Хранитель сокровищ

С утра пораньше Побирушка принёс Саре вести о провалившемся замысле Барнабе. Цыганка, посерев лицом, разбудила хозяйку, пересказав ей всё, что услышала от бродяги, присовокупив, что найти его можно на паперти церкви Святого Бенина. Наспех одевшись, девушка поспешила туда, объяснив удивлённой госпоже де Шандивер, что хочет заказать молебен о здравии жениха. Известие о нападении на Главного казначея облетело город с быстротой молнии, поэтому супруга камергера отпустила подругу, умилившись её отзывчивости. Катрин и Сара почти бегом достигли церкви Святого Бенина в надежде выведать у Побирушки подробности ночной схватки. Низкорослый бродяга действительно нашёлся на паперти, где просил милостыню, выдавая себя за нищенствующего монаха. Распевая псалмы, он потрясал перед прихожанами жестяной кружкой, на дне которой побрякивали монеты. Перемежая рассказ громогласными просьбами о подаянии, адресованными входящим и выходящим из храма людям, Побирушка поведал встревоженной Катрин о победе Гарена, о заточении Барнабе в Обезьяний дом, а также о том, что Жако Морской зол на неё. — Лучше тебе не попадаться ему на глаза, крошка, если не хочешь очутиться в канаве с перерезанным горлом, — заключил он. — Я должна спасти Барнабе! — решительно проговорила Катрин, терзаемая жаждой деятельности. Но что она могла? Устроить побег, подкупить тюремщика? Отбить осуждённого по пути на площадь Моримон? Сара и Побирушка, конечно, не откажутся помочь ей, но их сил недостаточно. На участие остальных бродяг, по словам Побирушки, рассчитывать не приходилось. Двор чудес и без того ожидал облавы. Не найдётся отчаянных голов, жаждущих вступить в схватку с солдатами. Сара потянула хозяйку за накидку: их затянувшаяся беседа с нищим монахом начала привлекать внимание прохожих. — Нечего здесь стоять! — сердито шепнул Побирушка. — Подите, я извещу вас, если что надумаю. Катрин Легуа не привыкла столь легко сдаваться. Ей пришёл на ум ещё один способ вызволить Барнабе из владений мэтра Бленьи. — Я знаю, знаю, кто способен освободить Барнабе! — сказала девушка, утерев навернувшиеся слёзы. — Я должна поговорить с господином де Бразе. В сущности, идея просить жертву ходатайствовать за преступника отдавала безумием, но Катрин уцепилась за единственный шанс выручить старого друга. Махнув рукой на людские пересуды, она поспешила на Пергаментную улицу. Сара попробовала воззвать к благоразумию своей наперсницы, но, узрев бесполезность всяческих доводов, умолкла. Спутницы достигли многолюдной улицы Курятников, вполне оправдывавшей данное ей название. Картины мирной обывательской жизни, прежде радовавшие Катрин, сейчас безмерно раздражали её. Окружающие смеялись, занимались своими делами, куда-то спешили, в то время, когда её душу придавил тяжкий гнёт; они преграждали ей дорогу, шумели и кричали — их голоса раздирали ей уши. Досадуя на задержку, зажав нос, она пробиралась через базарные ряды, раз навсегда пропитавшиеся запахами гнилых овощей, требухи, подпортившегося мяса и горелого жира. Сара едва поспевала за хозяйкой. Внезапно Катрин остановилась, так что цыганка едва не врезалась в её спину. Внимание девушки приковал высокий мускулистый человек в одежде из потёртой рыжей кожи. Сутулясь, брёл он вдоль торговых рядов, указывая на нужные ему товары палкой, которую держал в руке. Торговцы послушно опускали требуемое в корзину следующей за ним служанки, не спрашивая оплаты. С представителей профессии, к которой принадлежал этот человек, денег не брали никогда. — Мэтр Жозеф Бленьи! — прошептала Сара. — Идём скорее! — поторопила Катрин. В городе только и разговаривали, что о покушении на Главного казначея Бургундии. Никого не удивило случившееся: Гарен де Бразе был достаточно богат, чтобы возбудить аппетиты грабителей, и слишком быстро добился могущества, чтобы нажить врагов. Пострадавший скорее из побуждений блюсти светские приличия, чем по состоянию здоровья, соблюдал постельный режим. Сообщение о визите невесты чрезвычайно его поразило. — Какая неожиданная честь, — презрительно скривился он, когда слуга проводил Катрин в его спальню. — Я не смел и надеяться, что вы проявите такую заботу обо мне… Ошарашенная столь прохладным приёмом, Катрин замерла, не решаясь приблизиться к раненому. Исподволь она разглядывала комнату. Стены, обитые лиловым бархатом, мебель, покрытая тёмным лаком, прикрытые ставни, глушащие уличные шумы — всё создавало впечатление величия и мрачности. — Подойдите же! — позвал Гарен. Она повиновалась, пройдя в самый дальний угол полутёмной комнаты, к убранной всё тем же лиловым бархатом постели жениха. В изголовье кровати красовался герб де Бразена, сопровождаемый девизом «Numquam!»*. — Он словно отказывает. Но кому или чему? — подумала Катрин. Гарен указал ей на стоящее на возвышении кресло из серебра и хрусталя с такой же скамеечкой для ног. Катрин покорно села, вцепившись пальцами в подлокотники. Откашлявшись, она тихо спросила: — Вы серьёзно ранены? — Не так серьёзно, как бы вам хотелось, — в чёрном глазу де Бразена зажёгся лукавый огонёк. — Пустяковая царапина на плече. Вы успокоились? Что с вами? Вы точно обвиняемая перед судом присяжных! Понурая поза невесты, её опухшие веки, свидетельствующие о недавних слезах, бескровное осунувшееся лицо, какое бывает после бессонной ночи, подсказали казначею, что он действительно не ошибся в своих догадках. Гарен теперь знал наверняка, кто подослал бродяг. — Я и есть обвиняемая, пришедшая искать вашего правосудия, — произнесла Катрин так тихо, что он едва расслышал. — Вот как! И для кого же? — Для себя и… для человека, который на вас напал. Он действовал по моему приказу. Если Катрин надеялась поразить этим сообщением своего жениха, то её ждало жестокое разочарование. Гарен не выказал удивления. Он только ещё сильнее побледнел, презрительно дёрнув щекой. — Я догадывался… — мрачно заговорил он, откинувшись на подушки, словно забыл о присутствии девушки. — Я лишний раз убедился… Вы, женщины, лживые лицемерные создания, глядите с лаской, а сами держите нож за спиной. А ведь я почти поверил вам. Вы так уж сильно меня ненавидите? — повернулся он к Катрин. Та сжалась в комок под его осуждающим, полным горечи взглядом. — Я… не ненавижу. Я бесконечно сожалею о том, что натворила, — с трудом выговорила она, позабыв все загодя приготовленные слова. — Но я не хочу нашей свадьбы. Если бы вы умерли… — Его светлость сыскал бы вам другого жениха, — подхватил Гарен, сам того не зная, повторив довод Барнабе. — Думаете, я горю желанием жениться на вас? Разве я согласился бы без приказа монсеньора дать своё имя плебейке, которую едва знаю? — Вы не имеете права меня оскорблять! — покраснела Катрин, переходя от защиты к нападению. — Ваш отец был простым ювелиром, как и мой. Своим нынешним положением вы обязаны его светлости Жану Бесстрашному! Мессир де Бразе жестом призвал невесту к молчанию. Осушив стоящую перед ним на столике чашу с вином, он продолжил: — Я и в мыслях не держал оскорбить вас. Дайте же мне договорить. Наша свадьба, как вам, без сомнения, известно, лишь пустая формальность, призванная возвысить вас до двора и до постели герцога. Что до меня, то я не собираюсь претендовать на ваши ласки. — И вы стерпите удар, нанесённый вашей чести? — задохнулась от возмущения Катрин. — Вы согласитесь отдать другому женщину, носящую ваше имя? Вы ничего не сделаете, чтобы помешать герцогу?! — Увы, я не имею такой возможности. Я не хозяин сокровищ, а всего лишь их жалкий хранитель. Да и, признаться, я не настолько влюблён в вас. Вернее, совсем не влюблён. Не вынеся его издевательского тона, Катрин вскочила, выпрямившись над раненым, гневно выкрикнула: — Я не позволю герцогу помыкать мною, точно рабыней! Он ошибается, думая купить меня, как товар на рынке! — Успокойтесь. Сядьте. И вы, и я — рабы его высочества, мы не можем отказаться от навязанной нам роли. Ничто не заставит герцога отказаться от своих притязаний. В случае ослушания моя голова угодит под топор палача, а ваша семья окажется в тюрьме. Вы этого хотите? — Катрин покачала головой. Гарен тяжело вздохнул, видимо, устав от объяснений. — Оставим бессмысленный спор и вернёмся к причине вашего визита. Я охотно прощаю вам покушение, но не понимаю, что заставляет вас искать милосердия для оборванца, чьи ракушки, нашитые на плаще, едва не расцарапали мне лицо. А оно и без того достаточно изуродовано. Для пущей убедительности казначей притронулся к повязке, прикрывающей выбитый стрелой левый глаз. Катрин, чувствуя, как самообладание возвращается к ней, не замедлила с ответом. — Он мой давний друг. — Поражён обширностью ваших знакомств! — прищурился Гарен. — Не поведаете ли вы мне историю вашей удивительной дружбы? — Хорошо, мессир. Я, как вы, верно, знаете, родилась в Париже. Мой отец принадлежал к гильдии мясников, но порвал с ними, занявшись ювелирным делом. Его лавка на мосту Менял процветала, однако мясники не простили ему ни предательства, ни высказываний в поддержку его величества. Они не преминули отомстить. В те дни, когда в городе бушевало восстание, поднятое Кабошем, я пыталась укрыть от расправы одного юношу. Он служил Маргарите Бургундской, бывшей тогда дофиной Франции. Тогда-то я и познакомилась с Барнабе. Он помог нам пробраться мимо постов, выставленных восставшими. Увы, служанка обнаружила беглеца в погребе у нас дома и подняла шум. Его убили, а моего отца, сочтя причастным к укрывательству, повесили. Мою сестру держал в плену Кабош. Вы видели, какой она стала. Мне с матерью удалось укрыться в лачуге Барнабе во Дворе чудес. Сара выхаживала меня. Я погибла бы без Барнабе! Он помог нам пробраться в Дижон, к дядюшке Матье. Теперь вы знаете, мессир, как он мне дорог и вы, несомненно, поможете ему. Он стар и болен, он не должен погибнуть из-за моей глупости! — Не так уж и болен, — усмехнулся Гарен. — Я-то хорошо знаю! Катрин бросилась на колени перед его постелью, со слезами на аметистовых глазах целуя его руки. Гарен конвульсивно дёрнулся всем телом, его тонкие ноздри затрепетали, дыхание сделалось прерывистым. — Немедленно встаньте и утрите слёзы! Терпеть не могу плачущих женщин! Теперь идите. Я выполню вашу просьбу, я попрошу помилования для этого бродяги, только уйдите и не касайтесь меня больше так… Уходите! Вскоре Гарен де Бразе, покинув особняк на Пергаментной улице, ступил под мрачные своды дома с обезьянами. Первым, кого он встретил, был тюремщик по имени Руссот. Его обрюзгшее, блестящее от жира лицо казалось сонным. Только звяканье винных бутылок и звон монет ещё могли пробудить в нём живой интерес. — Мессир де Бразе! — подобострастно склонился Руссот. — Вы хотите лично руководить допросом этого негодяя? — Где он сейчас? — вопросом на вопрос ответил Гарен, морщась от исходившего от тюремщика тошнотворного амбре из перегара и пота. — Старина Жозеф сам работает над ним в присутствии герцогского прево, — охотно поведал Руссот. — Только боюсь, мессир, — он доверительно наклонился к Гарену, — как бы его стараниями мерзавец не отправился к праотцам прежде, чем скажет нам хоть что-нибудь. — Он молчит? — Так точно, мессир, ни слова. А ведь мэтр Жозеф испробовал на нём все свои способы, включая дыбу. О, когда бы вы знали, как ловко она выворачивает суставы… — Не тебе, грязная морда, рассуждать, что я знаю, а что нет! — озлился казначей. — Довольно болтать, проводи меня к нему! Вслед за Руссотом Гарен спустился по винтовой лестнице в помещение без окон, с закопчёнными стенами и высоким сводчатым потолком. Покрытые паутиной балки тонули во мраке. Несмотря на удушливую жару, пылал огонь в камине, бросая на стены и лица людей адские блики. На этом огне прижигали пятки особо несговорчивым жертвам, и здесь же помощники палача раскаляли инструменты. Спёртый воздух отдавал горелой плотью, испражнениями и тем особенным металлическим запахом, который ни с чем невозможно перепутать — запахом крови. Серые камни не пропускали наружу ни одного стона, ни одного вопля. Камера пыток надёжно хранила свои зловещие тайны. Гарен невольно вздрогнул, рассматривая многочисленные ремни, верёвки и железки, предназначенные для истязания человека человеком. Тень давнего неприятного воспоминания омрачила его чело. Казначей обратил свой взор на деревянное ложе с валиками возле одной из стен. К этому ложу за лодыжки и запястья был привязан человек. Несчастный был обнажён, если не считать грязной тряпки на бёдрах. Мэтр Жозеф крутил ручку, валики вращались, растягивая напряжённое, как струна, тело. Человек не открывал глаз и молчал. Безмолвствовали палач и несколько людей, наблюдавших за его адской работой. Никто не обернулся навстречу вошедшим. Гарен подошёл к дыбе, рукой, затянутой в перчатку, поднял веко осуждённого. — Вы перестарались, мэтр Бленьи! — глухо произнёс он голосом, похожим на лай. — Куда, чёрт возьми, смотрел врач? Заступничество казначея запоздало. Барнабе Ракушечник испустил дух под пытками, так и не сознавшись ни в чём. Гарен де Бразе передал невесте его кинжал с вырезанной на рукояти ракушкой и краткую записку: «Мне жаль!». Надломленной утратой Катрин осталось оплакивать смерть старого друга. Последняя её надежда иссякла, Арно оставался по-прежнему недосягаем. Она решила не противиться судьбе и стать женой мессира де Бразе. * «Никогда!» (лат.)