Хранитель сокровищ

— Неизвестная дама, выдававшая себя перед старейшинами Гента за госпожу герцогиню Мишель, да упокоит Господь её душу… — Гарен сделал паузу и выразительно посмотрел на герцога, тот печально вздохнул. Затем Гарен продолжал: — …оказалась всего лишь беглой монахиней из кёльнского монастыря. Право, монсеньор, такой пустяк не стоил того, чтобы досрочно прерывать ваше пребывание в Париже! Сказав так, Гарен де Бразе, приложив правую руку к груди в области сердца, учтиво поклонился герцогу. Тот, в отличие от казначея, счёл историю с явлением покойной жены если не пустяковой, то, по крайней мере, любопытной. Разговор этот вёлся без свидетелей во дворце. Солнце клонилось к закату, осветив напоследок разноцветные черепичные крыши Дижона. Шпиль собора святого Венинга сиял, как золотой. — Во всяком случае, я не огорчён, поскольку получил возможность пораньше увидеться с матерью. Что же до самозванки — пусть ею занимаются епископ и аббатиса, это в их ведении, — подытожил герцог. — Надеюсь, они будут не слишком строги к бедняжке. Вы успешно выполнили миссию, мессир де Бразе, — он заметил выжидающий взгляд казначея. — Вижу, у вас ко мне имеется какая-то просьба? — Да, ваша светлость, — ещё ниже и ещё учтивее поклонился Гарен. — Я прошу вас освободить меня от должности Генерального казначея. На несколько мгновений в покоях монсеньора настала тишина, нарушаемая лишь сердитым жужжанием мухи, бившейся об оконное стекло. Филипп Добрый так был поражён, что даже не сумел полностью скрыть этого. Он хмыкнул, прошёлся по кабинету, передвинул чернильницу на столе. Гарен терпеливо ждал, не смея поднять головы. Наконец герцог спросил: — После стольких лет безупречной службы? Ваши обязанности тяготят вас? — Именно, ваша светлость. После того, как я нарушил обязательства нашей… сделки, я не могу быть честным слугой, — голос казначея предательски задрожал. — Преданность и ревность вступили в противоборство в моём сердце и я больше не выдержу… Монсеньор! — он преклонил колени. — Молю вас, возьмите мои привилегии, мои земли, всё, чем я владею, но отдайте мне Катрин! Или… Если вы не хотите отпустить её, если она по-прежнему дорога вам, то отправьте меня в темницу, как я того заслуживаю. Он говорил, очевидно, и сам не осознавая, в какие гибельные выси заносится. Маска обычной невозмутимости окончательно слетела с него и Филипп видел перед собой совсем другого Гарена де Бразе. Это был человек, которого лишь один шаг отделял от пропасти. Между тем он и сейчас ещё являл собою образец преданности. Герцог почувствовал, что растроган тем, как глубоко простирается эта преданность, подвергнувшаяся слишком жестокому испытанию. Он вспомнил кстати, что именно Гарен некогда спас его отца от турецких ятаганов, и сыновняя любовь напомнила о себе. Взор его увлажнился: герцогу не чужда была сентиментальность. — Посмотрите на меня! — велел он. Гарен исполнил его просьбу. Герцог встретил тот же странный горящий взгляд, что и в тот памятный вечер в Амьене, и понял всё. — Мне следовало предвидеть, как далеко зайдут последствия розыгрыша, — вздохнул он. Гарен затаил дыхание. Он знал, что за кротостью господина способен последовать гнев, и приготовился сполна изведать его. — Я не понимаю, монсеньор… — тихо сказал Гарен, больше не опуская головы. — Встаньте, мессир де Бразе! — велел Филипп. — Я не претендую на вашу супругу и должен признаться — я никогда не касался её. Вы счастливей меня! — Монсеньор! — воскликнул Гарен, не поднимаясь, однако — то был первый и единственный приказ господина, который он не исполнил. Он слышал и не верил собственным ушам. Ему казалось, что вот-вот он сойдёт с ума от радости. Герцог приблизился и Гарен поцеловал его руку. — Что до вашей просьбы, — довольный собой, улыбнулся герцог, — то увы, я не исполню её, ибо нескоро найду другого столь же честного и преданного казначея. Несите службу, как прежде. — Ваше милосердие не знает границ, монсеньор! Тьерселен напрасно в тот вечер ожидал возвращения хозяина. Совсем стемнело, когда Гарен проехал Ушские ворота и направил коня к югу мимо корявых ив, ронявших первую листву. Мельницы, выстроенные на берегу Сюзона, шлёпали по воде лопастями колёс, этот мерный звук далеко разносился в тишине. Чуть в стороне, полускрытый растительностью, чернел обгоревший остов по прозванию Мельница-Пепелище, а рядом остатки разрушенной фермы. В те годы, когда в Бургундии свирепствовала чума, здесь располагался лазарет и здесь же сжигали трупы. Мельница-Пепелище и днём нагоняла страху на суеверных путников, боявшихся и чумы, и призраков, по слухам, обитавших в развалинах. Но Гарена не испугали бы ни призраки, ни сам владыка преисподней, вздумай они предстать перед ним. Опасности в виде разбойников пугали его и того меньше. Он спешил скорее увидеть Катрин, раскаяться в своём заблуждении — вот всё, что занимало его мысли. Деревня показалась Гарену чересчур оживлённой. В такой час все, поглотив ужин, гасили огни и отправлялись на покой, но Марсанне не спал. То тут, то там хлопали двери, раздавались голоса, кое-где меж ставнями просачивался свет. Из обрывков разговоров следовало, что недавно стряслось нечто страшное и мнения крестьян разделились. Одни хотели преследовать злодеев по горячим следам, другие считали, что в такой темени поиски бесполезны и благоразумнее подождать до утра. Гарен, терзаемый дурными предчувствиями, поспешил к жилищу мэтра Готерена, спрыгнул на землю у распахнутой калитки и, даже не удосужившись привязать коня, вбежал в дом. Внутри он нашёл сущий переполох. Жакетта, забившись в угол у очага, рыдала в передник, плечи её тряслись, как в припадке. Сара металась по кухне, поминутно подбегая к окну. При появлении Гарена обе женщины, словно по команде, обернули к нему распухшие от слёз лица. В глазах их вспыхнула и тут же угасла надежда. Все трое замерли, испуганно уставившись друг на друга. — М-мессир Гарен! — вскричала Сара. — Это моя вина! Я не уследила за ней! Жакетта часто-часто заморгала. У Гарена захолонуло сердце. — Что случилось? Где Катрин? — рявкнул он, сам близкий к тому, чтобы впасть в отчаяние. — Катрин… Моя девочка… А… Какое горе! — произнесла Жакетта дрожащими губами и умолкла. Метнувшись через кухню, Гарен схватил Жакетту за плечи и бесцеремонно встряхнул. — Что с Катрин?! Где она? Вы слышите меня? Бедная мать и хотела бы что-нибудь сказать, но язык не повиновался ей, изо рта вылетали лишь нечленораздельные звуки. Тогда Сара, как более сохранившая самообладание, поведала, что Катрин перед сном вышла в сад. Вскоре Жакетта, встревоженная каким-то шумом снаружи, позвала дочь, но Катрин не откликнулась. Сначала домочадцы искали её сами, думая, что ей, вероятно, сделалось дурно. Осмотрели сад, осветили фонарём колодец. Всё тщетно. Катрин исчезла. Мэтр Готерен побежал по деревне поднимать тревогу. Всё произошло не более часа назад. Гарен застонал, стиснув челюсти. Мгновение он ещё озирался, не зная, что предпринять, затем, велев Саре позаботиться о хозяйке, выбежал вон. — Это моя вина. Моя ясонька! Это моя вина! — как заведённая, повторяла Сара. Катрин очнулась от приступа тошноты. Со всею возможной поспешностью перевернувшись с боку на живот, она приподнялась на локтях. По счастью, похитители догадались вытащить кляп, иначе она, не ровен час, просто задохнулась бы. Ей казалось, что её сейчас вывернет наизнанку, а спазмы один за другим всё скручивали желудок. Наконец дурнота прошла. Отдышавшись, Катрин огляделась, никак не в силах определить, где находится. Она лежала на грязном тюфяке, ощетинившемся пучками прелой соломы. От убогого ложа исходил такой отвратительный запах, что Катрин едва не стошнило опять. Поднявшись с испачканного тюфяка, она отошла в сторону, растирая руки, найдя, что, по крайней мере, не связана. Ступни её заледенели, под ногой хрустнула яичная скорлупа. Мысли путались и Катрин никак не удавалось сосредоточиться. Помещение, где она очутилась, представляло собой округлую комнату с камином. Снаружи забрезжил дневной свет, но скудных лучей, проникавших сквозь единственное зарешёченное оконце, не хватало, чтобы рассеять полумрак, скрадывавший потолочные балки. Пол покрывал слой мусора. Единственным предметом мебели была рассохшаяся от старости скамейка. Исследовав дверь, Катрин с разочарованием поняла, что заперта здесь. А окно располагалось слишком высоко, чтобы добраться до него. Ей показалось, что она давно не ощущала шевелений ребёнка и застыла посреди комнаты, опустив руки вдоль тела, объятая ужасом. — Мой малыш… — проговорила она, вздрагивая от звуков собственного голоса. — Боже мой! Он не выдержал такого потрясения… Собравшись с духом, она коснулась ладонью живота. Как бы в ответ на это прикосновение, развеяв её опасения, ребёнок затолкался, поворачиваясь. — О, он пытается ободрить меня, — подумала она с нежностью, как ещё никогда о нём не думала. — Но всё же, где я? Что, если меня замуровали здесь навсегда?! Пытаясь справиться с отчаянием, она ощупывала камни. Может, хоть один из них сдвинется, открыв потайной проход в стене? Скрежет засова прервал это занятие. Натянутые до предела нервы не выдержали. Катрин пронзительно завизжала. В комнату вошли двое мужчин, у одного из них на голове красовалась потёртая шляпа с пером. По виду они походили на крестьян — вероятнее всего, то и были вилланы, превращённые войной в полубродяг-полуразбойников. Катрин не знала их, но по голосам поняла, что они и есть похитители: коренастый в шляпе — Фаго, его осторожный сообщник звался Русто. — Ага, наша краля уже очухалась, — ухмыльнулся Фаго, продемонстрировав жёлтые зубы. — Видишь теперь, Русто, моя затея лучше твоей! — Что вам от меня нужно? — проскрипела Катрин, заняв оборонительную позу. Впрочем, её попытки защититься выглядели настолько жалко, что напугали бы разве что комара. Хрюкнув от смеха, Фаго уселся на скамью. Русто, сложив руки на груди, подпирал спиной дверь. — Чего вы хотите? — повторила Катрин. — От тебя ничего, а вот твоему муженьку придётся хорошо заплатить, чтобы вновь увидеть твою рожицу. Ведь ты на редкость красива, — ответил Русто. — Смилуйтесь, судари, ведь я беременна! — взмолилась Катрин. — Ну так это заставит его поторопиться! — хохотнул Русто. Фаго, похлопывая себя по бокам, вторил ему. Появление чужаков на землях мэтра Готерена объяснялось просто. Сначала Фаго и Русто намеревались обокрасть дом, где проживали одни женщины. Внезапный приезд Матье заставил их изменить планы. Мнения сообщников разделились. Русто предлагал всё же пробраться в дом ночью и как следует поживиться. Фаго склонялся к мысли подстеречь красотку, что любит гулять в в саду по вечерам. Ведь у толстяка-хозяина кошель наверняка так же велик, как и брюхо. Разве он поскупится с выкупом? Настояв на похищении, Фаго первым пробрался в сад, куда на свою беду вышла Катрин. — Вы хотя бы соображаете, что сделали? — взывала к их благоразумию пленница. — Полагаете, меня не станут искать? Мои родные, друзья уже, верно, прочёсывают окрестности! Русто и Фаго одновременно пожали плечами. Русто пренебрежительно сплюнул на и без того загаженный пол. — Здесь тебя нескоро обнаружат. Можешь вопить до хрипоты. — Когда суматоха в деревне уляжется, — проворчал Фаго, ни к кому не обращаясь, — я навещу толстяка. И пусть попробует не раскошелиться! Катрин заключила, что ей придётся провести несколько дней здесь, в холоде, среди вони и мусора, в компании отвратительных бродяг. Что взбредёт им в головы? Ей сделалось жутко. Движимая стремлением во что бы то ни стало обрести свободу, она увещевала, простирая руки: — Прошу, отпустите меня, судари, и я клянусь, что не выдам вас! — Хо-хо-хо! — ещё пуще залился Фаго. — А ты и так не выдашь. Как только мы получим золото, а твой муж-толстяк указание, где тебя искать, мы будем уже далеко. Во второй раз услышав о толстяке, Катрин начала кое-что понимать. Если нельзя уговорить упрямцев, то можно попробовать припугнуть их. Выпрямившись, что стоило ей усилий, она подбоченилась и с вызовом бросила: — И кто, по-вашему, мой муж? — Как кто! — фыркнул Русто, не оценив выпада пленницы. — Виноградарь, которых тут полно, или, по-крайности, мелкий вальвассор*! Сообщники, обманутые деревенской скромностью, пока не понимали, как близки к гибели и какую промашку совершили. Лиловые глаза Катрин изумлённо распахнулись: она полагала, что похитители всё-таки знали, на кого посягнули. Истерически захохотав, она осела на пол. Отсмеявшись, вся дрожа, Катрин сказала: — Остолопы! Я графиня де Бразе, жена Генерального казначея Бургундии! По тому, как вытянулись лица бродяг, Катрин поняла, что подписала себе смертный приговор. Промолчи она или сошлись на дядюшку Матье, вымогатели удовольствовались бы деньгами и отпустили её. Но теперь события принимали иной оборот. Похитить дворянку, супругу высокопоставленного вельможи, да ещё и на сносях — за такую проделку бродягам не сносить головы. Русто первым осознал положение дел. Он коршуном налетел на приятеля и схватил за грудки. Скамья опрокинулась. Бандиты сцепились, обмениваясь оскорблениями. Воспользовавшись дракой, Катрин бросилась к двери, но её движение, к несчастью, не осталось незамеченным. Фаго, хоть и казался увальнем, опередил её и, схватив за руку, потащил в глубь комнаты. — Куда? — прорычал он. — Просто позвольте мне уйти, — умоляла Катрин, безуспешно вырываясь. — Клянусь всеми святыми, я не выдам вас. Гарен, на пом… Фаго толкнул её на пол. Катрин отползла в сторону, испугавшись, что мучитель ударит её ногой. Решимость угасла в ней. Сейчас они её убьют, — поняла она, — убьют, и никто никогда не узнает, куда пропала Катрин де Бразе, дама с чёрным бриллиантом! — Тогда… Тогда возьмите мои драгоценности, к несчастью, их немного, — лепетала Катрин, — и оставьте меня, заприте. Когда муж найдёт меня здесь, вы уже покинете Марсанне. Русто осклабился. — Ага, и натравишь на нас герцогских стрелков, да опишешь им наши рожи! А после мэтр Бленьи сдерёт с нас кожу на Моримоне. — Я клянусь… — Это я клянусь, что ты не выйдешь отсюда! — взревел Русто. Катрин прикусила язык. Русто и Фаго жарко спорили. Алчный Фаго считал, что следует держаться первоначального плана: раз уж вляпались в скверную историю, так хоть извлечь из неё немного пользы. Русто предлагал расправиться с пленницей — мёртвая, она их не выдаст. В любом случае терять нечего. Катрин наблюдала за ними, скорчившись от страха. *Вальвассоры (вавассоры) — держатели мелких феодов от рыцарей в средневековой Италии и Франции.