Хранитель сокровищ

Гарен расположился в своём знаменитом похожем на трон кресле, украшенном резными химерами. У его ног, картинно вытянув лапы, возлежал Тибер. Поза казначея не выражала горделивости, подобающей и его положению, и окружающей обстановке. Гарен сидел, зябко ссутулив плечи и подперев подбородок рукой — словно покинутый хозяином гость, не решающийся напомнить о себе. Он задумчиво уставился на нетопленый камин, словно пытался высмотреть что-то в чёрном от сажи жерле. Он не обернулся на звук отворяемой двери, будто не расслышал его. Тибер повёл оком на хозяйку и сдержанно вильнул хвостом. — Если бы вы заранее сообщили, я приказала бы развести огонь, — заметила Катрин, входя в спальню. Её задело поведение собаки — Тибер почти не подходил к ней, но стоило вернуться Гарену — и, конечно, Тибер уже тут как тут. К своему удивлению, она заметила также, что супруг изменил любимым чёрным одеяниям, отдав предпочтение лиловому пурпуэну, понизу и на рукавах расшитому серебром. Гарен медленно приподнялся и шагнул было ей навстречу, но тут же замер, остановив не то растерянный, не то испуганный взгляд на округлившемся животе Катрин. Перемены в облике жены настолько поразили его, что щёки вспыхнули румянцем, а лицо вытянулось. Рот скривился в странной улыбке, какую Катрин и прежде не раз замечала у мужа. — Вы же знаете, что я не люблю письма, — сказал Гарен, стараясь теперь смотреть в сторону. — А его светлость задерживается в Париже, так что пока не ждите его. Впрочем… Вряд ли вы его сейчас и заинтересовали бы. Катрин ожидала чего-то подобного. — При чём здесь его светлость? — она скорчила обиженную гримаску, так, впрочем, ей шедшую. — Вы отныне взяли за правило нарочно задевать меня? Я так устала от неизвестности, от того, что вас так долго нет рядом, и вот как вы меня приветствуете! Гарен удивлённо поднял бровь. — Разве вас ничуть не волновало моё здоровье? — продолжала она. — О чём тревожиться, когда вы находились под наблюдением нашего славного Абу-аль-Хаира, лучшего из выпускников Кордовы? — резонно возразил Гарен. — Вы так говорите потому… Ох! — Катрин глубоко вдохнула. Ребёнок толкнулся в её животе. — Потому что обвиняете в том, что сами себе вообразили. Гарен подвёл её к креслу, бережно усадил, коснулся губами её лба и отстранился. Катрин стиснула пальцами резные подлокотники. От обиды сжалось горло, к глазам подступали слёзы, которые стоило усилий сдерживать. Гарен стоял напротив, облокотившись о каминную полку. — Я… прошу у вас прощения, — глухо заговорил он, внимательно глядя теперь на Катрин. — Я оскорбил вас недоверием и ревностью, не имея на то права. Я ошибался и кое-кто подтвердил это, — он умолк, собираясь с мыслями, и спросил вдруг: — Вам известно, что капитан де Монсальви угодил в плен при Краване? Катрин заморгала, запрокинув голову, пытаясь загнать слёзы обратно в глаза. Гарен не выносил плачущих женщин и ей не хотелось демонстрировать перед ним слабость. Она понимала, что Гарен ожидает её горя, потрясения, смятения. Он устраивал ей испытание, на которое следовало отвечать равнодушием, однако Катрин не могла принять безразличный вид. — Известно ли мне! Да, Николя Ролен раструбил по всему дворцу об исходе сражения с таким самодовольным видом, что знайте — Эрменгарде стоило усилий, чтобы не вцепиться ему в горло. Она ещё пылала гневом, когда рассказывала мне, так что ваш друг ходит буквально по лезвию ножа. Потом герцогиня Маргарита зачитывала список пленных и среди прочих назвала имя де Монсальви. Полагаю, он и теперь… гостит у графа Саффолка? — пылко заговорила она. Её непритворное волнение, казалось, понравилось Гарену. Он кивнул. — Уже нет. Король Карл выкупил вашего знакомого вместе с другом, тем гасконцем, Ксантрайлем. Удивительная поспешность, не правда ли? Я разговаривал с бальи из Амьена, мессиром Луи де Скорай. Он приходится роднёй семейству де Монсальви и снабдил меня весьма занятными сведениями. Я говорю о женитьбе… — Боже мой, не предполагала, что всю бургундскую знать настолько интересует двор короля Карла! — со скепсисом в голосе воскликнула Катрин. — Конечно же, особенно когда соединяются два таких старинных рода. Арно де Монсальви давно помолвлен… — Гарен широко улыбнулся. — Его избранница Изабелла де Северак, дочь маршала, и даже последние события не заставили жениха расторгнуть этот союз. Надеюсь, вы порадуетесь за молодых так же, как и я, ведь счастье друзей всегда приятно. Свадьба намечается на Сочельник. Чёрт возьми, это будет забавно! Он расхохотался. Катрин не вникала, что именно он находил забавным, оттого смех был ещё более неприятен. Она вспомнила вдруг, что Абу-аль-Хаир тоже упоминал когда-то о дочери маршала, но не представляла тогда, что Арно настолько к ней привязан. Она нахмурилась и громко произнесла: — Я благодарна мессиру де Скорай, развеявшему ваши подозрения. Гарен тут же перестал смеяться. Он замялся, без видимой нужды поправил повязку на глазу, принялся мерить комнату шагами. Катрин молча следила за ним. — Вот как! Хотел получить прощение, а сам ещё сильнее обижаю и вас, и его… — Гарен кивнул, указав на живот Катрин. — Да! Я много думал, Катрин, особенно после слов Сары. Что скажу вам, как жить дальше… И я не знаю. Я хочу верить вам, хочу, чтобы дитя носило моё имя… — он скрипнул зубами. — Но не могу ни делить вас с монсеньором, ни соперничать с ним! Передо мной до сих пор как наяву предстаёт та сцена в его постели. При всём желании не найти лучшего способа напомнить, кто я есть. — Способа рассорить нас! — прервала Катрин. — Вы же хорошо знаете, сколь изобретательны и жестоки его шутки. — Вы можете и дальше утверждать, что провели ту ночь в покое, — продолжал Гарен, пропустив её реплику мимо ушей, — но я также не смею не доверять монсеньору, я и без того устал разрываться между любовью и долгом. Я проиграл, Катрин, и должен принять поражение. Тень монсеньора всегда будет стоять между нами! Она выслушала его и сердце её упало. Значит, всё возвращается к тому, с чего началось, снова придётся преодолевать стену отчуждения, которой Гарен окружил себя и которую она сама помогла возвести. Но сейчас она чувствовала себя слишком утомлённой и оскорблённой, чтобы пытаться переубедить его. — Прекрасно! — она поднялась, сложив руки на груди. — Действия монсеньора не подлежат сомнению, ведь он особа королевской крови, а я всего лишь выскочка, дочь лавочника, навязанная вам в жёны! Но у меня тоже есть гордость. Раз вы не верите мне, то я и не скажу больше, чем уже сказала. Возможно, время само рассудит нас, но сколько ещё нужно времени? Я пойду отдыхать, с вашего позволения. Прикусив нижнюю губу, чтобы не расплакаться, Катрин направилась к дверям, но на пороге задержалась, остановленная окриком Гарена. — Что? — обернулась она. — Перестаньте дуться. Не хватало нам вдрызг рассориться, — предложил Гарен. Она пожала плечами и с надменным видом удалилась, оставив мужа в обществе борзой. В своей комнате Катрин обнаружила Сару, а также большой сундук, но пребывала не в том настроении, чтобы интересоваться его содержимым. Кивнув цыганке, она взобралась на постель и вытянулась на боку. Сара примостилась рядом и спросила, указав смуглым пальцем на сундук: — Не любопытно узнать, что внутри? Катрин мотнула головой. — Посмотри сама, если так интересно. Цыганка проворно соскочила с постели, бросилась к сундуку и не без труда откинула крышку, издав при этом возглас, свидетельствующий о крайнем восхищении: — Чтоб меня громом ушибло, если мессир Гарен не разбирается в подарках! Она принялась один за другим выгружать отрезы тканей, мотки кружев, раскладывая их перед Катрин. Тёмные глаза цыганки заблестели. Отдалённо она напоминала дядюшку Матье, рассыпающегося в любезностях перед покупателями. Достаточно прожив в доме суконщика, Сара кое-что разумела в тканях. Да и сама Катрин, соблазняемая суетой цыганки, не осталась вовсе безучастной к подношениям Гарена и облюбовала отрез миндально-зелёного атласа. Гедеон, заинтересовавшись вознёй, возбуждённо носился по жёрдочке. — Да ты представь, ласточка, сколько пошьёшь новых платьев! — пропела Сара, утерев рукавом лицо. — Ну, когда ты вернёшься ко двору, поганка Мари позеленеет от зависти! Катрин, насупившись, отложила атлас в сторону. Мари де Вогринез, таким образом, могла совершенно не беспокоиться за цвет своей кожи. — Я не вернусь во дворец и не надо напоминать мне о моих обязанностях. Сара, привычная к капризам любимицы, невнятно забубнила себе под нос. — Что ты такое бормочешь? — насторожилась Катрин. Дыхание сделалось стеснённым. — Говорю, что вы с мессиром Гареном точно два норовистых мула. Вас впрягли в одну повозку, а вы тянете в разные стороны, мучаете друг друга. Ничего, поплачь, поплачь! Сара, словно большая кошка, подсела к Катрин, стала гладить вздрагивающие плечи. Руки цыганки были тёплыми и приносили успокоение. — Подумай сама, разве мессир Гарен не любит тебя, если так балует? — Сара кивнула на груду отрезов. — Его самолюбие страдает, а такие раны не заживают скоро. — А моё самолюбие, Сара? — всхлипнула Катрин. — Разве мне не тяжело? Я чувствую, что мы с Гареном скорее превратимся в злейших врагов, чем помиримся, если останемся под одной крышей. Я близка к тому, чтобы невзлюбить этот дом, и я хочу отсюда уехать. — Да здр-р-равствует гер-р-цог! — выдал излюбленную фразу Гедеон. Обе женщины обернулись к птице. — Я хочу уехать, — повторила Катрин. Гарен, не утруждаясь отдыхом, отправился навестить Николя Ролена и до вечера Катрин его не видела. Не теряя времени даром, она отослала Сару с письмом на улицу Грифонов. За ужином она поблагодарила Гарена за подарки и сообщила, что хотела бы погостить в Марсанне, где дядюшка Матье, любивший вкладывать деньги с пользой, приобрёл виноградник. Абу-аль-Хаир уверен, что причин для беспокойства нет, приступы недомогания в её положении естественны, а свежий деревенский воздух и смена обстановки полезны. В конце сентября в Марсанне начнут собирать виноград, и матушка тоже поедет туда, чтобы помочь мэтру Готерену. Катрин ждала, что Гарен начнёт уговаривать её остаться или предложит составить ей компанию — он и впрямь поколебался, но всё же дал добро на поездку, а сам остался в Дижоне, сославшись на неотложные заботы. Впрочем, у него действительно хватало хлопот в связи с предстоящей свадьбой принцессы Маргариты.