***
— Когда она очнется? — сквозь пелену сна пробирался нетерпеливый мужской голос. Половицы тихо скрипели под мягкой поступью, а с краю тянуло жаром и духотой. — Жива и на том спасибо, — вторил ему женский, — поглядите, что с ней — долго шла по снегу да ещё и босиком! Чудо, что ноги не отмерзли! Кто же её зимой выгнал, раз девочка в таком виде… — Каластель, — устало оборвал мужчина, — мне необходимо с ней побеседовать. И предпочтительнее, будь она в сознании и здравом рассудке уже сейчас. Со стороны послышался насмешливый хмык. Что-то мокрое и душистое гладко проскользило по щеке, спустившись на шею, капнуло на измятую кровать. Мужчина подошел ближе, приглаживая ладонью волосы в усталом, измученном жесте, и взглянул на лекаря, демонстрируя свое нетерпение. Золотистые ленты в его прядях мягко блеснули в отсвете солнечных лучей. — Здравый рассудок? Слышала, как она едва не придушила Даэгара, — протянула женщина с долей надменности, которую она ни дня не забывала демонстрировать после гибели мужа и ребенка, — я делаю все, что могу. Иное — не ко мне. Если окажется, что она из них, придушу ее собственными руками. Огонек балансировала на грани сна. Липкие щупальца кошмара змеились по коже, утягивая тело в эфемерную пустоту. Капли жизни на губах пахли всеобъемлющей пустотой и горчили, как проросшее разнотравье. Ей казалось, что она с удовольствием придушила бы себя сама. Огонек вздрогнула. Грубоватые руки, обтирающие лицо и шею, на мгновение обхватили ее крепче, точно заставляя остаться на месте. И она повиновалась, снова пропадая в сонливой полутьме. Ей снилось… что-то. Огонек не понимала ничего из мельтешащих вокруг образов и обрывчатого эха голосов, но знала, что бредет к тому самому свету в конце пути. Она мертва. Больше нет никаких тревог, никаких сожалений. Только она и пустота, к которой Огонек уже успела привыкнуть. Если знакомо, значит не страшно. Она брела по лесу. Небо во сне было затянуто густыми тучами, и все вокруг будто смазалось, растворилось в сером пограничном тумане. Земля стала неотличима от клочков сизого неба, едва заметного за зарослью крон, и силуэты деревьев — скрюченные и поникшие — застилали путь стойкой оградой. Огонек шла дальше. Мир вокруг застывал, напрягался, сжимал ее в холодных липких пальцах, чтобы милостиво отпустить через мгновение и завертеться перед глазами бешеной каруселью. Из-за скомканных сверху ветвей осторожно сочилось солнце — тусклое и холодное, как пространство вокруг. — Молю тебя… я отреклась от тебя и от себя, я отреклась от них, отреклась от всего, что связывало меня с ним, так почему я не могу стать свободной, отец? Огонек заторможенно обернулась, но знакомый голос потерялся в безмерной пустоте, эхом отдаваясь от несуществующих стен. Он вонзился в плотную тьму, отчаянным отзвуком пробиваясь сквозь тишину. — Я перестала верить тебе и детям твоим, поощряла зло, преступила аксани… И я здесь, пред тобой, — на коленях — надеющаяся на снисхождение к моей крови, отец. Не прощай мне преступлений, не прощай мне малодушья, маловерья… но молю тебя: прости ее. Что-то хлюпнуло под ногами. Огонек нехотя остановилась, устремила взгляд под ноги — в лужу маслянистой багровой жидкости, стекающей с деревьев и кустов. Как не затвердевающий янтарь, оседала она на языке тяжелым металлическим привкусом, витала в воздухе ядовитой дымкой. Огонек была спокойна. Кровь — вечный ее спутник, верный друг и товарищ, который без сожалений утыкал ее носом в провалы и ошибки, в напрасные и невыполнимые попытки исправить. Товарищ, который стал ей школой жизни. — Мое дитя, мое милое дитя, — голос срывался в беззвучном плаче, — твоя вина лишь в том, что ты родилась здесь, в этом проклятом и забытом мире… Огонек не могла вспомнить. Хмурилась, силясь пробраться сквозь густую пустоту в мыслях, искала в скудном пейзаже подсказки. Вот, мелькнула на периферии знакомая светловолосая макушка. Огонек послушно оглянулась ей вслед. Кто это был? В ее сне не существовало ничего, кроме тьмы и страха, и оттого золотистые пряди на их фоне казались неестественно яркими. Огонек вздрогнула снова, сделала неуверенный шаг вперед. Вспомнила. Вдруг сорвалась, побежала, утопая ногами в кровавой грязи, продираясь через пространство. И остановилась, как вкопанная, рассмотрев лежащее на пожухлой траве тело в ореоле золотых волос. Словно сплетясь из сумерек, проводя пальцами по безжизненному телу, шагнула в ее сторону смерть. И лик у нее был точно такой же.***
Я подрываюсь с места. В иссушающем ужасе скатываюсь с постели, зарываясь пальцами в спавшее одеяло и тщетно пытаясь усмирить дрожь. Воздух, застрявший в глотке мучительным комом, душит, и в голове будто щелкает оглушительно громко взведенный из нервов курок. Чувство, будто меня насильно выдернули из реальности и тут же бросили обратно, как рыбу на берег, заставляет в ужасе распахнуть глаза. Резкая, отрезвляющая боль. Тело сводит судорогой, будто позвоночник желает скрутиться на полу кольцом; крепкой хваткой сдавливает ребра. Деревянный холодный пол под щекой немного притупляет жар, но я словно в беспамятстве сжимаю и комкаю ткань рубашки на груди.«Все погрязнет во тьме, ибо из нее все было рождено».
Я вою от гула в голове, цепляясь ногтями за трещины в полу. Подступающий страх не дает и секунды на передышку. Где я? Что со мной? Кто…я? Слишком резко, слишком больно… Слышу голоса прямо над ухом — они витают в воздухе, как рой надоедливо-громких мух. Снова вздрагиваю, замираю, прижимая колени к животу. Так хочется плакать, но слез нет — лишь навязчивый голос того, кто уже должен быть мертв. Как и я. Почему я еще жива?! Делаю над собой усилие и припадаю спиной к ледяной стене, чувствуя, как зашкаливает пульс. Ватное тело сопротивляется, умоляет сдаться, и перед глазами плывет. Конечности нещадно трясет, словно я на всей скорости мчусь по каменистой местности. Сжимаю руку на бедре, пытаясь остановить нервно дергающуюся ногу, но тело ходит ходуном и совсем не реагирует на мои попытки успокоиться. Слышу его шаги. Легкая, невесомая поступь призрачного айну приближается неторопливо, точно боясь спугнуть. И я чувствую — будто наяву — терпкий смрад дыма, удушающие ошметки пепла на сухих губах, запах ржавчины и горящей плоти. — Уйди от меня… прочь! — глухо шепчу, перебирая ногами в тщетной попытке убежать. Охваченной внезапной болью, отчего-то полной страха, мне удается подняться с пятой попытки, и я шарахаюсь об дверь, выбивая ее наружу. Тут же вываливаюсь на белоснежный, подсвеченный солнцем снег. Резкая, оглушающая боль моментально обрушивается на грудную клетку, словно меня со всей дури приложили кулаком. Я вою — то ли от боли, то ли от страха, и на четвереньках пытаюсь отползти. Мутные фигуры вокруг взирают на меня с удивлением и жалостью, но я вижу перед собой лишь снег — холодный, чистый, прожигающий забинтованные пальцы огнем. Мне больно до жути — огонь сжигает меня изнутри. — Все хорошо, дева, все хорошо… Голос обдает дыханием ухо, и я подрываюсь с места, едва ощутив прикосновение к плечу. Распрямляюсь, — стремительно и резко — как спущенная тетива, отскакиваю назад в нелепой попытке защититься. И почти что не дышу, видя перед собой смазанный силуэт: серая фигура с ярким ореолом золотых волос. «Глорфиндел…» — Тише, милая, тише, — уговаривая, шептал незнакомый голос, и светлый силуэт приблизился ко мне неторопливо и осторожно. Я опасливо замерла, готовая поверить этому миражу, — ее пугает ваш вид, разойдитесь. От разительного контраста между моим липким и мокрым от холодного пота телом и ледяной коркой сухой измороси меня снова бросило в дрожь. Я вдруг резко осознала, что не одна, что привидевшийся мне айну — лишь сон, и разум будто моментально сомкнул все блоки. — Взгляни на меня, дева, — стараясь звучать ровно и безобидно, негромко прошептал эльда над моей головой. Я послушно подняла взгляд. Смазанные черты понемногу обрели резкость, превратившись в незнакомое мужское лицо. Это был не Лаурефиндэ. Я застыла, сидя на снегу, комкая его забинтованными пальцами. — Можешь ли встать? Вот так, обопрись на меня. Тело не слушалось, мандражировало отголосками страха, и эльфу пришлось поднимать меня самому. Пришла в себя я уже в доме, пока сжималась в комок под теплым одеялом, вцепившись в него с такой силой, что костяшки пальцев покрылись белизной. Что вообще произошло? Какого… балрога?! Кто все эти эльфы? Уставилась невидящим взглядом на руки, мысленно отмечая их неестественную бледность, и расползшиеся под кожей выпуклые паутинки голубых вен. Пальцы жгло и саднило, но ощущения притупились, как если бы мозг не позволял телу взять над собой верх и нарочно блокировал боль — то, что обмороженные руки должно хотя бы покалывать, было ясно, как день. Медленно сжала руку в кулак, поиграла пальцами. Тяжелое дыхание гулко отдалось в саднившие ребра, и противная болезненная слабость растеклась по телу. Не замечая мельтешащих вокруг эльфов, я перевела взгляд на полоску бесцветного неба в обрамлении деревянного окна. Небо в нем выглядело хмурым и бесплотным, только вдалеке, пробиваясь через толщу сизых туч и изломанную линию горных вершин, виднелись тусклые лучики солнца. И снег. Когда я умерла, была весна. Я произвольно вздрогнула, вдруг осознав, с какой легкостью подумала об этом секундой ранее. Умерла. Ошибок быть не может. Пусть я не чувствовала сейчас ничего, кроме подавленного страха, я не смогла бы забыть Мордор, даже если бы очень захотела. Глухой удар о камни и пепел. Острую, пронзающую боль в теле и треснувших костях. И подступающий жар. Я в ужасе зажмурилась, едва лишь представив, как мое тело сгорало и истлевало в лаве. К счастью, к тому моменту сознание уже покинуло меня. Меня не успели бы спасти. Да и кто бы стал? — Она пришла в себя? Темноволосый мужчина с плетеными косами, который появился в двери, довольно улыбнулся и протянул руку в мою сторону, будто желая познакомиться. Однако, не заметив его сразу, я резко отшатнулась, уперевшись спиной в стену, и замерла, внимательно следя за каждым его движением. Чувствуя себя затравленным зверьком и ощущая лишь острое напряжение во всех мышцах, я смотрела на него широко распахнутыми глазами. И взгляд мой то и дело норовил соскользнуть к его косам. В волосы мужчины были вплетены золотые ленты. Липкая дрожь пробежалась вдоль позвоночника, нехорошее предчувствие всколыхнулось внутри. Это еще что за Фингон недоделанный? Эльда смущения не показал — только едва заметно хлопнул глазами от удивления — и, передумав, опустил ладонь. Тут же заговорил о чем-то с другим, но пересилить себя и сфокусироваться на его словах мне никак не удавалось — слова и звуки будто скакали вокруг, до мозга так и не доходя. Только странный, непривычный акцент немного резал слух: для квенья, которому меня учил Эрестор, было характерно иное произношение. Примерно так же, как местные, говорил Лаурефиндэ. Стоп. Квенья? Я отрешенно взглянула на беседующих мужчин, которые, казалось, про меня разом забыли, и сглотнула. Что-то было не так. Точнее, все было не так. И мягкий говор светловолосого, которого я в горячке умудрилась спутать с наставником, и неуверенное выражение на лице эльфа с косичками — все это напоминало отлов бабочек. Будто бы они страшились сделать одно лишнее движение, чтобы не спугнуть бесценного мотылька, и уже готовились решительно взмахнуть сачком. Во мне вдруг шевельнулось острое недоверие. — Послушай, дева, — темноволосый эльда с косами вновь попытался завести разговор. Вопреки моему настороженному взгляду и зажатой позе, он опустился на колено возле кровати и чуть склонил голову набок, надеясь, видимо, снизу разглядеть мое лицо полностью, — тебе не нужно страшиться, никто здесь не причинит тебе зла. Я смерила его равнодушно-настороженным взглядом, сдерживая отчего-то вспыхнувшее раздражение. Он говорил со мной слишком мягко и нежно — как с безнадежно больным, которому говорят о скором и непременном выздоровлении просто чтобы не расстраивать. Да еще и просил о доверии. Я мысленно усмехнулась его словам: вряд ли я вообще могу хоть кому-то доверять после случившегося. Комнату снова наполнила неловкая тишина. — Может ли быть… — мужчина снова предпринял попытку меня разговорить, — что ты не способна беседовать? Дать тебе пергамент? Молчание затягивалось. Несколько удивленные и сочувствующие взгляды эльфов сбивали меня с толку. Почему они, незнакомцы, пусть и эльдар, так мягки и осторожны? Я чуть сильнее сжала пальцами одеяло, бегая напуганным взглядом от одного к другому. Чего они от меня хотят? Мозг, заблокировавший боль от пережитого шока, работал как слаженный и четкий механизм, судорожно анализировал каждую эмоцию моих «спасителей» и каждое, даже едва уловимое движение, пытаясь отыскать в них угрозу. Однако на лицах эльфов блуждала лишь смущенная неуверенность. — Стоит отложить, — мягко покачал головой златовласый, которого чуть ранее я успела спутать с Глорфинделом, — сомневаюсь, что тебе удастся чего-то от нее добиться. Они хотят, чтобы я заговорила. Зачем? Да и что мне говорить? Я уставилась перед собой пустым взглядом, пытаясь понять, что вообще могло произойти. Предположим, случилось чудо, я смогла выжить. Что дальше? Я закусила губу до крови, но боли все еще не почувствовала. Скверно, как же все это скверно… От весны до зимы за пару часов…дней? Или лет? Я пролежала без сознания больше полугода, и тело не претерпело никаких изменений? Бред. Все это похоже на бред. Я прижала ладонь к лицу в неописуемом ужасе, закрывая рот так, будто собиралась вот-вот сорваться на неконтролируемый крик. — Фин-де-ка-но, — внезапно произнес по слогам эльда с косичками и похлопал себя по груди, будто я не была способна его понять. Я уставилась на него ошалелыми глазами и тихо обронила: —Что? Эльфа захлопал глазами от неожиданности. Теперь уже я смотрела на него, как на сумасшедшего. Мой тихий вопрос — почти сорвавшийся шепот — подействовал на всех отрезвляюще: эльфы встрепенулись на местах и точно затаили дыхание, ожидая моих дальнейших слов. — Какое счастье, ты все же понимаешь нас, — вздохнул мой собеседник после нескольких секунд абсолютной тишины. Его серые, глубокие глаза бегло осмотрели меня, все еще нервно трясущуюся под одеялом, и эльда неуверенно спросил, — как… зовут тебя, дева? Ты помнишь свое имя? Мой собеседник взирал на меня задумчиво и озабоченно, во взгляде — то ли жалость, то ли зоркая настороженность. Пару долгих минут я смотрела на него, не отрываясь, и наконец кивнула, облизав пересохшие и кровоточащие губы. Емкая пустота в голове начинала образовываться во что-то осмысленное, но спутанные мысли продолжали беспорядочно вспыхивать на задворках сознания. Я сделала судорожный вдох, прежде чем продолжить: — Исиль. Эльда приподнял бровь. Огонек сомнения блеснул в его глазах всего на мгновение, но и его хватило, чтобы мое сердце пропустило удар. С трудом выдержав его потяжелевший и испытующий взгляд, я сглотнула, понимая, что где-то ошиблась. Где? И чем это мне грозит? — Стоит позвать Ириссэ? — тихо предложил светловолосый, — Каластель? Артанис? Кажется мне, что дева с девой побеседует более умело. Я заторможенно подняла голову, думая, что ослышалась. Уже второй раз. «Ириссэ». «Артанис». Эльда покачал головой. Губы его растянулись в мягкой улыбке, и он протянул ко мне руку, будто бы снова понадеявшись таким нелепым жестом меня успокоить и расположить к себя. — Мое имя Финдекано. Финдекано Нолофинвион, — серые глаза взглянули на меня, сгорбившуюся под одеялом и застывшую в изумлении, как-то по-доброму, с толикой давно забытой ностальгии, — говорит ли тебе оно о чем-либо? В тот момент, мне показалось, что стоило мне моргнуть, все вокруг рассыпалось бы в прах, и мне снова пришлось бы лежать под удушливо-багровым небом Мордора, задыхаясь от жара и боли. Чувствовать, как жидкий огонь опаляет нервные окончания, как затапливает глотку, пожирает каждый участок кожи… до тех пор, пока я не перестану чувствовать боль. Но я ведь уже перестала. Что это? Агония? Последнее мгновение перед смертью? Видение, ниспосланное Валар? Это шутка. Чья-то жестокая шутка. Саурон все-таки смог сломить меня, пробиться в мою голову? И теперь он подсовывает мне эти безумные картинки и внушает еще более бредовые мысли? Заставляет довериться? Я схватилась за голову, в иссушающем ужасе пытаясь взять себя в руки. Истерика уже начинала накрывать меня с головой. Финдекано. Ириссэ. «А третий кто — Арафинвэ, балрог вас раздери?!» — Исиль? — обеспокоенно позвал светловолосый эльда. Одеяло резко отлетело в сторону, и я подорвалась кровати, игнорируя ослабшие ноги и подступившую тошноту. Следом за мной подскочил «Финдекано», однако удерживать ему меня не пришлось. Я так и осталась стоять на месте, глядя в окно. Первая эпоха. Я сошла с ума. Вот почему они все смотрят на меня так — я полностью безумна в их глазах. Окончательно и бесповоротно сошедшая с ума. Впрочем, разве сумасшедшие в этом признаются? Я глупо хихикнула своим мыслям. Сделала неуверенный шаг к оконной раме, ощущая под ногами холодный деревянный пол. Провела большим пальцем ноги по отшлифованным доскам. Неверяще коснулась каркаса кровати. Все такое… настоящее. — Где я? — мой голос дрогнул, зазвенев осколками разбитого стекла. Финдекано отозвался озабоченно: — В нашем лагере, в Хисиломэ. Я слепо уставилась в окно, позволив себе раствориться в мыслях. Поздравляю. Ты рехнулась, Исиль. Тебе мерещатся эльфы из Второго и Третьего домов, которые умерли еще в Первой эпохе. «А может… — я тут же ухватилась на единственно логичную мысль, — это и есть чертоги Мандоса? Поэтому все мертвецы здесь, со мной, разговаривают так, будто ничего не произошло?» «Нет, — я тут же отвергла идею, покачав головой, — мне уже доводилось бывать в похожем месте. В нем все было нереально. А здесь…» Я шагнула вперед, почти что наслаждаясь звуком скрипящих половиц. С улицы тянуло чем-то паленым и слышалось верещание резвившейся детворы. Шаг. Еще шаг. Мои забинтованные руки скользнули к ставням, и я разом захлопнула их, будто таким простым движением хотела отрезать себя от остального мира. Однако мир не перестал существовать: запахи, звуки, ощущения — все это доносилось до меня с той же пугающей отчетливостью. Вывод напрашивался сам собой. Каким-то чудом я оказалась жива. — Как я здесь… — я сглотнула тугой ком в горле, продолжая сжимать пальцами створку, — как я здесь оказалась? — Мои родичи нашли тебя, провалившуюся под лед, — видя мое замешательство, начал осторожно и мягко Финдекано. Мне оставалось только кивнуть. Чего я ожидала.? Что незнакомцы — плод то ли моего больного воображения, то ли насмешливой судьбы — сразу же ответят на мои вопросы, как этого хочется мне? Я так и осталась стоять спиной к эльфам, смотря на захлопнутые ставни холодно и равнодушно, замуровываясь памятью в произошедшие события, даже не зная, что говорить и спрашивать. Выходит, все правда? Я уже испытывала похожие чувства ранее, когда впервые очнулась в Имладрисе, значит, я действительно могла попасть… сюда? — Исиль? — позвал меня светловолосый эльда. Имени своего он так и не назвал или я попросту не услышала его в суматохе. — Я хочу уйти. Растерянность на лице эльфа сменилась удивлением, когда я повернулась к нему лицом и тут же выдала свое единственное желание. Нолофинвион, правда, мою реплику выдержал с невозмутимым спокойствием. Мужчины переглянулись. На секунду даже показалось, что они мысленно что-то согласовывали. — Отчего? — спокойно поинтересовался Финдекано, до сих пор сидевший на корточках возле кровати, и перевел на меня взгляд. Вопрос повис в воздухе ощутимым послевкусием. «Отчего»? Я обвела их взглядом, потом — комнату и мебель. И как я должна все объяснять? Я ничего не знаю об обстановке вокруг и могу лишь с осечками подстроиться под их поведение, но вот поверят мне или нет… Если моя ложь вскроется, мне же будет хуже. «Они могут возненавидеть меня так же, как и все до них». Проще сбежать. Если я уйду до того, как смогу себя выдать, у меня останется шанс на спокойное изучение обстановки. И может быть я смогу попасть домой. Я снова взглянула на Финдекано, прикидывая в голове, как привести его к нужному мне ответу. Для начала выведаю, где мои пожитки и какое время мне так настойчиво мерещится. — А где… мои вещи? — я нарочито удивленно осмотрела длинную сорочку под одеялом и замерла, ожидая ответа. — Вряд ли их можно счесть пригодными… для носки, — сконфуженно отозвался светловолосый, а Нолофинвион добавил: — Однако нет нужды в тревогах! Одеяния мы уже… — Нет, нет, — перебила я, стараясь казаться спокойной, — я не об одежде. При мне разве не было… личных вещей? Эльфы переглянулись. Воздух в комнате можно было резать ножом — настолько напряженный он был. Я смотрела то на одного, то на другого, теряясь в догадках: было ли со мной что-то, что могло только усилить их подозрение, или я оказалась в этом месте абсолютно без всего? Даже не знаю, что лучше… — Разве что это. Финдекано достал что-то из-за пазухи — оно знакомо блеснуло под складкой одежд — и протянул мне. Я подставила сложенные вместе руки, испуская протяжный и удивленный вздох. На моих раскрытых ладонях лежал кулон отца с гербом Дома Фонтанов.