Хранитель сокровищ

Гарен был исполнительным человеком и ждал того же от других. Тем паче он считал, что в ситуации, от разрешения которой зависит личная свобода, нужно чётко следовать указаниям. Французским рыцарям вместе с оруженосцами и слугами надлежало немедленно по окончании турнира присоединиться к окружению Джона Стюарта де Бьюкена, намеревавшегося вернуться в Гиз. Теряя даром время, они рисковали отстать от эскорта коннетабля и вынужденно задержаться в Аррасе. Гарен слишком хорошо знал своего господина, честолюбивого и склонного к интригам, чтобы подозревать за ним способность безропотно снести тяжкое оскорбление. Жан де Люксембург получил предписание арестовать ничего не подозревающих рыцарей, не привлекая излишнего внимания, а рыцари и Катрин делали всё, чтобы облегчить ему задачу. Коннетабль, введённый в заблуждение, благополучно отбыл бы к королю, оставив королевских капитанов в гостях у монсеньора. Гарен приложил немало красноречия, убеждая мессира де Люксембург не слишком торопиться, но времени выторговал немного. Конечно, Генеральный казначей видел ранение капитана де Монсальви. Однако он полагал, что во время перерыва и следующего за ним поединка секундантов оруженосец вполне успеет оказать рыцарю помощь. Однако оба оруженосца, видимо, и не думали исполнять свои обязанности. Во всяком случае, они покинули шатёр с ястребом, чтобы посмотреть на схватку Потона де Ксантрайля и де Росбеке. Либо капитан приказал им удалиться, чтобы, позабыв обо всём, побыть наедине с Катрин. Гарен от досады прикусил губу. Хотел бы он знать, о чём сеньор де Шатеньерэ беседует с его женой! Бедному казначею оставалось терзаться догадками: личный ли интерес привёл Катрин под голубой полог, или же тайное указание монсеньора. В любом случае она жестоко предавала прежние клятвы. Она ничем не отличалась от Мари де Ла Шенель. Её слово тоже ничего не значило. Fox est qui met s’entente En fame n’en riens qu’ele die; Poi sont de fames sanz boidie, Par fame est plus noise que pais, Ja la moie ne crairai mois. Fame fait hair pere et mere, Fame fait tuer son compere, Par fame sont honi maint home, De toz les max est fame some, Fox est qui trop i met s’entente.** Тот, кто сказал так, тысячу раз прав. Да, только глупцу взбредёт в голову помогать любовнику жены. А ведь та даже не скрывала чувств, испытываемых к капитану де Монсальви! Гарен покосился на монсеньора. Нет, Филиппа схватка на боевых топорах интересовала всё-таки больше бегства Катрин. Красавица никуда не денется, а вот де Росбеке мог ещё взять верх над гасконцем. Но герцог также превосходно умел притворяться и, в отличие от вассала, чей план терпел крушение, не сомневался в успехе своей затеи. Гарен имел полное право более не вмешиваться: пусть королевские капитаны достанутся монсеньору. Особенно любитель фиалковых глаз. Гарен уже достаточно сделал для французов, а дерзкий овернец на радость казначею досадил Филиппу Бургундскому. Однако клятва, данная хранителем сокровищ самому себе, побуждала его довести начатое до конца. В те минуты, когда Потон де Ксантрайль теснил бастарда, отстаивая честь французской короны, когда металл лязгал о металл, Гарен переживал мучительную внутреннюю борьбу. Поторопить замешкавшегося Арно значило изменить господину — а он и так уж виноват перед ним. Оставив всё как есть, он предавал любовь к Катрин — слишком сильную в нём, чтобы сразу исчезнуть без следа, как произошло с привязанностью к Мари де Ла Шенель. Любовь в его сердце возобладала над верностью, злобой и ревностью. Когда Ксантрайль под гул зрительских оваций выбил топор из рук Росбеке и герцог остановил схватку, присудив победу французу, Гарен обратился к Филиппу: — Монсеньор, прошу вашего позволения удалиться. Мне кажется, моя жена слишком уж злоупотребляет гостеприимством французской стороны. Филипп, понимающе улыбнувшись, отпустил его. Повторив маневр Катрин и проникнув в шатёр с ястребом, хранитель сокровищ убедился в беспочвенности последних надежд на благоразумие капитана. Тот и не думал собираться в путь. Турнирные доспехи скучали на ковре, покуда их обладатель тешился общением с прекрасной дамой. Он-то ограничивался одними объятиями — ведь не был же он совсем безумцем, чтобы решиться на большее, но для ревнивого сердца и того более чем довольно. Несколько секунд рыцари и Катрин, застигнутые врасплох появлением казначея, оторопело молчали. Затем Арно, сообразив, что сам очутился в недвусмысленном положении и скомпрометировал даму, поспешно отступил, разжав объятия. Графиня, не ожидавшая, что в палатку, миновав охрану, может проникнуть кто-то ещё, замерла, опустив очи долу. Куда только девалась её недавняя надменность! Она не могла произнести ни слова, чтобы хоть как-то объяснить свой поступок. Катрин сделалось страшно, по спине пробежал неприятный холодок. Переход от душевного подъёма к уничижению свершился слишком быстро. Она смутно чувствовала, что разрушила нечто важное и теперь жизнь её не будет прежней. Ей захотелось немедля сбежать, укрыться, как делает напуганный зверёк. Но она осталась. — Мессир де Бразе! Бог свидетель, я не замышлял ничего предосудительного против вашей супруги, — честно отрапортовал Арно. Ему доводилось попадать в неловкие ситуации и он знал, как себя в таких случаях вести. Тем паче сейчас он говорил сущую правду. — Мадам Катрин поведала мне об обстоятельствах смерти моего брата Мишеля, мучивших меня столько лет, она пришла только за этим… — Так всё и есть, Гарен, — начала было графиня де Бразе. Нетерпеливым жестом Гарен прервал оправдания. Лицо его исказила брезгливая гримаса, верхняя губа на миг вздёрнулась, ощерив зубы. — Разве вы не слышали меня? Граф де Бьюкен ждёт вас, а ведь промедление может дорого ему обойтись. Я надеялся, что вы присоединитесь к людям коннетабля, как только закончится турнир, но вы и ваши оруженосцы решили задержаться. Уж не охота ли вам стать пленниками монсеньора и пешками в его игре против короля? Или вы хотите навлечь неприятности на де Бьюкена? Катрин никогда не слышала такой откровенной злобы и презрения в голосе мужа. Взор его, что называется, метал молнии. По всей видимости, тон, избранный Гареном, задел вспыльчивых французов. Ксантрайль, как более благоразумный, смолчал, признав его правоту. Откинув полог, он осторожно высунулся из шатра и, подозвав оруженосцев, стал тихо и быстро что-то говорить им. Молодые люди, проникнувшись опасностью их положения, с похвальной ретивостью принялись за сборы. Один отправился к лошадям, второй взялся снаряжать в дорогу сеньора де Шатеньере. Арно, в отличие от приятеля, отличался весьма неуступчивым и недоверчивым нравом. Вместе с тем в нём сильно было понятие о законах чести. Так сильно, что он и теперь, после зловещего предупреждения Гарена продолжал упираться. Покуда оруженосец помогал ему облачаться в доспехи, граф де Монсальви с горячностью восклицал: — Герцог осмелится пленить рыцарей после поединка чести? Таковы законы гостеприимства вашего господина, бургундец? А я-то полагался на его благородство. Ну, если дело дойдёт до стычки, клянусь мощами святого Мартина, у меня ещё хватит сил постоять за себя! Гарен язвительно рассмеялся ему в лицо. Арно побагровел, на скулах его заиграли желваки. Он тщился испепелить насмешника взглядом. Ксантрайль, опасаясь проявлений несдержанности, шагнул к нему. — Прошу простить моего друга, мессир, — в интонациях, сквозивших в голосе гасконца, чувствовался скорее гнев, чем смирение. — Он слишком уж вспыльчив, да и рана, наверное, тревожит его. Когда он зол, то готов спорить до бесконечности. Однако Арно совладал с собой. Он не только не предпринял враждебных действий, но и не вымолвил ни слова. — А вы надеялись безнаказанно оскорбить принца крови? Вы пришли в его дом с враждебными помыслами, унизили его при всех, так чего же вы ожидали? Пира в вашу честь? — оскалился казначей. — Скорее, иначе из-за вас пострадают и другие! Катрин, до той минуты остававшаяся безмолвной и безучастной наблюдательницей, издала возглас отчаяния. Никто не обратил на неё внимания, поскольку вернувшийся оруженосец доложил, что кони осёдланы. Настал миг прощания. Простодушный Арно и вслед за ним Ксантрайль приблизились к Гарену и по очереди с чувством пожали его руку. Хранитель сокровищ не выказал особой радости. Впрочем, и руки не отдёрнул. — Не знаю, как благодарить вас, мессир де Бразе! Вы и ваша супруга, — Арно впервые позволил себе оглянуться на застывшую, точно соляной столп, Катрин, — в один день перевернули всю мою жизнь! Вы счастливы, мессир, быть любимым такой отважной и очаровательной дамой. — Надеюсь вновь повстречаться с вами при других обстоятельствах. И знайте, вам всегда будут рады при французском дворе, — присовокупил Ксантрайль. Арно не удержался всё-таки и снова повторил, что с дамой де Бразе его связывают лишь дружеские чувства, а сердце её отдано супругу и отцу её будущего ребёнка. Гарен удивлённо вздёрнул бровь. Ему захотелось остановить овернца, чтобы подробнее расспросить его о подробностях личной жизни графов де Бразе, известных кому угодно, кроме самого графа. На счастье Арно Ксантрайль положил конец затянувшейся сцене объяснений. — Идём уже, коннетабль заждался нас! Прощайте, мессир! Прощайте, мадам Катрин! — Прощайте! — хмыкнул им вслед Гарен, кисло улыбнувшись. — Вы сделали то, на что я бы не осмелился. Катрин следила, как рыцари покидают голубой полог налегке, бросив всё содержимое шатра. Она оставалась с мужем один на один. Отвернувшись, она делала вид, будто поправляет кружево на крузелере. Гарен молча смотрел на неё. — Гарен, простите меня! — виновато заговорила она, чувствуя, что эта тишина становится для неё пыткой. — Я намеренно ослушалась вас, да! Я действительно хотела рассказать мессиру Арно правду о том, как погиб его брат. Другой такой возможности мне могло не предоставиться! Она и сама понимала, как нелепо звучат её оправдания. Да и сам поступок был не чем иным, как выходкой избалованного ребёнка. Гарен прищурился, склонив набок голову. — Вы хотели задержать его, чтобы он достался людям Люксембурга. Вы старались для монсеньора? — Гарен, я ничего не знала о приказе герцога и не желала зла подданным короля! — Значит, вы старались исключительно ради себя. Вы надеялись укрепить давнее знакомство? — холодно ответил супруг. Катрин умоляюще простёрла к нему руки. — Вы правы, Гарен, когда-то я действительно любила его… Думала, что любила. Позвольте мне всё объяснить вам! Клянусь всем святым, я хотела лишь поведать ему историю гибели его брата, которой была свидетелем. Я люблю вас, я жду ребёнка от вас! Гарен вздрогнул. Катрин воспряла духом, подумав, что ей удалось растопить возникшую между ними стену отчуждения. Она бросилась к нему, хотела обнять, но он отстранился. — Как я могу вам верить после всего здесь увиденного? Довольно клятв! Я знаю теперь, что они значат… Он удалился, не удостоив её больше ни словом. Катрин тоже следовало уходить, чтобы мессир де Люксембург обнаружил в шатре одни лишь раскрытые сундуки да походные кровати. Однако она не решалась последовать за мужем. Низвергнутая с райских высот в бездну ада, она опустилась прямо на ковёр и зарыдала. Ей удалось укротить ненависть Арно, однако победа не имела никакого значения, поскольку Гарен отверг её, презирал её. Он спас капитана, а она предала его. Бедняжка не могла придумать, чем заслужить прощение мужа, зная его недоверчивость. Она осталась одна. *In flagranti (flagrante) delicto (лат.) — на месте преступления, также фраза употребляется по отношению к ситуации супружеской измены. ** Нужно быть безумцем, чтобы интересоваться женщинами, что бы они ни говорили, потому что немногие из них без лукавства. От них больше шума, чем покоя, я никогда больше не поверю своей. Женщина вызывает ненависть к отцу и матери, женщина вызывает смерть своего друга, женщина вызывает стыд у многих мужчин, женщина — это сумма всех зол. Нужно быть безумцем, чтобы заинтересоваться ими. «Роман о Лисе», сетования Изенгрима во время дуэли с Ренаром.