"Санта- Барбара " по-готэмски

— Могу я задать вам один вопрос? — Всего лишь один? — Пока один. Хотя один мой старый знакомый наверняка задал бы их уже с десяток. …извините, отвлекся… — Also? — Почему вы тогда, в столовой, заговорили со мной первым? И вообще… заговорили? Отто фон Келиус вздохнул, предвидев этот вопрос уже довольно давно. Назавтра, как он знал, его коллегу и нового друга Джонатана Крейна должны были выписать из больницы, и такого большого отрезка свободного времени, как сейчас, у них в ближайшем будущем могло и не оказаться (по крайней мере, тет-а-тет). — Чёткого ответа я, увы, дать не могу: это было спонтанное решение, — осторожно подбирая слова, начал фон Келиус. — Вы просто выглядели таким… — Идиотом? — Растерявшимся. Вернее сказать, — Отто жестом остановил решившего было возразить Крейна, — Потерянным. Поверьте, это не было связано ни с вашим переездом, ни с волнением, вызванным сменой работы или обстановки. К нам часто приезжают по обмену или просто с гостевыми лекциями, так что… нет, тут было другое. Я увидел ваш взгляд, и понял, что не могу просто пройти мимо. — И что же такого было в моём взгляде? — с нетерпением в голосе спросил Крейн. — Это тяжело объяснить… — казалось, фон Келиус и сам был смущён не меньше собеседника. — Я за свою жизнь встречал много людей, но такие глаза, как у вас в тот день, лишь однажды; впрочем, мне и одного раза хватило с лихвой. И я беру только личные встречи, заметьте; увиденное на экране или на страницах периодики — не в счёт. — Любопытно, у кого же? — У дяди Курта, старшего брата матери. — Простите, Отто, но с вашим дядей я, как вы понимаете, не знаком , и… — А вам и не удастся с ним познакомиться ,даже при желании. Он покончил с собой в тюрьме, ещё в сорок пятом году, будучи осужденным по результатам Нюрнбергского процесса, как соучастник по делу небезызвестного доктора Йозефа Менгеле. В палате повисла гробовая тишина. — Но я не собирался кончать жизнь самоубийством, — голос Крейна звучал как-то глухо, будто сквозь вату. — А я и не говорил, что вы собирались, друг мой, — Отто задумчиво глядел как бы сквозь Крейна, словно речь шла не только и не столько о нём. — И это единственное, что вас смутило? А не упоминание вас в одном контексте с одиозным военным преступником, ставившим псевдонаучные опыты на людях? Другой человек на вашем месте оскорбился бы и больше мне руки не подал… — Я сам… первым напросился на этот разговор, — каждое слово давалось Крейну с трудом. — И меня это… не оскорбило. Скорее, я удивлён, что вы… подали мне руку тогда… и сейчас считаете своим другом. — Да, считаю, — Отто развернулся обратно к собеседнику. — По правде говоря, у меня всегда было мало друзей, хотя приятелей и просто знакомых — полно. Вот Грета всегда была мне прежде всего близким другом, а женой — уже потом. Ещё до свадьбы я всё рассказал ей о своих семейных скелетах в шкафу: она имела право знать и, при желании, отказаться связываться со мной. Её отец к началу войны был уже не очень молод, и под призыв в ряды вермахта не попадал; к тому же, он, как и её прочая родня, был тоже из университетской среды, но чистым гуманитарием, которого нельзя было с пользой привлечь на благо Третьего рейха… Она сказала мне тогда, что для неё важен я сам по себе и мои собственные убеждения. И это было взаимно. Так что мы с тех пор вместе. …уже навскидку не помню, сколько лет; с математикой у меня всегда было неважно. . — Всё равно для меня непонятно: раз вы так легко «считываете» других людей, то как вы можете со мной продолжать… — Видите ли, Джонатан, я считаю и всегда считал, что люди могут меняться. Если захотят. Всегда был противником любых псевдоучений о предопределении, знаете ли… Что же касается того, что вы сейчас испытываете… — его ладонь легла на худое (пусть и не такое костлявое, как по приезде в страну) плечо Крейна, — вам не приходило в голову, что несколько десятилетий назад большая часть моего собственного народа испытывала сходные чувства? Когда словно морок рассеялся у людей в головах, и они внезапно очнулись на собственноручно созданном пепелище? А ведь так оно и было; я отлично помню, хотя на момент капитуляции был ещё несовершеннолетним… — лицо немецкого профессора снова отражало глубокую задумчивость. — И всё же мы как нация не исчезли с лица земли, хотя выбираться из-под обломков собственного чувства превосходства над другими было… непросто. Но в конечном итоге получилось. У вас, мой друг, тоже всё получится, я в этом уверен, — знакомый прищур из-за очков вновь появился на своём прежнем месте. — Да, чуть не забыл, — уже на выходе из палаты фон Келиус снова обернулся. — Герхард просил передать, что, по его мнению, ваши студенты в большинстве своем должны хорошо сдать эту сессию. Впрочем, на днях вы сами в этом сможете убедиться. До скорой встречи, друг мой! …Крейн хотел было ещё что-то сказать, но в дверях уже никого не было. Хотя едва ли его новый друг брал уроки эффектного покидания сцены у знаменитого готэмского Рыцаря…