Twisted Tango

      Рука коснулась прохладной запотевшей поверхности и как-то рвано проскользила вниз, оттирая зеркало от осевшего пара. Фриск уставилась на свое отражение так, словно смотрела на себя впервые. Влажными ее волосы выглядели еще более неопрятно: девушка хорошо помнила, как после их с Чарой очередной ссоры она схватила ножницы и в ванной обкорнала себя почти под парня. И как потом сдала свои обрезанные локоны на изготовление париков, выручив с этого немного денег. Фриск потом прикрывалась этим: мол, она действительно отстригла их только из-за денег, которые были так нужны. И Чара верила ей. А Фриск было стыдно. Потому что это была чистая ложь. Она сделала это просто потому что злилась, а не потому что хотела помочь. Фриск всегда пыталась казаться более сильной, чем была. Укутывалась в темные одежды и закрывалась стеной мрачного сарказма. Фриск не была стервой, но язвой — да, и часто. Ей нравилось созданное ей самой амплуа неприкаянного высокодуховного подростка; Фриск верила, что она и была таковой. И только сейчас, разглядывая себя в треснутом запотевшем зеркале, она видела себя настоящую: испуганную, истощенную, никакую.       Фриск закрыла глаза, прислоняясь к зеркалу лбом. Санс содрал с нее всю ее мнимую личность, как сдирал с нее одежду. Вот какая она была на самом деле. Ничтожная. Жалкая. И пустая.       По телу стекали уже остывшие капли воды, и от этого хотелось поежиться. Низ живота болел. Не сильно, но очень ощутимо — напоминая, чем теперь Фриск является. Девушка раскрыла глаза и уперлась взглядом в пол, пытаясь вырвать из своей памяти то, как она смывала со своих ног засохшую кровь. И другие… жидкости. Фриск передернуло.       Она оттолкнулась от зеркала и хорошенько вытерлась темно-фиолетовым полотенцем — оно было колючее, словно мочалка. Фриск натянула на себя еще влажное после стирки нижнее белье и грустно посмотрела на свою совсем мокрую одежду, которую она развесила на раковине. После свадьбы, когда Санс забрал Фриск с собой в Междумирье, у девушки осталось только то, что было на ней до церемонии: футболка с пауком, кеды и черные бриджи. Фриск несколько раз находила коробки с одеждой, словно случайно оставленные то на кухонном столе, то в спальне — но ей было противно надевать то, что приносил ей Санс. Не только потому, что это были его подачки, но и потому, что у него было… весьма странное чувство вкуса. Чаще всего в коробках были платья — почти такие же помпезные, как то, в которое Санс обрядил ее у алтаря. Фриск не могла сказать, что они были очень уж уродливы — скорее, слишком неудобны в ношении. Что до белья, которое Фриск тоже часто находила… оно было откровенно пошлым, и надевать такое было все равно, что сказать Сансу: «Да, я согласна, чтобы ты меня трахнул». Фриск мрачно усмехнулась своим мыслям. Как будто его интересовало ее мнение на этот счет. — Животное… — пробормотала девушка и осела на холодный кафель, поджимая под себя ноги.       Ничего. Она подождет, пока одежда просохнет. Времени у нее теперь было бесконечно много.       Из-за двери слышался звон посуды и гудение притащенной не так давно Сансом микроволновки. Фриск не понимала, как в Междумирье работало электричество: ведь, по сути, в этом мире все законы физики теряли свою силу. Но факт оставался фактом. Та же система канализации неизвестно как и зачем существовала: мертвым не нужно было мыться, пить и справлять нужду. Даже сам Санс обрел эти потребности, только став проклятым, но в его склепе была и ванная, и кухня еще явно до того, как он затащил Фриск под венец. Размышляя об этом, девушка приходила к выводу, что мертвые, оказавшиеся в Междумирье, просто хватались за то, что было знакомо им при жизни. Обустраивали жилища так же, как обустроили бы живые, просто потому что так было легче существовать. Видимо, такова была сила привычки.       Фриск качалась на кафеле из стороны в сторону и понимала, что ей очень многое неизвестно о мире, в котором она теперь жила. Она не знала толком, почему одни мертвые оставались в мире живых — как Ториэль и Азгор, — а другие жили в здесь. Книга «Недавно Усопших» была вообще предназначена исключительно для призраков, оставшихся по каким-то причинам в мире живых, и там об этих самых причинах рассказывалось весьма туманно. Азгор говорил Фриск, что в этом мире их с Ториэль держит их дом, но почему тогда все мертвые не оставались после смерти в своих домах? Для Фриск столько всего оставалось неясным, что она чувствовала себя слепой. Единственным, кто на данный момент мог хоть что-то ей объяснить, был Санс, но девушка была уверена, что он этого не сделает. В конце концов, она была нужна ему как игрушка. А к чему игрушке что-то понимать?       Фриск положила голову на колени и закрыла глаза, пытаясь представить себя дома. Она вспоминала, как Чара подавала на завтрак подгоревшую яичницу с помидорами; как она вдохновлялась чем-то так сильно, что теряла связь с явью и не отходила от холста, крутясь перед ним в одних трусах, вся в краске и с кисточками в зубах; как они переругивались, когда Фриск опять надевала на себя черную вуаль. Она вспоминала, и ей становилось немножечко легче.       Фриск так хотела перенестись назад во времени, снова оказаться на залитом солнцем чердаке, около модели Винтер Ривер. Заново выслушать лекцию Азгора про правила хорошей фотосъемки, вместе с ним понаблюдать за птицами, увидеть ту его радостную улыбку, когда она притащила ему в горшке кусок клумбы желтых фиалок из сада. Опять попросить Ториэль научить ее готовить, получить от нее нагоняй за курение, смущенно похихикать с ней, когда она будет рассказывать про мужские привычки. Пережить все это снова… и вовремя выкинуть книгу «Недавно Усопших». Нет, не выкинуть. Сжечь. Так, чтобы не осталось и пепла. И чтобы вместе с этой проклятой книгой сгорели все ссоры с Чарой из-за призраков и денег. Чтобы вместе с ней сгорели те люди, требовавшие на камеру провести ритуал. И чтобы вместе с ней сгорел Санс. Все, все что связано с ним. Сгорело.       Фриск съежилась, осознавая, что она и сама бы хотела сейчас сгореть.       Когда она наконец покинула ванную, была уже середина дня. Стоило Фриск выйти в коридор — и ей опять стало дурно от страха. Подходя к гостиной, Фриск молилась, чтобы Санс исчез куда-то, чтобы его призвали, чтобы его не было сейчас в склепе, но увы. Вот он, сидит на диване, развалившись и закинув ноги на журнальный столик. Санс сидел к ней спиной, он читал газету, а в воздухе пахло табаком. Фриск сглотнула. Она словно опять почувствовала на своем теле его руки — везде, повсюду, лапающие, сжимающие. Руки, вырывающие из нее остатки ее жизни. Девушку передернуло. Фриск так не хотела думать обо всем этом, ей так хотелось забыть, вырезать из памяти всю вчерашнюю ночь, но она не могла. Где-то в своих мечтах Фриск смотрела Сансу прямо в глаза, показывая свое презрение, свою ненависть; где-то в своих мечтах Фриск его не боялась. Быть может, так бы вела себя та, прежняя она. Холодная, более уверенная в себе, саркастичная. Но ее больше не существовало. Ее Санс высосал своими поцелуями. Выгрыз зубами из кожи. Выдавил руками, пока душил. Прежняя Фриск раскололась, распалась. И уплыла в водосток вместе с кровавыми разводами.       В животе заурчало, и девушка вздрогнула, съеживаясь и испуганно глядя Сансу в плесневелый затылок, но он лишь перевернул страницу газеты. Фриск очень боялась пересечься с ним — в конце концов, кто знал, что могло прийти Сансу в голову? Фриск уже представляла как он видит ее, хватает, швыряет на диван и насилует ее снова. И снова. И опять. Ей было страшно, так страшно. Но Фриск очень хотелось есть. И был ведь шанс, что она прокрадется к холодильнику незамеченной? Ведь был же?       Девушка задержала дыхание и на носочках тихонько пошла на кухню. Просто дойти до холодильника, взять что-то из еды — и быстро назад. Все просто. Просто. Но колени у Фриск дрожали. Она уже взялась за ручку холодильника, когда услышала прямо за своей спиной стук посуды. Все внутри нее упало, Фриск так прошибло от страха, что перед глазами потемнело. Девушка дергано обернулась, чтобы увидеть Санса, ставящего в раковину кружку с остатками кофе. Он даже не смотрел на нее, а когда глянул — его вечная улыбка стала шире. Фриск подавила в себе судорожный всхлип, а Санс перекатил толстую дымящуюся сигару из одного угла рта в другой. — Проснулась все же, — хмыкнул он, и его добродушный тон вызвал у Фриск дичайшее недоумение. — Неужели я тебя вчера так утомил?       Фриск только сейчас бросилось в глаза, что он был в бордовом бархатном халате, а не в своем привычном костюме. Она тупо моргнула и уставилась куда-то в район коленей Санса, не зная, что ему ответить и как вообще реагировать. Все внутри дрожало и било тревогу, вопя: «Не верь! Не расслабляйся!».       Его тихий смешок был подобен пощечине — Фриск дернулась от этого звука и подняла голову, успевая заметить, как Санс делает к ней два шага. Она испуганно ринулась назад — и впечаталась спиной в холодильник. Санс смотрел Фриск прямо в глаза, почти нежно улыбался ей и то ли не видел ужаса в ее взгляде, то ли искренне им наслаждался. — Ну чего ты, малышка, не нужно так смущаться, — буквально промурлыкал он, вытаскивая изо рта сигару и наклоняясь своим лицом к Фриск. Девушка съежилась, от паники ее трясло. Он сейчас трахнет ее прямо здесь! Господи, зачем она пошла сюда, зачем, дура, идиотка!       Санс ухватил ее за подбородок пальцами, и когда она от испуга дернула голову в сторону, только лениво усмехнулся, почти насильно поворачивая Фриск лицом к себе. Она зажмурилась, едва сдерживая судорожный всхлип. Теплое дыхание Санса горчило от дорогого табака. Почувствовав на своих губах склизкий язык, Фриск жалко заскулила, вжимаясь в холодильник. Пальцами Санс с силой надавил на ее подбородок, заставляя приоткрыть рот — и его язык тут же проник внутрь. Фриск захотелось кашлять. Своим поцелуем, своим каким-то огромным языком Санс почти душил ее. Девушка вся тряслась, щемясь к холодильнику, от ужаса все внутри содрогалось. Фриск так хотела убежать, дать Сансу хоть какой-то отпор, но страх сковал ее всю, заставляя стоять на месте и чувствовать, как костлявая рука перемещается с ее подбородка на заднюю сторону шеи.       Этот жуткий поцелуй прервался резко — в воздухе повис звук, словно кто-то откусил от сочного персика. Фриск затуманенным от слез взглядом посмотрела на Санса и успела заметить, как исчез в его пасти раздвоенный фиолетовый кончик языка. Она содрогнулась от мерзости. Прикрыв глазницы, Санс разглядывал ее, словно любовался. Фриск почувствовала, как внутри закипает ненависть: что за чудовище способно так упиваться чужими страданиями! — Ты такая сладенькая, когда краснеешь, — с ленцой проговорил Санс и сунул в рот сигару. — Кушать будешь?       Фриск смотрела на него исподлобья, пытаясь понять, что он сейчас сказал. Страх стучал в висках. Это уловка? Чтобы отвлечь ее, скрутить и трахнуть где-нибудь на столе? Санс, глядя на нее, затянулся и неожиданно подул на Фриск, выпуская ей в лицо клубы пряного горьковатого дыма. Фриск закашлялась и помахала перед собой ладошкой, разгоняя ароматный туман, а Санс лишь как-то совсем незлобно засмеялся. — Гусеница из тебя так себе, — вдруг ляпнула Фриск и сама испугалась своих слов. Сердце словно схватили ледяными пальцами. Она с суеверным ужасом уставилась Сансу в лицо, но он лишь вскинул надбровные дуги и усмехнулся. — Что ж, но и у Алисы не было такой сладкой задницы, я уверен. — Он тут же сжал правой ладонью ягодицу Фриск. Девушка от страха почти подпрыгнула и на автомате толкнула Санса в локоть, пытаясь убрать его руку от себя. Она даже не успела удивиться тому, что ей это удалось — Санс, посмеиваясь, сам шагнул от нее в сторону, поворачиваясь к кухонному столу. — К тому же, уж к моей-то штанинной гусенице никаких упреков нет, а детка? — хохотнул он, беря что-то из стоящей на столе глубокой пиалы и забрасывая себе в рот.       Фриск что-то толкнуло в спину — она шагнула вперед и удивленно обернулась: холодильник открылся сам собой, из него медленно выплыли круассаны и легли на поставленную Сансом на стол плоскую тарелку. Дымя сигарой и что-то тихо бормоча, он налил кофе из турки в кружку и оставил ее на столе около тарелки. Фриск дернулась от хлопка закрывшегося холодильника. Санс выпустил из легких табачное облако и, даже не обернувшись на Фриск, вразвалочку ушел в коридор.       Девушка еще долго стояла на месте, обнимая себя руками и пытаясь перестать дрожать. Он не набросился на нее. От облегчения кололо легкие. Фриск терла ладонями свои предплечья, пытаясь прийти в себя. Блуждающий взгляд упал на кружку и круассаны. Фриск тупо смотрела на них, пока не поняла, что это Санс оставил специально для нее. Мысли путались. Где подвох? Он что-то подсыпал ей? Что за внезапная милость? Фриск подошла к столу, разглядывая оседающую в кружке кофейную пенку. Непонятно. Непонятно. Он насилует ее, а потом готовит кофе и приносит десерт? Что за бред?!       Взгляд Фриск случайно упал на стоящую чуть поодаль пиалу, из которой Санс что-то ел. Девушка содрогнулась: пиала была наполнена темными жуками с блестящими спинками; жуки неслышно шароборились, ползая друг по другу, но так и не могли почему-то выбраться из тарелки. Фриск живо представила, как Санс жрет их одного за другим, и ее затошнило.       Нет. Она не верила ему. Ни одному его действию. Ни за что. Фриск вылила кофе в раковину и выбросила круассаны прямо в цветочную кадку с увядшим фикусом. Из рыхлой земли тут же показались черви, учуявшие внезапный пир. Девушка кивнула самой себе, открывая холодильник и пытаясь не думать о том, что Санс мог спокойно травить ее чем-то все это время — она ведь, по сути, ела с его рук. А вот этот ее якобы непокорный жест был глупым и жалким. Фриск сжала губы. Вот и вся ее гордость. Вот и вся ее воля. Ха-ха три раза. И чего она этим добилась? Да ничего. Снова.       Фриск доела приготовленную ею вчера курицу и, погруженная в мысли о своей никчемности, как-то на автомате начала мыть посуду. Она злилась. Злилась сама на себя. «Ведешь себя, как ребенок!», — отчитывал ее голос в голове. Он был похож на голос Чары.       Весь день Фриск провела словно на иголках. Санс и не думал никуда уходить — наоборот, он все время крутился рядом с Фриск, трогал ее, шутил, снова трогал, прижимал к разным поверхностям и опять трогал, трогал без конца! Стоило Фриск отвлечься хоть на что-то — и Санс уже был тут как тут, дышал ей в ухо, гладил костяшками по спине. Фриск была напугана именно потому, что не могла до конца понять, что им движет; он трахнул ее, отлично, так откуда вся эта мнимая забота, эта ненастоящая извращенная… нежность? К чему все это?!       Она пыталась, честно пыталась понять, что происходит сейчас в его прогнившей голове, но не могла. Санс был шутом, кривлякой, пересмешником, вся его суть — быть карикатурой. Ненастоящей. Выбражающей. И его вечно скрытое второе дно путало. Пугало. Фриск видела, как он умеет врать и притворяться. И хорошо знала, к чему приводят его игры. А в том, что Санс играл с ней — Фриск не сомневалась. Все эти расслабленные усмешки, шутки, оставленный для нее на тумбочке молочный коктейль, внезапные щипки за ягодицы оторванной от основной руки кистью и этот его наигранно невинный взгляд из другого конца комнаты. То, что Санс вел себя с ней так, словно они были едва ли не реальной парой, сбивало с толку. Не мог же он не понимать, как Фриск относится к нему после всего, что он с ней делал. От его внимания тошнило.       Фриск ощущала себя откинутой во времени на две недели назад, когда Санс вел себя с ней точно так же. Но сейчас было хуже. Сейчас ей казалось, что Санс намеренно бравирует тем, что было прошлой ночью. Тем, как Фриск… вела себя под конец. Ее тошнило от стыда, когда она вспоминала свои же стоны, и все эти довольные взгляды Санса… словно унижали ее еще больше. Он знал, что может сделать с Фриск все, что захочется. И упивается ее беспомощностью.       Фриск извелась от паранойи, каждый раз ожидая, что после очередного укуса он все же кинется на нее — но нет. Санс словно оттягивал момент, и почему-то в его ленивом довольстве Фриск видела наслаждение ее страхом. К вечеру она ощущала себя загнанной в угол: Санс откровенно зажимал ее, присасывался к ней так настойчиво, что от нервоза у Фриск сводило лодыжки. Она не знала, куда от него спрятаться — Санс вроде бы и не преследовал ее, но стоило ей уйти в другую комнату, как у него тут же появлялись в ней дела. И каждый раз он приставал к Фриск, лапал, облизывал, а потом уходил, усмехаясь ей прямо в лицо. Это было ужасно. Фриск хотелось расплакаться от бессилия, Санс словно душил ее без рук. Она была в таком отчаянии. Ужасно болела голова.       В какой-то момент Санс перехватил ее прямо на выходе из библиотеки, с улыбкой цапнул Фриск за ягодицы и прижал к себе с явным намерением поцеловать. Фриск выронила книгу из ослабевших рук, почувствовав, как на шее сжимаются костлявые пальцы, а в живот упирается стояк. Паника, изводившая девушку все это время, словно ударила Фриск изнутри. В голове разнесся тяжелый звон. Фриск ослепла от страха. Она вскрикнула с таким надломом, словно ей в грудь воткнули нож. Едва понимая, что делает, она с силой отпихнула Санса от себя и рванулась назад, спотыкаясь и впечатываясь спиной в книжный шкаф. Затылок и поясница заныли от боли, губы дрожали. Фриск пыталась нормально вдохнуть, но ей удалось это только с всхлипом. От панической атаки трясло. Размытый мир стал четче: из глаз покатились так долго сдерживаемые слезы. Фриск наконец подняла глаза на лицо Санса, что в каком-то ступоре стоял все это время у двери. Он не пытался на нее кинуться, не улыбался, не злился. Санс вглядывался в ее плачущее лицо так, словно видел Фриск впервые. Девушке почему-то показалось, что он сейчас снова накричит на нее и потребует идти в спальню. Фриск содрогнулась всем телом, пытаясь проглотить вырывающееся рыдание. Как-то запоздало Санс вскинул в воздух костлявые ладони, словно показывая, что ничего не сделает. Он все еще смотрел ей прямо в глаза. Может, Фриск казалось от слез, но его лицо становилось все мрачнее и мрачнее. Судорожно втянув в себя воздух, девушка оторвала себя от шкафа и на ватных ногах прошла мимо Санса, выходя в коридор. Ей едва хватило самообладания дойти до ванной и закрыть дверь. Фриск даже не успела включить воду — и разразилась громкими рыданиями. Она проклинала себя за то, что Санс слышит ее слабость. Она проклинала себя за то, что не могла быть достаточно сильной, чтобы дать ему отпор. В голову стукнула нездоровая мысль сунуть два пальца в рот и выблевать свой страх вместе со своей жалкой, тщедушной натурой. Фриск плакала, глядя на свое перекошенное, красное лицо, и думала, что она была такой же карикатурой, как Санс. Но если его вторым дном было чудовище, то ее — дрожащее, никчемное насекомое.       Она просидела в ванной до ночи. Фриск даже подумала остаться в ней спать, как в прошлый раз, но потом вспомнила, как Санс орал на нее и тряс ее за плечи в коридоре, и все же решила выйти. Один страх победил другой.       В склепе было тихо, в коридоре даже не горел свет. Фриск обняла себя за плечи и в какой-то прострации пошла в спальню. В кровати Санса не было, но это не значило ровным счетом ничего. Он мог объявиться тут же и изнасиловать Фриск. Снова. Девушка стянула с себя кеды и бриджи и опять расплакалась, затыкая рот рукой. У нее не было никакого выбора, никакого права. Игрушка. Игрушка для секса. Фриск сжалась под одеялом, обнимая себя и словно баюкая. Она все никак не могла успокоиться. Слезы лились и лились. В своей истерике она ничего не слышала и не видела. Фриск не запомнила момента, когда отключилась от переутомления.       Проснулась она уже глубокой ночью, и сначала даже не поняла, почему. С другой стороны кровати доносился тихий скулеж. Фриск сжалась, боясь пошевелиться. Спросонья она не понимала, что происходит, и это пугало до одури. Скулеж постепенно перерос в хриплые стоны. Фриск повернула голову. Скорчившись в клубок, спиной к ней на кровати лежал Санс. В кромешной темноте спальни его призрачная плоть чуть светилась, слегка вспыхивая в такт его пульсу. И, судя по этим вспышками, сердце у него колотилось, как сумасшедшее. Фриск задрожала. Что это? Что он делает? Что вообще происходит? Скверное предчувствие сдавило горло.       Санс пошевелился, повел плечами. Стоны стихли. Несколько минут он лишь шумно втягивал в себя воздух. Фриск лежала, боясь пошевелиться. Она ничего не понимала. Ей было страшно. Тут сиплый стон снова прорезал тишину — и Санс вдруг сел в кровати. Фриск смотрела на его спину, видела, как он ежится, трет свой череп, покачивается. Она слышала его хриплое бормотание, но не могла различить ни слова, словно Санс говорил на другом языке. Он делал это специально?.. Фриск пыталась заставить себя подать голос, но язык словно был прибит к небу гвоздями. Санс закачался сильнее и вдруг встал с кровати. Бормотание стало громче и еще более непонятным. Санс зашатался, словно ноги его едва держали. Сжимая свой череп, он с глухими стонами убрел в другой край комнаты. Фриск чуть присела в кровати, чтобы не терять его из виду. Она напряженно вглядывалась в его скрюченную фигуру и отчаянно не могла понять, что происходит. Он пытался напугать ее? Ему было плохо? Он притворяется? Или что это? Что это такое?!       Горло от страха сушило так, что Фриск с трудом смогла сглотнуть. — Санс? — наконец тихо позвала она. Он сгорбился, прижимаясь правым плечом к стене. Его надсадное бормотание стало отрывистым. — Санс, что происходит? Санс?..       Повисла тишина. Слышно было лишь его судорожное тяжелое дыхание. И тут Санс рявкнул, так громко, что Фриск подскочила на кровати. Санс схватился за свою голову и дернулся, словно его било током. Он взвыл, отшатнулся от стены и вдруг со всего маху впечатался в нее головой. Эхо от глухого стука отразилось от стен вместе с его стоном боли. Санс снова заскулил, заметался — Фриск прошибло от ужаса, когда она увидела светящиеся голубым радужки. Девушку била крупная дрожь. Она не могла думать ни о чем, все внутри кричало: «Опасность!». Фриск боялась пошевелиться, чтобы не привлечь к себе внимание. Страшно, страшно, как же страшно. Санс взвыл снова — и опять метнулся к стене, врезаясь в нее виском. Он захрипел и осел на пол, сворачиваясь у стены в клубок. Фриск видела его закатившиеся в агонии тускнеющие радужки, и ей было жутко. Спустя время глаза Санса и вовсе потухли. Он смотрел пустыми глазницами в никуда и покачивался из стороны в сторону, рвано втягивая в себя воздух.       Фриск вдохнула побольше воздуха, пытаясь успокоиться. Она все еще не могла понять, была ли это попытка Санса напугать ее, но выглядело все… не так. Фриск осторожно встала с кровати и на цыпочках чуть отошла к двери — просто на всякий случай. — Санс? Санс, ты меня слышишь? — позвала она. Скелет поднял голову, и в его глазницах появились белые зрачки. Он заморгал. — Детка?.. ты чего не спишь? — Голос Санса был таким хриплым, что Фриск едва могла узнать его. От его вопроса девушка нервно хихикнула. — Почему не сплю? Санс, ты… ты только что дважды впечатался головой в стену. — Санс нахмурился, глядя в никуда. Фриск сглотнула, зачем-то делая шаг в его сторону. Санс со стоном потер лоб. — Я… что сделал? — Ударился головой о стену. Дважды. — Она пыталась разглядеть в темноте выражение его лица, и то ли у нее не получалось, то ли Санс был в каком-то ступоре. — Ты вообще это помнишь? — Нет… я… нет. — Санс обнял себя за колени, и закрыл глаза. — Не помню. Башка только болит, пиздец.       Он прерывисто вздохнул, пряча лицо в колени, и затих. Фриск смотрела на его сгорбленные плечи и понимала, что ошибалась. Вторым дном Санса было не чудовище. Им было чистое безумие. И она не знала, что из этого было хуже.