***
Впереди был Дейл. Полуразрушенные каменные ворота, останки домов и горы каменных обломков, сгнившие деревянные балки, осколки и мелкое крошево черепиц. Смурое сизое небо над головой все больше навевало тоску, а вокруг — абсолютнейшая тишина. Пения птиц не было слышно на много лиг отсюда, словно вся природа разом умерла, сгорела в пламени и осыпалась серым, тлеющим пеплом. В стылом воздухе витало чувство одиночества — такое обычно чувствовалось на кладбище. Первый и последний раз я была в подобном месте, когда не стало бабушки. До сих пор помню ту зловещую тишину и редкий полуплач-полувздох соседей. Была зима. Почему-то все плохое происходило в моей жизни лишь зимой. Снежинки вокруг кружились, беспорядочно танцуя в воздухе, забивались за ворот одежды, в рукава и резали холодом лицо. Ветер был знобящий, — под стать январю — но люди все равно стояли, кутаясь в одежду, шарфы и косынки. Кто-то тихо плакал, кто-то торопливо вытирал слезы, а кто-то просто застыл в шоке и непонимании. И все вокруг такое белое. Такое холодное. Такое… мертвое. Помню, как мама ушла на ночное дежурство, и прямо посреди ночи резко зазвенел телефон. Катя кинулась к нему первой в надежде побыстрее разобраться со всем и продолжить спать, и я едва успела войти в темную комнату, когда сестра протянула трубку: — Баб Зина звонит, — Катя широко зевнула, потирая заспанные глаза, — просит маму или тебя к телефону. Дрожащими руками я приняла трубку, поднося ее к уху. В груди поднялась тревога. Почему звонила соседка да еще и в такой час? Нехорошее предчувствие сжало сердце в тисках. — Настюша, — прерывистое дыхание бабы Зины прямо в трубку тут же навело на тяжелую мысль, и соседка бабушки едва смогла закончить фразу, — Анна Петровна… ее больше нет. Соседка замолчала. А я молча продолжала стоять с зажатой в пальцах трубкой стационарного ярко-оранжевого телефона и, словно онемевшая, была не в силах даже двинуться с места. Так мы узнали, что бабушка умерла. Я сжала пальцами одежду Лаурефиндэ, устраивая голову на его плече. Его плавные неспешные шаги слегка укачивали, словно приглашая провалиться в сон, но я упрямо пыталась отогнать эти ощущения. Наставник нес меня на спине, молчаливо оглядывая окрестности, и по его напряженному телу я понимала, что Глорфинделу тоже было не по себе. Весь город напоминал склеп. Каждый разрушенный дом, сгоревшее строение, каждый столб, каждый камень в этом городе казался могильной плитой или надгробием, полуразрушенным от времени. Веяло смертью. Казалось, будто в домах ещё остались жители: на пороге валялись детские игрушки, кувшины, полусгнившие книги, от которых остался только кожаный переплет — казалось, будто кто-то вот-вот выйдет на улицу, примется собирать разбросанные вещи, а потом продолжит заниматься домашними делами. Вот только улица была мертвенно пуста. Тихие шаги Глорфиндела успокаивали, и я сама не заметила, как медленно выпала из реальности. И вокруг все так же тихо — и в мыслях тоже. Когда умерла бабушка, мне было тринадцать. Я толком и не понимала, что произошло — вокруг вдруг разразился хаос, и все вокруг закружилось, завертелось… Мама плакала днями напролет, а Катя, ничего не понимающая от слова совсем, всеми силами пыталась ее утешить. Вот только я все никак не могла опомниться и лишь заторможено продолжала существовать. И не было эмоций. И слез тоже не было. Словно ничего не случилось. Даже накануне похорон и днем, когда родственники и друзья приехали проститься с бабушкой, я не чувствовала абсолютно ничего. Все казалось обманчиво неправильным, ненастоящим, будто относилось не к бабушке, а к кому-то чужому. Умом я понимала, что ее больше не было, вот только ощущения грусти все никак не приходило. Тогда мать сильно разозлилась — она вопила на весь дом и захлебывалась слезами, крича о моей бесчувственности. А я пыталась выдавить из себя хоть одну слезинку. Не получалось. Может, тогда у меня действительно «не было сердца»? Лаурефиндэ повернул голову, словно явственно услышал череду моих мыслей, и осторожно поинтересовался: — Замерзла? Я покачала головой, и вспомнив, что он мог не заметить моего жеста, произнесла: — Нет, не сильнее, чем раньше. Пустота угнетала. Неподдельный ужас сковал меня до последней клетки тела, и разум настойчиво просил повернуть назад. Вот только позади был сожженный дотла город и толпа голодных и замерзших людей. Я вытянула руку вперед, ловя ладонью падающий снег, но и он оказался хлопьями сизого пепла. Вскоре мы остановились в одном из разваленных домов. Лаурефиндэ принялся собирать обломки мебели, тихо сетуя на сгнившую древесину, а я ворошила сапогом осевшую на пол грязь. Хорошо, что стены дома еще оставались целыми и немного спасали от ледяного ветра — дом был двухэтажным, и пострадала лишь крыша и верхний этаж. Наконец, разведя костер прямо посреди развалин комнаты, я уселась на обломки полусгнившей кровати и плотнее закуталась в плед. По-хорошему, следовало снять всю влажную одежду и просушить ее возле костра, но раздеваться во всей этой грязи не хотелось. Лаурефиндэ тем временем все продолжал методично распутывать пальцами волосы, и, чтобы отвлечься от мыслей от предстоящей битвы, я предложила ему помощь. Разговор упрямо не клеился. — Глотни, — наставник протянул мне флягу, все еще не оборачиваясь. Я торопливо обвязала заплетенную Глорфинделу косу лентой и осторожно приняла сосуд из рук, тут же спрашивая: — Это вино? — Мируворэ, — объяснил тот, — но сделай только глоток. — А то опьянею? — попыталась шутливо отозваться я, но Глорфиндел покачал головой. — Это не алкоголь, но может плохо сказаться на твоем хроа, — он проследил, как я отпила немного пряной и терпкой жидкости, и принял флягу обратно, — я заметил, что ты более восприимчива ко всему, что обыкновенно не доставляет эльдар особых забот. — Например? Я обтерла ладонью губы, немного морщась от послевкусия напитка. Если его пили сами Валар вместе с эльфами, то почему он такой терпкий на вкус, почти как вино? Впрочем, эльдар и в обычное время хлестали вино, словно воду — для них слегка горьковатый алкогольный привкус наверняка не имел значения. — Погода, алкоголь, нагрузки, — перечислил наставник и приподнялся, чтобы подкинуть деревяшек в огонь, — ты более восприимчива к холоду и жаре. Я устроила подбородок на коленке, всеми силами пытаясь не провалиться в зыбкий сон. После целительного напитка, конечно, стало чуть теплее, но сонливость и усталость почти не ушли — лишь притупились и словно бы затерялись среди остальных чувств. Из-под ресниц наблюдая за плавными движениями наставника, я и сама не заметила, как уснула. Проснулась я в середине ночи, когда костер успел догореть. Было почему-то тепло. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что источником тепла был светловолосый эльф, обнимающий меня с боку. Я вяло проморгалась. Глорфиндел сидел рядом, облокотившись спиной о стенку, и бережно прижимал меня к груди. Я зашевелилась, пытаясь ненароком выпутаться из пледа и теплых объятий, но эльф вдруг тихо выдохнул: — Время еще раннее, отдохни. Я завозилась, устраиваясь поудобнее, и Глорфиндел снова обхватил меня руками. Вот только сон не шел. Слегка приподняла голову, пытаясь разглядеть в кромешной тьме лицо эльфа, и тут же встретилась с ним взглядом. Радужка у наставника словно немного светилась в темноте, но выглядело это совсем не жутко — лишь таинственно и чарующе. А ведь в первую нашу встречу его глаза показались мне жуткими и неестественными. — У тебя глаза будто флуоресцентные, — ляпнула я. — Не совсем понял, что это означает, но сочту за комплимент, — тихо хмыкнул тот. Я снова завозилась. От пледа уже становилось жарко, и хотелось выпутаться из всего этого кокона. Да и от костра тянуло едким дымом — все-таки деревяшки были местами гнилыми. — Светятся, то есть, — пояснила я, — у остальных я такого не замечала. Почему? Или это и есть ваша магия? — Магией эдайн называют лишь то, что не могут объяснить, — теплый голос Лаурефиндэ раздался прямо над ухом, — мы способны влиять на мир и стихии, но это не та магия, что в твоем понимании этого слова. — Ну так с глазами то что? — все же переспросила я. Глорфиндел задумчиво отозвался: — Полагаю, глаза других отличны из-за того, что не все, кого ты могла видеть, побывали в Амане. — Я слышала, что у рожденных в Валиноре глаза «сияют, как звезды», но не думала, что и впрямь все так и есть, — тихо поделилась я мыслями, — к слову, если ты нолдо, почему у тебя волосы золотые, как у ваниар? Глорфиндел вдруг рассмеялся, отчего грудь эльфа ощутимо завибрировала. Я откинула голову назад, ощущая лишь безмерное счастье и облегчение. Даже если все это оказалось бы сном, я все равно была бы счастлива. Тому, что меня спасли. Тому, что эльф поддерживал меня. Тому, что в руках Глорфиндела было так тепло, спокойно — и абсолютно безопасно. — Ты задаешь мне вопросы, на которые я не могу знать ответа, — все же ответил эльф, продолжая улыбаться, — должно быть, по замыслу Иллуватара я должен был примкнуть к ним, но, как видишь, оказался среди нолдор. — Прибился к Финвэ, так сказать, — пошутила я. — Я ведь не лодка, — добродушно отозвался Глорфиндел, и от его спокойной улыбки стало еще чуточку теплее. Мы вышли за стены разрушенного дома, когда солнце уже взошло над горизонтом, и в глаза тут же бросилось нескончаемое море золотых доспехов. Чтобы спастись от слепящих бликов, пришлось сделать ладонью козырек над глазами. — Вот это да, — присвистнула я, оглядывая бордово-золотые ряды лихолесских эльфов, — в жизни это еще красивее выглядит. Глорфиндел не стал уточнять, где, по моим словам, подобное зрелище должно было выглядеть менее впечатляюще, и плавно проследовал вперед. Эльфы, кажется, узнавали моего наставника, но заговаривать не решались, и лишь синхронно разворачивались на местах, открывая проход. Я последовала за наставником. Стройный ряд синдар тут же всколыхнулся, открыл мне путь и столь же плавно сомкнулся за спиной — словно морские волны. Я смогла лишь восхищенно вертеть головой, увлечённо пялясь на их доспехи, изукрашенные причудливыми металлическими витками и узорами, и все никак не могла отринуть ощущение нереальности происходящего. — Вижу, вы здесь, — глубокий бархатистый голос Трандуила я узнала бы из всех, впрочем, эльф и так достаточно выделялся: высокий, в сияющих доспехах (почему-то не золотых, в отличие от его же подданных) и на… олене? — Удивлен лицезреть тебя здесь не менее, друг мой, — в тон ему отозвался Глорфиндел, и я отчетливо услышала в их голосах оттенки иронии. — А я вот удивлена приезду на олене, — ошеломленно пролепетала я. Оба эльфа мои слова участливо проигнорировали — видимо те не вписывались в рамки этикета — и принялись обсуждать цель визита. Я решила не мешаться и, мечтая о хоть-каком-нибудь завтраке, уселась прямо на обломки фонтана на главной площади. Солнце уже поднималось к зениту, и на улицы стал выбираться люд. Рискуя потерять Лаурефиндэ во всей этой толпе, я все же вернулась к эльфам и успела застать обрывок разговора Трандуила с Бардом. Глорфиндел стоял неподалеку, хмуро оглядывая войско синдар, и, заметив меня, поманил рукой к ближайшим постройкам. — Что-то случилось? — я прошествовала за ним следом, наблюдая за людьми. Те разбирали припасы, таскали кувшины с вином и просто толпились на площади, рассматривая стройные ряды синдар. — Трандуил собирается развязать войну, — спокойно произнес наставник, но голос — слишком твёрдый и сухой — выдавал его отношение ко всей этой затее, — боюсь, что все закончится куда хуже, чем мы предполагали. — Я бы беспокоилась сейчас не о нем, если честно. Я села на обломки стены, поджимая под себя ногу, и пару секунд следила за тем, как эльфы занимали позиции на стенах разрушенного Дейла. Даже в полном обмундировании и наверняка тяжелых доспехах они двигались плавно, словно единый поток воды, и это зрелище завораживало. Теперь город неумолимо напоминал праздничный торт, украшенный яркой посыпкой — золотой с алым, иногда разбавляемой темно-зелеными мазками знамен. — Гномы устроились куда лучше, чем мы все здесь, — Лаурефиндэ, видимо, понял мой вздох не совсем правильно, — даже в случае осады они продержатся некоторое время. — А я говорю и не про гномов, — наставник цепким взглядом проследил за удаляющейся к горе фигурой Барда и повернулся ко мне, — что ты можешь сказать о Гундабаде? Глорфиндел едва заметно скривился, словно одно это слово приносило ему массу раздражения. Наверняка, именно из Гундабада выходили все отряды орков, которые разбредались впоследствии по западной стороне хребта Туманных гор, где и находился Имладрис. — Ранее там было королевство гномов на самом стыке Мглистых и Серых гор, — бесцветно отозвался эльф, — ныне — оплот орков. К чему ты спрашиваешь? — Боюсь, что весть о смерти дракона уже разлетелась, а забрать Эребор себе хотят слишком многие, — уклончиво объяснила я. Глорфиндел должен был все понять и без моих слов — я все равно не смогла бы что-то поменять, ведь меня даже слушать не стали бы. А вот он — великий воин, военачальник Элронда и хороший знакомый Трандуила — вполне мог направить мысли короля синдар в нужное русло. Даже если не выйдет полностью предотвратить сражение, останется время, чтобы укрыть местных жителей и подготовиться к атаке. Всяко лучше, чем ничего. — Я понял, — эльф кивнул, серьезно вглядываясь мне в глаза, и, кажется, принялся что-то обдумывать, — есть ли что-то еще, о чем мне следует знать? — Разве что об отряде Даина Какого-то-там из Железных холмов, — я вздохнула. Темное пятнышко, являющееся никем иным, как убийцей дракона, рассерженно вышагивало у самых ворот Эребора. Кажется, все шло именно так, как должно было. Мы спустились вниз, когда Бард въезжал в ворота города. Трандуил насмешливо изогнул бровь при его приближении и иронично прокомментировал для нас с Глорфинделом: — Кажется, у него ничего не вышло. Кака-а-ая жалость. — Да тут сразу было понятно, что он получит только пинок под зад, — я негромко вздохнула, словно уже давно смирившись с суровой действительностью. Лаурефиндэ, стоявший рядом, вдруг нервно откашлялся. — Весьма грубая форма изложения, — столь же иронично похвалил король синдар, — но не лишена смысла. Убийца дракона, грозно насупившись, наконец подъехал к нам: — Я не понимаю, — разочарование в голосе Барда звучало слишком очевидно, — зачем ему нужна война?! Раздался грохот. Мы синхронно оглянулись на гору, с которой вдруг посыпались камни. Поднялась пыль. Потребовалось несколько секунд, чтобы та улеглась, и явила нам огромную каменную голову гнома, напрочь завалившую вход в подземное королевство. Кажется, она съехала прямо со стены, оторвавшись от высоченной статуи, и последняя теперь стояла обезглавленной. На секунду я вспомнила отрывки из прошлой войны, и явственно представила на месте скульптуры мертвого деда Торина. Стало жутко. — Их бесполезно уговаривать, — отрезал Трандуил. Я помялась пару секунд, но все же отозвалась: — Все это последствия гномьей болезни, — мужчины вдруг устремили на меня взгляды — несколько удивленные, словно они на мгновение забыли о моем присутствии, — если я правильно поняла ситуацию, у меня есть пара мыслей, касательно того, как можно с ними договориться. — Что же, — Трандуил состроил довольно интересное выражение лица и насмешливо продолжил, — один уже попытался образумить гнома. Кто знает, возможно, если мы будем пробовать по очереди, чего-то да добьемся. Я разочарованно вздохнула. Трандуил был прав. Даже если у меня были идеи, разговаривать с гномами, а точнее с Торином, было просто бесполезно — он бы все равно продолжил гнуть свою линию. Но в душе еще теплилась надежда. По крайней мере, я сделала все, что было в моих силах, чтобы хоть немного сократить жертвы, а воспользуется моей помощью Трандуил или нет — уже другой вопрос. — Мы атакуем на рассвете.***
Прохладный ветер игриво перебирал пряди волос, трепал свободные рукава одежд и осторожными касаниями пробегал по лицу и рукам. Тусклое, словно затянутое поволокой солнце почти не согревало, и абсолютно пустая, местами каменистая земля все больше заставляла нервничать. В какой-то момент я забыла о своих мыслях, позволив себе отвлечься на то, что виднелось вокруг меня. Под размеренный марш солдат слишком тянуло на раздумья, и все недолгое время, пока войско синдар двигалось к вратам Эребора, я не выдавила ни слова. Глорфиндел, восседающий на белоснежной лошади прямо возле меня, вдруг тронул меня ладонью и настойчиво повторил: — Ты помнишь, о чем мы условились? Я перевела на эльфа размытый взгляд и едва не свалилась с лошади, узрев сверкающее море позолоты. Она тонула в розоватых отблесках светлеющего неба и слепила глаза, как подвешенный над лицом фонарь. Сегодня все было слишком контрастным: стальные доспехи Трандуила на фоне его армии, на удивление яркое небо с темным, тусклым силуэтом гор — и все это лишь сильнее отпечатывалось в сознании. Казалось, протяни руку — и навсегда затеряешься в этом тягучем мгновении. И в этой вечности хотелось утонуть. — В случае опасности сразу же уезжаю, тебя не жду, — монотонно отозвалась я. Тон, которым обычно рассказывают заученные слова, не сильно нужные в жизни, Глорфинделу не понравился, но эльф промолчал. Сегодня все были на взводе: и Бард, и войско, и, казалось, даже Трандуил. Еще больше нервничал волшебник, ворвавшийся в лагерь с наступлением заката. Не знаю, что именно он обсуждал с эльфами в шатре, но вышел маг крайне раздраженным. Лучи солнца на мгновение всколыхнулись из-за гор, озарив светом золотое море доспехов. Эльфы тотчас остановились и вытянулись вокруг стройными рядами, заполнив собой почти всю равнину возле каменных ворот. Я мрачно соорудила ладонью козырек, пытаясь хоть немного отгородиться от ослепляющей — в буквальном смысле! — красоты синдар. Те отчего-то напоминали мне не рассыпанную горсть золотых монет, а разросшийся на поле зверобой. Я нервно поерзала в седле. Лаурефиндэ, медленно ведущий лошадь шагом, хмуро оглядывал собравшихся возле парапета наугрим. Те застыли на импровизированном балкончике прямо над обломками каменной головы — та надежно завалила проход, но все еще смотрела на Дейл своим пустыми каменными глазницами. Ассоциация с Трором все никак не хотела меня покидать. Каменные стены Эребора в оттенении горы слегка отдавали голубизной. Таким же стальным отливом сияли доспехи Трандуила, который уже подъехал к каменным вратам. Я сжала пальцами кожаные ремешки поводьев, выхватывая взглядом Торина, и почему-то на душе стало еще неспокойнее. — Нам нужно вмешаться, — все же не выдержала я. Глорфиндел на секунду остановился и тут же мягко отрезал: — Мы сделали достаточно. В том то и дело, что мы сделали недостаточно! Всю ночь я размышляла, пыталась придумать хоть что-то, что могло бы остановить войну — хоть какую-то мелочь, способную вызвать «эффект бабочки»! Но история, которая подобно реке уже успела выйти из берегов, неуклонно возвращалась в свое русло: подстраивалась, обтекала меня, словно маленький камешек на пути. Одновременно я ощущала себя такой могущественной из-за своих знаний, но и такой бессильной, что хотелось просто опустить руки. Разве я здесь не для того, чтобы хоть что-то изменить? — Почему он не отступился от своего плана, если каждый говорил ему об армии орков? — сдавленно вздохнула я, пытаясь отрешиться от мыслей о битве. Чтобы не вспоминать обожжённые тела эсгаротцев, я принялась рассматривать замысловатый плащ Трандуила. Лаурефиндэ отследил мой взгляд и, кратко оглядев фигуру лесного короля, отозвался: — Потому что он завидный упрямец, — наставник слегка склонил голову, словно присматриваясь к эльфу, — не говори мне, что ты не замечала этого. — Они с Торином стоят друг друга. Если битва разверзнется, будет столько жертв… Я никогда не видела мертвых людей — только по телевизору. И тогда все ощущалось иначе: я прекрасно осознавала, что на лицах актеров был грим, что после отснятой сцены они снова встанут и продолжат жить, вернуться к семьям и сыграют еще много ролей. А в жизни все было совсем не так. Даже на похоронах бабушки я смотрела на все, кроме холодного, посиневшего трупа. Любая мысль о покойниках — о настоящих покойниках — сводила с ума. Боялась ли я смерти? Разве что смерти других. Рассказы, книги, кино — в них смерть изображалась всегда по-разному. Конечно, я грустила, когда читала в новостях об усопшем артисте или о других умерших, вот только столкнулась с этим лицом к лицу лишь день назад. И это было невыносимо. Словно умирали не они, а я. Я оторвалась от раздумий лишь тогда, когда усиленный магией голос Митрандира громыхнул в воцарившейся на секунду тишине. И вздрогнула, как от удара, почти физически чувствуя кожей возросшее напряжение: ощущения были такими, каким обычно бывает воздух прямо перед грозой — разряженный и душный. С каждой секундой мне все больше становилось не по себе. В следующие несколько минут весь мир пришел в движение. Эльфы резво принялись перестраиваться, едва завидев армию гномов на горизонте. Тысяча гномов, закованных в броню, причём весьма недружелюбно настроенных, как сплошная серая лавина потекла к нам с холма. Я торопливо огляделась: синдар уже выстроились новыми рядами, и выехать из всего этого сборища казалось почти невозможным — эльфы заняли все пространство вокруг и уже готовили луки к стрельбе. — Нет, нет, нет, нет… Глорфиндел, — испуганно позвала я. Наставник подъехал ближе, но легче от этого почему-то не стало. Чья-то небольшая фигура отделилась от основного сборища и выехала вперёд. Несомненно, Даина я бы узнала всегда — в фильме личностью он был весьма запоминающейся, да и ездил на хряке только он. На огромном таком. Бронированном. — Доброго утречка, — вполне дружелюбно поздоровался он. — Как ваше ничего? — Да так себе, если честно, — бесцветно пролепетала я. Почему-то на ум приходило только одно: ситуация сюр. Впрочем, все развернувшееся действо и впрямь походило на нечто нелепое, совершенно невозможное. Одно дело, когда подобное ты смотришь по телевизору, наслаждаясь музыкой и сопутствующими спецэффектами, и совсем другое, когда ты сама — часть всего происходящего. — У меня к вам небольшое предложение, — Железностоп прошёлся взглядом по толпе рыбаков и армии Лихолесья, в рядах которой двумя неподвижными изваяниями застыли мы с Глорфинделом, — если согласитесь уделить мне малость времени. Будьте так любезны… Убраться отсюда! Вы все! Я вздрогнула, и лошадь подо мной нетерпеливо попятилась. На ум почему-то пришел момент, когда я смотрела недавно вышедшую часть фильма и радостно комментировала происходящее. Тогда я, наверное, иронично охарактеризовала Даина чем-то емким, вроде: «Без комплексов мужик» и радостно записала его в список понравившихся героев. Вот только сейчас он не нравился мне совсем. И ситуация не нравилась. Вряд ли можно было вообще радоваться, когда безграничная толпа вооруженных гномов готова была разорвать противников на куски. А дальше мы молча наблюдали, как две армии — эльфов и гномов — перестраивались. Все пришло в движение за доли секунды: лучники Трандуила почти мгновенно перестроились, натянули луки, со стороны Даина выступили гномьи наездники. Я ощутимо почувствовала, как сердце сжалось где-то в груди и ухнуло вниз. — Уезжай, — безапелляционно приказал Глорфиндел, — немедленно. Первый залп лихолесских стрел прорезал воздух. Я могла лишь с ужасом наблюдать за огромными гномьими вертушками, которые раздробили древки стрел за один взмах прямо в воздухе, и обрушились на первый строй синдар. Эльфов подрубило подчистую, отбросило в сторону, разбив стройные ряды, и вокруг поднялась удушающая, грязная пыль. Я застыла от шока, не решаясь даже шелохнуться. Страх от осознания, что все было по-настоящему, вдруг парализовал. — Ithil! Kela! Я рванула назад, игнорируя выкрики за спиной. Ветер свистел в ушах, выбивал слезы — но я видела все с пугающей отчетливостью. Сотни темных низких фигур высыпало на армию Лихолесья и они с невероятной быстротой пробирались все дальше сквозь строй, словно расползавшаяся по листу клякса. Я попыталась на ходу отыскать взглядом удаляющуюся фигуру Лаурефиндэ, но ослепляющая позолота, окутанная пылью, мешала рассмотреть хоть что-то во всей разверзшейся неразберихе. — Исиль, в сторону! Раздался резкий вскрик, и рядом просвистела гномья вертушка. Я не успела понять, что произошло, лишь услышала характерный хруст, скрежет железа о железо и испуганное ржание лошади. Та, словно подкошенная, рухнула на каменную крошку, сбросив меня в кучу эльфийских доспехов. Перед глазами все завертелось, вмиг окрасилось алым, и поднявшаяся в воздухе пыль окончательно дезориентировала. Я надрывно закашлялась, пытаясь сквозь сизую пелену разобрать хоть что-то, но все вокруг словно скомкалось в один огромный ворох. Все произошло настолько быстро, что я даже не успела выдохнуть. Я попятилась, слепо шарясь возле себя, и тут же отдернула руку. Под пальцами было влажное, бордовое месиво из кожи и костей. Меня замутило. То было раздробленное эльфийское лицо. Выражение крайнего ужаса и боли, исказившее лицо погибшего, заставило меня вздрогнуть. Не нужно было даже оборачиваться, чтобы понять: никто из синдар не желал сражаться насмерть, по крайней мере, здесь и сейчас. Я отползла в сторону. Какой-то эльф из армии Трандуила вдруг подхватил меня под руки, пытаясь приподнять и оттащить в сторону от мертвого тела. — Khiril nin, boe bedich! Я судорожно ухватилась за него, внутренне молясь, чтобы все закончилось быстро. Лошади у меня больше не было, а значит, шанс на отступление стремительно таял на глазах. Даже если успею добраться до Дейла, сражаться все равно придется — только уже с орками. Я закусила губу, вытаскивая меч из ножен. У меня не было здесь врагов — ни одного — и проливать кровь я не хотела, а за меч схватилась лишь готовясь отражать чужое нападение. Все-таки одно дело — убить орка, но совсем другое — убить гнома или человека. Вокруг кипел хаос. Я всеми силами старалась не смотреть на сцепившихся в схватке воинов, но видела краем глаза и лежащие на земле фигуры — в золотом и стальном, и расплывающиеся по камню кровавые разводы. К горлу подступила тошнота. А потом земля содрогнулась. В стороне от Эребора задрожала горная порода, гулко ухнуло что-то в самых недрах гор, и наружу пробилось несколько огромных головок червей, похожих на стапелии. Они громогласно зарычали, вырываясь из-под земной тверди то тут, то там, привлекая внимание всех собравшихся. — Ха-а… — убито выдохнула я, едва сдерживая гримасу отчаяния. Черви. Гигантские. Все, до свидания. Я в Ривенделл. Хватит с меня приключений! Вдалеке оглушающе зазвучал горн. Послышался гул, и вскоре мы увидели первую волну орков, надвигающихся на нас плотной сокрушительной лавиной. Эльфы и гномы снова пришли в движение, принялись перестраиваться и сооружать из щитов и копий некое подобие стенки. И лишь когда тысячи озлобленных орков обрушились на первые ряды войска, я поняла всю серьезность ситуации. И впервые за всю свою жизнь мне стало по-настоящему страшно.