Хранитель сокровищ

Долго выжидать Катрин не пришлось. Гарен вернулся через два дня после того, как маленький лекарь поселился в особняке на Пергаментной улице. Казначей его светлости изрядно промёрз в пути, устал и злился, казалось, на весь белый свет. При встрече с женой он всё же нашёл в себе силы продемонстрировать обычную кривую улыбку, присовокупив бесцветным голосом: — Рад видеть вас в добром здравии. Смею надеяться, моя радость взаимна. Его светлость спрашивал о вас, Катрин. Готовьтесь! Совсем скоро я представлю вас вдовствующей герцогине и… его светлости. Вы станете придворной дамой. Он легонько коснулся губами её щеки. Ему хотелось поцеловать супругу в губы, стиснуть в объятиях, но он не мог себе этого позволить и отстранился. Катрин действительно обрадовалась приезду мужа — это означало возвращение герцога, и, значит, скорое появление в Дижоне того, кого она и желала, и боялась увидеть. Ей о многом хотелось расспросить Гарена, но она сдержалась, решив отложить вопросы на потом, когда путник отдохнёт с дороги. Она всё же представила мужу Абу-аль-Хаира. Крошечный араб в пышном тюрбане, увенчанном красными, как хохолок Гедеона, перьями, мигом развеял дурное настроение хранителя сокровищ. — Боже мой, да ведь это же тот лекарь, который сопровождал в Бонне послов Карла Седьмого! — удивился де Бразе, узнав гостя. Катрин прикусила губу, поняв, какую совершила промашку. Как же она упустила из виду, что Абу-аль-Хаир знаком с Гареном?! Что же подумает казначей, обнаружив в своём доме человека, бывшего недавно свидетелем переговоров французов и бургундцев под председательством герцога Савойского? Не сочтёт ли его шпионом и не сообщит ли о своих подозрениях Филиппу Доброму? — Он старый друг дядюшки Матье, — поспешно сказала она, пытаясь исправить неловкое положение. — Господин Абу много путешествует в своих научных изысканиях, вот я и пригласила его пожить у нас во время посещения Дижона. — И совершенно правильно сделали, — дружелюбно кивнул Гарен, проявляя искреннее радушие. — Господин Абу может остаться здесь столько, сколько пожелает. В западном крыле достаточно места, чтобы устроить там лабораторию, — любезно обратился он к арабу, расточая запас своих улыбок, — если вы захотите поселиться здесь надолго. Абу-аль-Хаир к вящему удивлению Катрин с радостью принял приглашение, рассыпавшись в цветистых восточных благодарностях. Лаборатория, где смуглый лекарь собирался изучать свойства целебных растений и изготавливать из них снадобья, была его давней мечтой, малоосуществимой в условиях постоянных переездов и военных противостояний. — В наше непростое время, — рассуждал казначей, совершенно очаровав простодушного араба, — когда кровь льётся рекой, а люди только и помышляют об убийстве себе подобных, встретить человека учёного, утоляющего страдания, поистине благословение Божье, — странная усмешка искривила вдруг его рот. — Я сам когда-то путешествовал по Востоку и мне выпала честь лечиться у одного врача-турка. Впрочем, возможно, то был грек… — Прошу прощения, господин, но я не турок, — заметил Абу-аль-Хаир, — я учился в университете Кордовы и состою придворным лекарем сиятельного эмира Гранады Мухаммада аль-Галиба, да продлит Аллах его дни. По всей видимости, уточнение погасило внезапно возникшую искру неприязни. Кривая усмешка спряталась, Гарен снова стал другом маленькому лекарю. Но Катрин приметила, как муж приветливо улыбался гостю, сохраняя настороженность во взгляде. Чёрная повязка резко контрастировала с мертвенной белизной изнурённого лица. — Вы, мессир? Путешествовали? А что с вами было, когда вы лечились у турка? — спросила девушка, стараясь отвлечь внимание мужа. Запоздало она подумала: возможно, Гарену неприятны воспоминания о том военном походе, из которого он вынес увечья и позор плена. Катрин устыдилась и собственной бестактности, и первого стремления щадить чувства другого мужчины, не Арно. — Так, пустяки… Что обычно бывает с рыцарями в дальнем пути, — уклончиво ответил Гарен. — Когда-нибудь я расскажу вам. А сейчас прошу извинить меня, я действительно едва держусь на ногах. Казначей, откланявшись, удалился стремительно и бесшумно, только прошуршали полы его чёрного уппеланда. — Мне так неловко перед вами, господин Абу, — оправдывалась Катрин, — я вынудила вас поселиться в логове врага. — Мудрец сказал: «Ты будешь полезнее другу в доме его противника, но ты должен оплатить свой хлеб, чтобы тебя не в чем было упрекнуть», — невозмутимо отозвался араб, хранивший в закромах памяти цитаты великих на все случаи жизни. — Да и твой муж не такой уж враг мне. — Но если он в чём-то подозревает вас? — не унималась мадам де Бразе. — Гарен скрытный человек, никто не знает, что у него на уме. Маленький врач приподнялся на цыпочки, чтобы казаться выше ростом, вскинул брови и зацокал языком. — Он очень несчастный человек. Ты, сама того не ведая, сдираешь струпья с его старых ран. Гарен борется с самим собой. Наберись терпения, женщина, и он совсем доверится тебе. Произнеся столь загадочные речи, Абу-аль-Хаир отправился в отведённые ему покои — настал час вечерней молитвы. Катрин уединилась в своей комнате, села у окна, подперев подбородок руками. Слова араба заставили её призадуматься. Гарен де Бразе оставался неприступным и недосягаемым её пониманию. Раскусить Арно оказалось куда проще. Раз за разом воскрешая в уме их встречу в харчевне, Катрин пришла к неутешительному выводу: капитана вовсе не сразила внезапно вспыхнувшая страсть. Он попросту увидел красивую девушку, уступчивую и не слишком гордую, он забыл бы её вскоре после расставания. Если она и задержалась в его воспоминаниях, то только потому, что принадлежала к приснопамятной семье Легуа. По словам Абу, порывистый Арно разражался бранью при одном упоминании её имени. Он не искал оправданий её поступкам, как искала Катрин, отринул правду, он тешил задетое самолюбие, на все лады понося ту, что ничем пред ним не провинилась. Катрин тяжело вздохнула. Ей неприятно было плохо думать об Арно, однако такие мысли посещали её всё чаще. Её размышления прервала Сара. Цыганка, самолично вычистив клетку Гедеона, принесла попугая к хозяйке. Птица, видимо, желая сделать приятное госпоже, или же повинуясь инстинктам, встопорщила хохолок, захлопала крыльями и прокричала скрипучим, как несмазанная повозка, голосом: — Прротивный Гарен! Гар-рен прротивный! Пр-р-ровались! — Какой ужас! — подскочила Катрин, вспыхнув до корней волос. — Кто его научил?! Ох! — она вспомнила прежние стенания в доме дядюшки Матье после извещения о скорой свадьбе. — Мой муж скрутит ему шею, если это услышит! — А герцогу потом скажу, что вашего попугая утащила кошка! — раздался насмешливый голос незаметно подкравшегося казначея, заставив вздрогнуть и хозяйку, и камеристку. — О, сударь, как меня пугает ваша манера подкрадываться! — жалобно простонала Катрин, приложив правую руку к сердцу, чтобы показать, как сильно оно колотится от испуга. Гарен театрально извинился за неделикатное вторжение и отослал Сару прочь, заявив, что хочет поговорить с госпожой де Бразе наедине. Цыганка, подмигнув Катрин, выскользнула из комнаты, тщательно прикрыв за собой дверь. Стихли её удаляющиеся шаги. Катрин заметалась, не зная, чего ожидать от загадочного мужа. Заявит ли он, наконец, супружеские права? Или собирается передать ей очередное распоряжение герцога? Или же хочет побранить за выкрики несносной птицы? Однако хранитель сокровищ отмахнулся от извинений Катрин, пытавшейся выгородить Гедеона. — Полноте, неужто вы и впрямь подумали, будто я опущусь до расправы над птицей? — Не томите же, сударь! — взмолилась молодая жена. — Почему вы прервали свой отдых и пришли ко мне? — Этот араб не даёт мне покою, Катрин, — задумчиво начал Гарен, расположившись в кресле. Катрин устроилась напротив. — Он был в Бонне вместе с Мартеном де Шарпенем, епископом Клермонтским, и с капитаном де Монсальви, представляющими особу Карла Седьмого. Он близкий друг капитана. Вы знали об этом, принимая его? Катрин сделала неопределённый жест рукой, который можно было расценить и как «да» и как «нет». — Он уехал на несколько дней раньше, и где я встречаю его? В собственном доме! Скажите же мне, дорогая супруга, он обманул ваше доверие, или вступил с вами в некий сговор? В комнате повисла тишина, нарушаемая щёлканьем клюва Гедеона, лакомившегося льняным семенем. Гарен смотрел выжидающе, скривив тонкие губы. Его взъерошенная тень застыла на стене. Поняв, что скрываться нет смысла, Катрин поднялась и застыла перед мужем в позе кающейся грешницы. — Вы угадали, Гарен, господин Абу действительно ехал сюда с определёнными намерениями. Я доверяюсь вам, уповая на ваше благородство и следуя обету, связавшему нас воедино перед лицом Господа. Господин Абу сообщил мне, что… — Катрин осеклась, едва не произнеся «Арно». — Капитан де Монсальви намерен бросить вызов его светлости. Вы понимаете, какие осложнения может повлечь его дерзость, особенной сейчас, когда отношения Франции и Бургундии так натянуты. Абу считает, что я, пользуясь определённым… гм… влиянием на герцога, смогу предотвратить скандал. Теперь и вы знаете эту тайну. Казначей без видимой надобности поправил повязку на глазу, провёл ладонью по аккуратно причёсанным волосам, склонил набок голову, рассматривая жену с ног до головы. Несколько томительных секунд показались Катрин долгими часами. Взгляд Гарена скользил по её телу, словно прощупывал, доискивался до потаённого, невысказанного. Затаив дыхание, Катрин ждала, когда муж, насмотревшись, протянет руку, чтобы коснуться её. Она сама желала его прикосновений. Он и в самом деле приблизился, провёл по её щеке подушечками пальцев. Катрин запрокинула голову, выказывая полнейшую покорность и готовность сдаться ему, но казначей отдёрнул руку. — Я ведь могу устроить так, что самонадеянный капитан не только не доберётся до Дижона, но и не пересечёт границы с Бургундией, — сквозь зубы произнёс он и добавил, выдержав паузу. — Но я этого не сделаю, Катрин. — Вы не собираетесь мешать ему! Вы позволите ему явиться к его светлости! Но… Почему же? Камень свалился с души Катрин. Обрадованная, она едва не кинулась на шею мужа, поправ правила приличия. Какими бы соображениями не руководствовался Гарен, опасность с его стороны Арно не грозит. Бояться следует только гнева Филиппа. И снова мучительная, непонятно кому адресованная ненависть исказила лицо Гарена. Казначей напоминал собаку, припавшую брюхом к земле, сдерживающуюся, чтобы не укусить ударившего её хозяина. — Потому что моя жена не должна унижаться перед герцогом из-за взбалмошного солдафона! Не вздумайте вмешаться в это дело! И потом, чёрт меня возьми, этот де Монсальви прав. Герцог в своих притязаниях вознёсся слишком высоко, пусть хоть кто-то спустит его с небес на землю. Катрин поразили его слова. Пробудившимся в ней женским чутьём она уловила ревность в интонациях Гарена. Казначей намеревался убить двух птиц одним камнем: чужими руками насолить сеньору и устранить возможного соперника. В преданности покорного вассала появилась брешь. Это она, Катрин, послужила причиной, поколебавшей безграничную верность Гарена. Он, убедившись в доверии супруги, в свою очередь, доверялся ей. Ведь вздумай Катрин передать Филиппу откровения взбунтовавшегося казначея — тот незамедлительно подвергся бы опале.