Хранитель сокровищ

Дом мэтра Готерена опустел, затихли в нём девичьи голоса, то напевающие за работой, то, бывало, распекающие провинившуюся служанку. Сначала улицу Грифонов покинула Катрин, переселившись вместе с Сарой и Гедеоном в особняк господина де Шандивер, камергера Филиппа Доброго. Его достопочтенной супруге предстояло обучить невесту казначея светским манерам, подготовить к жизни при дворе. Катрин, как водится, сперва заартачилась. Ей хотелось как можно дальше оттянуть день расставания с матерью, с домом, где она провела восемь лет после бегства из Парижа. Её возмутила необходимость переселяться к чужим людям, которые, конечно же, станут смотреть свысока на неотёсанную простолюдинку. Кроме того, жених, считавший ниже своего достоинства слишком часто являться к суконщику, воспользуется возможностью видеть невесту в доме камергера. — Вот ещё! — притопнула ножкой Катрин. — Я подчиняюсь варварскому приказу, но с какой стати меня заставляют бросить отчий кров до свадьбы? Если я так нужна мессиру де Бразе, пусть возьмёт меня такой, какая я есть! — Сердце моё, рано или поздно нам всё равно пришлось бы расстаться, — увещевала Жакетта. — Думаешь, мне легко было, когда твой отец увёз меня из Дижона в Париж? Считай дом де Шандивер переходной ступенью перед переселением к мужу. Кроме того, ты ведь всегда можешь навещать нас здесь. Так не мучай ни меня, ни себя, доченька! Добрая женщина сама едва не плакала, видя метания дочери. Катрин, почувствовав укол совести, поспешила замять разговор. В конце концов переезд состоялся и девушке, вопреки ожиданию, не пришлось о нём сожалеть. Гарен пришёл только раз, да и то почти не обратил внимания на невесту, занятый беседой с камергером. Катрин быстро подружилась с Марией де Шандивер, оказавшейся ласковой и мудрой женщиной, относившейся к ученице как к родной дочери. Гийом де Шандивер также старался завоевать расположение Катрин, правда, в отличие от жены, отнюдь не из искренних побуждений. Он довольно поглядывал на успехи своей подопечной, предвидя милости, которыми его осыплет благодарный герцог. А столь редкая красавица, вне всяких сомнений, надолго удержит подле себя такого непостоянного человека, как Филипп Добрый. Следом за Катрин ушла и Лоиза. Согласие сестры на брак она расценила как предательство и, разобидевшись заодно и на мать с дядюшкой, собрала вещи и перебралась в цистерцианское аббатство Тар в Кот-д’Ор. Домашние вздохнули с облегчением, сочтя, что среди монахинь мятущаяся душа обретёт долгожданный покой. Лоиза обрабатывала вместе с прочими послушницами виноградник Кло-де-Тар и не слала домой ни единой весточки. Возможно, она нашла там своё счастье. Невесте мессира де Бразе грех было жаловаться. Занятия давались ей легко, супруга камергера заменила ей мать, ей сшили платья, о которых прежде Катрин не могла и мечтать, жених не досаждал своим присутствием, ограничиваясь подарками: то жемчужным ожерельем, то изысканной тканью на платье, то парой испанских борзых. Если бы не нелепая любовь к Арно де Монсальви, занозой засевшая в сердце, Катрин вскоре привыкла бы к казначею и смирилась с неизбежной участью. Однако упрямая девица, вопреки производимому впечатлению покорности, не сложила оружия. Она затаилась. В мыслях на первом месте для неё всегда фигурировал только Арно. Воспоминания о капитане вызывали щемящую боль и некоторое негодование. Катрин полжизни отдала бы за возможность встретиться с Арно и заставить выслушать правду о гибели Мишеля. Она ожидала, когда Барнабе наконец подаст ей весточку. Но старый нищий молчал. Однажды утром Сара, помогая хозяйке одеваться, шепнула, покосившись на дверь: — Барнабе передал, что всё свершится сегодня. Жених придёт к тебе, устрой так, чтобы он задержался до темноты. Остальное не твоя забота. Катрин поджала губы так, что рот её превратился в узкую прорезь. Час освобождения — уже не такой и необходимый — приближался. Весь день невеста казначея провела как на иголках. Совесть всё сильнее восставала в ней. Она обрекла на мучительную смерть человека, всего лишь покорившегося воле сеньора. Перед ней Гарен ни в чём не виноват, он не причинил ей никакого зла. Наоборот, он относился к ней со всей возможной мягкостью, удивительной для закоренелого холостяка, осыпал подарками, не навязывал лишний раз своего общества. К вечеру Катрин скрылась в спальне, надеясь, что сегодня Гарен не придёт. Мужские лица одно за другим представали под её сомкнутыми веками: юный храбрец Мишель, гордый герцог, Гарен с повязкой, прикрывающей изуродованный глаз, Арно с гримасой гнева. Простит ли её капитан, если узнает, что она сделала ради счастья соединиться с ним? Её жалкое существо словно бы разделилось надвое. Одна половина взывала к благоразумию, другая неудержимо тянула в чёрную яму греха. — О, пусть он сегодня не придёт! — взмолилась Катрин, сжав пальцами виски. — Дурёха! Если не сегодня, то, значит, никогда, — отозвался сидевший в ней демон. — Или ты торопишься в постель герцога? Тогда Арно потерян для тебя! Ей стало страшно. Ноги подкашивались, сердце рвалось из груди, зубы стучали в ознобе. Она услышала цокот копыт на улице, но не нашла сил взглянуть в окно на всадника. Катрин уже не могла предотвратить его судьбу. Это было так же бесполезно, как попытка повернуть вспять течение реки. Ради Арно она шла на пытку. Сейчас ей предстояло встретиться с человеком, которого через несколько часов зарежут в тёмном переулке. Он коснётся губами её руки, не подозревая, что целует руку убийцы. — Ещё не поздно… — подумала Катрин. С трудом она добрела до двери и застыла, не в состоянии повернуть ручку. Дверь неожиданно отворилась сама, вошедшая Сара поспешно схватила хозяйку за плечи и хорошенько встряхнула. — Что с тобой? — забеспокоилась цыганка. — Иди скорее, тебя ждут! — Я не могу… — прошептала Катрин бескровными губами. — Я не могу встретиться с ним! Смуглое лицо Сары приобрело жестокое выражение, чёрные глаза вспыхнули яростными огнями. — Раз уж у тебя хватило смелости пожелать ему смерти, то сможешь и взглянуть на него! — сквозь зубы процедила камеристка и дёрнула девушку за рукав. — Идём же! Мессир Гарен тебя ждёт! И Катрин, вздрогнув, как от удара хлыстом, пошла. Так же медленно, обречённо поникнув головой, восходят на эшафот. — Утренняя заря не сравнится с вами в красоте, — встретил её комплимент жениха, обычно скупившегося на проявление подобного рода симпатий. — Но что это? Вы бледны! Вам нездоровится? — спросил Гарен. В его бесстрастном голосе Катрин послышалось беспокойство. — В самом деле, дорогая! — охнула Мария де Шандивер, заметив состояние подруги. — Что с вами? — Пустяки, немного разболелась голова. Сейчас пройдёт, — прошелестела Катрин. Гарен, приложив правую руку к сердцу, поклонился ей, затем жестом подозвал слугу. Тот приблизился и почтительно подал хозяину резной ларец красного дерева. Внутри оказалось массивное золотое ожерелье, шириной и длиной напоминавшее орденскую цепь. Великолепнейшие аметисты сверкали в свете факелов, заключённые в оправу из цветов и листьев. Вслед за ожерельем мессир де Бразе извлёк такие же серьги. Катрин не удержалась от возгласа восхищения, принимая подарок. Хранитель сокровищ сказал ей: — Эти камни напоминают мне цвет ваших глаз. Понадобилось мужество многих людей, чтобы привезти аметисты с далёких Уральских гор на границе Азии. И я хотел бы, чтоб вы носили это ожерелье, поскольку аметист — камень мудрости… и целомудрия. — Я с удовольствием стану носить ваш подарок, — тихо ответила девушка, склонив голову. — Прошу вас, наденьте его на меня. — С розовым платьем, которое на вас сейчас? — усмехнулся Гарен. — Помилуйте, что за ересь? Дорогая моя, чуть позже я закажу для вас наряд, подходящий к ожерелью. А теперь дайте мне вашу руку. Гарен вынул из ларца золотое кольцо и надел на палец невесты, задержав её руку в своей чуть дольше, чем полагалось правилами приличия. — Это залог нашей помолвки, — пояснил он. — Монсеньор повелел назначить свадьбу на Рождество, когда истечёт срок траура. Он сам хочет присутствовать и, возможно, будет свидетелем. Высочайшая честь! Голос хранителя сокровищ звучал ровно, его руки не дрожали, и лишь те доли секунд, когда он сжал пальцами её ладонь, выдавали чувства, которые Гарен де Бразе тщательно прятал ото всех за маской ироничного спокойствия. Катрин впервые подумала, что грядущее замужество с этим странным человеком могло иметь и приятные стороны, если бы не супружеская близость. Ведь всем мужчинам нужно от неё одно и то же! И… Если бы не горькие воспоминания об Арно де Монсальви, которого она предавала, согласившись на брак. Катрин и Гарен ели из одной тарелки, не глядя друг на друга. Мужчины за столом говорили о политике. Женщины, ничего для себя увлекательного не находя в подобной беседе, совсем не слушали их. Мария де Шандивер украдкой дремала. Катрин думала о замысле Барнабе. Наверное, сейчас старый нищий прячется в подворотне, сливаясь со мраком, подстерегая жертву. Через несколько часов он сильным прыжком выбьет из седла всадника в чёрном, дымящаяся от крови сталь взовьётся в его руке, впиваясь в распростёртое на земле тело. И тогда Катрин Легуа освободится от человека, с которым делит сейчас пищу. Кольцо на её пальце из залога превратится в ничего не значащую безделушку. — Известно ли вам о несчастье, приключившемся с послом, которого отправил дофин, чтобы привлечь Бургундию на сторону Франции? — спросил Гийом де Шандивер, лениво потягивая вино. — Кажется, его звали капитан де Монсальви? Катрин насторожилась, заслышав бесконечно дорогое имя. К немой радости девушки Гарен ответил на обращённый к нему вопрос камергера. — Да, я знаю о нём. Неподалёку от Турне на капитана напали бандиты, вероятно, наемники Жана Люксембургского, продавшегося англичанам. Его изранили и бросили, сочтя мёртвым. Однако он выжил благодаря помощи некоего врача-араба, невесть как там оказавшегося. — И… вам известно, что стало дальше с тем послом? Он встретился с герцогом? — осмелилась Катрин. Сердце, как ей казалось, стучало прямо в горле. Гарен впервые за весь вечер обернулся к ней. Его единственный глаз наполнился удивлением. — Не думал, что вам интересен предмет нашей беседы! — проговорил он, глядя на невесту. — Спешу утолить ваше любопытство. Капитан де Монсальви потерял много времени из-за ран, поэтому не смог увидеться с его светлостью. Монсеньор Филипп отбыл во Фландрию. Капитан вернулся ко двору дофина в замке Мен-сюр-Ивр, где продолжает лечение. — Будем надеяться, что в следующий раз посланцу дофина повезёт больше, — пожала плечами девушка, не решаясь на дальнейшие расспросы. Её заинтересованность участью посла грозила вызвать подозрение. Гарен, поднявшись из-за стола, вежливо откланялся. Между тем на улице было слишком светло, тогда как Барнабе велел задержать казначея до темноты. В душе Катрин боролись стремление последовать приказу Ракушечника и желание отпустить жениха сейчас. Тогда он избежит опасности. — Как, мессир, вы нас уже покидаете? — проскрипела девушка, раздираемая на части внутренними демонами. — Прошу вас, задержитесь ненадолго. Я бы хотела задать вам несколько вопросов касательно жизни при дворе. Гарен вздрогнул, бросил на невесту испытующий взгляд. — Неужели моё общество и впрямь столь приятно вам? Вот уж поистине вечер сюрпризов! Катрин почувствовала, что жених по какой-то причине не доверяет ей и поспешила развеять его колебания. — О да, мессир, мне нравится слушать вас! И потом, я ведь ничего не знаю ни о вас, ни о жизни, которую мне придётся вести. Позвольте же… Катрин запнулась. Она ощущала на себе изумлённые взоры присутствующих, понимая, что совершает верх неприличия, прося мужчину остаться. Однако хозяин дома неожиданно пришёл ей на выручку, попросив казначея уступить столь милым просьбам. Гарен задержался в особняке де Шандивер до того часа, когда прозвучал сигнал гасить огни. Тогда он, тепло распрощавшись с хозяевами и невестой, отправился домой. Заметив тревогу в аметистовых глазах Катрин, он со снисходительной усмешкой заверил девушку, что совершенно не боится разбойников. Хранитель герцогских сокровищ ехал по неосвещённым улицам в сопровождении одного только слуги. Резкий свист, прозвучавший в полной тишине, заставил его насторожиться, приготовившись к возможному нападению. Из-за угла ближайшего дома, как призрак, стремительно вылетел коренастый человек, вцепился в казначея, стащив его с седла. Ожесточённая схватка продолжалась в дорожной пыли. Слуга, крича во всё горло, бросился прочь с поля боя. Барнабе надеялся одним ударом покончить с Гареном, однако он недооценил противника, забыв, что имеет дело не с изнеженным вельможей, а с бывшим воином, прошедшим немало битв. Опыт прежних сражений заговорил в Гарене. Он вспомнил кровавый бой при Никополе, кривые турецкие ятаганы, отсекавшие головы пленным. Он вывернулся из хватки нищего, чью богатырскую силу ослабили годы. Кинжал, нацеленный в его грудь, только оцарапал плечо. Мессир де Бразе, молниеносным движением выхватив свой кинжал, ударил нападавшего. Бродяга скорчился и свалился к его ногам, утробно стеная. Выпрямившись, казначей заметил второго противника, видимо, спешившего на помощь поверженному товарищу, и приготовился отражать его атаку. В эту минуту со стороны улицы Татпуар показался отряд солдат ночного дозора. Второй бродяга, бросив дружка на произвол судьбы, растворился в ночи. — Ко мне! — позвал Гарен. — Что здесь произошло? — спросил командир отряда. — Это вы, мессир де Бразе? Ваш слуга заявил нам о нападении. — Ничего особенного, — невозмутимо отвечал Гарен, не обращая внимания на пораненное плечо и промокший от крови рукав. — Этот молодчик, — он толкнул Барнабе ногой, — позарился на мой кошелёк. Я преподал ему урок, но, кажется, он ещё жив. — Мэтр Бленьи это исправит! — недобро усмехнулся командир. — Эй, ребята, тащите бандита в Обезьяний дом! Стонущего Барнабе Ракушечника двое солдат бесцеремонно подхватили за ноги и поволокли в здание ратуши, получившее своё прозвище из-за скульптурных изображений обезьян на фронтоне. Обернув длинные хвосты вокруг лап, каменные животные стерегли обитые полосами железа двери. Там располагалась городская тюрьма. Там царствовал мэтр Жозеф Бленьи, главный палач города Дижона.