Пока экипаж трясся по тихим, укрытым листвой тропинкам, Уилл со смешанными чувствами трепета и предвкушения наблюдал за первым появлением Рейвенстагского леса, и, когда они, наконец, свернули к охотничьему домику, миновав богато украшенные золотые ворота, он пребывал уже в сильном волнении.
Парк был большой, густо поросший лесом с одной стороны и с широким ручьем с другой. С полмили они ехали по пышному лугу, где паслись овцы, а под дубами мирно жевало травку стадо благородных оленей.
И тут из-за поворота дороги они впервые увидели Рейвенстаг Хаус. Это было большое красивое здание из кремового камня, окна которого были украшены золотыми листьями, отражающими солнечный свет. Изящное здание в стиле барокко стояло на возвышенности, обрамленное грядой высоких лесистых холмов. Ручей напротив смотрелся очень гармонично в этом ландшафте, который сочетал искусный дизайн с природным великолепием.
— Красиво, не правда ли? — произнесла миссис Кроуфорд голосом, полным гордости за графство ее юности.
— Да, — пробормотал Уилл, не сводя глаз с изящных линий дома. — Это… волшебно.
Неосознанно его рука потянулась к карману пальто, и он просунул большой палец внутрь, чтобы погладить загнутые уголки письма, которое он носил каждый день в течение последних четырех месяцев.
«Я хочу, чтобы ты знал, где меня можно найти, если когда-нибудь ты будешь в чем-то нуждаться. Добавлю еще кое-что без каких-либо намерений или надежд на возвращение.
Я люблю тебя.»
Эти последние строки он знал наизусть. Они пели ему, облегчая боль одиночества в груди. Весна перешла в лето без каких-либо известий от Ганнибала, но простое знание того, что альфа уважает его, было сокровищем, которое следовало беречь. Потому что, несмотря на его предубеждения, Ганнибал хотел его. Ганнибал любил его. И хотя после воссоединения с Аланой в Вулф Мэноре Уилл рассказал некоторые подробности тех мартовских дней, само письмо так и осталось спрятанным.
— Мне жаль, Уилл. Мистеру Лектеру не следовало так говорить о твоем прошлом.
Из-за беспокойства Алана посерьезнела; она сидела на краю кровати Уилла, а он стоял, прислонившись к оконной раме, и смотрел в открытое окно на лоскутное одеяло звезд над головой.
— Признаюсь, я разозлился еще больше, когда сказал, что любой союз между нами был бы предосудителен.
— Теперь ты не злишься?
— Я чувствую, что теперь лучше понимаю его, — Уилл рассеяно провел указательным пальцем по луку Ориона. — Его сестра перенесла суровые испытания. Но чего это стоит, когда есть возможность развлекаться? Мелкие городские сплетники ужасны. Можно только представить себе безжалостность Лондонского общества.
— Я согласна, его забота о сестре делает ему честь. Однако, — с возмущением добавила Алана, — манера, в которой он изложил свое предложение, оставляет желать лучшего.
— Да, я припоминаю, — сухо ответил Уилл.
— И все же, он должно быть был сильно разочарован твоим отказом.
— В самом деле, — фыркнул Уилл. — Мне искренне жаль его.
Почувствовав на себе укоризненный взгляд сестры, он добавил:
— Это все, что мы можем ему простить, узнав правду. Он был невероятно высокомерен, полагая, что я приму его предложение только потому, что он соизволил его сделать. А его роль в разделении вас с мисс Верджер?
Алана выглядела расстроенной.
— Ты делаешь из мухи слона, Уилл. Между мной и мисс Верджер никогда не было никаких официальных договоренностей. Мы наслаждались компанией друг друга, и, возможно, останься она… но бессмысленно строить догадки, — она вздохнула, затем улыбнулась, и сердце Уилла заныло, когда он увидел стойкость своей сестры. — Я буду помнить ее как самую любезную из всех моих знакомых, но это все. Пожалуйста, не думай больше об этом.
В течение нескольких часов после встречи с Ганнибалом Уилл бродил по роще, читая и перечитывая письмо: снова и снова он восклицал на дерзкие выводы, которые Ганнибал сделал об Алане, чьей единственной ошибкой было проявление естественной скромности; он краснел от стыда при мысли, что он сам прекрасно сыграл на руку мистеру Брауну: его предубеждение против Ганнибала было удобным инструментом для манипуляций другого человека. Чудовищное поведение не сдерживалось и даже поощрялось.
Я не мог быть более слепым.
Обед в Фелл Парке на следующий день прошел вполне спокойно. Тяжело сидеть в гостиной, глядя на фортепиано, и не думать с тоской о дразнящем шепоте и тайных касаниях. Тяжело также прогнать чувство опустошенности, когда Леди Беделия оплакивает свою обедневшую компанию.
— Им было особенно тяжело покидать меня, — со вздохом провозгласила она из кресла, сделанного из красного дерева и обитого бархатом, которое только недавно доставили из Лондона. — Ганнибал, в особенности, казался очень подавленным. За весь день он едва произнес и полдюжины слов.
— Я рада, что ты вернулся, дорогой брат, — произнесла Алана с нежной улыбкой.
— Я тоже рад вернуться, — горячо ответил Уилл. — О, Алана! Десять недель! — он закатил глаза. — Десять долгих недель высокомерия Леди Беделии, непрестанных сетований Брайана и подобострастия мистера Франклина.
Он поморщился.
— Как бы я ни любил Беверли, я не могу себе представить, какие обстоятельства заставили бы меня вернуться в Кент в ближайший год.
— Я уверена, что Леди Беделия и ее сын очень огорчились, когда ты уехал.
При этих словах озорная улыбка осветила лицо Уилла.
— Франсис Дю Морье, должно быть, один из самых тупых людей, которых я когда-либо встречал. Он едва поднялся, чтобы поклониться, когда мы уходили! Кажется, он произнес всего пять фраз за время нашего пребывания там, по крайней мере три из которых были «Да, мама.»
— Значит, он все-таки не пара мистеру Лектеру.
Улыбка с его лица исчезла.
— Я… Нет.
— Уилл? — протянув одну руку, Алана другой похлопала по кровати рядом с собой. — Иди, сядь со мной.
Уилл с радостью взял протянутую руку сестры и сел рядом с ней.
— Я в порядке, Алана, правда. Но есть кое-что, что мы должны обсудить. Что насчет мистера Брауна? Должны мы рассказать знакомым о его истинном характере?
— О, — тот факт, что Алана вздрогнула, было достаточным признаком ее беспокойства по поводу этой идеи. — Я не знаю. То, что он сделал, конечно, ужасно. И придумать такую историю о мистере Лектере — просто возмутительно. Но через две недели полк должен отправиться в Брайтон. Мистер Браун скоро покинет наши края. Возможно, нам не следует сейчас так жестоко разоблачать его, когда он мог бы раскаяться в своих прежних проступках.
Уилл нахмурился.
— Он мог бы, однако, боюсь, ты слишком доверяешь ему. А что насчет мисс Бойл, на которой мистер Браун хочет жениться? Мысль о том, что мы позволим обмануть невинную девушку, когда могли бы предотвратить это…
Алана посмотрела на него с одобрением.
— Не волнуйся о ней, дорогой Уилл. По словам Эбигейл, дядя мисс Бойл послал за ней месяц назад, и она уехала к нему в Ливерпуль. Мистер Браун ей не угрожает.
Он с облегчением вздохнул.
— Я рад этому.
— Это так странно, — с дрожью пробормотала Алана. — У мистера Брауна такое доброе выражение лица. Ничего такого, что указывало бы на то, что скрывается под ним.
— В то время как мы так долго видели только недоброжелательность в мистере Лектере, — Уилл улыбнулся. В его голосе, однако, сквозила печаль, которую он не смог скрыть, добавив, — Одного наделили всеми достоинствами, а другого — внешними качествами, в которых они якобы должны проявляться.
— Что же нам теперь делать?
Уилл задумчиво прикусил нижнюю губу.
— Мистер Лектер не поручал мне распространять его сообщение. Напротив, все подробности, касавшиеся его сестры, предназначались только для меня. Я думаю, что мы должны позволить полку уйти и считать себя счастливыми, потому что мы больше никогда не встретим очаровательного мистера Брауна.
Наконец, карета въехала в широкую каменную арку и продолжила свой путь по обсаженной вязами короткой аллее, которая заканчивалась круглой подъездной дорожкой. Как только Уилл, миссис Кроуфорд и мистер Кроуфорд вышли, парадная дверь открылась, и дворецкий средних лет в очках впустил их в вымощенный каменными плитами вестибюль.
— Одну минуту, пожалуйста.
Когда дворецкий ушел, чтобы привести экономку, а мистер и миссис Кроуфорд принялись бурно обсуждать огромный камин, внимание Уилла привлекли два портрета, висевшие по обе стороны лестницы в дальнем конце холла. Леди и джентльмен, прекрасно одетые и, судя по изображенной моде, написанные около двадцати лет назад. Его глаза остановились сначала на даме, и он резко вдохнул, потому что в этом золотистом взгляде из-под век и льняных волосах он увидел сходство с Ганнибалом, ясное как день. Надпись под портретом гласила лишь:
«Симонетта». Сходство с джентльменом было менее очевидным.
Лукас; его нос и форма рта, однако, показались ему до боли знакомыми. Несомненно, это были родители Ганнибала.
— Вы уверены, что хозяев нет дома? — сказал он, бросив тревожный взгляд на тетю и дядю.
Мистер Кроуфорд глухо хмыкнул.
— Да, Уилл. Не беспокойся. Тебе не придется терпеть общество мерзкого мистера Эл, пока мы здесь.
— Джек, — укорила его миссис Кроуфорд. — Я даже слышать не хочу, как обращается к нему твоя сестра, особенно когда мы стоим в доме этого самого человека!
Уилл проглотил подступивший негодующий возглас, и бросил на тетю благодарный взгляд. Конечно, вряд ли его дядя был виноват в том, что семья сделала ошибочные суждения о Ганнибале. Во всяком случае, большую часть ответственности нес сам Уилл.
— Общее предубеждение против мистера Лектера настолько велико, что я не вижу смысла пытаться выставить его в любезном свете, по крайней мере пока.
Алана прекратила намазывать тост маслом.
— Полагаю, ты прав, и все же, это печально.
Уилл оставил свой едва тронутый завтрак и мрачно уставился в окно на залитую дождем лужайку.
— Больше, чем ты думаешь.
— Уилл, — в голосе Аланы звучал мягкий упрек. — Хотела бы я, чтобы ты рассказал мне, что тебя так беспокоит.
На мгновение искушение полностью излить душу перед самым близким человеком, поделиться своими чувствами разочарования и сожаления — и тоски — оказалось почти невыносимым. Он повернулся к сестре с переполненным сердцем, но возможность была упущена, когда появились Эбигейл, Фредрика и миссис Грэм.
— Я этого не вынесу! — заскулила Фредрика, подбегая к буфету и хватая тарелку. — Когда они уедут, я наверняка умру от тоски.
Уилл озадаченно наблюдал за тем, как его младшая сестра накладывает себе целую гору яиц, на мгновение забыв о собственных горестях.
— Но, как я вижу, не от голода, — та кинула на него свирепый взгляд. — Все жалуешься на то, что полк уходит, Фредди?
— Да, Уилл, — отрезала она, размахивая ложкой. — Потому что теперь все гораздо хуже.
— Да? Но что может быть хуже, чем быть покинутой офицерами?
Едва избежав пинка под столом от Аланы, Уилл подавил улыбку. Его мать, разумеется, поняла все неправильно.
— В самом деле, — вздохнула она, опустившись на стул и потянувшись за баночкой с клубничным вареньем. — Когда я была еще девочкой, я два дня проплакала из-за того, что полк полковника Фуллера перенаправили. Я думала, мое сердце будет разбито.
Эбигейл, которая до этого момента стояла в дверях, важно прошествовала в комнату и чопорно заняла свое место.
— Уверена, мое было бы разбито, если бы полковник и миссис Чилтон не были бы столь любезны и не отправили мне приглашение.
Фредрика раздраженно поджала губы.
— Они должны были пригласить меня
. Ну почему, ведь Эби всего шестнадцать лет! Это было мое
право, а не ее!
У Уилла замерло сердце. Он посмотрел на мать.
— Какое приглашение?
Экономка, Миссис Марлоу, оказалась опытным гидом. Они проследовали за ней по короткой лестнице в величественную комнату, украшенную стенами с картинами и высоким потолком с фресками, изображающими различные сцены из жизни Юлия Цезаря.
— Мы называем ее «Расписной Зал», — сказала она с тихой гордостью в каждом слове. — Лектеры построили его в конце шестнадцатого века, чтобы отпраздновать коронацию короля Вильгельма и королевы Марии.
— Лектеры так долго здесь живут? — спросила миссис Кроуфорд.
— О, еще дольше, мэм. Лектеры поселились здесь в середине пятнадцатого века. Отец покойного Мистера Лектера вызвал настоящий переполох, когда вернулся в Литву из любви, оставив заботу о поместье своему младшему брату. Только после смерти дяди, неженатого и бездетного, Лукас Лектер привез сюда свою семью и отказался от литовского гражданства.
Из Расписного Зала она повела их наверх по консольной лестнице по комнатам, обставленным в сдержанной элегантности, указывая на особенности, которые во всем говорили о хорошем вкусе и утонченности. «Какой контраст, — подумал с тоской Уилл, — с безвкусной экстравагантностью Фелл Парка.»
И я мог бы быть хозяином этого места.
— Семейные комнаты, разумеется, закрыты. Мы все очень взволнованы, — с улыбкой призналась миссис Марлоу. — Завтра мистер и мисс Лектер вернутся с большой компанией друзей. Могу вас заверить, в западном крыле сейчас настоящая суматоха!
— Могу представить.
Уилл едва понимал, что говорит, настолько его взволновала эта неожиданная новость. Ему было больно думать о том, как близко он подошел к тому, чтобы снова встретиться с Ганнибалом после столь долгой разлуки, но в то же время его переполняло облегчение. Они едва ли расстались друзьями, и, отбросив в сторону недоразумение с мистером Брауном, презрение Ганнибала к семье Уилла и возражения по поводу его незаконного статуса оставались непреодолимыми барьерами.
Он счел бы наше присутствие здесь неподобающим. Я ни о чем не жалею.
— Уилл, посмотри на эту картину.
Они стояли в столовой на первом этаже. Это была большая комната с красными стенами и длинным банкетным столом в центре, над которым висела огромная люстра со свечами. Сервировочный столик, сдвинутый к стене, был уставлен изысканной хрустальной и серебряной посудой, а сам обеденный стол украшала шелковая скатерть слоновой кости, на которой стояло с полдюжины круглых ваз, наполненных ароматными розами различных оттенков красного.
Над каминной полкой висели несколько портретов, и именно один из них сейчас изучала миссис Кроуфорд. Уилл подошел к ней и застыл, оказавшись лицом к лицу с немного более молодой версией мистера Брауна.
— Ах, да. Это сын покойного управляющего поместьем мистера Лектера, — произнесла миссис Марлоу, и ее тон был заметно холоднее, чем когда-либо за последние два часа. — Он сейчас вступил в армию. Но боюсь, что человек из него вышел совсем непутевый.
Миссис Кроуфорд с улыбкой взглянула на племянника, но Уилл не смог ответить ей тем же.
Миссис Марлоу пренебрежительно отвернулась от портрета и указала на другой, стоящий рядом.
— Это мой хозяин, и сын его будет точь-в-точь такой же.
Уилл изучал картину в тишине. Как и портрет мистера Брауна, это был портрет более молодого человека, чем тот, которого знал Уилл. Здесь лицо Ганнибала было мягче, глаза улыбались, ни следа сдержанности или надменности. До того, как смерть, ответственность и личное предательство ожесточили его.
Жаль, я не знал вас тогда.
— Он похож, Уилл? — спросила миссис Кроуфорд. — Красивое лицо.
— Вы знакомы с мистером Лектером, сэр? — миссис Марлоу удивленно повернулась к Уиллу.
Уилл покраснел, а затем кивнул.
— Немного.
— Вам не кажется, что он очень красивый джентльмен?
Немного поежившись под оценивающим взглядом экономки, Уилл откашлялся.
— Я… да. Да, он очень красив.
Мистер Кроуфорд, стоя у окна, заложив руки за спину и оглядывая нижние сады, повернулся к Уиллу с насмешливым выражением на лице. Уилл старательно избегал его взгляда.
— В галерее есть его портрет получше и побольше, — с нескрываемой гордостью произнесла миссис Марлоу. — Идемте, я вам покажу.
— И что вы думаете о моем старом приятеле?
Не обращая внимания на шум и болтовню, которые обычно сопровождали обед в Вулф Мэноре, Уилл пристально смотрел на мистера Брауна. Он с готовностью отказался бы от сомнительного удовольствия еще раз пообедать с офицерами, но мольбы Эбигейл и Фредрики были неумолимы. И все же презрение, вспыхнувшее в нем при мысли о лжи и лицемерии мистера Брауна, превратило беседу с альфой в настоящее испытание.
— Я стал думать о нем… намного лучше.
— Ах вот как! Прошу, скажите, в чем он изменился? Он потрудился придать некоторую мягкость своим манерам? Ибо я мало надеюсь, что он изменился к лучшему по существу.
Внезапное воспоминание о теплых янтарных глазах, о тихих вздохах и нежных объятиях пробудило в Уилле знакомую боль. Немного умерив ее, он сосредоточился на насмешливом выражении лица мистера Брауна.
— Нет, — его глаза посуровели. — По существу
он остался таким, как был.
Вспыхнувшие щеки мистера Брауна, служили веским доказательством того, что колкость Уилла попала куда надо. После этого они не проронили ни слова, и в конце вечера Уилл наблюдал за уходом угрюмого офицера со страстным желанием никогда больше не видеть этого человека.
Некоторое утешение мог бы принести тот факт, что мистер Браун скоре должен был уехать в Брайтон, не будь Эбигейл также вынуждена туда поехать; так что как только дверь за последним гостем закрылась, Уилл пошел искать отца. Предчувствие привело его в библиотеку, где он обнаружил мистера Грэма, уютно устроившегося в кресле и потягивающего горячий пунш. Он тревожно поднял глаза, и Уилл заколебался.
— Я вам помешал, отец?
Но мистер Грэм энергично покачал головой и жестом пригласил сына в комнату.
— Я подумал, что твоя мать собирается отругать меня за то, что я бросил вечеринку. Заходи, дитя, и закрой дверь.
Он так и сделал, и теперь, когда уединение было обеспечено, Уилл не стал терять времени даром, перейдя сразу к делу.
— Не отпускай Эби в Брайтон.
Бокал застыл на полпути к губам мистера Грэма, который в удивлении вскинул брови.
— В самом деле? И на каком основании мне запретить ей этот визит, который так волнует ее сердце и сердце ее матери?
Уилл двинулся к окну.
— На том основании, что моя сестра слишком упрямая альфа, чтобы держать себя в руках. На том основании, что она думает только о флирте и офицерах, — он сглотнул. — На том основании, что она дурно влияет на Фредди, и их неподобающее поведение — и его одобрение мамой — ставит под сомнение порядочность нашей семьи.
Поставив стакан, мистер Грэм указал на стоящий рядом стул.
— Иди сюда, мой мальчик.
Уилл послушно сел, хотя волнение в его голосе прибавилось, когда он добавил:
— Сэр, если бы вы знали о большом ущербе уже причиненном неосторожным поведением девочек…
— Уже причиненном? — перебил мистер Грэм с лукавой улыбкой. — Что, они уже спугнули одного из твоих любовников? Скажи мне, кто это, и я покажу тебе брезгливость юности!
Уилл покраснел.
— Отец, пожалуйста.
Мистер Грэм похлопал его по руке; нежность светилась в его глазах.
— Уилл, вы с Аланой моя гордость и радость. Будь ты обременен тремя глупыми сестрами или нет, тебя всегда будут уважать те, кто тебя знает.
— А те, кто нет? Слухи разносятся быстро, отец. Такое развлечение в наше время.
— Хм, но к счастью, оно тоже преходящее, — мистер Грэм глубокомысленно посмотрел на него. — Не думаешь ли ты, что последние двадцать лет они обходили меня стороной? И все-таки я здесь, и мы все здесь, всегда в центре нашего маленького сообщества. Люди приспосабливаются лучше, чем ты думаешь, Уилл.
— Не все люди, — опустив глаза, пробормотал он сквозь ком в горле.
— Тогда они не стоят твоего сожаления, — решительно заявил мистер Грэм. — А что касается Эбигейл, ты прекрасно знаешь, что в этом доме не будет покоя, пока она не уедет в Брайтон. И вряд ли достаточно даже тогда!
Посмеиваясь над собственной шуткой, он взял бокал и с наслаждением отхлебнул.
Уилл с замиранием сердца понял, что это был намек на то, чтобы оставить эту тему. Отец уже принял решение. Он сказал себе — хотя и без особой уверенности, — что, выразив беспокойство, он выполнил свой долг. Теперь он мог надеяться только на то, что полковник и миссис Чилтон проявят усердие в заботе о своей своевольной подопечной.
Все согласились с тем, что портрет прекрасный. В самом дальнем конце галереи, на низеньком деревянном мольберте, стояло изображение Ганнибала в ожидании, когда его повесят рядом с предыдущими поколениями Лектеров.
— Его написали прошлой зимой по заказу дяди мистера Лектера, и только сейчас доставили из Лондона.
Благоговение в голосе миссис Марлоу требовало почтительного осмотра картины, на которую были устремлены все глаза.
Миссис Кроуфорд восхитилась элегантным покроем пальто мистера Лектера. Мистер Кроуфорд отметил благородное выражение его лица. А Уилл… Уилл стоял, замерев, перед лицом человека, который так недолго был его любовником. Излияния миссис Марлоу, восклицания его тети и дяди — все это растворилось в приглушенной тишине, когда он смотрел на картину с опасно переполненным сердцем. Скульптурный рот изогнулся в едва заметном намеке на улыбку, полуприкрытые янтарные глаза странно задумчивы. Сходство с оригиналом было настолько поразительным, что Уилл с трудом сглотнул; образы напали на него в калейдоскопе воспоминаний. Свежее весеннее утро, исследующие руки и губы; разгоряченные тела прижаты друг к другу; нежное благоухание, голоса мягкие от обещаний. Затем резкая смена, боль и разочарование кусали изо всех сил. Отказ. Взаимное потрошение.
Увижу ли я его когда-нибудь снова?
Мысль о том, что этого может не произойти — что это и правда может быть их конец — вызвала новую волну боли, и он резко отвернулся от картины.
Уилл усадил Эбигейл в карету с ласковой улыбкой и мягким предупреждением.
— Брайтон обширен, Эби. Будь осторожна, не теряйся. И постарайся не влюбляться чаще, чем раз в неделю.
Взрыв смеха его сестры и сопровождающие смешки миссис Чилтон заглушили неослабевающие всхлипы миссис Грэм.
Полковник Чилтон благодушно улыбнулся.
— Не волнуйтесь, мистер Грэм. Я не спущу глаз с дам.
Одетые в одинаковые розовые муслиновые платья, заговорщицы обменялись озорными взглядами. И когда экипаж тронулся, Уилл с неохотой отступил назад, чтобы присоединиться к остальным членам семьи и помахать вслед самому молодому члену семьи.
Миссис Марлоу вывела их через заднюю дверь и указала на рыжеволосого мужчину с аккуратно подстриженной бородкой, который беседовал с двумя садовниками.
— Мистер Сатклифф, управляющий поместьем, — объяснила она, помахав рукой, чтобы привлечь его внимание. — Он может посоветовать вам лучший маршрут по окрестностям.
— Вы говорили здесь есть пруд у канала, — почти с мальчишеским рвением произнес мистер Кроуфорд.
— Мой муж увлекается прудами, — улыбнулась миссис Кроуфорд, нежно похлопав его по руке.
— Тогда вам очень понравятся сады! — воскликнула экономка. — А, мистер Сатклифф, можно вас на пару минут?
***
— Тебе нравится Бейквелл, Уилл?
После целого дня прогулок по суматошному рыночному городу трое путешественников наслаждались заслуженным отдыхом и горячими чашками негуса, любезно предоставленными румяным трактирщиком.
— Очень, — поморщившись, он снял ботинки и вытянул ноги, а затем дразняще добавил, — хотя я не ожидал, что север Англии такой большой. Полагаю, к концу нашего путешествия, вы будете должны мне новую пару ботинок.
— Тогда приготовься, — с усмешкой посоветовал дядя. — Твоя тетя хочет завтра посетить еще одно пристанище своего детства.
— Это вряд ли, — рассмеялась миссис Кроуфорд. — Но раз уж мы так близко, признаюсь, мне бы очень хотелось увидеть его снова. И тебе Уилл, несомненно, было бы очень интересно посетить место, о котором ты так много слышал.
— Да? — Уилл медленно опустил ноги на ковер, и его радостное настроение испарилось.
Конечно, это могло значить только…
— Рейвенстаг Хаус — одно из самых выдающихся поместий во всей Англии. И его земли славятся прекрасными местами для прогулок.
— Может, семья не хочет, чтобы их беспокоили, — сказал Уилл, вскакивая и усаживаясь за стол, чтобы добавить свежие ломтики лимона и немного корицы в свой напиток — все, что угодно, лишь бы не смотреть на тетю в этот момент. Возможность встречи с Ганнибалом при таких обстоятельствах, после всего, что произошло между ними, была слишком ужасна, чтобы думать об этом.
— Семья в Лондоне, — вставил мистер Кроуфорд, дуя на пар, поднимающийся от чашки. — Я слышал, как трактирщик обсуждал это с женой сегодня утром.
— Так мы сходим? Что скажешь, Уилл? — миссис Кроуфорд выжидающе посмотрела на него.
Губы Уилла приоткрылись в безмолвном вздохе, и он кивнул.
— Если вы хотите, тогда конечно.
И они отправились в Рейвенстаг.
***
Ганнибал спешился и, поморщившись, потянулся. Два дня в тесноте дребезжащей кареты едва ли могли поднять ему настроение, и он чувствовал каждый толчок лошади все восемь миль от Мэтлока. Он рассеянно погладил ее по гриве, глядя вниз по лесной тропинке сквозь заросли деревьев. Сквозь листву мелькнул кремовый камень, и на его губах появилась улыбка. Как же давно это было.
Решение выехать на день раньше остальных дало бы ему возможность встретиться с мистером Сатклиффом и вникнуть в дела поместья до того, как придется изображать из себя радушного хозяина, но сначала он воспользуется более приятной возможностью.
Слева от дорожки мерцали спокойные воды Каскадного Пруда, названного так из-за своей особенности подачи воды по каменным ступеням с верхних склонов к ухоженному лугу внизу. Он увел свою кобылу в тень молодого дуба и оставил ее довольную пастись. Он опустился на берег и несколько мгновений сидел, пока жар полуденного солнца не побудил его к действиям. Пальто, сапоги, чулки, шейный платок и жилет — все пошло прочь, отброшено на теплую траву, и он встал, потягиваясь и обдумывая, что же он собирается делать. Именно в такие моменты, как этот, он мнил себе, что может почти убедить себя быть удовлетворенным… что он может раз и навсегда изгнать воспоминания о сосновом аромате и взъерошенных кудрях, ощущении мальчика в своих объятиях, о его вкусе, солоновато-сладком на языке.
Почти.
Издав тихий вздох разочарования, Ганнибал побрел вперед, пока выступ под его ногами не начал обваливаться. Вода была прохладной и приятной; нагретая солнцем, она давала блаженную свежесть после дорожной пыли. Он остановился, выгнулся и нырнул в самую глубокую часть.
Оставив мистера и миссис Кроуфорд в умелых руках мистера Сатклиффа, Уилл отказался от посещения пруда в канале в пользу собственного независимого исследования. Охотничья башня поместья и куполообразные башенки, едва различимые между деревьями, возбудили его любопытство по прибытии, и он с нетерпением двинулся по широкой тропе, которая петляла через лес, в поисках этого скрытого здания.
Он шел совсем недолго, когда услышал цокот лошадиных копыт, доносившийся с противоположной стороны. Несколько мгновений спустя из-за поворота показалась великолепная серая кобыла, ведомая под уздцы. Ее вел высокий мужчина, частично раздетый, в мокрой рубашке, развевающейся поверх таких же мокрых штанов. Мужчина с темно-русыми волосами, зачесанными назад с высокого лба, капли воды стекали по аристократическим скулам. И эти скулы покрылись густым румянцем, когда глаза мужчины встретились с глазами Уилла, и оба резко остановились.
Щеки Уилла пылали, и несколько мучительных мгновений он не мог вспомнить, как дышать. Ганнибал был здесь. Ганнибал стоял перед ним. Ганнибал. Ганнибал.
А потом он забыл о смущении, жадно впившись глазами в очертания человека, чей голос шептал ему во сне, чьи слова врезались в его душу.
«…без каких-либо намерений или надежд на возвращение. Я люблю тебя.»
Он набрал воздуха в грудь.
— Здравствуйте, мистер Лектер.
Ганнибал слегка наклонил голову набок.
— Здравствуй, Уилл, — и он улыбнулся.
