В поисках истинного

С самого раннего утра Роузи, по непонятным причинам, ощущал себя непривычно больным и разбитым. У него внутри словно свербило недоброе предчувствие, будто именно сегодня, непременно, должна была приключиться какая-то страшная беда. Ничего ужаснее, что из долины колдунов придет весть о смерти Мартина, он и представить себе не мог, но рассудок его просто отказывался в это поверить. Более всего ему хотелось навсегда оставить этот дом, позабыть об убитом Теодоре, о сраженном горем Жужи, о загубленном альфенке и приговоренном, будучи невиновным, к жестокой казни через повешение его папе, Лиди, и о преступниках, которые совершили не только эти, но и еще, как он был уверен, множество других злодеяний. Все, что сейчас хотел Роузи — это выйти за порог и бежать по дороге, бежать, бежать, без оглядки, не останавливаясь ни на сон, ни на отдых. К нему, к любимому. К Мартину. И припасть ему на грудь. И навсегда остаться рядом с ним, все равно, с живым или мертвым! Лишь бы навсегда! Со стоном Роузи неохотно выбрался из-под одеяла и почувствовал возле себя какое-то движение. Это проснулся беременный Чухони. Омеги, почти не разговаривая, с весьма вялым аппетитом позавтракали, разделив между собой остатки ужина. Чухони тошнило по уважительной причине — в связи с его деликатным положением, а вот Роузи просто не хотелось есть. Ведь, если он сейчас что и желал — это оказаться рядом со своим альфой, и больше ничего. Он через силу впихивал в себя кусочки засохшего пирожка с грушевым повидлом, заодно вспоминая, как родной папи Аси, иногда, слегка его поколачивая за нерадивое и ленное отношение к домашним обязанностям, терпеливо и занудно наставлял: — Живой ты, Роузи, или мертвый, беременный, только что родивший, или же на соске твоем уже висит младенец, больной или здоровый, поверь мне, то никого в этом мире не волнует. Какими бы ни случились обстоятельства, ты должен рано утром подняться с постели и приняться бодро выполнять всю работу, по традиции на тебя возложенную. Все без исключения свои обязанности — семейные, супружеские, по хозяйству, перед родителями или детьми. Хоть подохни у них под ногами, но сделай! И никогда не жди ни от кого ни благодарности, ни жалости, ни доброго слова. Ты это должен, и точка, без всяких разговоров. Уясни это себе, бедный мой сыночек, коль ты родился омегой, раз и навсегда! И та картинка из счастливого и беззаботного детства настолько ярко промелькнула перед глазами, что омега, повинуясь святым заветам своего папи, заметно встряхнулся. Понятно, ему не стоило раньше времени распускать нюни. Мало ли, что в дремоте случайно привиделось! В самом деле, вестей о смерти или ухудшении состояния Мартина ему еще пока никто не принес, так разумно ли заранее паниковать? Поэтому он обуздал порыв немедленно покинуть дом ненавистного жениха и отправиться в долину колдунов, решив сначала выполнить все намеченные на это утро дела. Еще нужно упомянуть про вчерашнюю сцену, тяжким грузом лежащую на сердце, которую он подсмотрел: как альфач нещадно избивал Каки. Страшно было подумать, до чего дожила та истинная пара! Ни одному врагу своему подобной судьбы не пожелаешь. Но, тут уж он ничего не мог поделать. Для Роузи на данный момент куда важнее был тот факт, что он услышал признание Каки в том, что тот стрелял в Мартина и Теодора. И юный омежка отлично понимал — позволить пропасть этим ценным сведениям зря недопустимо. — Отличный денек, не так ли? — заискивающим, тоненьким голоском пролепетал Чухони. — Рози, очнись. На тебя смотреть страшно, будто бы к тебе во сне сами черти заявились. — О, нет, со мной все в порядке, — невозмутимо, с трудом выдавив из себя милую улыбку, ответил Рози и ловко перевел разговор на иную тему. — Так, я вчера обещал тебе дать тунику, чтобы ты смог принарядиться. Вот она, еще и тапочки держи. А теперь одевайся, обувайся и пойдем, посмотрим, как вы тут живете. Пока Чухони неловко возился, облачаясь в подаренную одежду, Роузи, тем временем, проворно метнулся, достал из своего сундука золотые монетки и припрятал в кармашек на поясе. — Посмотри! — беременный омега обернулся к нему. — Как ты считаешь, мне идет? Если Уродер заметит меня в таком виде, я ему понравлюсь? «Великие духи, меня сейчас вырвет!» — подумалось омежке, а вслух он сдержанно произнес: — Конечно, без вопросов. Ты — настоящий красавчик. Наш господин будет в полном восторге, не сомневайся. После они вместе покинули спальню. Проходя по длинному и извилистому коридору, Рози вдруг услышал надрывные стоны и странное бормотание. Он невольно приостановился и навострил ушки. — Помогите! — стенал кто-то. — Ради всего святого! Кто-нибудь! Дайте хоть глоток воды, умоляю… — Кто это? — помертвев от ужаса, спросил омега у своего спутника. — А, так это Каки, — беззаботно хихикнул Чухони. — Наверно, наш альфач опять избил его до полусмерти. И правильно сделал! Пусть этот негодяй сдохнет скорее, туда ему и дорога! Стоны, вроде, затихли, и омежки было направились своей дорогой, но потом крики мольбы раздались с новой силой. — Умираю, пить хочу! Люди вы, или кто? Сжальтесь! Пощадите! Не в силах это терпеть, Рози развернулся и с легкостью, ориентируясь на звук голоса, разыскал спальню Каки. — Жди меня здесь, — резко бросил он Чухоне. А сам отворил дверь и робко ступил в полутемную комнату, в которую утренний свет с трудом пробивался сквозь плотно задернутые темные шторы. Первое, что он почувствовал — как его окружило зловоние. Потом он споткнулся о какую-то странную рыхлую кучу и взглянул себе под ноги. Увиденное его поразило. Пол в спальне Каки оказался густо завален всевозможным мусором и грязными тряпками, да так, что и ступить толком негде! Ориентируясь на стоны, Роузи с трудом пробрался к располагающейся в углу комнаты кровати, застеленной бельем, покрытым пятнами всевозможных оттенков. И на ней он разглядел безвольно распластавшееся грузное тело пожилого омеги. — Что случилось? — тихо шепнул Рози. — Ах, это ты! — хрипловато выдохнул страдалец и вновь скорчился от боли, в спазме плотно прижимая колени к животу. — Слава святым, что зашел! Скорее, отвези меня в больницу. Видишь, совсем плохо мне… И, умоляю, дай попить… И тут Рози внезапно ощутил себя полноправным демоном мщения и осознал — вся власть над старшим омегой в доме находится сейчас исключительно в его руках. Жить или умереть Каки — решать именно ему одному! Мстительно усмехнувшись, парнишка даже не пошевелился, чтобы помочь, а продолжал хладнокровно взирать на тело, которое вчера, на его глазах, Уродер изувечил жестокими побоями. — Пить… — из последних сил прохрипел Каки и протянул к нему трясущуюся руку. — А что с тобой, скажи мне, приключилось? — невинным голоском проворковал Роузи. — Ты случайно переел? Или перепил? — Мы… Он… Я ночью шел в уборную и, поскользнувшись, упал с лестницы. — Наверно, споткнулся о ту самую веревочку, которую однажды натянул для беременного Чухони? — ехидно фыркнул омежка и торжествующе добавил: — Мне все известно, треклятый мешок с дерьмом! Это ты стрелял в Мартина и Теодора! А еще убил маленького альфенка, подставив потом Лиди! И лишь святые духи знают, какие совершены тобой преступления! — Да, я во многом грешен, — скрипнув зубами от боли, прохрипел пожилой омега. — Я все делал для того, чтобы мой истинный альфа выбрался из нищеты и стал успешным. И мог бы для него совершить гораздо больше. Ты просто еще не встретил своего истинного, Роузи, поэтому ничего не понимаешь. А теперь, если в тебе остались хоть какие-то остатки порядочности или человечности, дай мне глоток воды и пригласи врача. Я упал очень неудачно, видать, что-то серьезно повредил себе внутри… — Уродер избил тебя ночью, падаль ты мерзкая! — безжалостно прервал его Роузи. — И правильно сделал! Я, так и быть, дам тебе попить и даже приглашу нашего лекаря, Костоломо, с условием — ты признаешься ему, что собственноручно застрелил обоих Ральфов! После той тирады в комнате наступила тишина. Еще некоторое время пожилой омега смотрел Роузи в глаза, а потом тело его обмякло, откинувшись на подушки. И обреченный взгляд, полный тоски, пронзил молодому омеге самую душу. — Я этого никогда не сделаю. Никогда! — хрипло пробормотал Каки. — Иначе Уродера тоже… Ведь, ружье… Оно так и не найдено… С этими словами он потерял сознание. Понимая — ловить тут больше нечего, и пребывая в эйфории от того, что Каки, похоже, теперь не придется судить, ибо тот, вероятно, скоро помрет естественной смертью, омежка ловко перепорхнул через наваленные на полу, непонятные кучи и стремительно вылетел в коридор, где, наконец, вдохнул полной грудью порцию чистого воздуха. — Что там? — нетерпеливо перетаптываясь с ноги на ногу, поинтересовался поджидавший его Чухони. — Каки еще жив? — Да, — как можно более безмятежно махнул рукой Роузи. — А что с ним может сделаться? И они вдвоем вышли на залитый солнцем двор, где уже бурно кипела обыденная жизнь. Там Роузи быстро нашел общий язык и разговорился с теми омегами, которые кухарничали под навесом. При этом он дотошно проверил содержимое кастрюль, всерьез заинтересовавшись, какое же их сегодняшнее меню. Что же, все выглядело совсем не плохо. Завтрак состоял, как и во многих крестьянских семьях, из молочной каши, хлеба и чая. Для детей дополнительно полагались масло и ломтики сыра. К обеду на плите бурлила огромная кастрюля овощной похлебки. Гора вареной курятины лежала на отдельном блюде, и ее собирались разделить на всех. На ужин планировали подать гречку с подливкой, пироги с различными начинками, ржаной хлеб и ягодный кисель. Признаться, пахли эти простые яства весьма аппетитно. Роузи смотрел задумчиво. Надо сказать, увиденное им не очень-то соответствовало слухам про голод, царивший в этом доме, ходящие у них в поселении, и что несчастные омеги Уродера хронически недоедали. Во всяком случае, он лично знал семьи, где в обычные будни питались значительно скромнее. Например, многие в летнюю пору совсем не били птицу, запросто обходясь постным столом. Оценив взглядом размеры огромных кастрюль, он признал, что еды должно было вдоволь хватить на всех. Омеги тут же предложили ему отведать что-либо из трапезы, и он снял пробу с похлебки. Оказалось очень вкусно, и он даже с удовольствием облизал ложку. Конечно, не королевское пиршество, однако, пожаловаться не на что. После этого омеги охотно провели его в свое жилище, которое располагалось в старом доме, а теперь оно напоминало общежитие. И вновь Роузи, ожидавший увидеть ужасающие нищету и разруху, был приятно удивлен. В просторных комнатах оказалось светло и чисто. На балках под потолком висели пучки сухих трав, чей аромат придавал воздуху свежесть, застеленные кровати радовали яркими покрывалами, а полы — цветными ковриками. В каждой комнате на стене висело большое зеркало, да еще и множество другой разнообразной, необходимой в быту утвари. Видно было, что омеги, здесь живущие, находили время и для досуга. Многие из них занимались своими хобби — кто-то картинки рисовал и на стенах развешивал, другой плел из шнурков украшения, третий вышивал. В общем, никакого гнетущего ощущения после посещения этого дома у Роузи не осталось. Наоборот, у него сложилось впечатление, что омеги тут жили в сытости, достатке и вполне счастливо! Вокруг текла обычная жизнь. Во дворе под присмотром нескольких беременных омег резвились малыши, другие стирали постельное белье и пеленки, развешивая их на длинных веревках. В общем, все, как у всех! Бдительным оком омега подметил, что простынки и полотенца не застираны до основы, не заплатаны и еще вполне сохранили свой первоначальный цвет… Тогда он разговорился с одним из старших омег, заведующим кухней, по имени Кули, поинтересовался у него, не имелось ли в чем острой нужды, но тот равнодушно пожал плечами, подметив, что заканчиваются запасы сахара и меда. — И надо бы купить еще игрушек для малышей! — выкрикнул один из омег, оказавшийся рядом. Роузи скептически усмехнулся. Нормально! В некоторых семьях сладкий чай и мед видели лишь по праздникам! А уж игрушки на базаре покупали и вовсе лишь самые зажиточные семьи, так как у них было принято, что увеселения и забавы детям придумывали и мастерили родители. Роузи, к примеру, до сих пор хранил несколько тряпичных кукол, с любовью и фантазией пошитых для него папой Аси. Разговор вскоре перешел на самую злободневную тему — смерть альфенка и казнь Лиди. И столпившиеся вокруг омеги дружно затараторили, перебивая друг друга, а Роузи жадно впитывал в себя подробности. — Хоть у Лиди и была своя комната в большом доме, он часто по вечерам приходил к нам, не любил там ночевать. Вот и в тот злосчастный день было так же. Мы вместе занимались рукоделием, рассказывали страшные истории и байки, а его альфенок играл с нашими детьми. И все было в порядке! А утром… Мы обнаружили альфеночка мертвым… Он лежал, раскинув ручки, такой красивый, словно живой! Но уже не дышал. И мы словно обезумели от горя, начали плакать и кричать. Из большого дома прибежали наш альфа вместе с Каки, а потом приехал Костоломо. Доктор лично осмотрел трупик, но не нашел на нем никаких следов насильственной смерти — ни от отравления, ни от удушья. Нашего альфача такое объяснение не устроило. После ухода доктора он лично допросил каждого из нас. Но что мы могли сказать, если ничего не знали и не понимали? Понятно, что за смерть альфенка, удачно пережившего обе хвори, должен был кто-то ответить. Поэтому Лиди и осудили, как родителя, что недоглядел. А на самом деле, как нам кажется, бедный ребеночек умер от внезапной и беспричинной остановки сердца. — Тогда почему же вы все распускаете слухи, что в том Каки виноват? — сурово спросил у них Роузи. — Ведь так нельзя. Это бесчестно! — Но, кто может знать настоящую правду? — возбужденно, перебивая друг друга, вновь загалдели омеги. — Наш старший омега вспыльчивый и ревнивый, и всех ненавидит. Без жалости, мы уверены, он расправился бы с каждым из нас, будь на то его воля! — Понятно, — отмахнулся от них Роузи. — В общем, получается — вы отлично тут живете, в полном комфорте, а сами утверждаете, что голодаете и с вами жестоко обращаются, да еще обвиняете Каки в том, что тот не совершал? Ни стыда у вас нет, ни совести! В сердцах выпалив все это, Роузи, оставив Чухони, решительно отправился к воротам. Его безудержно потянуло на базарную площадь, чтобы посмотреть, что там творится, и разузнать все последние новости. А еще он решил срочно забежать в больницу и пригласить к Каки доктора. Не то, чтобы он вдруг стал симпатизировать этому отвратительному омеге. Нет, конечно. Рози ненавидел негодяя с прежней силой. Просто он сам не хотел стать, хоть и невольным, но убийцей, и потом всю оставшуюся жизнь мучиться по этому поводу совестью.