Hisie Morne

      Этот запах я помнила лучше всего. Запах того, что преследовало меня каждый день — того, что я видела и чувствовала чаще, чем аромат цветов, дуновенье густого разнотравья на бескрайнем поле и сладковатый привкус теплой выпечки на улицах больших поселений. Он походил на отпечаток чего-то чистого и холодного, безразличного и равнодушного, точно проходящего мимо тебя. Со временем к нему примешались другие — резкие, металлические. И от его прошлого не осталось ничего. Только отвратительно-кислый привкус ржавчины на потресканных губах.       Это был привкус одиночества. Привкус странствий и тяжелых решений, от которых нельзя ни убежать, ни скрыться. Привкус судьбы, злого Рока и совершенных ошибок.       Привкус вечных спутников жизни, от которых ничто не избавит.       Я сидела, облокотившись спиной о холодную каменную стену, и молча крутила в руке серебряный кулон, пальцами нащупывая гравировку. Четкие выверенные движения привносили в жизнь хоть какое-то ощущение равновесия — шаткого и будто бы держащегося на последнем издыхании. Темные стены окружали липким коконом из стылого мрака и отвергнутых надежд, и от сырого металла тянуло столь знакомой ржавчиной — той самой из моих обрывочных воспоминаний.       Мой вздох отскочил от стен и рассыпался в воздухе приглушенным эхом. Усталость и бессонница давили на виски, противно ныла рука.       «Когда-нибудь ты сама придешь ко мне» — призрачно-синеватое лицо айну еще стояло перед глазами, и острый, будто подернутый невзрачной дымкой зрачок вбирал себя скудные отблески факелов. И я знала — приду. Дело времени.       Тогда он отпустил меня, повелел бросить в темницу, и меня послушно повели вниз — по затяжным коридорам через промозглый мрак, снова в одинокую стынь клетки. Толкнули в спину, с грохотом запирая железную дверь. И она захлопнулась, разрезая тусклый красноватый свет и оставляя меня в кромешной мгле — настолько плотной, точно пространство утонуло в болоте. Стены тут же смазались в одно черное нечто, став похожими на пустоту.       И в этой пустоте не оказалось ничего.       Я не знаю, сколько просидела так, — опрокинувшись на стену и прижав ноги к груди, — время тянулось бесконечно долго. Дни сменяли друг друга затяжной вереницей невидимых рассветов и закатов, но я не стала их даже считать: здесь не было солнца. Понять, наступили ли следующие сутки, можно было лишь наблюдая за орками. Но и они, как назло, изредка топтались возле двери, а вскоре и вовсе перестали приходить, унеся с собой все звуки. Как и скудную пищу.       Кричать я не стала. Молить — тоже. Молча сидела у стены или валялась на спине, устремив взгляд в потолок и воображая знакомые точки созвездий. Первое время я спала, проваливалась в еще большую пустоту, урывками возвращалась в зыбкую реальность, однако вскоре забытье стало непозволительной роскошью. Пришли кошмары. И я уже не могла отличить эту сонную одурь от столь похожей на нее реальности.       В последнем своем спокойном сне я видела Лаурефиндэ. Мы бежали с ним по полю. Сочная трава под ногами колосилась до самого пояса, и ветер играл с золотыми волосами. Я слышала смех, — такой чистый, искренний, живой — и наставник протягивал мне руку. Мне запомнилось каждое мгновение этого миража: размытые блики в светлых глазах, каждая черточка ресниц, розоватые лепестки полевых цветов и запах свободы.       От этого сна на душе стало так спокойно, уютно, что не страшно уже было умереть. Прямо в этом сне. Посреди бестелесных грез, не чувствуя ни боли, ни страха.       Я не хотела умирать. Но иногда ловила себя на произвольной мысли: «лучше бы все закончилось здесь и сейчас». Уйти, как другие эльфы, покинуть тело и явиться во всей искаженной красе в Валинор мне было не по силам — я понятия не имела, как подобные мне покидают тело. Да и не очень то хотелось, если уж честно. Мне нельзя было умирать, потому что в этом мире еще остался тот, кто ждал меня, и оставлять его с грузом памяти о покинувших близких было очень жестоко… Равносильно вонзить ему нож в спину, загоняя лезвие под самые ребра, и провернуть пару раз — адская боль, смешанная с предательством.       Я откинулась спиной на решётку, устремляя расфокусированный взгляд на потолок. Все мои помыслы и действия стремились лишь к одному — сосредоточиться хоть на чем-то, подавить нестерпимую тошноту. Но все оставалось статичным и безмолвным.       Монотонно и жалобно падают капли за дверью, будто разбиваясь о мою голову.       Кап.       Кап.       Звук выводит из себя. Хочется подорваться с места, растерзать в клочья несчастный протекающий потолок. Резко и колюще скручивает желудок спазмом, но голода нет. Лишь какое-то непривычное притупленное чувство сворачивается где-то внутри, под ребрами, и во рту сухо и вязко.       Кап. Кап.       В голове оглушительно стучит кровь. Я кусаю губы, считая павшие на камень капли. Раз, два… десять… сотня… сбиваюсь, начинаю заново. Податливая кожа сдается под напором зубов, стекает на язык горькая, солоноватая капля. Тошнота лишь усиливается, я сворачиваюсь в клубок, обнимая себя руками. Хочется закрыть глаза. Невыносимо хочется пить.       Невыносимо хочется выбраться.       Я снова открыла глаза, заставляя себя бодрствовать. Снова прокрутила в голове мысли. Выход был — временный. Я могла бы закричать, умолять айну о снисхождении, срывая горло до хрипа. Он бы услышал. И ему бы понравилось это самоунижение, наверняка. Могла бы согласиться на условие, соврать, где находилось Кольцо, а после уличить момент и сбежать или хотя бы попытаться выбраться из крепости. Но я не хотела — это был бы решительный шаг в еще большую тьму.       Впрочем, куда еще больше?       «Мама… зачем же ты ступила в этот кромешный мрак? Что за причина могла бы оправдать тебя?»       Проклинать ее не было сил, особенно зная, как трепетно она укачивала меня — еще неразумного ребенка — в колыбели. Однако даже этой светлой картинке я больше не верила. Измученное сознание с готовностью подсовывало иные объяснения, дорисовывало то, чего видеть мне не довелось, искажало светлые образы, заменяя их грубой подделкой. И я перестала верить всем. Даже Валар. Или правильнее сказать особенно?       Все врали мне. С самого детства. Было ли вообще в моей жизни хоть что-то искреннее?       «Папа? Ну…он у тебя…» — а дальше, различные варианты «далеких» профессий, — «…скоро вернется!» Но он не возвращался больше никогда.       «Я люблю вас одинаково!» — а дальше безразличные реплики и вечное: «Я занята, потом». И редкие улыбки: кто станет улыбаться чужому ребенку, который больше не имел никакого значения, который не смог даже оправдать возложенных на него надежд?       «Ну чего ж ты, егоза, все тебе не эдак?»       В голове внезапно всплыло улыбчиво-морщинистое и давно забытое лицо бабушкиного соседа. В обрывочных воспоминаниях его тяжелая рука гладила меня по растрепанным волосам, приговаривая что-то нежное и ласковое. Сколько мне тогда было? Лет семь или меньше? Я уже не помнила. Однако где-то в закоулках души еще оставались образы увесистого темно-зеленого кителя, прицепленного вешалкой прямо за приоткрытую дверцу платяного шкафа, и блестящие кругляшки и звезды с ленточками на нем.       «Гляди, егоза, — узловатые подрагивающие от старости пальцы трепетно выводили каждую грань наград, — эта вон Звезда Красная. А эта, видишь? «За боевые заслуги»!       Иссушенный старостью, «деда Ваня» казался под ним нескладным скелетом, и так удивительно было смотреть на него в те моменты, когда он гордо расправлял плечи под тяжестью орденов. Тогда я не понимала этого: как мог меняться человеческий взгляд под напором оживших воспоминаний, как напрягались его руки и скрючивались пальцы от мелькнувших в голове образов.       Я лишь сильнее сжала губы, отгоняя картинки прошлого подальше. Все это минуло… и где мы сейчас? Герои, растоптанные и обманутые собственной судьбой…       На мгновение проскользнула мысль, что если и было в этой жизни что-то настоящее, то разве что сухая старческая рука в моих растрепанных косицах.       «Разве такое может быть ложью?»       «Ты не знаешь пределы человеческого лицемерия, — настойчиво шептало что-то внутри, — и только ли человеческого?»       Ну и что с того, что это стало очередной ложью? Можно подумать, я не обманывалась раньше. Если я позволила — я этого желала. Быть обманутой собственной сладкой ложью.       И сама врала даже себе. Кривила губы в ухмылке и отвечала, что все прекрасно. Что все в порядке, что переживу. Всегда относилась к одиночеству, как к данности — чему-то неизбежному, но правильному, «как у всех». Мне не было страшно или обидно проводить вечера в стылом полумраке улиц или сидя за окном в доме Лаурефиндэ, когда тот отправлялся в патрули. Иногда одиночество даже доставляло мне удовольствие. Потому что я знала, что все равно не одна — вокруг соседние дома, неспешно прогуливающиеся по саду эльфы, птицы и животные, в конце концов. Потому что вокруг еще ощущалась жизнь.       А здесь ее не было. Только ты и пустота один на один. И никого больше.       В темнице не было света, не было шума, не было даже слабых отзвуков существования, и сфокусироваться было тоже не на чем. Только раздражающий монотонный «кап». Поэтому, убегая от мыслей, можно было прибежать аккурат к ним. Бесконечный, жестокий цикл. Я не выдерживала, срывалась, еще сильнее утопая в мрачную лужу тревог. — Глорфиндел, — взмолилась я в пустоту и, тихо заскулив, вцепилась пальцами в собственные волосы, — пожалуйста, услышь меня… Я больше не могу. Я не вынесу одиночества снова.       Напряглась в надежде разбить ту мешающую стену в голове вдребезги. Безуспешно. Отчаяние уже пропитало каждую частичку темницы и закралось в уголки моего сердца. Хотелось расплакаться от безысходности, как маленький ребенок, но вместо этого я лишь сильнее разозлилась: — Балрог их всех раздери, да как эльфы умудряются использовать осанвэ?! — взволнованная очередной неудачей, я сжала кулаки и заговорила мягче, пытаясь успокоить саму себя, — спокойно, Исиль. Надо просто открыть разум, как говорили Эрестор и Лаурефиндэ. Он обязательно меня услышит, если я постараюсь!       Однако в мыслях все еще звенела оглушающая тишина и противная непривычная слабость с ноющим желудком. Сосредоточиться не выходило.       Я рывком поднялась, злобно пнула железную решетку, вымещая всю злость и обиду, и ту же сползла по ней вниз. Внезапный всплеск энергии исчез так же быстро, как и появился, и я нашла себя бессильной даже спокойно стоять.       Жалко, что Саурон не был воплощен и даже в таком состоянии казался куда сильнее меня — избиение темного владыки принесло бы куда больше наслаждения! В очередной раз не добившись никакого результата, я ткнулась лбом между прутьев и обессиленно захныкала.       «Все ложь… Я сама — одна большая ложь»       Все бесполезно. Я здесь одна до самой смерти. Скоро падет Мордор… Потоки лавы затопят тут все, включая меня. Истерично хохотнула, вжимаясь лбом в ржавые прутья и представляя, как сгорю заживо вместе с орками и этой чертовой башней. Может ли лава вообще расплавить камень, из которого сделан Лугбурз?       «Последний день Помпеи, мать вашу. Знать бы еще, когда он наступит, а то только и остается, что доживать последние деньки в тревоге». — Я схожу с ума… Полное безумие.       «Я одна… снова одна…»       Одинокая пустота звенела вокруг и снова обнимала своими холодными руками. И когда в ней вдруг четко зазвучал надрывный хрип, а после — кашель, я вздрогнула в неверии. Что-то по ту сторону клетки зашевелилось, заклокотала в чьей-то глотке кровь. Тело непроизвольно отшатнулось от нечетких очертаний железных прутьев, то ли страшась узреть то, что находилось по ту сторону, то ли надеясь защититься от скрежещущих стонов. Потому что они вселяли тревогу.       Оно было там. Живое. Явно измученное и жаждущее помощи…       «Или чьей-то крови», — осторожно одернули меня сомнения.       Гулкий стук сердца отдавался в ушах, мешая думать. Сглотнула вязкий ком в горле, подползла ближе. Пальцы мои осторожно приблизились к решетке, и я с надеждой позвала в пустоту: — Кто здесь?        Но что, если и последнее живое существо только что умерло там? Или умирало, пока я разочарованно копалась в мыслях? Руки мелко задрожали от осознания, что я снова останусь одна.       Пространство ответило мне тишиной. Нечто больше не подавало признаков жизни, и я медленно отстранилась, горько усмехаясь столь жестокой игре разума. Мне ведь не могло померещиться? Хрип и кашель — судя по звуку, с кровью или чем-то не менее приятным — прозвучал так отчетливо, что я даже не стала сомневаться в услышанном. Но что, если я действительно… схожу с ума? Тот, кто не видел света Валинора, не столь устойчив к пыткам и ментальному воздействию, так могла ли я… — Эй, — на пробу позвала я, от напряжения вгоняя ногти в ладонь, — если вам нужна помощь или… что угодно, пожалуйста, дайте знать, что вы меня слышите!       Бесполезно. Все бесполезно… Здесь никого нет. Никто не придет. Эру, как же мне страшно снова падать в неизвестность! Что мне нужно делать?! Взмолиться? Я уже даже в помощь Иллуватара не верю — мы все брошены… Пожалуйста, пожалуйста! Пусть оно мне ответит!       Нечто снова разразилось жестоким кашлем, точно стремясь вывернуть себя наизнанку и выкашлять органы. Я не видела, — мрак был слишком густой и словно поглощал все вокруг — но тяжелый железистый запах со сладковатым привкусом близкой смерти уже рассыпался в воздухе.       «Похоже, оно просто-напросто не в состоянии мне ответить».       Я опасливо вытянула руку по направлению к существу и напрягла пальцы. Пришлось долго концентрироваться, прежде чем маленький голубоватый огонек соскользнул с них и, подобно тусклому светлячку, закружился в стылом воздухе подземелий. От одного этого действия тут же закружилась голова, и я вцепилась в решетку, удерживая себя от падения.       «Спокойно. У тебя еще много сил, — убеждала я саму себя, тревожа зубами корку крови на губе, — вдох-выдох… соберись».       Существом оказался мужчина. Я рассеянно мазнула взглядом по бессознательному телу, которое совершенно жутко валялось посреди кровавых разводов. Густые и местами подсохшие дорожки, напоминающие разлитое вино, покрывали его бледно лицо, змеились от самых волос до чёткого пореза на щеке, заливали плотной коркой глаз. Несмотря на вид, он натужно и сипло дышал, явно задыхаясь от полученных травм. Живой.       Мне вдруг стало дурно. Если на полях битв и сражений я видела вещи и похуже, то сейчас этот «почти что труп» вызывал неподдельный ужас и новую волну горькой тошноты. Ужасно… лучше бы я не видела его вовсе. — Вы живы?       Тело шелохнулось в тусклом отблеске светлячка. Кажется, мужчина ненадолго потерял сознание и уже начинал приходить в себя.       Раздался приглушенный стон. Незнакомец уткнулся лицом куда-то в подмышку, и пальцы его дрогнули, будто желая что-то удержать. Некогда светлый, но уже мутный, будто бы остекленевший глаз уставился на меня равнодушным камнем. Видел ли он меня вообще, или я в его представлении — просто размазанный по стене кусок извести? — Простите, — снова привлекла внимание я, но мужчина лишь устало опустил веко. От мимолетного движения головы волосы его съехали, обнажая фарфоровое, будто вылепленное умелыми руками остроконечное ухо. — Вы эльф! — ошеломленно констатировала я. Однако мужчина больше не отвечал. Неужели…умер?       Присмотревшись получше, я разобрала только длинные спутанные волосы — тёмные, но не черные — и такие же пятна на порванной нижней рубашке. Кровь. Очень много крови. Судя по непривычному изгибу, одна нога была выбита из сустава или, ещё хуже, сломана. Неужели подобное с ним совершил Саурон? Но зачем?       «Без надобности он бы не стал сохранять жизнь эльфу. Это именно пленник, не просто игрушка для битья. Как и я». — Если вы сможете подползти ко мне, я попробую вам помочь, — не сильно уверенная в своей затее, я прижалась щекой к решетке и протянула к эльде дрожащую руку, — вы меня слышите?       Может, он меня не понимает? Тёмные волосы, вряд ли чистокровный синда. Стоит заговорить с ним на квенья? Шанс, что он меня не понимал, ничтожно низок — почти все в третьей эпохе разговаривали на диалектах синдарина. Но вдруг….       Не дождавшись ответа даже после повтора на квенья, я погасила светлячка. Кромешная тьма снова скрыла в себе наши силуэты. Не знаю, сколько времени я просидела, опираясь затекшей спиной о железные прутья. Пробуждение от липкого полусна далось тяжело — тело ныло, и я не решилась пошевелиться, представляя, какой болью отзовутся мышцы.       Все ещё пахло ржавчиной. Я уже и сама будто впитала в себя этот ненавистный запах, почти что слилась с ним. Мерзко… Еще и мой сосед…       «Сдох, — миролюбиво и с долей подозрительной радости доложил внутренний голос, — хоть кому-то повезло больше». Я растерянно покачала головой. Вряд ли смерть от подобного могла быть легкой. — Что ты здесь делаешь? — тихий голос по другую сторону решетки, раздавшийся совсем близко, заставил меня вздрогнуть. Я не услышала, как эльф придвинулся ближе, и он застал меня врасплох — как и прозвучавшее из его уст чистейшее квенья. — Так вы ещё живы, — улыбнулась я, поворачивая голову в его сторону. Бледное даже во мраке темницы лицо оказалось аккурат напротив меня, — вы там кровью кашляли, я уж думала, всё. — К сожалению, — хрипло ответил тот, едва раскрывая пересохшие губы.       Незнакомец полулежал, полностью облокотившись на решетку, и глаз не открывал — из-за скудного освещения провалы его глазниц напоминали бездну. Не сдержав секундного испуга, я снова зажгла огонек.       Светлячок подлетел чуть ближе, огладил мягким сиянием лицо. На фоне совсем бледной, серой кожи с застывшей кровью виднелись четко очерченные брови и короткая строчка затянувшего шрама — неглубокого, едва рассекающая густую бровь. Мужчина вдруг нахмурился, равнодушно отмахнулся от шарика света — видно, тот слепил глаза, — и наконец взглянул в мою сторону. — Я Исиль, — выдохнула я, — а вы?       Осторожно подняла руку, пальцами несмело прикасаясь к его плечу. Эльф цепко следил за моими движениями, но ничего не предпринимал.       Способна ли я вылечить его хоть немного? Айну учил меня подобному, при этом отмечая, что собственная магия на мне не сработает — казалось бы, достаточно бесполезная способность для воина, который больше половины жизни провел в сражениях. Да и ради других я бы вряд ли стала стараться, если бы не вся эта ситуация…       Я снова вспомнила Менелтора — как я судорожно прижимала к его кровоточащей ране клочок рубашки, силясь перебороть смерть — и вздрогнула. Неловко отвела взгляд. Этот тоже умрет. А потом и я. Мы оба увязнем в расплавленном огне, силясь сделать вдох, и зарево поглотит нас без остатка. Даже тел не останется. Может, тогда лучше и впрямь умереть сейчас?       «Если сейчас истрачу больше сил, чем у меня есть, то…»       Оглядела эльду с головы до ног, не решаясь произнести витавшие в голове слова. Протянула руку снова с твердым намерением воплотить мысли в реальность. И остановилась.       Саурон не даст мне умереть — пусть мы на разных этажах, он почувствует, если я решу поддаться этому эгоистичному желанию.       А может и нет.       Вряд ли я представляю для него хоть какую-то ценность. Но в этом случае почему он не пытает меня или не убьет сам? Наблюдает за моими мучениями? Их можно было бы сделать еще сильнее, если бы он захотел.       «А тебя… ску-у-ука!» — эхом отозвалось в голове. Может и правда, я слишком предсказуема и неинтересна для пыток? — Я попробую немного вылечить вас, — я подняла глаза, встречаясь с цепким взглядом эльфа, и запнулась на полуслове, — не знаю, сработает ли.       Моя дрожащая ладонь плавно перетекла на мужскую шею, нащупала подушечками пальцев вены и мышцы, все не решаясь что-то предпринять. Кожа у эльфа, иссушенная воздухом подземелий, напоминала шершавую бумагу. Да и сам он был в не лучшем состоянии. Он внезапно повел головой, силясь сбросить мою руку, но я удержала ее на плече и удивленно на него воззрилась. — Сколь благие намерения, — с долей едкой насмешки прохрипел эльда, тонкие его губы сжались в презрительной гримасе, — тебя подослали, чтобы выведать у меня планы? Не старайся, мне нечего сказать.       В его хриплом голосе не теплилось больше ни единой эмоции, как если бы эльф устал слушать очередную ерунду, звучавшую уже так часто, что она стала походить на правду при всей своей сомнительности. Эльф сузил глаза, с подозрением на меня глядя. Я выдержала взгляд с трудом — он был настолько проницательным, будто мог меня коснуться, тут же прочесть все мысли в голове. — Планы, подослали? — я устало изогнула бровь, — Я разве похожа на…       Сомнения в усталом взгляде сказали все за него. Эльф только нахмурился сильнее и скривил рот в досадливой гримасе — видно, незажившие раны приносили ему немалую боль. Я начинала даже понимать его — с одной стороны он явно желал хоть ненамного облегчить мучения, а с другой — доверять мне не было смысла. Впрочем, нам ли выбирать?       Он ведь не мог знать, что мое искреннее желание помочь было продиктовано собственными страхами и сожалениями. И моими эгоистичными желаниями по искуплению ошибок.       Когда эльф после долгого молчания вдруг заговорил, его голос заставил меня вздрогнуть от неожиданности. — Хорошо, — судорожно выдохнул тот, — я приму твою помощь.       Слабая голубоватая энергия, окутавшая мою руку подобно перчатке, мужчину несколько смутила. Он удивленно распахнул глаза, но отдёргиваться не стал — только напрягся сильнее и шумно выдохнул нечто неразборчивое. — А как вы здесь оказались? — поинтересовалась я, чтобы хоть немного скрасить затяжное молчание и отвлечь эльфа от моей магии. — Можно не столь учтиво, — бесцветно отозвался тот. Сглотнул.       Мягкое сияние окружило эльфа неплотным коконом, но местами эта оболочка казалась неравномерной и рваной — практики у меня все же было маловато. Магия струилась волнами, то накатывая, то послушно возвращаясь назад, и я почти что видела, как голубоватое свечение поглаживает раны и царапины, оставляя на коже лишь розоватые следы. —Я и моя свита, — точно смирившись с чем-то, мужчина устало склонил голову набок и прикрыл тяжелые веки, — прибыли на переговоры, но оказались обмануты. Поэтому я и здесь. А кто ты и как оказалась среди этих стен — это мне не ведомо.       «Как помпезно», — подумала я, отчего-то улыбаясь. Ничего смешного или веселого в моем собеседнике не было, да и судя по темным разводам на рубахе и всем ранам на теле, ему досталось куда больше, чем мне. Однако было в нем что-то… притягательное? Даже не знаю, как описать это чувство: его мягкая речь с характерным и хорошо знакомым произношением почему-то заметно воодушевляла.       Я взглянула на него из-под ресниц. Речь эльфа навеяла уже давно забытые воспоминания о том, как Эрестор учил меня языку. Будучи выходцем из Первой эпохи и чистокровным нолдо, он обучал меня иному произношению, чем у наставника — несколько шепелявому — чем немало меня смешил. Глорфиндел, бывало, на его произношение только кривился шутливо и фыркал. Может, эта особенность была территориальной? Спросить, правда, уже вряд ли удастся. — Достаточно, — вдруг требовательно отрезал эльда. Голубоватый кокон вокруг него тут же испарился, искрящимся пеплом опадая на окровавленный пол. Я подняла на эльфа мутные глаза — силуэт мужчины расплывался, будто подернутый дымкой.       Он понял. Жаль. — Нет, я могу ещё.       Рука, сжимающая мою кисть, вдруг вцепилась с такой силой, что стало больно. Но я не поморщилась. Лишь послушно отодвинула ладонь от напряженной шеи, ожидая дальнейших действий. Или слов. — Не стоило. Скоро твои старания сойдут на нет, — чуть мягче повторил эльда, — однако пойми меня правильно, сияющая. Я благодарен.       Приятная ритмичность речи с чётким произношением всех звуков ласкала слух, и в целом голос был приятным даже несмотря на хрипоту и шепелявость — особенно в гнетущей тишине. Я вдруг отчего-то подумала, что мужчина умел неплохо петь либо же просто владел голосом на высоком уровне. — Сияющая? — удивленно хмыкнула я, не до конца понимая предпосылки такого прозвища, и уместила тяжелую голову меж прутьев решетки.       Эльда приоткрыл один глаз. Неспешно оглядев меня в тусклом свете, молча закрыл обратно, будто и сам не до конца понял, за что меня можно было так назвать. Я не стала торопить. Осторожно погасила светлячка, ощущая, как много сил ушло на одну его поддержку и как они теперь расползались от меня, подобно клубку разбуженных змей.       Однако даже через несколько минут ответа не последовало. Я отвернулась от мужчины, расслабила уставшие глаза. Не хочет разговаривать? Ну и не надо. Я хотя бы знаю, что не одна — это уже немного обнадеживает. — Сияющая, верно, — после долгого молчания ответил эльф, и звучный голос его снова прорезал тишину, вызвав стайку мурашек, — isil.       Я снова зажгла огонек, но он вышел куда слабее и тусклее. Повернула к собеседнику голову, в очередной раз встречаясь с пронзительным взглядом. И от этого недоверчивого, но осязаемого взгляда даже отчего-то полегчало на душе. — Разве что в мечтах, — развеселившись по какой-то неведомой мне причине, фыркнула я, — ты верно думаешь, что из сияющего во мне — только пара-тройка синяков. А как твое имя? — Можешь звать меня Нэльо.        Не было ясно, хотелось ли эльфу разговаривать со мной вообще или же делал он это от безысходности, но в голосе его не сквозило ни одного намека на эмоцию. Впрочем, если учесть его раннюю фразу про подосланного шпиона, доверять мне он не имел разумных причин.       Я громко вздохнула, ловя себя на мысли, что после всего произошедшего поступила бы точно так же. Мне стоило раньше снять с себя розовые очки и столкнуться с суровой реальностью лицом к лицу. Перестать придерживаться общественности. Я прикусила губу, давя в себе подступающий нервный смех. Какой же идиоткой я была, раз доверилась им…       «Всеобщее благо… как оно может быть всеобщим, если ради его достижения кто-то непременно должен страдать?» — Нэльо, — повторила я после затяжной тишины, — «третий»? Или что-то связанное с этим числом. Как Маэдрос?       По затихшему эльфу не было понятно, что именно того смутило: отсылка на сына Феанора или же сам факт моего вопроса. Я молча повернулась к нему, ожидая хоть какой-то реакции. — Маэдрос? — с неподдельной озадаченностью прозвучал его голос в глухой тишине. Я открыла рот от удивления, на секунду растерявшись. — Маэдрос, — повторила я, будто это должно было все объяснить, — Нельяфинвэ Майтимо Феанарион.       Последовавшая тишина показалась мне почти что зловещей. Я растеряно повернула голову, моргнула. Создавалось впечатление, что мой собеседник попросту не знал, как ответить на эти слова — как ему следовало реагировать и стоило ли откликаться вообще. Я настороженно следила за выражением его лица, пытаясь угадать, что его так смутило. Через мгновение эльф отмер. Пушистые брови его дрогнули, хмурясь. — Вот как… Допустим, — уклончиво прозвучал ответ, — знакома с ним иль видела?       Голос эльды прозвенел в тишине с едва слышимым напряжением. Я медленно коснулась головой прутьев решетки, надеясь разглядеть хоть какие-то эмоции на его лице, но не смогла. Оставалось только тихо вздохнуть. Вряд ли я была похожа на возрастного, умудренного прожитыми веками эльфа, чтобы знать кого-то из Первой эпохи. Разве что Лаурефиндэ и Эрестора с Элрондом, но там и история иная. — Лишь слышала о нем. Не довелось родиться столь рано, чтобы лицезреть лично. — Рано? — недоуменно повторил тот, — Разве прошло столь много… времени?       Пришлось унять вспыхнувшее удивление и удержать себя от резкого скачка света — я и так уже поддерживала огонек из последних сил. Усталость, которая усиливалась с каждой минутой, давала о себе знать, — как бы ни была я вынослива, все же имела пределы — а тлеющий голод лишь забирал энергию.       Наконец, не выдержав, я снова потушила огонек. Жаркое варево отчаяния выгрызало внутренности на протяжении уже нескольких дней, и я почти что свыклась с этим ноющим чувством. Действительно, сколько времени прошло с тех пор, как я оказалась здесь? Смогли ли галадрим благополучно вернуться домой или же Охтарон взвился на братство за мою пропажу? Отослали ли Лаурефиндэ письмо — то самое, с последней расползшейся строчкой о бесполезных извинениях за собственную смерть? Или же все продолжили жить так, будто меня никогда не существовало?       Хотела бы я, чтобы мир забыл меня насовсем. — Прилично, — расплывчато отозвалась я, давя безрадостные мысли. Нэльо снова промолчал. — Как ты оказалась среди врагов? — с подозрением спросил тот после минутной тишины. Я отозвалась сразу, не тая: — Отправилась со знакомыми в путешествие, а оказалось, что меня предали. — Вот как? Скверно. Ведаешь, почему поступили столь низко? — Я вроде как дочь не самой лучшей матери, — хмыкнула я, подавив истерический смешок, — да и в общем, дети вынуждены расплачиваться за грехи родителей и исправлять их ошибки. Так уж здесь заведено…       Раз во мне еще теплилась сила матери, смешанная с искаженной магией самого Саурона, ни он, ни я не могли бы спокойно умереть. Даже Кольца вряд ли хватило бы, чтобы полностью развоплотить темного айну. Это означало лишь одно: если мои рассуждения верны, мне придется умереть.       «Эту же дорогу ты избрал и для нее — одна смерть ради жизней многих!»       Думать об этом не хотелось. Крепко зажмурилась, представляя, что все это — огромный и реалистичный сон длинною в шестьдесят с лишним лет. Хотелось открыть глаза дома и понять, что все пережитое было лишь иллюзией. Никакой магии, людей, гномов и особенно майар. Никакого Саурона. Только я, Глорфиндел и банальные проблемы из разряда «что съесть на завтрак». — Нечто подобное мне тоже знакомо, — в голосе Нэльо послышалось сожаление, — могу я спросить? — Что хочешь, — равнодушно разрешила я. Эльф размышлял некоторое время, а после уточнил: — Кто ты? — Исиль, — не меняясь в тоне, ответила я. Нэльо торопливо отрезал: — Не о том спрашиваю. Только ли нолдиэ? — Полукровка, да, — спокойно согласилась, кивая, однако в кромешной темноте он не смог бы разглядеть мой жест, — мама из майар. Вроде того же Саурона, Эонвэ. Отец нолдо. Вот он мог знать Нельяфинвэ и остальных из его семьи — служил при Тургоне. — Тургоне? — с сомнением протянул мой собеседник. Я поспешила объяснить: — Король Турукано, вроде бы. Не помню всех имен. — Король… Вот как. Достойно ли правит? — Правил, ты хотел сказать, — я удивленно заморгала, — Гондолина уже веков шестьдесят как нет. Ты разве не знал? — Не знал. — Стало быть, учили тебя плохо, — я беззлобно фыркнула, чувствуя, как разговор медленно начинал уходить в другое русло, — сейчас все знают историю о потомках Финвэ, даже синдар. Я бы даже сказала, о них говорят в назидание, в качестве примера, как делать не стоит. — Не согласился бы, что обучали неважно, однако после плена многое перестало быть мне известным, — негромко оправдался мужчина, и что-то в его шепоте указало на искренний интерес к теме, — стало быть, ты тоже согласна с мнением большинства? — Спроси уж прямо, считаю ли я Феанарионов злом, — хмыкнула я, уместив подбородок на скрещенных локтях, — это именно та тема, которую со мной никто не желает обсуждать. — Отчего?       Немногословность эльфа больше не напрягала, даже наоборот, его точные, лаконичные ответы нравились мне куда больше прежних. Казались более искренними, чем те, помпезные. — Как правило, я начинаю всех оправдывать, — удержать смешок не удалось, но Нэльо воспринял его положительно — понимающе хмыкнул, — наверное, мне даже жаль их. У них жизнь неизбежно ведёт к смерти. Иногда — ещё более жестокой, чем та, которую даровали они другим. — Сопереживаешь братоубийцам? — голос эльфа дрогнул, особенно выделив последнее слово. Я задумчиво уставилась в пустоту перед собой.       Кто я вообще такая, чтобы судить? Моя жизнь тоже скатилась по наклонной за каких-то полгода, хотя я мечтала и о славе, и о подвигах, и о чистой искренней любви. У меня тоже были цели, которых я мечтала достичь, путь, который я для себя представляла. Все, как у них. Только нет клятвы и взрывоопасного отца. Впрочем, мама моя, похоже, ему бы фору тоже дала. — Похоже на то, — призналась я, и в голосе моем мелькнула некая обреченность, — они ведь тоже… настрадались. Как по мне, связанным словом, им было тяжелее всего. Они шли против моральных устоев и своей совести, чтобы исполнить клятву, и в итоге оказались проклинаемы всем миром. Я бы, может, чувствовала восхищение, если бы не все смерти, сотворенные их руками, но хотя бы сострадания они достойны. — В твоих словах есть доля истины, однако, — после долгого затишья все же сухо ответил Нэльо, — они…не заслуживают сочувствия. Им следовало обдумать, чем закончится исход прежде, чем идти за отцом. — Хочешь сказать, — скептично отрезала я, — они могли представить, чем обернутся их действия? Они жили в зыбком состоянии неопределенности. Даже я на их месте не смогла бы предугадать. Да и что они могли сделать? Отказать отцу? Отказаться от клятвы? Дела семейные оттого и тяжелы, что вынужденные. — Говоришь так, будто пришлось лицезреть самой. — К счастью, нет, — я усмехнулась, — все же события тех лет слишком темные. Просто что-то похожее чувствовала и я. Вряд ли меня, простую нис, можно сравнить с ними, но если судьба все же существует, к нам всем она немилосердна.       Наш вялый разговор закончился на ноте уныния и рефлексии: Нэльо только выдохнул что-то неразборчивое, а вскоре и вовсе затих. Чувствуя лишь неподъемную усталость, сдалась и я — распласталась на полу, прокручивая в голове его слова.       Хотелось сдаться, единственный раз в жизни перестать бороться за глупую идею или цепляться за пустые надежды. Потому что исход у всего один.       Довольно отчетливый и громкий звук приближающихся шагов вырвал меня из размышлений. В голову резко ударило паникой, и я поднялась на ноги, когда железная дверца со скрипом пропустила в темницу всполохи факелов. Я замерла, ожидая действ.       Пара орков, грязных и мерзких на вид, о чем-то переругиваясь между собой, прошли внутрь, одергивая меня за рукав одежды. Не устояв на ногах от внезапного толчка, я едва не рухнула — холодная шершавая лапа удержала меня от падения. — Хозяин желает тебя видеть.       И я поняла: время пришло.       Меня вывели на лестницу. Та бесконечным полотном уходила вверх, освещаемая лишь несколькими факелами, но и от их тусклого света болели и слезились глаза. Сопротивляться я не стала — не было сил, мне едва удавалось переставлять ноги и уныло считать ступеньки, а они все не кончались, мрачно вбирали в себя мою тень. Ноги уже не гнулись, дыхание сбилось и осело удушающим кашлем посреди горла. Я оступилась, полетела носом вперед — на сей раз ловить меня не стали, — и глухо пала на ледяной камень.       Перевести дух мне не дали — грубо вздернули над полом, как нашкодившего котенка, за воротник. Я едва не задохнулась от впившейся в горло ткани, но на трясущихся ногах устояла. Сипло дыша от всеобъемлющей слабости, почти что приклеилась к стене, молясь, чтобы до верхушки башни меня дотащили как-то без моего участия.       Где-то над головой, через несколько пролетов, лился слабый багровый свет. Лестница там заканчивалась плоским полукругом и несколькими стенами с узкими проходами на балконы. — Поторапливайся! — грязно выругался орк и, неудобно подхватив меня под мышки, потащил вверх.       После «веселой» поездки по ступеням я пришла в себя на том же самом полу, где неделями ранее впервые встретилась с Сауроном, и неловко дернулась в попытке встать с колен. Вот уж кому я точно не стану кланяться — так этому призрачному нечто, зависшему в воздухе напротив меня. Однако, у тела были свои планы — оно тяжело осело на пол. Я часто задышала, пытаясь быстрее прийти в себя. — Исиль, рад снова тебя видеть, — ощерился айну в оскале, — вижу, нахождение у меня в гостях пошло тебе на пользу.       Я оскалилась в ответ, но уже жуткой, жаждущей мести ухмылкой. — Все такая же непокорная, — майа притворно ласково провел бестелесной ладонью по щеке, вздергивая подбородок вверх, — уверен, ты хорошо поразмыслила над моим предложением. Но для начала я кое-что покажу тебе. Встань.       Ледяная хватка исчезла, айну отступил на шаг, развернувшись ко мне спиной. Призрачные одежды туманом клубились у его ног, расползаясь по гладкому полу и заполняя собой почти все пространство. Я поспешила подняться через силу — сгусток черного нечто не вселял в меня радости, когда находился вровень с моим лицом.       Мы были на самой вершине, окруженные узкими оконными прорезями. Из-за них в комнату проникал тот самый тусклый свет — отблеск пламени Ородруина и высившегося Ока прямо над нами. Я осторожно прошла вслед за Сауроном, отмечая низкий парапет балкона и обсидиановые плиты, сложенные смазанным полукругом под ногами. Балкон выходил на запад. В сгущающейся кровавой мгле за проржавевшими перилами можно было разглядеть и темную, выжженную пустыню, и будто бы покрытые пеплом сизые горы, ловящие багровое сияние полыхающего вулкана. Даже отсюда, с противоположной стороны, были видны подсвеченные трещины в земле и змеящиеся ярко-оранжевые ручейки лавы. Темные дымные облака затмили небо — о том, что время близилось к вечерним сумеркам, говорило лишь заходящее солнце и крохотное пятнышко света со стороны Гондора. — Впечатляет, верно? — в голосе Аннатара послышалось самодовольство.       Я фыркнула. Вид впечатлял лишь своей мертвой, пропащей атмосферой. Подошла еще ближе, касаясь грязными руками перилл и стараясь не выдать своей усталости. За стенами башни гулял ветер. Я жадно подставила ему лицо, не замечая больше ни пыли, ни подхваченного им пепла, и обреченно очертила взглядом туманный купол, накрывший Мордор. Он будто бы отрезал искаженную страну от остального мира, и лишь граница — яркий контраст черного и белого — показывала, что мы еще были в Эндоре. Все казалось нереальным и невозможным.       Гиблая, выжженная пустыня. Боромир был прав: здесь только смерть. — Вот, ты видишь свой мир — лишь пепел и пламя, — тихо пропела я вдруг всплывшие в голове строчки, — вот все, что ты заслужил, властвуй по праву… — Верно-верно, — бестелесная фигура позади меня изобразила аплодисменты, — но ты все еще не поняла того, на что я желал тебе указать. Все это — истинная мощь. Узри.       Я смотрела на бесплотную землю, кишащую стаями орков — те, как мелкие мухи, ползали по пустыне, напоминая своими рядами мохнатых гусениц. Да, это «мощь». Пушечное мясо, которое не жалко бросить на передовую. — Я дал тебе выбор, — холодная рука обхватила сзади за шею, поворачивая голову в нужном направлении, — ты можешь вознестись над этим пропащим миром или же сгнить с тем сбродом, которых именовала союзниками и друзьями.       И я увидела их. На самой границе, окруженные бесконечным кольцом черных фигур, виднелись группки людей в сверкающих доспехах. Маленькие, крохотные островки, посреди бушующего моря орков и истерлингов. Тускло светило заходящее солнце, скрытое за мощными крыльями назгулов. Тень будто хлынула на степь шелковым полотном. Дул, завывал ветер, оглушительно гремели трубы, все померкло в внезапном тумане — мутно-багровом, кровавом. — Впрочем, мы знаем, что друзей среди них нет. Верно же, цветочек? Эти жалкие, маленькие крысы не достойны нашей милости, — в горячечном шепоте Саурона слышалось искреннее пренебрежение, — они так бегут от тьмы, но от себя не убежишь. Они забыли о главном законе: все погрязнет во тьме, поскольку из нее все было рождено. Так каков же твой ответ, ди-итя?       Я сглотнула вязкую слюну и внезапно улыбнулась. Кольцо врагов, сомкнувшееся вокруг людей и остатков братства, могло означать лишь одно. Время вышло. — Мой ответ: иди к черту, — я повернулась к духу лицом, расплывшись в издевательской усмешке, — ты опоздал, слуга Аулэ.       На востоке вдруг раздался взрыв — мощный, оглушающий. Взбешенный моим обращением, Саурон заторможенно посмотрел в сторону и вдруг застыл безликой растерянной массой. В небо, застеленное мрачной пеленой туч, поднялся столб черного прогорклого дыма, идущего прямо из жерла вулкана, и всплески ядовито-оранжевой лавы вспыхнули во мраке.       Громогласный взрыв, с которым наружу вырвался очередной фонтан жидкого огня, заставил меня испуганно схватиться за перила. Однако несмотря на близкую смерть и охвативший все тело неподдельный ужас, я шокировано улыбалась, глядя, как дрожит и плавится земля. Как рушатся постройки, напоминающие своим расположением челюсти, как падают сооружения и башни, и как смертельно-прекрасно взрывается Око на самой вершине.       И посреди всего этого хаоса я вдруг почувствовала неописуемое облегчение.       Где-то рядом что-то с треском надломилось, застонал камень, посыпалось крошево. Лава, вырвавшаяся из жерла и больше ничем не сдерживаемая, набирая скорость, потекла по склонам и выжженным холмам. Все вокруг охватило яркое, душное пламя.       И несмотря на это, мир будто бы терял краски. Все становилось пеплом. — Прости меня, — выдохнула я в пустоту, — я не смогу вернуться.       Я сделала шаг.       И тело поглотил зыбкий пепел, утянувший меня на самое дно.