***
Взирать на мага с ненавистью не было сил. Но я все равно заставляла себя не отводить мрачного взгляда от его подернутого старостью лица. Вглядывалась в каждую черточку, каждую морщинку, в спокойные, равнодушно-блеклые глаза, смотревшие на меня с поразительным безразличием. Старалась запомнить, запечатлеть в памяти его образ — образ абсолютно серого существа, которое хрупко балансировало между светом и тьмой. Верно… Зваться белым ему совсем не подходило. — Я все понимаю, дитя, — обронил маг, и каждое произнесенное им слово будто обращалось в новую петлю, стягивающую шею тугим узлом, — сопротивляться дару убеждения Сарумана могут очень немногие. — Как немногие могут признать свои ошибки, — едко вторила я, — я жду ответов, а не оправданий! Гендальф нахмурился, громко вздохнул. Я дала ему фору в несколько секунд, пока маг поднимал с земли палантир и кутал его в плащ. Однако волшебник подаренным временем не воспользовался: убрал находку в дорожную сумку и взглянул на меня будто бы обвиняюще. — Не здесь, дитя. Давай поговорим по возвращении. — Ну уж нет, — процедила я зловеще, — мы решим все здесь и сейчас. При всех. Что там Саруман говорил? Весь белый Совет желал моей смерти по какой-то необъяснимой причине, а мать и вовсе оказалась предательницей — кого, правда, я узнать не успела! Мой ехидный тон на Митрандира никак не подействовал, зато члены братства стояли за его спиной в напряжении. Про Теодена и говорить не стоило — он зловеще сверкал глазами, надеясь, наверное, меня испепелить. Прямо как я испепелила одну из его деревень. «Один-один», — мрачно пронеслось у меня в мыслях. — Доля правды в словах Сарумана все же есть, — наконец сдался Гендальф, — мы обсуждали тогда тебя и твою силу, однако про мать твою мне было не ведомо. А уж убивать тебя ни у кого и в мыслях не… — О, неужели? — ядом в моем голосе, наверное, можно было отравить и гадюку, — тогда позволь мне подытожить! Я первопричина какой-то огромной проблемы, ты не справился с заданием по заманиванию меня на совет; мудрейший из исстари, то бишь ты, Митрандир, не знал мою мать, зато Саруман был в курсе всего, в том числе, что ее развоплотили за чье-то предательство. И после всего сказанного Саруманом я склонна думать, что таинственный «он» в его речах — Саурон! Пока перечисляла все сказанное, я театрально загибала пальцы, почти что наслаждаясь шокированными лицами спутников. Но облик мага оставался обманчиво спокойным — это выводило из себя. Я всплеснула руками и мысленно напомнила себе не обманываться больше ничьими словами. — Не забывай, дитя, что Курумо мог и солгать, — в интонации колдуна послышались странные, обидчивые нотки, как если бы он не понимал, за что его так несправедливо оскорбляли, — однако об одном он поведал честно: фэа твоя и впрямь подверглась искажению. Я обсуждал это с твоим наставником. Я вспомнила слова Лаурефиндэ. Поверить в это я еще была готова — эльф прямым текстом заявил еще во дворе у Беорна, что Гендальф цепко приглядывал за мной одним глазком. Так сказать, во избежание проблем. Однако тогда я списала все на воспитание и мое поведение, мало похожее на эльфийское. Но дело оказалось в другом. В душе. О ней говорил и тот странный майа в Лот-Лориэне. — Плевать мне на души и прочее, — прошипела я себе под нос, — я права в своих подозрениях или нет? — Правда в том, — майа снова оперся на посох, точно уставший от долгого разговора, — что мне поручено было привести тебя на Совет, дабы его члены уверились в доводах короля Трандуила. Ты на него не явилась, а я не стал настаивать — обстановка в мире не позволяла отвлекаться на малозначимые дела. Я вздохнула, уже не зная, кому и во что следовало верить. Все врали мне с самого начала, пытались решить что-то без моего ведома, хотя непосредственной причиной их обсуждений была я. — Допустим, я верю в это, — выдохнула хрипло, упрямо вскидывая подбородок, — но не станем забывать, что ты, Гендальф, почти что принудил меня к этому походу! Зачем я тебе в нем, если не для того, о чем говорил Саруман? — Принудил? — маг вскинул брови в удивлении, — Ты последовала за нами сама. Это целиком и полностью твой выбор, как и решение остаться в Карас-Галадоне. — Тогда ты не оставил мне его, — устало отозвалась я, все же отведя взгляд в сторону, — а в совпадения я уже давно не верю. Создавалось впечатление, будто меня старательно наводили на мысль, что все произошедшее я избрала для себя сама: мучительный уход из дома после долгой разлуки с наставником, компанию в лице братства и доставучего Боромира, его смерть, смерть Менелтора, битвы, войну… — Впрочем, я не верю ни во что. И никому из вас. За свою недолгую жизнь я очень хорошо успела освоить один урок: майар всегда предвестники проблем. В голосе больше не зазвучала злость, лишь усталая насмешка и какое-то…смирение. — Считаешь меня злодеем? — волшебник растянул губы в слабой улыбке, будто в наигранном легкомыслии. Я лишь язвительно отрезала: — Не больше, чем Сарумана. Мы возвращались в молчании — настолько гнетущем, что казалось, будто никто и не дышал вовсе. Даже кони ступали тише и редко ржали, сливаясь стуком копыт с ревущим неподалеку Изеном. От гор тянуло стылым ветром, а тени, навечно поселившиеся в Фангорне, точно переползли на небо — там уже бледно виднелась луна. Я ехала молча. Спину мне прожигали взгляды, но обращать на остальных хоть какое-то внимание не было ни сил, ни настроения. Поэтому, чтобы хоть немного отрешиться от непрекращающейся болтовни перианов и накалившейся обстановки, я вертела в пальцах кулон. Когда-то он казался мне подарком судьбы — я верила в иллюзорный «счастливый финал», надеялась, что смогу увидеться с отцом и матерью хотя бы после окончания войны, но мечты рушились в прах. Как и мои убеждения. У меня на руках была совсем не та информация, которую я ждала. Даже нельзя было точно сказать, стоило ли ей верить. Однако слова Сарумана, подернутые поволокой лжи, подтверждали многое — он знал о выжженой деревне, о родителях и… о моих страхах относительно Лаурефиндэ. «Он без колебаний оставит тебя!» Я помотала головой. Нет, это точно не так! Не сходилось. Что-то отчаянно не сходилось в его словах, но правда в той пафосной речи все же имелась. Оставалось только понять, какая именно. Время уже близилось к полуночи. Люди, которые и до поездки выглядели неважно, почти что падали из седел, да и Гимли устало кряхтел за спиной Леголаса. Скомандовали привал. Я спешилась, с опаской поглядывая на импровизированный лагерь — прекрасно знала, что меня там не ждут. Наверное, стоило сразу же поехать в Медусельд, встретиться с галадрим и тут же отбыть назад, однако теперь в душу закрались сомнения. И страх. Саруман сказал, что «он» — я все еще склонна была думать, что дело в Сауроне — уже знал о моем местоположении и, стоило мне отправиться домой, двинулся бы войной на Имладрис. Вряд ли бы мы смогли отбиться в долине, если учесть, сколько орков сейчас скиталось по ту сторону гор. Правда, зачем я вдруг понадобилась еще одному айну, оставалось загадкой. Может, я все-таки что-то неправильно поняла. «Мама. Ключевое звено во всем происходящем — моя мать. Мне нужно узнать больше, как и кого она предала, что именно произошло еще до моего рождения». Только где? У кого спрашивать? Вряд ли Гендальф соизволит мне ответить. Знал обо всем только Саруман, тело которого до сих пор валяется под толщей воды, пронзенное металлическим штырем. Если подумать, все, кто мог хоть что-то знать о ней, мертвы. «Проще уже умереть самой и спросить у родителей лично, если их не выперли из Чертогов Мандоса за разрушительный тандем». Я покачала головой, признавая ничтожность этих мыслей. Наверное, лучше все же вернуться в Медусельд, выспаться и нормально поесть, а уж потом что-то решать. Но и оставаться в Рохане дольше положенного мне было запрещено. «Я не казню тебя в этот раз, — сурово припечатал Теоден, — и позволю тебе уйти с твоими сородичами, поскольку ты все же внесла свой вклад в защиту Крепи. Но если твоя нога еще хоть раз ступит на земли Рохана, тебя будет ждать неминуемая смерть». — Исиль, — вздрогнула, отвлекаясь от мыслей, и уставилась на подошедшего Леголаса, — мне жаль. Я безразлично смерила эльфа взглядом и прошла мимо, не издав ни звука. Пустые слова… Обойдусь и без них. Зачем он вообще это сказал? Чувствует вину за деяния отца, который всего лишь отправил меня на встречу с Галадриэль, чтобы увериться в подозрениях? «В тебе есть нечто подозрительное. Нечто такое, что невозможно скрыть или уничтожить», — в голове тут же всплыло надменно-холодное лицо лесного короля. — Госпожа, госпожа-а-а! Идите к нам! Удержать вздох мне не удалось. Кажется, только хоббиты еще были рады меня видеть — они явно не поняли, что там было с моей силой, матерью и сгоревшими деревнями. Вот он, случай, когда туповатость — истинное благословение. Под мрачные взгляды рохиррим, я прошествовала к Мерри с Пиппином и осторожно села, притянула поближе ноги. В стороне от костра бушевал Гимли, — кажется, подданные Теодена сказали ему что-то неприятное. Я прислушалась: — Сам ты ведьма! — гном взмахнул сжатым кулаком и недовольно запыхтел в бороду, — Ежели ты так на неё наговариваешь, значит и на меня тоже! Сам потомок Дурина на неё полагался, считаешь, будто его доверие ничего не стоило?! — Гимли, — мягко оборвала того я, — mahitdin. Gamut ai-menu. Гном только головой покачал и разочарованно махнул на людей рукой. — Ты их не слушай, — он подошёл к нам поближе и успокаивающе похлопал меня по плечу, — остры и дурны на языки, да оскудевшие на ум! — Спасибо тебе, — впервые за несколько часов мне вдруг захотелось искренне улыбнуться, — но они правы. Я ведьма-террорист. — Теро-кто? — Пиппин, уже давно следивший за развитием событий, недоуменно почесал пальцем переносицу, — Эх, жаль с нами Сэма нет! Он столько про эльфов знал, а Фродо и вовсе! А то сижу вот с вами и ничегошеньки не понимаю! — Тебе, Пип, о таком знать и не надобно, — из-за плеча периана показалась взлохмаченная макушка Мерри и его сонные глаза, — ложись лучше. И я пойду. Вскоре лагерь погрузился в тишину. Мерри посапывал, укутавшись плащом по самые брови, Гимли заливисто храпел на ухо эльфу, но тот, казалось, ничего не замечал вовсе; только выставленные дозорные стояли, привалившись к деревьям, и цепко следили за мной из-под ресниц. Я вытащила из дорожной сумки кусок рваного пергамента и ссохшийся уголек, царапая на бумаге пару строчек. Хотелось выговориться. Хотелось запечатлеть все эмоции на бумаге, чтобы никогда не забывать произошедшего. Этот урок… оказался слишком ценным. Вгляд дозорных уже прожигал во мне дыру до самых костей. Стоило ли мне быть благодарной за это доверие? После всего Теоден мог спокойно приказать меня убить или усилить стражу, чтобы я находилась под постоянным наблюдением, но король Рохана только удвоил дозорных. Теперь их было четверо, и они, мягко говоря, не были рады подобной перспективе: против магии столь малое количество людей — все равно что горстка муравьёв. Они это слишком хорошо понимали. Тихо ворочался Пиппин. Наконец, не выдержав изнурительной бессонницы, хоббит сел, огляделся. Встретился со мной взглядом и неловко застыл, растерявшись. Я отвела взгляд первой в надежде не смущать — мало ли, в кустики отойти надо было, а тут я сижу и пристально на него пялюсь. Причиной еще и его запора становиться совсем не хотелось. Однако Пиппин уходить не спешил. Он все так же полусидел, кидая неуверенные взгляды то в сторону спящего Гендальфа, то на меня. Мне прекрасно были известны причины этого любопытства — палантир почти что сводил хоббита с ума своей таинственной притягательностью, но я не знала, стоило ли Пиппина отговаривать. Сейчас должен был произойти важный момент, который окажет влияние не только на самого периана, но еще и на Гондор, и на исход войны в целом. Но был ли этот выбор правильным? Я уже не знала, что хорошо, а что плохо. «Я сама-то добро или зло?» — Загляни, если хочешь, — все же произнесла я, и Пиппин удивленно вздрогнул, — но прежде, чем решить, знай: вещи, принадлежащие волшебникам, по определению таят в себе опасность. — Вы знаете, что это такое? — вороватым шепотом поинтересовался у меня тот. —Знаю. Это палантир, камень, позволяющий владельцам общаться на далеких расстояниях. — Стало быть, — облегченно вздохнул мой собеседник, — ничего страшного, ежели я одним глазком гляну? — Тебе решать. Я не стану отговаривать, если решишься. Хоббит долго сомневался, но наконец поднялся с травы. Ноги его мелко подрагивали, выдавая страх и мальчишеский азарт, но Пиппин все же подкрался к Гендальфу и осторожно опустился возле него на колени. Маг крепко спал. Я следила за крадущимся перианом с противоречивыми чувствами, готовясь в любую секунду подорваться с места и выбить палантир из рук. Вот только сколько времени нужно было, чтобы разглядеть в шаре все значимые вещи, я не знала. Стоило ли перекидывать с себя ответственность на бедного глуповатого хоббита — тем более. Если уж палантиры не передавали звук, а позволяли владельцам общаться посредством мыслей, воспользоваться им было куда разумнее мне — я не владела осанвэ, и пробиться в мои мысли кто-то мог разве что грубой силой. Лаурефиндэ называл это состояние «аквапахтиэ». Пока я размышляла, Перегрин уже успел стащить у Митрандира шар и теперь держал его на коленях, явно не решаясь скинуть тряпицу. Я шепотом подбодрила: — Помогу, если что. Только осторожнее. Пиппин боязливо кивнул и наконец откинул в сторону плащ. Темный, почти обсидиановый шар блеснул в мягком сиянии луны и тускло засветился. Я шагнула ближе, не сводя с хоббита взволнованных глаз. Он наклонился, будто увиденное в глубокой черноте палантира невероятно увлекало, почти соприкоснулся носом с гладкой поверхностью шара. И тот вдруг загорелся: полыхающий багровый вихрь пронесся по его стенкам и тут же погас, оставив поляну в почти кромешной темноте. — Пиппин, довольно, — предостерегла я шепотом, но периан меня не слышал. Все внимание хоббита было обращено на оживший в его руках артефакт. Периан вдруг вздрогнул, испуганно ахнул. Руки его с усилием сжали шар, точно сведенные судорогой, и хоббит вскрикнул. Мне хватило секунды, чтобы оказаться возле него и выбить палантир из рук. Поднялась суматоха. Лагерь мгновенно пробудился ото сна. Митрандир тут же кинулся приводить Перегрина в себя, и остальные сгрудились вокруг них плотным кольцом. — Что же он успел натворить? — раздраженно и одновременно обеспокоенно прогремел голос мага, — Перегрин Тук! Я осталась неподвижной, продолжая наблюдать за всеобщим оживлением. В ушах звенело, к горлу подступила тошнота. То самое чувство, не отпускающее меня всю дорогу до Изенгарда, теперь вдруг обрело смысл — то была не головная боль. Потому что в потухшем палантире я на мгновение увидела и ощутила его. Слишком отчетливо и явно, будто он стоял передо мной. «Ты связана с ним, дитя. Как так случилось, боюсь, ведомо лишь одной Айаннэ. И посему уничтожить его возможно, лишь с твоего содействия».***
Невольно поежилась, услышав, как в глубине коридора лязгнула железная дверь. Прислушалась. В звенящей тишине больше не было слышно ни звука, даже присутствие других живых существ не выдавалось ни биением сердца, ни сиплым отзвуком дыхания. В темнице билось лишь одно сердце, гулко отдаваясь в висках. Пришлось подняться, осторожно подобраться к прутьям сомкнувшейся клетки. Я ухватилась за ту руками, надеясь разглядеть чуть больше, но обзор закрывала стена, а в камере напротив обнаружились только ворох грязного тряпья и пустые цепи, прикрепленные прямо к низенькому потолку. Пусто. Не к добру. Из-за поворота раздались грузные шаги. Я тут же отпрянула, затаилась в тени, сжимая окрашенные ржавчиной ладони. Сквозь монотонно гудящую боль уже пробирался страх, и он, необоснованный и внезапный, не давал сосредоточиться на окружении. Я бегло осмотрелась — в камере не было ничего, чем можно было защититься или напасть — только я и мои подрагивающие от усталости руки. Скверно, очень скверно! Шаги приближались. Незваный гость ступал грузно и шумно, пошаркивая ногой — никто из знакомых или просто увиденных мною не ходил подобным образом. Я тут же подобралась. Стоило мне открыть глаза в этом проклятом месте, как я уже заподозрила неладное и теперь лишь уверялась в догадках.***
Внезапная тень накрыла землю, в стылой тишине раздался неестественный визг. Рохиррим пали ниц — испуганно рухнули на землю, прикрывая головы руками. Я не успела опомниться: нечто спикировало вниз и отбросило меня к зарослям папоротника одним лишь мощным ударом крыла. В поднявшейся суматохе закричали хоббиты. Я перекатилась, но уйти с линии повторного удара не успела: черное когтистое нечто крепко ухватило меня поперек живота и, не мешкая, взмыло вверх.***
Протяжный скрежет соседней решетки заставил меня вернуться в реальность. Я тихо улеглась обратно, прижимая к груди ледяную цепь, — та еще крепилась к трупу, но казалась длиннее необходимого — и снова затихла. Грузные шаги приблизились, остановились возле камеры, и свет от факела озарил ее на мгновение. Лязгнула решетка. Некто подошел ближе, замер возле моей головы. Сильная лапища с похожими на когти пальцами нависла над лицом, и я резко перевернулась, делая подсечку. Тут же набросила на шею орка ржавую цепь — та жалобно звякнула, уже обернувшись вокруг его головы и потянув за собой хилое иссушенное тельце пленника. Ржавчина впилась в кожу. Орк явно не был готов к сопротивлению, к такому — особенно: игнорируя боль и ломоту в теле, я затянула цепь туже и дотянулась до упавшего факела. Без раздумий ткнула им орку в лицо. Звериный, полный ярости крик, прорезал могильную тишину клетки — чудовище захрипело, попыталось меня скинуть, но смогло лишь крючиться от невыносимой боли, не в силах сопротивляться. Однако внезапный удар со спины оглушил. Полностью дезориентированная, я выпустила оружие из рук, заваливаясь на каменный пол. Сознание тут же охватила чернота, и я не стала ей противиться.«Ashi burzum-ishi»
Вздох. Легкие будто свело от затхлого воздуха, пропитавшего все пространство. По ногам внезапно повеяло холодом, но ветра не было — все будто загустело вокруг.«Dunni kan markhan»
Выдох. Дыхание обожгло щеку, и ледяные пальцы зацепились ногтями за трещины в камне. Я сжала ладонь, силясь разогнать по рукам кровь и согреться, но вокруг все окутывал могильный холод. Тело била крупная беспричинная дрожь. Еще недавно ушибленная рука ныла, и каждый вздох отзывался в ней болью, будто насмешливо напоминая: «ты еще жива». Я еще не открывала глаз — прислушивалась к ощущениям. Припустившее сердце гулко отдавалось в висках, а на голову будто что-то давило, силясь размозжить мне мозг — я слишком хорошо знала это ощущение, чтобы не вспомнить душный лес и обсидиановый палантир в руках старика. Меня тут же наполнил ужас. Сердце на мгновение замерло, чтобы тут же истерически забиться о грудную клетку, и внезапная мысль уже утвердилась в голове: за мной наблюдали. — Кому-то не хватает манер. Властный, обманчиво неторопливый голос отлетел от стен, осев на пол удушающим предчувствием беды. Я стиснула зубы, пытаясь игнорировать нарастающее чувство страха, заставила себя сделать вдох. Воздуха не хватало. — Раз уж очнулась, следует поприветствовать собеседника, а не протирать собой пол. Я заставила себя поднять голову. Перед глазами зияла пустота — серая, утопающая во мглистом тумане, где не было ничего, кроме тусклых отблесков огня. Тьма вокруг застилала глаза и обволакивала легкие густым дымом. Тело, напряженное до предела, ожидало нападения с каждой из сторон. Я нахмурилась, вгляделась в пустоту и… чудом не вздрогнула, столкнувшись с багровой радужкой со змеиным зрачком. — О-о, — довольно протянул мужской голос, — так ты способна меня узреть. Медленно, боязливо попятилась назад, — как была, лежа, — но осознала, что не способна шевелиться. Все тело сковало судорогой и скрутило так, будто меня только что переломало на несколько частей. Передо мной был майа — призрачный, болотистого цвета силуэт, нечеткий и точно расползающийся. И смотрела я прямо на него, в незримое. — Майрон Аулендил, — с моих губ сорвался полный ужаса вздох. Темная полоса на призрачном лице, очерчивающая рот, изогнулась в оскале. — Как интересно, — предвкушающе протянул силуэт, — даже не называешь меня «отвратительным»? Меня затрясла крупная дрожь. Завораживающий, почти ласковый тон его голоса вдруг хлестнул наотмашь, заставив сжаться в комок: — Но смеешь величать слугой! Испуганный крик удалось сдержать лишь потому, что я буквально онемела от ужаса. В его присутствии невозможно было даже дышать — не то что говорить или вопить. Я не решалась ни поднять голову, ни встать самой. Взглянуть на призрачное лицо, поймать направленный на меня змеиный взгляд казалось слишком пугающим, и пересилить себя не выходило. Тело будто прибило к полу, и вытянуло из легких весь кислород. — Занятный подарок подготовил Курумо, — длинное эхо его искаженного пространством голоса застыло в воздухе, — ее выжившее дитя… Поднимись и сядь, я желаю вести с тобой беседу, видя твое лицо. Ноги, сведенные судорогой, не слушались. Я оперлась о пол рукой, силясь приподняться, однако встать так и не смогла. На мгновение показалось, что я начинала задыхаться от сухого, прогорклого воздуха, и от темных разводов на полу вдруг подступила тошнота. «Это не кровь, не кровь… Просто грязь», — успокаивала я разбушевавшееся сердце, которое гулко отдавало в виски и совершенно мешало думать. Тревога усиленно разбегалась по венам. — Подними голову, — приказал тот, — не заставляй меня повторять дважды. Я послушно взглянула наверх. Силуэт мужчины уже переместился и теперь расслабленно виднелся на чем-то, отдаленно похожем на трон. Теперь стала видна и широкая, но не лишенная изящества кисть с тонкими пальцами, томно уместившаяся на подлокотнике, и острая линия челюсти на блеклом посеревшем лице. Казалось, фигура даже светилась — но не столь ярко, как мягкая солнечная аура Лаурефиндэ. «Вернусь ли я к нему живой?» — вдруг промелькнуло в мыслях. И что-то в подсознании шептало, что вряд ли. — Похожи, — Саурон качнул головой, оценивающе примериваясь, и от его глубокого протяжного голоса воздух вокруг будто бы загустел, — чудные глаза… сколь прекрасно видеть в них ужас и страх. От Айаннэ подобного не дождешься — такого безрассудства еще придется поискать. Верно, ди-и-итя? Я не ответила. Все мысли вращались вокруг слепленной из сизой дымки, фигуры. Тело перестало дышать на несколько секунд, не в силах пошевелить одеревеневшими конечностями. — Молчишь, — констатировал тот, усмехаясь, — характером явно не в нее. Однако, мне по душе твоя жажда прибиться к полу вместо гордого ответа в духе твоих сородичей — ты знаешь свое место. Или же умнее матери и понимаешь, кого не стоит злить? Впрочем, еще ведь отец есть? Должно быть, умом в него. Вздох застрял в глотке, как и остальные слова. Жуткий. Саурон не просто олицетворял собою это слово, он его будто создал. — Отвечай, — требовательно отчеканил майа. — Д-да, — выдавила я с невероятным усилием, когда молчать уже стало опасно для жизни. Язык, казалось, успел намертво присохнуть к нёбу, — л-лорд Эктелион из Гондолина. — Припоминаю, — мужчина вдруг задумчиво улыбнулся, — не тот ли малодушный трус, раскрывший положение долины? — То был Маэглин, — выдохнула я в ужасе. — Велика ли разница — один из родителей предатель иль оба? — в глубоком звучном голосе слышалось странное наслаждение, — Мать, должно быть, не рассказывала о своем гнусном решении. Все-таки она предала его. Захотелось по-детски взвыть от безысходности: «Какого балрога, мам?! Это, черт возьми, ученик и последователь Моргота! Не могла выбрать кого послабее?» Уже предвкушая скорую смерть или череду пыток, я негромко отозвалась: — Не успела, потому что вы ее убили. Над головой раздался негромкий смех, однако в нем не было ни полутона радости. Я снова подняла взгляд на призрака. Мне с ним не тягаться, я проиграю при любом исходе, поэтому теперь могу лишь поддаться ему или приблизить смерть мало приятными ему словами. Перспективы так себе… — Я? — айну приподнял бестелесную бровь в искреннем изумлении, — Всего-то сравнял ее убежище с землей. Даже не своими собственными силами, что меня прискорбно расстраивает и по сей день. — Но Саруман сказал, что вы ее развоплотили! — немного осмелев, я все же задала терзающий душу вопрос, — Она… вас предала? Смелости хватило лишь на миг — в темных глазах айну загорелось мрачное торжество. Алые, клокочущие лавой огни. Я тут же замолкла, неловко отведя взгляд. — Видишь ли, дитя, — вдруг обратился ко мне Аннатар, — я возложил на нее надежды, которые она оказалась не в силах оправдать. Чтобы возродить этот неидеальный мир из пепла, нужно иметь упорство и умение преступать через головы, которым она была обделена. По затихшей интонации я поняла, что фраза закончилась. Немного помедлив, я снова спросила, желая вытянуть из айну хоть что-то. Он, как ни странно, отвечал на все мои реплики, отчего я уже начала подозревать худший исход. — То есть, она вам служила? — До некоторых пор, — усмехнулся тот и махнул рукой на стул, одиноко застывший в стороне от трона, — садись, дитя. Вижу, страх отпускает твой разум, посему можно побеседовать и как полагается. Мне едва не захотелось расхохотаться в истерике. От вселенского зла я ожидала всего, кроме легкой ухмылки. Столь непринуждённой беседы — тем более. Тело потряхивало пережитым ужасом, но ноги послушались. Я неторопливо поднялась, следя за каждым своим движением. Медленно двинулась к стулу. Шероховатая поверхность старых подлокотников коснулась кожи, и я с недоумением оглядела одежду — сняли все, кроме нижней рубахи и штанов. Рукава были закатаны, и из-под них вилась тонкой паутинкой осыпавшаяся ржавчина от тюремной цепи. «Хорошо, что хотя бы меч я оставила у Охтарона», — с облегчением подумала я. По крайней мере наследие отца не пропадет в этой бездне и не будет переплавлено во что-то столь же отвратительное, как это место. — Из-за этого меня хотел убить Белый Совет? Из-за матери? — Сборище этих невежд, взлелеявших надежды на возвращение Валар былой мощи без ведома Творца? Смехотворно. Они бы пострашились замарать свои непорочные руки, — предпоследнее слово было им намеренно выделено, точно айну оно раздражало, — ибо за подобное Валар боле не прощают. Пришлось напряженно откинуться на спинку стула — от долгого лежания без движения противно ныла спина. Все в словах Аннатара казалось логичным — это пугало. Любой из живущих ныне сказал бы, что доверять речам зла не стоит даже от отчаяния, но то, как отвечал мне майа, то, что именно он говорил, поражало: он, возможно, первый из айнур, кто мне не солгал и не оставил без ответа. — Вижу, мои слова повергли тебя в шок, — довольная усмешка на лице призрака лишь сильнее сбила с толку, — разве подобные мысли не терзали твой разум, дитя? — Позвольте задать вопрос, — после дозволяющего кивка, я тут же озвучила, — почему вы говорите со мной так… легко? — Предпочла бы пытки? — весело оскалился тот. Огромный ком застрял в горле, — Зачем же портить столь прелестное личико? Да и пытать интереснее бывалых воинов, мужчин — с ними можно поиграть подольше, а уж как прекрасен момент, когда их гордыня уступает место слезам и мольбам! Их ломать куда веселее. А тебя… ску-у-ука! Я тяжело сглотнула вязкую слюну. Майа поднялся. Легкие, расслабленные шаги не оставляли звуков, и нечеткий силуэт айну двигался где-то во тьме. На секунду я потеряла его из вида, и мертвенно побледнела, когда потустороннее дыхание опалило затылок. — Вы сказали, — я сжала кулаки, напуганная и сбитая с толку сильнее, чем прежде, — «неидеальный мир». Вы и правда считаете, что эти отвратительные орки, гоблины и остальные чудища — и есть дорога к идеальному миру? — Всего лишь грубая сила, милая девчушка, — снисходительный шепот пронзил ухо могильным холодом, и я вздрогнула, ощутив, что майа все еще стоял за моей спиной, — я дал вам шанс создать новый, неискаженный мир моими руками. Вы отказались. Так теперь я способен лишь склонить вас силой или же стереть подчистую и воплотить свой замысел. — Вы не Иллуватар и не Валар, вы не способны создать что-то из ничего, — прошипела я, стиснув зубы, — только исказить еще больше. — О-о, — прикосновение призрачной ладони обожгло щеку. Айну возбужденно приблизился, почти касаясь нечетким ликом моей шеи. Я дернулась в попытке отодвинуться, но бестелесные пальцы сдавили челюсть странной, почти каменной хваткой. «Магия, — поняла я, — его магия сильнее, и он способен прикоснуться ко мне даже без воплощения». — А я-то все думал, когда же характер матери выйдет наружу, — моя голова качнулась от удара — настолько сильного, что готова поклясться, айну мог бы сломать мне шею, если бы не держал второй рукой, — вот только Айаннэ ненавидела Валар подобно мне. Милое, прелестное дитя… твою голову забили неверными мыслями. Ты живешь в неудавшемся и брошенном, никому не нужном эксперименте, именуемым «Эндоре». Грудь будто стянуло колючей проволокой, и каждое слово, подобно ее шипам, вонзалось под кожу, загоняя глубже и глубже нестерпимые иглы. Собственные мысли слишком оглушили, чтобы как-то отреагировать. На секунду даже показалось, будто я оглохла, но следующая фраза Саурона снова прошелестела над ухом: — Видишь меня чудовищем? Славно. Однако не забывай, что остальные ничем от меня не отличаются. Мы все были созданы такими — и безвольный Эонвэ, и расчетливый Олорин, и Курумо. Как быстро последний пал — стоило только поманить! Я молчала, не зная, что говорить и как. И стоило ли вообще? Мне доводилось рассуждать и думать о чем-то похожем. И именно сейчас мне стало страшно — это были искаженные мысли падающего во тьму человека. Я тоже такая же, как он. К горлу подступила тошнота. — Твоя мать была иной, — в холодном тоне послышалась то ли горечь, то ли искренняя жалость. Жалость, что его планы разлетелись вдребезги из-за неверного последователя, — но слишком мягкое сердце, как и чувства, сбивает с намеченного пути. Я отринул их и преуспел. Знаешь, в чем разница? Я именуюсь громким «злом» лишь потому, что открыто действую в своих интересах и ищу способ достигнуть желаемого, другие — скрывают истинные помыслы за «благими» словами и действиями. Ли-це-ме-ры. Вершина башни затихла в будто бы сковавшем ее жаре. Я отчего-то ощутила себя оглушенной этой всепоглощающей пустотой и вздохнула — глубоко, протяжно, впуская в легкие иссушенный огнем и пеплом воздух. Саурон знал, что говорить, чтобы заставить меня слушать. Недаром в ранние эпохи его считали искусным манипулятором, которому безропотно верили нуменорцы. Или же это я оказалась слишком внушаема? — Видишь? Не такие мы с тобой и разные — отвергнутые светом и проклятые тьмой. Ты и не могла мыслить иначе — это знание передалось тебе с молоком матери. — Она не верила Валар, — сдавленно согласилась я, после долгого молчания вспомнив видение Вайрэ, — но если предала вас, значит, исполнять ваш замысел было еще хуже, чем возвращаться в отринувший ее и столь ненавистный ей Аман. — И тем не менее, — повторил айну, размеренно отходя от меня, — Айаннэ приползла ко мне, ничтожная, желающая силы. Ты существуешь лишь потому, что я позволил твоей матери вознестись над безликой массой ничтожных духов. Я дал ей желаемое. И эта сила сейчас в тебе. Майа вдруг обернулся, уставился на меня цепким, граничащим с непоколебимой твердостью, взглядом. По спине пробежалась стайка мурашек, но я стойко выдержала его. Теперь мне становилось ясно, почему Боромир сравнил мою энергию с кольцом, почему я так уязвима перед этим чертовым украшением. Я — почти что одно и то же, что и кольцо. Носитель проклятой магии Аннатара. — Я буду милостив, — лицо духа перекосил довольный оскал, и айну развел руки в приглашающем жесте, — видишь ли, дитя, никто не способен оценить тебя по достоинству. — А вы непременно можете, — догадливо хмыкнула я, понимая, к чему он вел, — и непременно чего-то от меня хотите. — Всего лишь предлагаю закончить путь Айаннэ. Пусть талантами и не блещешь, смышленая и не обременена «возвышенными» чувствами. Открою секрет: они все низменны, поскольку берут начало от гордыни и эгоизма. — Не хочу, — я качнула головой, язвительно фыркнула, — раз уж мама решила вас предать и уйти с этой скользкой дорожки, то я на нее даже ступать не буду. Некоторые ваши убеждения я поддерживаю, однако… Я замолчала, чтобы в следующий миг злобно припечатать: —… по вашей вине погибли все, кто был мне дорог. По вашей вине погиб мой отец, наставник, был разрушен мой дом, — уже срываясь на крик, я подскочила на месте, — погибли люди, невинные дети. Знаете, что, кроме лжи, я ненавижу больше всего? Детоубийц. И вас. —О-о, — несколько обрадованно протянул айну, приблизившись ко мне, — что же это заговорило? Кровь тех самых убийц? Я чувствую ее в тебе, этот полыхающий огонь, страстное желание взбунтоваться! С кипящей кровью нолдор тебе ко мне прямая дорога, милая. — Иди в Утумно, — огрызнулась я и плюнула ему в лицо. Смачный плевок, собранный из последних остатков влаги во рту, взлетел в воздухе, но, к моему разочарованию, прошел насквозь — призрак только заторможенно оглянулся, будто засомневался в своей собственной адекватности. — Как невежливо, — предвкушающее оскалился тот. В кровавых глазах вспыхнули искры никогда не затухающих костров. Тонкие призрачные губы, отливающие синевой, изогнулись в ласковой, почти заботливой улыбке. Майа навис надо мной, заставляя осесть обратно, и тихо, жалобно заскрипело дерево подлокотников от его эфемерной хватки. От холодных пальцев повеяло кладбищенской мглой — я едва сдержала себя от позорного вскрика, когда бестелесные пальцы айну огладили линию моей челюсти, проплыли по щеке к виску. По моей коже будто водили льдом. — Не забывай: пусть я и не воплощен, в моих силах убить тебя, лишь того пожелав. С мягким шорохом упала на пол голубая лента. Легкие черные пряди рассыпались по спине. Аннатар тут же сжал их сквозь пальцы, безжалостно оттягивая голову назад одним сильным рывком. Я задохнулась в ужасе — одного движения хватило, чтобы я поняла, какого это, когда тебе отрывают голову. Сглотнула, встречаясь с ним взглядом. — Время все расставит по местам, — низкий, вибрирующий голос раздался над самым ухом, — когда-нибудь ты сама придешь ко мне. Добровольно, как это сделала твоя мать. Однако я уже не буду столь милостив.