Hisie Morne

      Трапеза продолжалась, и Лаурефиндэ вот уже который раз за день ловил себя на одной и той же мысли: какова была истинная причина? Маг, заведомо расположившийся напротив, его настороженных и несколько предостерегающих взглядов словно не замечал. Впрочем, лорд был уверен, что и Митрандир, и вся гномья компания предупреждению вняли: едва его обжигающий холодом взор останавливался на ком-то, тот сразу же отводил глаза от Исиль. Эльф чувствовал ее неудобство почти физически, но предлагать ей пересесть было уже поздно, да и — он был уверен — эллет не согласилась бы. — …что скажешь, друг мой?       Лаурефиндэ бросил на Митрандира взгляд — тот как раз доставал из многочисленных складок своего одеяния мечи. Цепкий взор эльфа сразу же приметил знакомую рукоять, отделанную кожей, и в груди всколыхнулось давнее чувство столь привычной, давящей тоски. Глорфиндел безусловно помнил этот эфес вместе с изукрашенной драгоценными камнями гардой и раздвоенное навершие из стали и дерева. Клинок соратника, служившего с ним бок о бок более трех сотен лет, сложно было не запомнить. — Это Оркрист — «Рубящий гоблинов», — сидящий во главе стола Элронд воспринял молчание эльфа по-своему и поспешил возобновить беседу.       Лаурефиндэ миролюбиво проследил, как Владыка Раздола принял из рук волшебника потертые ножны, и скорее интуитивно ощутил взгляд Исиль. Через мгновение клинок оказался в его руках. — Ну же, не заставляй меня ждать, — в притворном недовольстве Эктелиона отчетливо слышалось нетерпение, и пальцы его выбивали по рукоятке настойчивый ритм. — Mani marte?       Осторожный, несмело заданный вопрос тотчас выбросил его из воспоминаний, и Лаурефиндэ повернулся. Меч все приятно холодил ладонь, и эльф спешно протянул его ученице. Та приняла клинок скорее непроизвольно, поскольку тут же уставилась на него в изумлении. — Это прославленный меч, — голос Глорфиндела прозвучал глубже, заставляя повернуть к нему голову и прислушаться, — он был широко известен во времена войн с Морготом. Как и тот, что находится в твоих руках, Митрандир.       Гламдринг в руках исстари сиял слегка вытянутым навершием, но сам клинок покрывала засохшая старая кровь, словно призрачная дань прошлому. Внезапная мысль на секунду заставила Лаурефиндэ огорчиться — Турукано никогда бы не позволил своему оружию пребывать в подобном состоянии. Эльф до сих пор помнил, с каким тщанием тот обтирал лезвие краем плаща на полях битв. Воспоминания эти, впрочем, казались расплывчатыми, словно подернутыми дымкой. У них не было ни времени, ни пространства, только туманные ощущения и отголоски чувств. — И ковали их отнюдь не тролли, — повинуясь руке Элронда, лезвие Гламдринга с едва слышимым скрежетом выскользнуло из ножен, лязгнув об оковку, и Лаурефиндэ недовольно дернул уголком губ. Найденные вместе с мечом ножны совершенно не подходили этому клинку и были явно сделаны кем-то наспех, — мечи старинные, работы древних великих эльфов, с которыми я в родстве. — Верно. Гламдринг принадлежал некогда королю Тургону — владыке Долины Тумладен или Гондолина, — задумчиво протянул Лаурефиндэ, — эти мечи и многие другие ковали для войны с гоблинами. Удивительно, что вы смогли наткнуться на них, ведь Гондолин был разрушен много веков назад.       Эльф бегло взглянул на исследуемый девичьими пальцами Оркрист, теряясь в догадках. Как оба меча могли исчезнуть из падшего города и объявиться на востоке Эрегиона спустя добрых пять тысяч лет оставалось для него загадкой. Впрочем, заговоривший Митрандир добавил ему пару-тройку предположений, и эльда мысленно добавил в список поездку до пещеры троллей. — Ты сказал, Гламдринг принадлежал Тургону. А Оркрист?       К плечу эльфа осторожно приблизилась Исиль и тихо спросила, словно боясь, что вопрос будет услышан кем-то еще. Эльф ответил беспристрастно, борясь с обжигающим дыханием на неприкрытой шее, и посетовал, что не надел из-за зноя более закрытый к верху кафтан. — Эктелиону.       Исиль отозвалась бесцветным, лишенным всяких эмоций голосом, и Лаурефиндэ вдруг подумал, что интереса реликвия отца у нее не вызвала. Однако ему хватило короткого взгляда на ее лицо, чтобы догадаться, как сильно эллет хотелось обладать этим клинком. Тонкие пальцы бесцельно блуждали по рисунку на лезвии, очерчивая изгибы и россыпь камней на рукояти, а глаза взирали на оружие со смешанными чувствами — то ли с грустью, то ли с разочарованием, то ли еще с чем-то двойственным. — В свое время, когда эльдар Ондолиндэ теснили гоблинов и сражались с ними под стенами города, этот меч сразил сотни вражеских голов.       Лаурефиндэ улыбнулся, заметив, как заблестели ее глаза. Она всегда слушала его истории с особым трепетом и вниманием — будь то короткий рассказ с моралью или же обычная легенда, пересказанная им уже не в первый раз и сплошь состоявшая из воспоминаний. Он бы соврал, если бы сказал, что подобное ему не льстило. — Копаться в отходах жизнедеятельности троллей мне как-то не хочется, — ухмылка Исиль, едва теплившаяся в уголках губ, стала шире, едва эльф предложил съездить до пещеры.       Девушка не договорила, отвлекшись на размазанное по стене пирожное, вишневая начинка которого тут же стекла по каменной кладке, и Лаурефиндэ не счел нужным продолжать: момент был упущен. Тихий полустон-полувздох Элронда лишь уверил его в реальности происходящего и отчего-то вызвал насмешку. Кажется, почти все в этом мире могло напомнить эльфу о каком-то моменте из прошлого.       Потом пошли песни — про трактир, про то, как хорошо быть троллем, и, конечно, хвалебные — про мастерство подгорного народа, руду и много всего остального. Наугрим, казалось, после выпитого пива — или это был эль? — заметно повеселели и принялись за развлечения с куда большим рвением. Для Лаурефиндэ, уже имевшего опыт общения с народом наугрим, подобное не было в диковинку, и эльф уже не обращал внимания, однако остальным — Исиль в том числе — поведение гномов доставляло существенный дискомфорт. — Не желаешь прогуляться? — предложил он ей, в какой-то момент удачно парируя взмах гномьей руки ладонью. Эллет кивнула ему с благодарностью: ей уже давно хотелось уйти.       Митрандир окликнул их сразу же, лукаво щурясь в сторону эллет, и принялся набивать трубку табаком прямо посреди разговора. — Неужто уже уходите? — вопросил старец, и Глорфиндел почувствовал, как пальцы Исиль сжались на его предплечье. Он шагнул чуть вперед, закрывая ее собой. — Увы, Митрандир, — эльф изобразил улыбку и решил не объясняться, — доброй ночи. Надеюсь, ваше пребывание в Имладрисе будет спокойным. — Благодарю, друг мой, — сейчас взгляд старца и его извечное «mellon nin» вызывало в Лаурефиндэ лишь глухое раздражение и каплю сомнений на самой периферии сознания, — но мне хотелось бы поговорить с тобой еще немного. — Для подобной спешки нет нужды, — отозвался Лаурефиндэ.       Он, безусловно, видел направленный на свою ученицу взгляд и чувствовал ее мелко подрагивающую ладонь. Эльф понимал, какой эффект производили и его действия, и сам исстари, но поделать ничего не мог: Исиль хотелось защищать скорее инстинктивно. Элронд же, сейчас взирающий на их фигуры с некоторым удивлением, тревог Глорфиндела не разделял — тот верил Митрандиру безоговорочно, полагаясь на советы и рассказы старца. Вот только какое-то странное, едва уловимое ощущение заставляло Лаурефиндэ задуматься. — Хоть во мне и есть майарская кровь, — едкая усмешка тронула губы собеседницы, и та по привычке смахнула прядь серебристых волос со лба, — но майар я предпочитаю не верить. И ты, Лаурефиндэ, лучше не ведись на их мудрый и пронзительный взгляд, обещающий тебе поддержку и совет. Их разум — бесконечный лабиринт, а душа — потемки. Никогда не знаешь, чего они действительно хотят. — Есть разговоры, не терпящие отлагательств, — с намеком произнес Митрандир. — Я буду ждать у западной беседки.       Он поддался. Уступил в этой маленькой битве за правду и ложь. Исиль растерянно остановилась посреди знакомого коридора, едва они пересекли порог шумной, душной террасы, и вдруг спросила: — Почему ты сомневался? «Внимательная», — вдруг подумал Лаурефиндэ, — «кажется, будто видит меня насквозь». — Сомневался? — уклончиво переспросил эльф, но девушка лишь смерила его обеспокоенным взглядом. — Ты странно себя ведешь с моей поездки в Лотлориэн. Что-то произошло?       Исиль не знала, почему поведение эльфа в последнее время стало ее настораживать, но сдавливающее, тревожное чувство в груди словно нарастало с каждой секундой. Она смотрела на его лицо и будто не видела — лишь расплывчатый контур, мазки красок и беспокойное выражение глаз на улыбающейся статуе. Исиль знала: у эльфа точно были свои причины, но его молчание выводило ее из себя. — У меня такое чувство, будто вокруг создается вселенский заговор, — фыркнула та, пытаясь немного сгладить нависшее напряжение, но следующий вопрос лишь показал Лаурефиндэ ее истинные переживания, — я доставляю тебе неудобства? С Митрандиром. — Ты не причиняешь мне неудобств, — ладонь эльфа потянулась к ее макушке, — я всего лишь поглощен пустыми переживаниями. Как я могу не беспокоиться, если я…       Он оборвал себя на полуслове, словно резко понимая, что именно и кому говорил. Вздохнул. Вяло тряхнул головой, словно отгоняя навязчивые мысли, и ладонь эльфа невесомо пригладила темные шелковистые волосы. «У нее были светлые, искрящиеся на свету пряди, словно россыпь жемчуга или тончайшие нити серебра». Они обе были настолько же различны, насколько похожи.       Западная беседка располагалась в отдалении от главного чертога, но окружали ее места ничуть не менее живописные: практически на самом обрыве, закрытая с двух сторон размашистыми кронами деревьев и цветущих кустов, она была прекрасным местом для уединенных разговоров. Совсем неподалеку спадали темные водопады, пряча часть обзора, а с другой стороны можно было полюбоваться открывшимся видом на долину. В закатные часы солнце погружало это место в догорающие оттенки пламени, и с наступлением ночи жизнь в ней будто замирала, сожженная дотла. С первыми отблесками луны по периметру начинали распускаться розоватые маттиолы, белоснежные звездочки цеструма и кусты лиловых вечерниц, приманивая ночных бабочек и мотыльков.       Лаурефиндэ прождал недолго: едва гомон наугрим и последние отзвуки музыки стихли, на каменистой дорожке показалась высокая фигура волшебника. Он шел, прихрамывая по-старчески, и опирался на длинный деревянный посох, то и дело отгоняя от себя тонкие веточки и раздвигая невысокую траву. — Не знал, что ты обзавёлся ученицей, друг мой.       Так сразу — без вступления и дежурных разговоров о былом, словно выбранная исстари тема действительно была столь неотложной и первостепенной. Лаурефиндэ повернулся с улыбкой на лице, и серебристый отблеск луны лёг на его плечи и волосы холодным, пасмурным оттенком. Друзьями их с магом можно было назвать лишь из вежливости, впрочем и вся остальная беседа существовала, казалось, лишь на учтивости обоих. Ладонь Лаурефиндэ очертила незримую полосу на перилах, позволяя тонким, словно вылепленным из холодного фарфора, пальцам нащупать узор. Старый майа никогда не спрашивал что-то из чистого любопытства, и эльф это знал. — Разве есть в этом нечто странное, Митрандир?       От волшебника, сидящего на внутренне скамейке и обращенного полубоком к дорожке, потянуло пряным табаком, — тот как раз начинал раскуривать трубку — и над террасой взмыли первые клубки курительного дыма. Губы эльфа дрогнули. Лаурефиндэ не любил запах табака — слишком едкий, терпкий и резкий, но уйти в скором времени не представлялось возможным: сначала маг разузнает у него обо всем, а после примется переубеждать — таков был Олорин. — В последний раз ты брал кого-то в ученики, когда дети Элронда были совсем юны, — напомнил Гендальф, — кто эта юная эллет? — Её имя Амарисиль, — неохотно ответил Глорфиндел, — она росла среди людей, пока я не забрал её. Способная ученица. — Вот как, — майа глухо затянулся, тут же выпуская колечками дым, — столь прелестный цветок распустился среди эдайн…как же так вышло? — Не мне гадать об этом, Митрандир.       Светлое, мимолетное чувство счастья, настигшее Лаурефиндэ за трапезой, испарилось мгновенно, словно увядшее под тошнотворным дымом мага. Эльф отвернулся к водопадам, хмуря брови. — Друг мой, ты ведь понимаешь, почему я завел этот разговор.       Эльф услышал, как зашелестели полы серого одеяния, как исстари поднялся с напускным кряхтением и старческими охами. «Словно бродячий артист, » — не удержался от мысленного замечания Лаурефиндэ. — Я чувствую в ней искажение — в малой доле, однако оно все ещё опасно.       Лаурефиндэ повернулся, и лицо его было абсолютно бесцветным и пустым, словно высеченное из камня. Скудное освещение заострило его черты, сделав взор эльды поистине хищным, а спокойная улыбка на губах придавала ему куда больше невидимой, внутренней силы и могущества. — Искажение присутствует в нас всех, — отрезал тот, — и живём мы все в Арде Искаженной. Может быть лишь Амана это не коснулось. Однако будем честны: сила моего народа убывает, и нам это известно. Что же заставило тебя думать, будто крупица в душе обычной эллет способна перевесить чашу весов? — Искажение отравляет все сущее, и даже крупица тьмы способна породить нечто более темное, — в нравоучительном голосе мага прозвучали нотки раздражения, — ты знаешь, друг мой, чем закончилась для многих попытка уклониться от изначального замысла.       Лаурефиндэ вздрогнул, как от пощечины, ошеломленный столь безумным сравнением — в его прошлом было много ужасающих примеров подобного «падения», будь то возжелавший власти Вала или предавший целый город союзник . Однако ничто не казалось ему применимым к ней — к единственной дочери Эктелиона. Они были схожи, как вода и лед, как расплавленное золото и застывшие чеканные монеты — иная форма, но одна суть. Исиль напоминала ему Эктелиона — своей внешностью, манерой держаться, даже плавностью и выверенностью каждого жеста, и, даже будучи лишенной эльфийского воспитания, она оставалась точной копией своего отца. Лаурефиндэ был уверен: ни Эктелион, ни Исиль никогда не были способны на низость.       Вот только Митрандир об этом знать не мог. — Каждый в этом мире несет свой собственный груз, — все же отозвался Глорфиндел, — свою боль, свои воспоминания и страхи. И каждый смотрит на мир через свое собственное искаженное зеркало, отлитое из ложных надежд и разочарований. Твои слова, Митрандир, применимы ко многим, посему не стоит из огромного количества эльдар и эдайн выделять лишь ее одну. Даже во мне искажения ничуть не меньше. — Однако ты забываешь очевидное, — в глубокомысленном голосе Гендальфа слышалось нетерпение, — мир меняется, как и живущие в нем. Кто знает, какой станет твоя ученица уже завтра… «Я покажу тебе ее истинную сущность».