Hisie Morne

      Рассвет только появлялся на горизонте, и первые его лучики пробрались ко мне в комнату. Уснуть прошлой ночью я так и не смогла. Разные мысли тревожили меня, но я упрямо пыталась вспомнить хоть что-то, что могло пролить свет на эту странную и непонятную историю. Я пыталась воспроизвести в памяти все, что помнила: рамки с фотографиями на стенах, книги, статуэтки — однако ничего из этого не напоминало о бывшем главе семейства. Тогда я думала, что мама избавилась от всех вещей отца, чтобы не вспоминать о разрушенном браке, но что-то было не так. Нельзя было убрать абсолютно все следы мужчины в доме.       Я раздраженно поднялась с кровати, устало потирая лоб пальцами. Голова от пережитых видений нещадно болела. Мысли были забиты всем подряд: кулоном, отцом, Эктелионом и посланием Трандуила, которое насмешливо выглядывало на меня из-под угла кровати. Я тут же поднялась, со злостью пнула ногой скрученный лист, словно тот был повинен во всех моих бедах, и принялась ходить по комнате. Распахнула ставни, чтобы в комнату хлынул прохладный, весенний воздух. Стало чуточку легче.       Должно быть что-то! Не может же все мое детство выпасть из памяти? Но, как назло, до двенадцати лет я не помнила ничего — в голове был словно девственно чистый лист.       Я не поняла, как случайно задела рукой вазу на столе, и та с грохотом полетела на пол. Я среагировала моментально, но не успела подхватить ее и так и застыла, когда осколки керамики разлетелись во все стороны. Ковер мигом набух, впитав в себя воду, а букет из белых и розоватых цветов тут же расплылся по дереву беспорядочным облезлым пятном. — Опять ты разбила вазу! Руки у тебя, что ли, из одного места растут?       Я вздрогнула, как от пощечины, чувствуя, как тревожно забилось сердце. Да, верно. Такое уже происходило. Сколько тогда мне было лет? Кажется, я ещё не ходила в школу, а значит, мне было около шести. В то время я была мелкой, активной и не сказать, что послушной, поэтому часто получала ремня. Я помню. В такие моменты память меня не подводит.       Я захожусь в плаче, когда мать оттягивает меня за руку. Делает это она сильно, не беспокоясь о том, что мне больно, но я пытаюсь вырваться. В соседней комнате начинает кричать ребенок, и мама злобно на меня шипит. — Катю разбудила! Я ее два часа укладывала!       Я пытаюсь вырваться из цепкой хватки матери, но она не выпускает мою руку. Я рыдаю навзрыд и начинаю истошно орать, когда сложенное в несколько слоев полотенце шлепает меня по спине. Чувствую лишь липкий, острый ужас. Мне страшно, и я словно кожей ощущаю её гнев.       Неужели причина подобного отношения крылась в той несчастной вазе? Я даже не помню, что произошло в тот день, что мать настолько разозлилась. Но я точно знаю, что это был последний подобный случай.       Мне, наконец, удается выпутаться и отбежать на несколько шагов, но мать не унимается, словно ей хочется выместить всю злость на мне. — Паршивка! Давай, поори мне тут еще! Мигом отправлю туда, откуда взяла!       Я лишь сбивчиво прошу, чтобы она не кричала на меня, но мать отхаживает меня полотенцем. Я закрываюсь руками, начинаю вопить еще громче, а в соседней комнате мне вторит сестра. Если не перестану кричать, сбегутся соседи, и мать устроит мне выволочку еще сильнее. — Истеричка! — женщина внезапно дергает на себя мой кулон, — это все дурная кровь твоего папаши!       Цепочка рвется, и я хватаюсь за затылок — когда она дернула за кулон, серебро впилось в шею, и теперь кожа неприятно саднила. Я реву, тянусь к украшению, но мать грозно поднимает кулон над моей головой и дразнит, понимая, что я не смогу дотянуться в силу своего маленького роста. — Я тебе обещала выкинуть его? — кричит она, наблюдая за моими нелепыми попытками достать любимую вещь, — Обещала!       Она мигом оказывается у окна и распахивает ставни. Я подбегаю, прошу ее, чтобы отдала кулон, но мать непреклонна. Она замахивается, а я начинаю выть с такой силой, что у самой болят уши. Мать отшатывается от меня, кулон выпадает из ее руки, но я не прекращаю кричать. На несколько секунд перед глазами темнеет, а потом я чувствую едкий запах гари.       Тогда загорелась штора, но я не помнила, почему. Может, солнце как-то неправильно отразилось в зеркале, а может, кто-то бросил в дом спичку или петарду. Хотя, последнее было маловероятным — если бы кто-то был поблизости, непременно бы вмешался.       Я опустилась на ближайший стул, тяжело дыша. Внутри было как-то тревожно и пусто, словно я до сих пор боялась, что тот случай повторится. Я слепо пошарила по столу рукой, нащупывая стакан и графин, и налила дрожащими руками воды. Воспоминание не отпускало до сих пор. Стук в дверь ненадолго отвлек меня от раздумий, и я осознала, что заторможенно пялилась на разбитую вазу на полу. Отставив стакан в сторону, я попыталась подняться. Пропитанный влагой ковёр громко чавкнул под моими ногами. — Лаурефиндэ? — я вздрогнула, на секунду отпрянув от двери, — откуда ты здесь?       Взгляд Лаурефиндэ вдруг сделался каким-то беспокойным, взволнованным. Я спешно склонила голову, в попытке скрыть оттенки былого ужаса, но наставник успел заметить и сухие, нервно сжатые губы, и моё побелевшее лицо. — Я приехал за тобой, — эльф осторожно ухватился рукой за приоткрытую дверь, лишая меня возможности захлопнуть её прямо перед его носом, — успел добраться за день с небольшим. — А, Трандуил все же послал птицу, значит, — я попыталась улыбнуться, — проходи. Только у меня не прибрано.       Я отошла от двери, пропуская внушительную фигуру наставника в комнату. Он тут же разглядел и разбитую вазу, и разлитую по ковру воду с раскиданными цветами и наверняка связал все воедино — мой внешний вид и обстановку в комнате. — Продолжаешь рушить дворец? — словно в шутку поинтересовался тот, но я знала его слишком хорошо, чтобы не уловить те самые обеспокоенные нотки в голосе. — Да, — я кивнула на пол и усмехнулась, — неловко вышло. Сейчас уберу.       Он внезапно ухватил меня за руку, притянул к себе. Другая его рука тут же описала полукруг, но так и застыла в сантиметре от моих волос, словно эльф резко опомнился и насильно удержал себя от действий. — Лучше не трогай — поранишься. Я разберусь, присядь.       Он взял со стола чашу из-под фруктов и, выложив содержимое прямо на стол, принялся складывать в неё осколки. Я заторможенно опустилась на стул, стараясь сфокусироваться хоть на чем-то. — В чем причина твоего испуганного вида?       Я покосилась в его сторону. Лаурефиндэ сидел на коленях и ловкими движениями собирал в чашу осколки, избегая любых взглядов в мою сторону — знал, что я неловко чувствовала себя в такие моменты. — Просто вспомнила кое-что, — неопределенно отозвалась я, — путешествие было долгим. — Нужно было ехать с тобой, — вздохнул наставник, — или оставить тебя в Имладрисе.       Я снова посмотрела на него и по нахмуренным бровям эльфа поняла, что думал он о моей поездке в Лихолесье. Лучше ему не рассказывать, как меня чуть не съели пауки — веселее будет. — Зато я узнала много интересного, — издалека начала я, — особенно здесь, в Лотлориэне.       Лаурефиндэ молчал, терпеливо ожидая моих дальнейших слов, но его движения стали резче, отрывистее. Кажется, наставник начинал нервничать, догадываясь, что я смотрела в Зеркало. — Расскажешь, как прошла поездка? — ровным голос поинтересовался Лаурефиндэ. Я отозвалась: — Спокойно и без происшествий. Даже эльфы из сопровождения оказались весьма неплохи. — Вот как? — бровь Лаурефиндэ слегка дернулась, но эльф тут же улыбнулся, — рад слышать. А что Трандуил?       Я замерла. Мой взгляд скользнул к скрученному пергаменту под кроватью, чем вогнал Глорфиндела в ступор. Эльф нетерпеливо поднял бровь. — Что ему сделается, — несколько раздраженно бросила я, но тут же исправилась, — передавал наилучшие пожелания тебе. — Премного благодарен. Что за пергамент?       Лаурефиндэ коротко кивнул в сторону послания, и я досадливо вздохнула. Говорить о странном письме Трандуила, а точнее о полном его отсутствии не хотелось, но наставник мог дать дельный совет касательно всего происходящего. — Попросил об услуге, — объяснила я, подхватывая со стола яблоко, — нужно было передать послание леди Галадриэль лично в руки. Не могла же я отказать? Однако она сказала, что знает содержание и без самого письма. — И что в послании? — нетерпеливо уточнил наставник, на мгновение отвлекшись от сбора осколков с пола. — Ничего, — я развела руками, — лист абсолютно пуст.       Лаурефиндэ досадливо дернул уголком губ. — Глорфиндел, — тихо позвала я.       Эльф тут же повернулся, уставился на меня своими светлыми глазами, окаймленными длинными тёмными ресницами. Я на секунду растерялась — не каждый день на меня смотрели с такой преданностью. — Ты можешь рассказать мне про Эктелиона?       Глорфиндел вдруг вздохнул, едва сдерживая гримасу отчаяния. Я с интересом наблюдала за ним, отмечая про себя, что эльф догадывался о причине моего интереса. Возможно, он знал и о кулоне. Он слегка отвел глаза в сторону, отрывисто бросил в чашу последний осколок и поднялся. — Кто рассказал тебе? — в его голосе послышалось то ли разочарование, то ли грусть, и эльф нахмурился. — Рассказал о чем? — уточнила я, приподнимая бровь в немом скепсисе. Крутить яблоко в ладонях стало неинтересно, и я отложила его на стол. — Не увиливай, — попросил Лаурефиндэ уже почти упавшим голосом, — кто рассказал тебе об отце?       Я на секунду застыла, пытаясь понять, при чем тут был отец. Если моя догадка была верна, то они с Эктелионом были как-то связаны между собой. Скорее всего, оба были дальними родственниками или знакомыми, раз кулон попал в руки отца. — Ты знаешь про кулон? Точнее, ты ведь помнишь, как я говорила про мамины слова? — я торопливо вытащила из-под одежды украшение, — она рассказывала, что отец отдал его мне прежде чем уйти. Но при чем тут Эктелион?       Глорфиндел снова обернулся в мою сторону, хмуря брови. Видимо, кто-то из нас двоих что-то неправильно понял. Кажется, это все-таки была я. — Забудь, — Лаурефиндэ резко развернулся, почти отчаянно схватил с пола охапку мокрых цветов, — забудь то, что я только что сказал.       Наставник хлестко взмахнул опавшим букетом, сбросив с цветов лишние капли воды и пару хрупких лепестков. Однако сразу же поднял цветы к глазам, словно сделал все совершенно непроизвольно, и вздохнул, глядя на облетевшие стебельки. — Стой! — внезапное озарение заставило ошеломленно подскочить с места, — ты же не хочешь сказать, что…       Я не смогла продолжить. Сама идея, сама мысль об этом показалась мне безумной, будто её кто-то выдумал и переврал по сотне раз. — Эктелион — твой отец, — наконец отозвался Лаурефиндэ.       Я резко пошатнулась, ощущая, как ватные ноги тут же пошли мелкой дрожью, и снова осела обратно. Лаурефиндэ отвернулся. Однако по его напряженной спине я поняла, что наставник не врал. — Нет, — я неверяще покачала головой, — быть такого не может. Я не из этого мира, я…       Я тщетно попыталась найти хоть какое-то доказательство того, что подобное никогда не могло произойти, но видение и слова Лаурефиндэ вдруг начали складываться в целую картину. Если он прав, то кулон у меня от отца. От Эктелиона? — Почему?!       Руки снова потянулись к кулону. Я надеялась разобрать на обратной стороне хоть какие-нибудь слова, но эльфийские буквы расплывались перед глазами и превращались в одно сплошное месиво из знаков и декоративных завитушек. — Не верю, — глухо отозвалась я, и Глорфиндел обернулся, — вы явно что-то путаете. Мне всего девятнадцать, а он… он умер еще в Первой эпохе! Тем более, мой отец…       Эльф в два шага преодолел расстояние до меня и осторожно, но требовательно приподнял мой подбородок. Несколько секунд он молча рассматривал мое лицо, а потом вдруг опустился на одно колено и большим пальцем принялся стирать с моей щеки слезы. — Я знаю, Исиль, — голос его прозвучал виновато и сдавленно, и эльф осторожно накрыл своей ладонью зажатый в моих руках кулон, — однако это герб Дома Фонтанов. Я уверен, что он твой отец — вы очень похожи внешне.       Он пальцем прочертил по лицевой стороне кулона несколько линий, отдаленно похожих на очертания фонтана. Я торопливо перевернула украшение. — Ты можешь прочитать? — Знаки почти стерты, но могу, — Глорфиндел согласно кивнул, — «Амарисиль Эктелиониэль» — так выгравировано. — То есть ты с самого начала знал, — я посмотрела на него и явственно увидела в его глазах свое разочарованное лицо, — кто я такая, но ни слова не проронил. Сколько еще лет ты собирался держать меня в неведении? — Я не собирался, — Лаурефиндэ протянул ко мне руки, пытаясь хоть как-то успокоить, но я не позволила ему обнять себя, — ты не была готова к этой новости.       Я и сейчас не была готова к этой новости, Глорфиндел. Как будто к подобному вообще можно как-то подготовиться… — У тебя было три года, — эльф с нескрываемым сожалением смотрел на меня, но я продолжала хлестко добивать его словами, — ты знал обо всем, но предпочел молчать. Как мне верить тебе после такого?       Мне уже не хотелось злиться. Я была всего лишь разочарована в нем, хотя именно его считала самым близким и надежным. Глорфиндел снова попытался приблизиться ко мне, но я остановила его рукой. — Не надо, — я покачала головой, поджимая губы, — мне нужно все обдумать. Я не хочу винить тебя, поэтому поговорим позже, когда я остыну. — Исиль, — позвал тот, но я уже перешагнула порог комнаты. — Я знаю, что ты хочешь мне только добра, — убито отозвалась я из-за двери, — но утаивание правды не приносит никому счастья. Надеюсь, тебе будет что рассказать, когда я вернусь.       Он снова попытался что-то произнести, остановить меня или оправдаться, но я уже захлопнула дверь.       На улице было свежо. Ветер растрепал мои волосы, постепенно проветрив и голову. Мне нужно было размышлять здраво, взвесить все доводы и сложить в голове картинку. Не злиться. Не разочарованно сетовать на жизнь, а решать проблему. Как говорила мать, эмоции в таких делах — лишь досадная помеха.       Я помотала головой. Мне просто хотелось подумать и попытаться принять все то, что легло на меня за один день, но разум отчаянно сопротивлялся суровой действительности. Шуршащие под ногами листья с каждым шагом надоедали все больше и раздражали своим назойливым шелестом, и я никак не могла сосредоточиться.       Я вздохнула, поднимая с земли золотистый лист. Даже если слова Глорфиндела были правдивы, ничего не изменилось бы. Ни сейчас, ни после. Всё в прошлом — настолько далёком прошлом, что нельзя было даже спросить, почему так произошло. Эктелион погиб несколько тысяч лет назад, Гондолин пал, а я провела все свое детство в мире, где эльфы — сказка. Ничего из этого уже было не изменить.       Я подняла с земли ещё один лист и уселась прямо на траву, поджимая под себя ноги. Пальцы механически принялись переплетать черенки и веточки между собой, но упрямые лориэнские листья не поддавались. Я с раздражением отбросила их от себя. Теперь я знала, как выглядел отец. Однако ответов все равно не прибавилось. Как вышло, что все сложилось именно так? Почему я оказалась в другом мире, а потом вернулась сюда? Как связаны два этих мира — слишком разных, слишком чужих друг для друга?       Все-таки жаль, очень жаль, что все вышло именно так. В глубине души мне очень хотелось, чтобы Эктелион оказался жив. Может, я и не смогла бы построить с ним нормальные отношения отца и дочери — слишком много воды утекло, но можно было хотя бы попытаться. Я бы могла показать ему, чему научилась у Глорфиндела. Наверняка, отец бы гордился мной…       … или же разочаровался, увидев, что его дочь совсем не похожа на эллет. Жизнь среди людей многому научила меня и, в какой-то степени, сделала меня такой, какая я есть. Не сказать, что люди постоянно разочаровывали, но и радовали они редко. Они часто унижали других, часто лгали и уничтожали все хорошее на своем пути, будь то свежевыкрашенная стена со следами граффити или куст сирени, который нещадно обрывала детвора.       Может, я и сама по большей части была такой — замечала, но никак не препятствовала. «Это не моё дело», — ведь так мыслят люди? Я и сама так мыслила и мыслю по сей день. И сама я лишь остроухий человек, подобие эльдар с душой смертных. Но какой бы я была, если бы росла среди эльфов? Какой бы я была, если бы отец был со мной с самого детства? — Отец, — с надеждой протянула я, но тут же едко усмехнулась. Не думаю, что смогла бы называть его так — слишком чужое, неуместное слово резало и слух, и язык       Я вздохнула и покачала головой. Былые злость и обида сменились на безразличие. Какая разница, если я все равно не узнаю? Какая разница, если я все равно в душе навсегда останусь человеком? Людские понятия, вечно слетающие с языка «человеки», людские привычки и жесты — все это словно тянуло на дно. Я понимала, что не должна была такой быть. Но я была. Неправильной. Ненастоящей. Никакой.       Когда я вернулась в комнату, уставшая от бесконечного самобичевания и продрогшая до костей, Лаурефиндэ все еще сидел на стуле. Я потерла глаза. Создавалось впечатление, будто наставник за пять с лишним часов не сдвинулся ни на миллиметр. Он устало поднял голову, аналогично потер пальцами переносицу, и встал, подхватывая с кровати плед. — Почему ты здесь сидишь? — я не стала сопротивляться, когда его заботливые руки принялись укутывать меня в тёплую мягкую ткань. — Хочешь, чтобы я ушёл? — Да нет, оставайся, — я сжала пальцами край пледа, всматриваясь в удрученное лицо наставника, и почему-то почувствовала себя виноватой, — я думала, ты ушёл к себе. К слову, где тебя разместили?       Лаурефиндэ слабо улыбнулся. Вёл он себя так, словно ничего не произошло, но жесты выдавали его с головой. Я взглянула на его умиротворенное, спокойное лицо, — оно было словно высечено из молочного мрамора — однако в глазах эльфа читалось беспокойство. Наверное, так было лучше — оставить все, как есть, сделать вид, будто того разговора не было?       На самом деле, нет. Как бы я не хотела поддаться иллюзии, что ничего такого ни он, ни я не говорили, это было бы неправильно. Было сказано слишком многое. — Напротив, — коротко отозвался наставник и скрестил руки на груди, тихо вздохнув, — прости меня. Я не должен был скрывать от тебя подобное. — Да полно тебе, — я вяло усмехнулась, слабо ткнув его кулаком в плечо, — я не ребёнок, понимаю, почему так вышло. Лучше расскажи мне про отца, а то я знаю о нем лишь то, что он был лордом Дома Фонтанов. Он ведь был твоим другом? — Был, — согласился Глорфиндел, провожая мою фигуру до кровати. Я с размаху плюхнулась на неё, тут же закидывая ноги на стену, — что ты хочешь знать? — Что угодно, — я посмотрела на него и не сдержала смешка, — ты смешно выглядишь в перевёрнутом виде.       Лаурефиндэ усмехнулся, наконец вернувшись в свое нормальное состояние — смотреть на грустного наставника было не столько непривычно, сколько больно. Он мягко присел сбоку, облокачиваясь спиной о стену, и слегка склонил голову, чтобы смотреть мне в глаза.       Он долго рассказывал мне об отце: каким он был, как они познакомились, как вдвоем возились с маленьким Эарендилом. Я слушала и восхищалась — по рассказам Лаурефиндэ отец был потрясающим эльдой. Глорфиндел не заканчивал рассказ до самого вечера, но этот момент я, увы, позорно пропустила, поскольку бездушно уснула посередине описания былого великолепия Дома Фонтанов.       Глорфиндел поднял меня с рассветом. Я вяло позавтракала какой-то кашей, пока Лаурефиндэ подготавливал лошадь. Есть не хотелось, но я заставляла себя — путь предстоял неблизкий, поскольку горную тропу могло размыть недавно прошедшими дождями. Пока я тщетно пыталась проснуться, каша уже успела остыть и свернулась на тарелке склизким и холодным комком. Именно поэтому через несколько секунд единственным моим желанием было швырнуть несчастную тарелку в стену. Я не стала заталкивать в себя остатки еды, невозмутимо вышла из столовой и направилась в сторону конюшен. Ох уж эти ранние пташки с их ранними поездками… Неужели не могли подождать обеда — тогда, мой организм мог бы хотя бы принимать в себя еду?       Потом я едва не решила остаться в Лотлориэне насовсем, узнав, что должна была ехать на одной лошади с наставником. Какой-то знакомый Глорфиндела, служивший в Лотлориэне и удачно получивший у Галадриэль задание о поездке за Арвен, тут же предложил свою кандидатуру в качестве сопровождения, но был мягко послан в сторону Утумно. В ответ мне поведали, что Белерианд затонул, поэтому подобная прогулка, увы, была невозможна, и я расстроилась ещё больше. Слишком часто слышимое за последние несколько недель слово «сопровождение» заставляло нервничать, да и темноволосого эльфа я, увы, знала не настолько хорошо. Впрочем, Глорфиндел к совместной поездке относился спокойно — кажется, ему вообще не было дела, кто будет рядом.       Ехали мы быстро, то и дело переходя с рыси на галоп, и почти всю дорогу я угрюмо молчала, всматриваясь в гриву лошади. Погода не способствовала любованию природой: дождь то прекращался, то с шумом начинался вновь. Сидела я, нахлобучив на лицо огромный капюшон, крайне расстроенная, с мрачным предвкушением ожидая подъёма в горы.       К ночи мы оказались в горах, но из-за обвала на тропе пришлось остановиться на привал. Оставаться среди голых скал после захода солнца никому не хотелось, да и мне было особенно неспокойно. Все-таки я знала, что в подобных местах на тот момент развелось достаточно много гоблинов, и даже присутствие Лаурефиндэ и того самого эльфа не прибавляло мне оптимизма.       Я сидела рядом с Глорфинделом и смотрела, как он разводил огонь. Мы временно обустроились в какой-то пещере, пока лотлориэнец снаружи занимался лошадьми. Завал пока решили не расчищать: эльфы хотели проверить еще одну тропу, но утром. Решили ждать рассвета отчасти и из-за меня, потому что, едва услышав о том, что эльфы хотели оставить меня сторожить лошадей одну, я намекнула им на гоблинов и орков в горах. Лаурефиндэ немного посмеялся, подтрунивая над моими опасениями, но остаться согласился.       Я притянула колени ближе к себе и обхватила их руками. Тянуло сыростью. Мокрый плащ все еще не просыхал, и приходилось сидеть без него. Наставник все еще подкидывал в разгорающийся костер ветки, изредка поглядывая в мою сторону. Наконец, спустя несколько минут, он снова обратил на меня внимание и протянул свой плащ. Тот выглядел куда более сухим, чем мой, и заметно привлекал обещанием тепла и сухости, вот только оставлять Лаурефиндэ мёрзнуть не хотелось. — Спасибо, но мне не холодно, — я покачала головой и снова устроила подбородок на коленях. — Садись ближе, — Глорфиндел похлопал рукой по каменистой почве рядом с собой, — только не на землю — плащ подстели.       Я послушно устроилась возле него, блаженно вытянув ноги к огню. Однако вскоре начала затекать спина, и я потянулась. Глорфиндел все еще сидел рядом, высматривая что-то в пламени, и дышал размеренно и тихо. Скорее всего, эльф думал о чем-то своём.       Пока я рассматривала величественный профиль наставника, вспомнила, как впервые ходила с ним по лесу, а также наши первые тренировки и множество других, не менее тёплых воспоминаний. На ум вдруг пришёл момент, когда я подбила какого-то молодого и, кажется, приезжего эльфа на прогулку в лес, а потом мы с ним на пару убегали от стаи волков. Ох и попало нам тогда! Глорфиндел тогда отчитывал меня за безрассудство и клялся, что несколько последующих столетий я проведу за переписыванием книг в библиотеке, но долго злиться он не мог. Лаурефиндэ вообще отходчивый. — Исиль? — Глорфиндел недоуменно улыбнулся, пытаясь понять причину столь долгого его рассматривания. Мне оставалось только неловко хмыкнуть. Все-таки я на него слишком долго пялилась. — Нет, ничего, — я снова покачала головой, — просто думаю. — О чем?       Я не ответила. Он приподнял руку, чтобы я могла проскользнуть под ней и устроиться у него под боком. Именно так я и сделала. — О том, что ты замечательный. И что замечательно, что ты есть!       Глорфиндел тихо рассмеялся, и мягко растер ладонью моё плечо. Я довольно прильнула к нему — эльф был тёплый и пах травой и цветами. Я вдруг вспомнила про Трандуила, и тихо подала голос: — Как думаешь, почему все-таки Трандуил захотел послать меня в Лотлориэн? В послании ведь не было ничего. — Думаю, он хотел, чтобы ты встретилась с Артанис, — задумался наставник, но голос его приобрел странные твёрдые оттенки, — почему — ответ ведом лишь ему.       Рядом замаячила фигура лотлориэнца. Он с размаху сел на землю, тут же скрещивая ноги по-турецки. Эльф обвел нас задумчивым взглядом, а потом нараспев посетовал: — Ох, кто же согреет меня в эту холодную весеннюю ночь?       На секунду наши с Лаурефиндэ взгляды пересеклись, и мы не сговариваясь рассмеялись. — Можешь составить компанию лошадям, — смешливо фыркнул Глорфиндел.       Я улыбнулась в ответ. Облака наконец расступились, открывая вид на далёкие созвездия посреди огромного темного океана. Пусть все они были чужие, мне все равно казалось, будто я была дома. На «своём» месте.