Хранитель сокровищ

Герцогиня Мишель Французская, кроткая и терпеливая, скончалась в своём дворце в Генте 8 июля 1422 года. Вся Бургундия от замков сеньоров до последней крестьянской лачуги облачилась в траур — народ искренне любил молодую супругу Филиппа Доброго, всеми силами пытавшуюся примирить Бургундию и Францию. Только герцог остался равнодушен к смерти жены, так и не простив ей родства с убийцами отца. В народе поговаривали, будто болезнь, сведшая Мишель в могилу, не что иное как насланная колдуньей порча. Одну из придворных дам сочли отравительницей. Филипп, оставив все дела, спешно выехал в Гент. Катрин, стоя на коленях перед статуей Божьей Матери Утешительницы в Нотр-Дам-де Дижон, витала мыслями отнюдь не в небесных сферах. Она думала о том, что предсказанная герцогом встреча состоится нескоро, преждевременная смерть герцогини надолго задержит его в Генте. Сама судьба покуда избавляла девушку от притязаний властного поклонника. Тем не менее, Катрин чувствовала его тайный надзор, примечала слежку за собой. Куда бы она ни шла, по пятам неотступно, как тень, крался незнакомец. По-видимому, герцог собирал о ней сведения. Наверняка соглядатай проводил её до дверей храма и вечером составит для монсеньора очередной отчёт о поведении девицы Катрин Легуа. Мог бы он, по крайней мере, хоть знать своё дело, действуя неприметно, а не на виду у поднадзорной! Катрин горестно вздохнула. После того, как Арно де Монсальви, едва приручив, отверг её, думы о страсти герцога были особенно неприятны. Статуя Богоматери, задрапированная шёлковым покровом так, что виднелось лишь удлинённое лицо, печально и ласково взирала на преклонивших колени прихожанок. Со времени появления в храме — такого давнего, что никто и не помнил уже, когда и как она здесь оказалась, Утешительница бессчётное множество раз становилась безмолвной свидетельницей человеческих страстей. Она помнила, как, затравленно глядя, впервые пришла сюда Лоиза Легуа. Помнила она, как изливал ей душу человек, облачённый в чёрное, как он возносил ей горячие клятвы, как горел неистовым огнём его правый глаз. Левый, прикрытый повязкой, был мёртв. Это он, это он, пользуясь тем, как мало света дают витражи, притаился сегодня в приделе южного нефа и, подобно Катрин, задавался вопросами не духовными, но мирскими. Пользуясь тем, что молящаяся Лоиза полностью отрешилась ото всего земного, не знающая, чем себя занять Катрин принялась украдкой разглядывать немногочисленных прихожан. Её рассеянное внимание привлёк поджарый человек в чёрных одеждах и с повязкой на глазу. Он тоже, как оказалось, исподтишка изучал девушку, скрытый полумраком от задрапированных траурным крепом церковных окон. Перехватив взгляд Катрин, он сразу отвернулся, сделав вид, будто поглощён молитвой. Мысли девушки, получив новую пищу, охотно потекли по проложенному руслу. — Мессир де Бразе, хранитель герцогских сокровищ? Здесь? Разве место его сейчас не в Генте подле господина? И почему он вздумал посетить церковь в будний день, если обычно приходит сюда по воскресеньям да по большим праздникам? Наконец, прочитав все молитвы, Лоиза поднялась с колен к великой радости Катрин, едва выдерживавшей подобные подвиги. Сёстры собрались домой. Катрин вновь ощутила на себе внимательный взгляд Гарена. — Почему он на меня так смотрит? Он, ни разу не взглянувший ни на одну из женщин? Девушки наощупь пробирались к выходу в полумраке собора. Зазевавшись, Катрин не заметила в потёмках вывороченную из пола плиту, споткнулась и упала ничком, вскрикнув от резкой боли. Дыхание перехватило, в глазах на мгновение потемнело. Бедняжка всхлипнула и завозилась на полу, силясь подняться на подламывающиеся ноги. — Растяпа неуклюжая! — как гусыня, зашипела над ней Лоиза, даже и не думая помочь сестре. — Разве я виновата, что здесь ничего не видно? — жалобно простонала девушка. — Ой, как больно! — Вставай уже, довольно валяться! — Я не могу. Наверное, подвернула лодыжку. Дай же мне руку, Лоиза! Однако Лоиза, брезгливо фыркнув, подобрала подол юбки и демонстративно прошествовала к выходу. Очевидно, благостный настрой, охвативший её существо во время молитвы, испарился с последним «Аминь!». — Позвольте мне помочь вам, мадемуазель! — раздался в тишине низкий голос. Жёсткие мужские руки подхватили Катрин как пёрышко и поставили на ноги. Спаситель любезно предложил пострадавшей опереться о его плечо и осторожно повёл по тёмному проходу, слегка придерживая за талию. Лоиза, выйдя на паперть, распахнула двери. Солнечный свет ворвался в храм, озарив мизансцену и позволив девушке как следует рассмотреть человека, явившегося к ней на помощь. Катрин густо покраснела, узрев рядом с собой господина де Бразе. Вне всяких сомнений, любая из незамужних дам Дижона многое отдала бы, чтобы оказаться на её месте! Хорошо, что в храме в этот час почти нет прихожан и на площади малолюдно, иначе вечером весь город примется судачить о красотке, растопившей ледяное сердце закоренелого холостяка. — Я позову своих людей, они мигом отнесут вас домой, — равнодушным тоном предложил казначей, не замечая смущения девушки. — Право, мессир, — потупилась Катрин, готовая провалиться сквозь землю под презрительным взглядом Лоизы, — вы слишком заботитесь обо мне. Мы живём недалеко! Я доберусь сама, мне уже лучше. Высвободившись, она присела в реверансе, сморщившись от боли в лодыжке. — Может, всё-таки донести вас? — заметил Гарен. В его тёмном глазу на миг промелькнуло нечто, похожее на сострадание. Прихрамывая, Катрин отступила. Недавний опыт подсказывал ей, сколь опасно племяннице суконщика иметь дело с вельможами. — Ох, благодарю вас, мессир! Но мне так неловко перед вами, я прервала вашу молитву… Тонкий рот казначея, напоминающий шрам от сабельного удара, изогнулся в ироничной улыбке. Гарен оценивающе оглядел девушку с ног до головы, задержав взор на уложенных Сарой в замысловатую причёску золотистых косах. — Вы ничего не прерывали, — помедлив, произнёс он, склонив набок голову. — Подумать только, вас ничто не портит, даже неловкость. С этими словами он покинул её, быстро спустился по ступеням. Слуга под уздцы подвёл к нему вороного коня. Гарен легко прыгнул в седло и ускакал по Кузнечной улице. — Нафлиртовались, ваше высочество? — язвительно проскрипела Лоиза. — Не соблаговолите ли теперь пойти домой, ведь матушка заждалась нас? Катрин очень хотелось надерзить сестре, но она сдержалась. Лоизу словно подменили после насилия, учинённого над ней Кабошем. От доброй покладистой девушки не осталось и следа. Несколько месяцев после того, как её освободили из плена мясника, Лоиза никого не узнавала, срывала с себя одежду, выдирала клочья волос, с воем расцарапывала ногтями тело, ела золу и пыталась наложить на себя руки. Ох и намучились же с ней тогда! Известие о казни Кабоша арманьяками привело несчастную в чувство, она позволила себя одеть, сходила в храм, где исповедалась и причастилась. С тех пор в доме Матье Готерена поселилась мстительная, вечно всем недовольная старая дева, изводящая близких постоянными придирками. А уж когда в поле её зрения появлялся мужчина, в неё точно бес вселялся. Одного дядюшку Матье она пока терпела, признавая его главой семьи. Сара считала, что Лоиза, снова начав ходить в храм, скоро опять задумается о монастыре. — В таком случае остаётся пожалеть бедных монахинь. Нелегко им придётся с нашей Лоизой! — усмехнулась Катрин на предположение цыганки. Лоиза высоко вздёрнула подбородок, что служило у неё признаком крайнего раздражения. Настроение, и без того испорченное на весь грядущий день, подвергала дальнейшим истязаниям собственная сестра, вздумавшая замешкаться у дверей храма. Катрин, в свою очередь, не могла покинуть собор без прощания с железным человечком по прозвищу Жакмар, украшавшим часы на колокольне Нотр-Дам-де Дижон. Сорок лет тому назад Жакмар проживал на колокольне в Куртрэ, однако был снят оттуда по приказу Филиппа Смелого в наказание горожанам за неповиновение и переселён в Дижон. С той поры он, возвышаясь над населявшими фасад каменными химерами, исправно отбивал молоточком каждый час. Катрин, по укоренившейся привычке, приветливо взмахнула ему рукой. — Да идёшь ли ты, копуша?! — практически прорычала нетерпеливая Лоиза. — Иду, иду! Стараясь как можно осторожнее ставить больную ногу, Катрин поплелась за сестрой на улицу Грифонов, где стояли лавка и дом Матье Готерена, охраняемые святым Бонавентурой, его небесным покровителем. Несколько дней спустя случайная встреча с господином де Бразе получила продолжение. Герцогский паж доставил в дом дядюшки Матье позолоченную клетку, накрытую расшитым шёлковыми узорами покрывалом. Внутри на жёрдочке важно восседал большой сине-красный попугай. Звали его Гедеон. Услышав, что птица предназначена в подарок его племяннице самим герцогом, мэтр Готерен пришёл в ужас. — Моя племянница юная девушка! Ей не пристало принимать такие подарки! Они оскорбляют её честь! — громогласно заявил суконщик, уперев руки в бока. Пажу надоело таскать тяжёлую клетку. Сказав, что попугая никак нельзя унести обратно, ибо его светлость разгневается, он поставил подарок на пол и ретировался, невзирая на протестующие окрики хозяина дома. Тут Гедеон некстати решил продемонстрировать свои таланты. Птица встряхнулась, разинула изогнутый клюв и изрекла человеческим языком: — Да здр-р-равствует гер-р-цог! — Изыди, сатана! — перекрестился суконщик, от неожиданности плюхнувшись рядом с клеткой. Наблюдавшая за этой сценой Катрин весело рассмеялась и унесла попугая к себе в комнату. Впрочем, скоро добродушный Матье подружился с птицей, сам кормил её, чистил клетку и вёл с попугаем долгие разговоры. Спустя пару дней после водворения Гедеона всех девиц на выданье, населяющих улицу Грифонов, охватил ажиотаж: подняв тучу пыли, мимо их домов пронёсся на своём вороном скакуне Гарен де Бразе. Задержавшись на несколько мгновений перед лавкой с образком святого Бонавентуры, казначей с деловым видом поприветствовал прильнувшую к окну Катрин и умчался. Не придав должного значения поистине мальчишескому поступку надменного вельможи, девушка спустилась в контору, где её ждали пухлые, переплетённые в телячью кожу, книги со счетами. Бесконечные вереницы цифр и наименования всевозможных тканей, к которым ей запрещалось даже прикасаться, нагоняли на неё тоску, но Катрин не могла не воспользоваться возможностью побыть одной. Здесь, в окружении чернил и пожелтевшего пергамента, она предавалась грёзам об Арно. Вот он, истекающий кровью, отчаянно нуждающийся в её помощи. Вот смуглый лекарь хлопочет над его нагим телом, осматривая ногу, накладывая повязки, успевая и врачевать, и цитировать поэтов. Вот Арно с мольбой во взоре прижимает её к своей груди, их сердца стучат в унисон. А потом… Потом всё рухнуло, рассыпалось прахом. Рыцарь прогнал её. Кто знает, где он теперь, проклинает ли по-прежнему красавицу с золотыми косами? Намечтавшись и утерев навернувшиеся слёзы, Катрин взялась за дела. Среди сегодняшних счетов мелькнула фамилия де Бразе. Однако совсем не это поразило Катрин — казначей и прежде заглядывал к дядюшке. А вот то, что на сей раз он приобрёл розовую парчу, на днях полученную суконщиком из Италии, уже вызывало жгучее любопытство. Катрин потёрла лоб. — Неужто казначею его светлости прискучили чёрные одежды и он собирается оживить свой гардероб? Загадки на том не кончились. Поручив бухгалтерию племяннице, а торговлю помощникам, дядюшка Матье отлучился по срочному делу и домой возвратился только к ужину, весь напыщенный и взволнованный. Едва вкусив от предложенных ему блюд, суконщик с таинственным видом поманил Жакетту из-за стола и долго беседовал с ней, закрывшись в комнате. Катрин прильнула было к двери, но ворчливая Лоиза пребольно ухватила её за ухо. — Не смей подслушивать! Разве ты не понимаешь, как это мерзко? — Тоже мне, святоша! — окрысилась девушка, готовая, как в детстве, вцепиться сестре в косы. — Небось, саму разбирает любопытство, да гордость не позволяет сознаться! Не дождавшись окончания разговора, встревоженная Катрин легла спать. Утром её разбудила Сара, хотя обычно это делала Лоиза. — Что такое? — потянулась девушка, сладко зевая спросонья. — А где Лоиза? Ушла к заутрене без меня? — Сегодня важный день, ясочка, — нежно пропела цыганка, помогая своей любимице одеваться. — Твои дядюшка и матушка ждут тебя. — Ты знаешь, зачем? Сара вооружилась гребнем и принялась расчёсывать волосы Катрин. Это был особенный, ни разу не пропускавшийся утренний ритуал. Цыганка ловкими движениями брала тяжёлые пряди, любовалась ими, разглаживала до тех пор, пока волосы не начинали сверкать в лучах солнца, как живое золото. Тогда Сара, в последний раз удовлетворённо посмотрев на свою работу, заплетала и укладывала венчиком косы Катрин. — Знаю, да сказать не могу, — улыбнулась камеристка, орудуя гребнем. — Наберись терпения и сама всё услышишь. — Какая же ты, Сара! Ответь по крайней мере, обрадуют ли меня их вести? — Может, обрадуют, а, может, нет, — загадочно подмигнула цыганка. Заинтригованная Катрин спустилась в комнату дядюшки, где, чинно восседая на стульях с резными спинками, её встретили Матье Готерен и Жакетта Легуа. Девушка, завидев на глазах матери слёзы, бросилась перед ней на колени, обняла ноги, ластясь, потёрлась щекой о ткань передника. — Матушка, вы плачете? Я прогневала вас? — Я плачу от счастья, радость моя, — ласково улыбнулась Жакетта, погладив дочь по голове. — Дядюшка всё тебе расскажет. Мэтр Готерен начал издалека. Он напомнил племяннице о тканях, заказанных господином де Бразе, которые давеча ей приглянулись, обещал, что вскоре, стоит ей захотеть, как ткани будут принадлежать ей. — Каким же образом, дядюшка? С какой стати казначею герцога баловать подарками племянницу суконщика? И разве это не повредит моей репутации, о которой вы столь бдительно печётесь? Дядюшка встал со стула, отдуваясь, похлопал ладонью по внушительному своему животу. — Таким, что господин де Бразе оказал нам величайшую честь, попросив твоей руки. Катрин сжалась, подобно напуганному зверьку, плотнее прильнула к матери. Встреча в церкви, вчерашнее дефиле под окном мгновенно предстали в её памяти. — Не спешите, брат мой, — встряла Жакетта, — дайте девочке всё осознать, прийти в себя. Клянусь, она ошеломлена столь невероятной вестью! — Какая же причина заставила богатейшего из холостяков Дижона просить моей руки? — перебила Катрин. Дядюшка пожал плечами. — Любовь, возможно? Во всей Бургундии не сыскать девушки прекраснее тебя. Хотя мессир де Бразе и не похож на влюблённого. Нет, тут кроется что-то другое. Одним словом, странно! Катрин вскочила и, чтобы не упасть, схватилась за спинку стула. Последняя нить, связующая её с Арно, грозила вот-вот оборваться. Она не могла принять предложение казначея. Замужество навсегда разлучит её с Арно, она никогда не сможет принадлежать ему. Даже если судьба ниспошлёт им новую встречу, он отвергнет ту, что позволила другому мужчине завладеть пусть не душой, но телом. — Это неважно. Скажите мессиру Гарену… — девушка смело вздёрнула голову. — Передайте, что благодарны ему за оказанную нам честь, но я слишком молода для замужества. — Молода? Ты? — опешил мэтр Готерен. По его мнению, двадцать один год считался почтенным возрастом, последней ступенью молодости для девушки, желающей вступить в брак. Племянница, отказывая женихам, имела все шансы окончить свой век старой девой. А ведь оставалась ещё и Лоиза, к которой никто не сватался! Две старых девы в его доме — куда это годится?! — И кроме того я его не люблю, — завела давнюю песню Катрин. — Так ты… Ты отказываешь такому завидному жениху?! — в один голос воскликнули Матье и Жакетта. — Да, дядюшка. Да, матушка. Мэтр Готерен, полагая, что племянница ошалела от счастья, потому и несёт околесицу, пустился на уговоры: — И тебя не прельщает возможность стать богатейшей дамой в Дижоне, войти в круг придворных? Тебе не хочется жить в собственном особняке? Подумай, у тебя будут слуги, нарядные платья, а денег и украшений без счёта. Такая возможность выпадает далеко не каждой. Хорошенько ли ты подумала? — Что мне платья и деньги? Куда больше меня пугает обязанность делить постель с человеком, которого я не люблю. Я отказываюсь от этого брака, — упрямилась непоколебимая девица. Вот тогда мэтр Готерен предъявил беспроигрышный козырь, вручённый ему вчера господином де Бразе. — Увы, детка, отклонить предложение мессира Гарена никак нельзя. Это приказ самого герцога.