Девушка все еще не понимала, что происходит. — Господи, девочка, да! Блядь, господи, девочка!.. моя сладкая! Маленькая девочка! Блядь! — полубезумно стонал Санс Фриск в шею.       Больно. Должно же быть больно? Ведь везде писалось, что должно быть больно? Почему ей не больно?! Почему она не чувствует вообще ничего похожего на боль?! Санс внутри нее толкнулся как-то иначе и Фриск вдруг опять заплакала, осознавая страшное: ей было приятно. — Блядь, да… — задушенно прошептал Санс и начал двигаться быстрее. Фриск слышала хлюпанье, мерзкое, словно чавкающее, и пыталась вызвать в себе тошноту. Пыталась вызвать в себе хоть что-то кроме теплого тянущего чувства. Хоть что-то! Санс сжал балку изголовья кровати — Фриск увидела его судорожно сцепленные на дереве пальцы, — и начал входить в нее так глубоко, что ей наконец стало немного больно. Лишь немного. Она попыталась думать только об этой боли, но тут Санс опять задел в ней что-то — и Фриск практически пискнула, содрогаясь всем телом. Она ничего не поняла, а Санс на секунду остановился, крепче ухватывая свободной рукой бедро девушки, и начал двигаться снова. Он делал это опять и опять, он почти вдалбливался в ее переднюю стенку, и Фриск в какой-то момент просто закричала. Ее словно резало, сжимало изнутри, она извивалась, кусая подушку. Сквозь свои крики она слышала довольный хохот Санса — и едва могла найти силы, чтобы ненавидеть его сейчас.       Фриск испугалась. Испугалась того, что ей настолько нравилось это. Это было ненормально. Это было просто ужасно. Так не должно было быть. Так не должно было быть!.. — Мне больно! — завопила Фриск, неожиданно даже для себя самой. — Мне больно, нет, пожалуйста, отпусти! Больно! Пусти! Пусти!       Санс остановился — Фриск вся задрожала, чувствуя, как он наклоняется к ней. — Нет, детка, ты мне врешь, — прошептал Санс, шумно дыша. — Не вру! — Фриск захныкала, сминая пальцами подушку. — Не вру, больно, пусти… — Эх, девочка. Когда тебе больно, ты стонешь вот так… — Санс ухватил ее за волосы и с силой потянул на себя. Фриск почти закричала — настолько внезапной и режущей была эта боль. — А когда тебе приятно, крошка, — Санс отпустил ее волосы и сжал пальцами подбородок Фриск, — ты стонешь вот так.       И он опять начал двигаться. Резко, глубоко, буквально насаживая Фриск на свой чертов член. Она не смогла. Она ненавидела себя за это, но она не смогла. Она действительно застонала. Господи, какой же ужас… — Пха-ха-ха-ха-а, да, девочка! Да, вот так! Сделай это для меня! — смеялся Санс, и Фриск уткнулась в подушку, пытаясь хоть как-то заглушить рвущийся из ее горла голос. «Что происходит? Что происходит?».       Санс вдруг схватил руку Фриск и насильно увел ее к низу живота, прижимая к коже ладошкой. — Чувствуешь, детка? Чувствуешь меня в себе? — задыхаясь, едва шептал Санс. Она действительно чувствовала. Чувствовала, как его член долбил ее изнутри. Фриск захлебнулась воздухом, который пыталась вдохнуть. Сейчас, когда Санс заставлял ее прижимать рукой свой низ живота, она просто… ей… она… …       Фриск оглохла и ослепла. Ее словно выворачивало наизнанку, сдавливало, выкручивало. Фриск завыла в подушку, забилась. Кажется, Санс держал ее. Она не понимала. Она ничего не понимала. И не хотела понимать. Это была не она. — Господи, девочка… моя сладкая малышка… — голос Санса был таким громким в звенящей голове Фриск. Она распадалась. Распадалась на части. Санс продолжал вдалбливаться в нее, и дрожь от этого не давала Фриск нормально вдохнуть. — Хватит! Пожалуйста, хватит! — закричала она не своим голосом. Фриск ничего перед собой не видела — только слышала, как Санс гадко засмеялся. Он ничего ей не ответил. И не остановился. Кажется, только увеличил ритм. Фриск превратилась в сплошной дрожащий комок сумбура. — Не надо!.. не надо… п-пожал… не… — хрипела она одними губами. Ее ягодицу обожгло — Санс снова шлепнул ее, и Фриск сжалась от боли. — Да, детка… еще раз… вот так… — просипел Санс и ударил ее опять. Фриск взвизгнула, едва не подпрыгнула — настолько это было больно. И вдруг все прекратилось. Санс замер.       Фриск чувствовала, как он содрогается, и до нее медленно доходило осознание. Он кончал в нее. Почему-то все всегда пишут, что девушка ощущает какую-то там наполняющую ее жидкость. Но на деле это оказалось совсем не так. Фриск не чувствовала. Она не чувствовала вообще ничего.       Санс сзади шумно задышал, Фриск ощутила на своих ягодицах его ладони. Санс рассмеялся. — Господи, детка… детка, ты просто… господи… — матрац заскрипел. Ладони Санса исчезли, послышался шелест одежды: Фриск поняла, что Санс раздевался.       Он перевернул ее к себе, как безвольную куклу — Фриск себя такой сейчас и ощущала. Она смотрела сквозь него, пока Санс разглядывал ее лицо. Она — ничто. Она была ничем. Опять. Наконец-то.       Санс поцеловал ее — Фриск даже не сопротивлялась. Спасительная апатия укутывала ее с головой. От Санса опять несло его чертовым одеколоном, но вроде бы не так сильно, как обычно. Когда он вытащил свой язык изо рта Фриск, она просто закрыла глаза. — Ты просто великолепна, крошка. Слышишь? Ты великолепная, — полубезумно шептал ей Санс.       Фриск же ощущала себя сломанной.       Окончательно.