Hisie Morne

      Утро следующего дня началось для меня на удивление рано и, причем, с ожидаемых попыток Лаурефиндэ меня расшевелить. Едва заснув только ближе к полуночи, я пролежала в постели до полудня и сразу же после завтрака перетекла на диван. Однако надеждам моим на тихий день в одиночестве сбыться было не суждено — наставник все еще был дома и сдаваться явно не собирался. — Не говори мне, что продолжишь лежать так целый день, прячась от всего остального мира!       Я подняла хмурый взгляд на подошедшего Лаурефиндэ. Пришлось вяло отложить раскрытую книгу — все равно толку от нее было мало — и ответить: — Да, именно этим я и собираюсь заниматься ве-есь день, — я показушно всплеснула рукой, — и даже не один день, а все оставшееся время, которое у меня есть. Всю жизнь на диване пролежу. Умру, попаду в Чертоги, там тоже найду диван и буду на нем вечность лежать. Вот Мандос со мной намучается то!       Лицо эльфа приняло совсем ошеломленное выражение. Кажется, к моему сарказму он был морально не готов. — Я даже не уверен, шутишь ты сейчас или, наоборот, предельно серьезна, — наставник задумчиво постучал пальцем по спинке дивана, — оба варианта навевают некоторые опасения.       Я тяжко вздохнула, еще раз прокручивая в голове события минувшего дня. Ничего не хотелось — разве что проснуться и понять, что все произошедшее было дурным сном. Не хотелось куда-то идти, пытаться разговаривать с кем-то из братства и изображать, будто слова, оброненные на Совете, совсем не задели меня. Было очевидно, что все совсем наоборот. Даже целительный покой Имладриса не мог развеять тот тугой ком тревог, прочно застрявший в горле, и я решила сдаться. Уступить. Сделать вид, что все в порядке, позволить им делать и думать то, что хотят. Так они оставят меня в покое. — Ты ведь не думал, что я пойду куда-то после вчерашнего? — Перестань, — эльф вздохнул несколько обреченно, — давай сходим прогуляться. На границы, хочешь? Или куда-нибудь еще — к ущелью, например. Тебе ведь нравились те места.       Безразличный взгляд, брошенный в его сторону, в полной мере поведал о моем ответе, и я снова откинулась на подлокотник, не желая встречаться с наставником глазами. Кажется, тот всерьез решил организовать для меня культурно-развлекательную программу под названием «давайте поможем вселенскому злу снова найти хорошее настроение». — Терпеть не могу ущелье, — все же призналась я, — мне просто нравилось ходить с тобой куда-нибудь, а место не так уж важно. — В горы? — тут же предложил Лаурефиндэ. — Ни за что, — твердо отрезала я, вспомнив мой прекрасный поход с гномами по отвесной скале в ливень, — я хочу остаться дома хотя бы до отбытия братства.       Наверное, позже я однозначно пожалею. Устыжусь своих скомканных попыток отгородиться от остального мира, спрятаться в раковину, как улитка, и пойму, что стоило принять старания наставника и просто продолжать жить.       Да и от помощи Митрандира мне тоже стоило отказаться. Я так долго думала над его предложением, что додумалась до совсем абсурдных вещей и решила согласиться на авантюру, прекрасно зная, что мне доведется пережить. Но что, если существовал и другой выход? Путь, по которому я смогла бы пройти одна, не прибегая ни к чьей помощи — даже помощи наставника.       Вот только этот крошечный шанс казался невозможным. «Даже у самых сильных воинов бывают моменты, когда они перестают справляться в одиночку», — так говорил мне Глорфиндел, и сейчас я остро ощущала правдивость его слов на себе. Мне нужен был учитель. Вот только видеть его в лице Митрандира я не желала совсем. Конечно, я могла бы твердо отказать и продолжать жить и дальше, будто ничего не было, но тогда бы пострадали другие. И больше всего я боялась за наставника.       На моей стороне всегда был Глорфиндел, и мне хватало лишь одной уверенности в его поддержке — будь то несвязные попытки успокоить или же его мудрые слова, приправленные личным опытом. Но даже эльф был в смятении. Я чувствовала это — все буквально отпечаталось на его лице: то, что Лаурефиндэ сам не знал, как поступить с моими хаотичными всплесками эмоций, и то, что я для него — болезненное напоминание. О моем отце ли, о своей возлюбленной — не знаю и знать, если честно, не хочу. Все это время я хваталась за него, как за спасительную нить, но пора бы отпустить уже и ее.       «Все это ревность. Я думаю так, потому что считаю, что недостойна всего того тепла, что предназначено другой. Кажется, я стала слишком жадной, раз хочу, чтобы меня безоговорочно любили лишь за факт моего существования». — Тогда позволь мне пойти с тобой, — мгновенно отозвался Лаурефиндэ. Я подняла на эльфа взгляд, замечая напряженное выражение его лица. — Как бы ни хотела этого, — после коротко молчания все же выдавила я, — но ты не сможешь. Мы оба понимаем, что как военачальник ты должен остаться, да и твоя сила привлечет ненужное внимание в походе. — Так ты все же решилась.       Вопреки желанию разубедить наставника, с губ не сорвалось ни звука. Я осторожно кивнула. — Есть вещи, которые нужно делать, даже если очень не хочется.       Все рушилось. Рушилось прямо в руках, выскальзывало из пальцев и рассеивалось по ветру. Я больше не чувствовала уверенности ни в завтрашнем дне, ни в самой себе; жизнь сейчас была столь неустойчива, что, казалось, достаточно сделать шаг в сторону, чтобы провалиться в бездну и навсегда в ней застрять. И стоя на краю пропасти и вглядываясь в эту всепоглощающую тьму собственных страхов, хотелось лишь определенности — чтобы кто-то оттащил назад или же окончательно толкнул вперед.       Но вместе с тем я чувствовала смутное раздражение. Я злилась — на окружающих, на вездесущего Гендальфа и на себя саму. Что мне делать? Как мне исправить все, что произошло? Как заставить их понять меня, если я не понимала себя саму?       Еще и этот проклятый поход… Я не желала вмешиваться в события — мне хватило их с головой. Даже первое время после возвращения из Дейла в Имладрис мне снилась война: ее удушливый запах крови, ощущение собственной бесполезности и обреченности, пылающие здания, горы тел. Я вскакивала посреди ночи, рвано дыша от страха, и давилась слезами, боясь закрывать глаза хоть на секунду, а в шорохах за окном мне неустанно мерещился враг. Битва уже давно прошла, некоторых потерь удалось избежать, но от этого было совсем не легче. И теперь, зная, что именно ожидало хранителей на пути к Мордору, хотелось лишь спрятаться в комнате, накрыться одеялом с головой и ни на что не реагировать.       Если раньше я надеялась, что рядом с Лаурефиндэ и остальными эльфами мне станет хоть чуточку спокойнее, то по возвращении с этими наивными ожиданиями пришлось распрощаться. Все было, как раньше, но не так, как до злополучного похода гномов. Даже забота наставника сейчас казалась какой-то неправильной и бессмысленной. «Он пытается сделать, как лучше», — уверял разум, а сердце вопило: «он видит только то, что хочет видеть. И кого.»       Я с шумом выдохнула сквозь зубы, заставляя себя прийти в себя. От стенаний и нытья легче не станет — пожаловалась на свою тяжкую жизнь, и довольно. Надо подняться, привести себя в порядок и доказать им всем, что они ошибались во мне, в моих силах и стремлениях. Я справлюсь. До похода оставалось чуть больше месяца — огромное количество времени, чтобы освоить азы и откреститься от сомнительной чести совместного путешествия с братством. А если не успею, смогу дойти до Лот-Лориэна и вернуться назад.       «Тогда хоть какая-то часть моих проблем исчезнет».       Пришлось встать, накидывая на плечи вязаную шаль, и выйти из дома. Сизое безоблачное небо хмуро глядело на меня свысока. Близился ноябрь. Для раннего снега в Имладрисе было еще слишком тепло, да и зимы здесь были мягкими, но вот ветер с Мглистых гор грозил продуть насквозь. Я торопливо поправила растрепанные волосы, рассматривая привычные дорожки с увитыми плющом колоннами по обе стороны, и не смогла сдержать грустной улыбки. Я любила Ривенделл всем сердцем: высокие горы вокруг, пестрые леса и водопады, его утопающие в зелени витые крыши беседок, высокие шпили башен и звонкий перелив эльфийской речи. И сейчас, когда осознала, что после столь долгого отсутствия мне придется уйти снова, сердце защемило от тоски.       Дворец сегодня был куда оживленнее: слышался веселый смех, переборы струн на ближайшей террасе, и вокруг сновал целый рой эльфов в цветастых одеждах. Казалось, они вовсе не испытывали неудобств из-за идущей войны и находящегося в Имладрисе кольца, и видя их счастливые, умиротворенные лица, хотелось широко улыбнуться в ответ. Мне тоже хотелось жить без забот, не думать о будущем и надеяться, что и для меня где-то уготован райский уголок.       Стараясь шагать уверенно, я двинулась в сторону главного входа, игнорируя взгляды стражников. Однако, к моему удивлению, эльфы из караула смерили меня взглядом, в котором не было ни презрения, ни жалости — обычный, даже мягкий взор из-под шлема даже начинал вселять неясную уверенность. Я запоздало сообразила, что знать о том, что именно происходило на Совете, никто больше не мог. Напряжение несколько спало, и я расправила плечи, мысленно выдыхая от облегчения. Хотя бы так. — Ну и где мне тебя искать, Гендальф? — устало спросила я, но коридор ответил мне тишиной. Кажется, все же придется посетить несколько мест подряд.       Я неспешно брела по галерее, прослеживая пальцами линии резьбы на стенах, задевая кончиками ногтей едва заметные трещинки в камне. Во дворце не было чрезмерной помпезности — лишь сдержанная роскошь, различимая в отделке, позолоченных рамках картин и тяжелых гобеленах со знакомыми сюжетами. Но из-за видений Вайрэ последние несколько лет гобелены вызывали во мне лишь острое желание порвать их на куски.       «Если твой дух еще в пределах Арды, нужно ли мне умереть, чтобы точно встретить тебя, мама?»       Все же остановившись у одной из картин, я осознала одну очевидную вещь: я не представляла, что буду делать, когда закончится война. У меня не было планов, каких-то определенных целей — хотелось просто жить, найти правду о родителях, своем перемещении в другой мир и о словах матери. Но что мне делать, когда кольца эльфов потеряют свою силу, и все, кого я знала, решат уплыть? Смогу ли я вообще ступить на земли Амана, будучи дочерью изгнанника и сделав все, что мне довелось свершить?       Гендальф обнаружился на первой же террасе сидящим на каменной скамейке. Он расслабленно покуривал трубку, выпуская сероватые колечки табачного дыма, и думал о чем-то своем, то и дело поглядывая на хмурое небо. — Приветствую, Митрандир, — маг даже не взглянул на меня, задумчиво затягиваясь табаком. Я удержала себя от комментария по поводу вреда курения, и спросила, — могу ли присесть? — Да, дитя, здравствуй, — тепло улыбнулся маг, — садись.       Усилием воли я заставила себя подавить вспыхнувшее на слове «дитя» раздражение, и все же опустилась рядом. Запах табака, казалось, стал еще сильнее, будто вся фигура старца пропиталась им до последней клетки кожи. Хотелось уйти. Я не стала ходить вокруг да около и сразу же выдохнула: — Я согласна на твое предложение.       В воцарившейся тишине послышался едва различимый смешок. — Ты прямолинейна, — старческий голос эхом прошелся по террасе, и Гендальф на мгновение отодвинул трубку от обросшего бородой рта, — и не терпишь промедления. В этом и кроется причина.       Причина? Я вскинула бровь, внутренне раздражаясь еще больше. Не сказала бы, что прямолинейна — острые углы в диалогах я старалась смягчать, но могла сорваться, если собеседник выходил за рамки. Так случилось и на Совете. Было бы глупо отрицать, что я действительно боялась общественного мнения, раз начинала прокручивать в голове из раза в раз все услышанные в свой адрес слова, но хотелось верить, что они — жестокие и поразительно точно бьющие в цель — были сказаны сгоряча. — Не совсем понимаю тебя, — обронила я в полном безразличии.       Мне было все равно на причины, их я и так прекрасно знала — мое происхождение, магия, отсутствие учителя. Я уже давно перестала винить других в своих ошибках. Во всем произошедшем была лишь моя вина — от неумения сдерживать эмоции до образа мышления, воспитания и многих других факторов, проросших во мне с самого детства. Поэтому пусть уж я буду прямолинейной до отвращения, чем продолжу молчаливо натягивать на себя маску добряка, делая вид, что меня заботят судьбы других. Пора снова стать человеком, которому все равно. Потому что так поступают остальные.       Гендальф, наконец, отложил курительную трубку и развернулся ко мне. Я не стала отводить взгляд от своих ладоней, на которые бездумно пялилась все это время, и продолжила ногтем вырисовывать по коже узоры. — Прежде чем обрести власть над своими силами, тебе необходимо научиться контролировать эмоции.       Голос исстари буквально вытащил меня из раздумий. Я сжала ладонь, осознавая правильность его слов, которые даже не было смысла отрицать. — У меня было время, чтобы узнать у твоих сородичей о тебе, — размеренно продолжал Гендальф, — многие из них поведали мне, что ты весьма пылкая и импульсивная особа. А многие полагают, что твое «человеческое воспитание» негативно сказывается на всем образе перворожденных.       Я вдруг сухо и надрывно рассмеялась. Решил собрать на меня досье, как на настоящего подозреваемого или преступника? Впрочем, даже остальные были отчасти правы: я два раза сбегала, поддавшись своей импульсивности, много раз вела себя не так, как подобает. В этом не было никакой тайны, никакого открытия — я и правда была другой. — Что же делать, — льдом в моем голосе можно было заморозить весь Бруинен, — меня уже не изменить.       Как бы мне хотелось едко добавить: «как жаль, что мне плевать», но это было бы ложью, понятной даже мне. «Взять эмоции под контроль» — звучит слишком просто, будто чувства — не нечто иллюзорное и хрупкое, а что-то, что можно ухватить, смять в комок, будто лист бумаги, и точным прицелом отправить в мусорное ведро. — Ты сейчас стараешься выглядеть и звучать равнодушной, — Митрандир вдруг устало вздохнул, — но это и выдает твои переживания, дитя. Прими свои чувства, не бойся показывать их. В ином случае, они будут накапливаться, нарастать, словно снежный ком, а потом обрушатся на тебя лавиной, которую ты не в силах будешь сдержать.       Я сжала челюсти от напряжения. Захотелось резко вскочить, развернуться на каблуках и унестись в комнату со всех ног, но я скрестила руки на груди и с вызовом посмотрела на мага. Уже не понимала сама, что чувствую: в один момент мне хочется разорвать все связи, оттолкнуть от себя даже Лаурефиндэ, но едва задумываюсь об этом — горло словно стискивают холодные и склизкие пальцы страха. Я боюсь. Боюсь, что стану причиной его боли, боюсь ощутить эту пропасть между нами, потому что больше у меня ничего нет; боюсь, что эльф решит согласиться с Гендальфом, и я потеряю его. Разумом я понимала, что такого не произойдет, но сердце будто сжимало в тисках от тревоги.       «В этом мире может произойти все, что угодно». — И как, — на мгновение замялась, подбирая слова, но те упрямо не лезли в голову, — как мне принять их? Как мне совладать с ними? Я не понимаю. Я запуталась.       Гендальф затянулся табаком и, причмокнув губами, выпустил несколько сизых колечек изо рта. По расслабленной позе мага создавалось впечатление, будто тот и вовсе не замечал моего присутствия, однако на вопрос все же ответил, немного помедлив: — Умение признать проблему — уже шаг на пути к ее решению.       «Очень познавательно», — мысленно прокомментировала я. Конечно, стоило признать, что маг говорил довольно толковые вещи, вот только ничего конкретного так и не посоветовал. — Я предлагаю тебе помощь и обещаю сдержать тебя, если ты сама будешь не в силах справиться. Тебе остается лишь принять ее.

***

      С момента создания братства прошло уже больше месяца, но разведчики Элронда, отправленные сразу в несколько областей, смогли вернуться только вчера. Я нисколько не ждала этого момента — в отличие от остальных, считавших дни до возможного отбытия, мне хотелось, чтобы время застыло навсегда — и поэтому, узнав прошлым вечером о грядущем походе, принялась уныло собирать вещи. — Глорфиндел, — эльф, собирающийся, видно, прокопать траншею прямо посреди гостиной, вдруг остановился и с готовностью оглянулся на меня, — сядь.       Едва вернувшись к прежней, нормальной жизни, я снова собиралась куда-то убегать. Глорфиндел первое время буквально метал молнии по этому поводу и клялся, что отправится со мной, но я пыталась мягко пресекать его разумными доводами. С горем пополам у меня это вышло, вот только наставник все равно продолжал ходить с таким лицом, будто весь мир нагадил тому под дверь — то ли раздраженным, то ли грустным, то ли со всем вместе.       Чтобы не умереть от скуки и хоть чем-то себя занять, каждое утро я выгоняла себя на пробежку, но с выпадением снега заниматься на площадке стало сложно и холодно. Вскоре я бросила и это занятие, окончательно засев дома, и лишь тренировки с исстари могли вытащить меня на улицу — Гендальф все-таки взялся меня учить.       Старец постоянно заставлял меня медитировать и иногда позволял разучить какое-нибудь легкое заклинание, однако все они были связаны либо с исцелением, либо с другими бытовыми мелочами. Видимо, обучать меня чему-то более масштабному маг побоялся в силу моей магической нестабильности. Занятия проходили скучно и монотонно, да и особенного прогресса заметить я не успела — все буквально стояло на одном месте, вгоняя в тоску.       С членами братства я старалась не пересекаться, лишь изредка, посещая общие трапезы, я находила некоторых из них глазами и старательно пряталась за другим столом. Многие не замечали меня или умело делали вид, что мои шпионские замашки остались вне поля зрения, а некоторые даже радостно здоровались, предлагая присоединиться к трапезе. Вот только мне было все равно. Я не ощущала себя членом братства, — лишь временным попутчиком — и это слишком явно читалось на моем лице. — Прости, — вздохнул наставник и все-таки сел рядом со мной на диван, — прости меня за мое чрезмерное беспокойство.       Я окинула того мимолетным взглядом, продолжая складывать вещи в дорожную сумку, и отозвалась чуть мягче, надеясь успокоить: — Все хорошо. Просто ты начал бродить туда-сюда, и это меня отвлекало.       Глорфиндел качнул головой, подхватывая со спинки утепленный плащ, и принялся тот складывать. Вот только руки, слишком отрывисто сжимающие плотную ткань, выдавали его беспокойство с головой. Я потянулась к нему, пальцами накрыла сжатую ладонь, готовясь выдать очередную порцию успокаивающих слов, вот только эльф меня опередил: — Я не хочу терять тебя снова, — вдруг рвано выдохнул Глорфиндел, и я удивленно подняла на него взгляд, — знаю, это желание слишком эгоистично, но я ничего не могу с ним поделать.       Неловкая шутка скользнула с моих губ прежде, чем я успела ее обдумать: — Говоришь так, будто я на смертном одре.       Лаурефиндэ отреагировал тотчас. Правда, совсем не так, как я ожидала: эльф буквально закаменел всем телом, ошеломленно уставившись перед собой. И глаза его, округлившиеся будто бы в испуге, замерли, словно лишившись всей жизни за этот короткий миг. Как если бы все прожитые годы пролетели перед глазами за секунду до гибели. — Глорфиндел?       Эльф моргнул, медленно повернулся в мою сторону, слепо уставившись на сжатую ладонь на своем плече. Будто рассеявшееся наваждение, мелькнули перед взором отголоски недавнего воспоминания: пугающе мертвый, пустой взгляд наставника и что-то мрачное, — практически осязаемое — постепенно набирающее силу в глубине его светло-зеленых глаз. — Шутка, — он хрипло отозвался, будто только-только обрел способность говорить, — не самая удачная.       Я отстранилась. Заторможенно, будто в полусне, рука скользнула с его плеча, и я заметила, как едва заметно расслабились напряженные плечи наставника. От осознания одного этого факта пол будто проваливался в бездну прямо под ногами, а воздух выбивало из груди. Что это..? Показалось? — В любом случае, — напускной, неправдоподобно спокойный голос Лаурефиндэ лишь подтвердил мою догадку, — отпускать тебя снова и впрямь… тяжело. — Мне тоже, — обронила я, путаясь в собственных мыслях, — но я скоро вернусь. Раньше, чем планируют остальные. Ты ведь знаешь, мне известно будущее.       Сбоку послышалось невнятное согласное мычание, и рука Глорфиндела протянула мне сложенный плащ. Я схватила его на автомате — даже не планировала брать столько верхней одежды с собой — и положила на колени, придавив пальцами. — Ты никогда не спрашивал, откуда мне это известно.       Глорфиндел лишь сухо улыбнулся. — Мне достаточно просто верить тебе. — И ты поверишь любому моему слову? — недоверчиво усмехнулась я, изогнув бровь.       Эльф отозвался уверенно и твердо, и ничто в его тоне не могло даже намекать на обратное: — Конечно. Я уже говорил, что всегда останусь на твоей стороне.       Кажется теперь уйти будет еще тяжелее… Я грустно улыбнулась, продолжая комкать вещи и заталкивать их в сумку, а мысли тем временем уносились совсем далеко. Да и в доме повисла слишком явная атмосфера неловкости, которая бывает перед прощанием, и от этого настроение стремительно падало вниз. — Глорфиндел, — позвала я, и во взгляде наставника мелькнуло нетерпение, — не провожай меня завтра. Иначе не смогу уйти.       Эльф кивнул неохотно, будто смирившись. — Тогда обязательно вернись. Я выполнил свою часть уговора, поэтому ты тоже… не забудь.