"Санта- Барбара " по-готэмски

(Таймлайн разбросан во времени до и после «P.S.») 1. — Алиса, ты где? — Всё ещё в прихожей, Джервис, пытаюсь застегнуть серёжку, пока не очень получается. — Давай я помогу с замочком… вот и всё! Тебе очень идёт этот гарнитур, дорогая! И вообще ты сегодня прекрасно выглядишь! — Только сегодня, Джервис? — … — Извини, не удержалась. Спасибо, я очень тронута. — Тогда, может быть, уже пойдём? — Мы вроде бы не опаздываем… тебя что-то беспокоит? — Не то чтобы беспокоит, но… — А, поняла. Никак не избавлюсь от привычки вертеться перед зеркалом, хотя уже давно пора бы… — Да я вовсе не собирался критиковать твои привычки, ты же знаешь… просто иногда кажется, что ты вдруг решишь, будто это всё вокруг нас — Зазеркалье, а настоящая жизнь — по ту сторону… и исчезнешь… — Ох, Джервис. Даже если это и впрямь так, всё равно это наше с тобой Зазеркалье. И можешь быть уверен — никуда я не исчезну. Не дождётесь, мистер Тетч! 2. — КТО ЭТО СДЕЛАЛ?! — Что — кто? — Ты мне тут не отвечай вопросом на вопрос; набралась тут у Марка привычек, понимаешь. Не «что», а «кто»! — Во-первых, дядя Марк тут ни причем. Если я и могла, как ты выразился, «набраться привычек», то, скорее, у Гэри — с ним мы общаемся гораздо чаще. А во-вторых, что тебе не нравится? — А что мне может нравиться? — Ну, раньше ты как-то на своё отражение в зеркале не жаловался. — И ты, значит, решила исправить положение, подрисовав мне усы?! — Заметь, папа, я этого не говорила! Просто услышала шум в ванной, подумала, не случилось ли чего: ну, мало ли там, ещё один седой волос, как три дня назад, или ещё чего… а тут такая ерунда! — Это ты называешь ерундой?! И кто вообще так рисует? Ну, погоди у меня, сейчас… — Подумаешь, Гэри вообще предлагал тебе эспаньолку подрисовать, да я не успела… и потом, будешь угрожать — маме пожалуюсь! — Но-но, попрошу без шантажа! Тьфу, кто же так криво… Тоже мне, авангардисты, блин… в следующий раз на Розентале тренируйтесь. Может, он и оценит. Особенно, если ему пейсы подрисовать… 3. — Харви, что ты там так долго делаешь у зеркала? — Думаю, какой галстук лучше надеть вечером на приём. — И как, уже выбрал? — Ещё нет. Но скоро выберу. — Можешь сильно не торопиться, ещё не вечер. — Я просто, наверное, отвык. — Смотреться в зеркало? Или выбирать между двумя предметами? — Вообще-то и то, и другое. Я слишком долго… не жаловал зеркала, по понятным причинам… — Помочь тебе с галстуком? — Спасибо, Джильда, но нет. Может, не всё получится сразу, но я должен сам… ты понимаешь. — Понимаю, Харви. Не волнуйся, никто тебя не торопит. Тем более, это не единственное зеркало в доме. А выбирать люди учатся всю жизнь — теперь я это точно знаю. 4. — Виктор, я, конечно, давно подозревала, что тебе не хватает чего-то в дизайне нашего дома, но целая зеркальная комната… — Ты же говорила, что хотела бы собственный зал для хореографии? — Да, хотела, но этот потолок… не пойми меня неправильно — это очень красиво и необычно, но ученицы наверняка будут отвлекаться и разглядывать себя со всех сторон, вместо того, чтобы заниматься. — Хорошо, я подумаю над этим. В конце концов, его всегда можно покрыть льдом… но я сомневаюсь, что с таким педагогом, как ты, кто-то часто будет отвлекаться от работы. — Ты меня с нашими общими подругами не перепутал, дорогой? — Нет, что ты, я вовсе не имел в виду, что ты настолько сурова… наоборот, что невозможно не смотреть на тебя, особенно во время танца… — Ты мне льстишь, Виктор. По крайней мере, я рада, что тебе не пришло в голову сделать этот потолок из стекла… ненавижу стекло! — А я рад, что ты на своих занятиях не планируешь использовать трость… — Ну, на занятиях точно не буду, а в принципе… надо над этим подумать. А сейчас не отвлекайся, дорогой, иначе я использую по назначению эту шпагу, пока ты разглядываешь потолок. У нас поединок с Харви и Джильдой в следующий уикенд, не забыл? En garde! 5. — Ну вот, так я и думал, с этой стороны ничуть не лучше… мда… душераздирающее зрелище… — Это трюмо было изготовлено ещё в позапрошлом веке, Освальд, и я всегда считал, что оно хорошо сохранилось. — А, это ты… я не ожидал, что рядом кто-то есть. — Освальд, это вообще-то мой дом! — Предупреждать надо, а не появляться из ниоткуда… я из-за тебя монокль выронил! Ищи вот его теперь за это! — Вот он, на ступеньке, держи. Может быть, если у тебя такие проблемы со зрением, пора с монокля на очки переходить? — У меня не со зрением проблемы, а с этим отражением в зеркале… ты вообще уверен, что оно у тебя не кривое? — Говорю же: с зеркалом всё в порядке! — Значит, не всё в порядке со мной! — Не припомню, чтобы раньше тебя настолько волновала собственная внешность. У тебя что-то случилось, Освальд? — Женитьба моего сына на мисс Розенталь со мной случилась… да ещё мать Феликса на свадьбу приезжала, помнишь? — Марсия? (*) Та femme fatale, которая была уверена, что бриллианты — лучшие друзья девушки? Я на приёме её как-то не заметил, ты уж прости… — Это раньше она была помешана на бриллиантах, а теперь — на здоровом образе жизни. Но это ещё полбеды: за эти пару дней, что она побыла в Готэме, ей удалось забить своими идеями голову моей невестке. И теперь та уверена, что, если я буду вести прежний образ жизни, то через год окажусь на кладбище! Ты только представь: меня уже две недели заставляют по утрам БЕГАТЬ! А результата в этом твоём винтажном трюмо я пока что-то не вижу… — Хм… вот как… знаешь, Освальд, у меня для тебя две новости… — Хорошая и плохая? — Вроде того. Первая: этот бургер, который я сейчас держу в руке, тебе не достанется… так что можешь возвращаться в зал, там полно разрешенных продуктов… — Это, по-твоему, хорошая новость?! — …и вторая: ты и твоя жизнь действительно небезразличны твоим близким. А это много значит… и не смотри на меня такими глазами! (*) Marcia, Queen of Diamonds — злодейка из вселенной Бэтмена, 1966. https://m.youtube.com/watch?v=BhYFJhCqBuw 6. …Молли Рэндалл нельзя было упрекнуть в тщеславии, да и привычки долго прихорашиваться перед зеркалом за ней никогда не водилось. Детство — отрочество — молодость её прошли под лозунгом «Учиться, учиться и учиться», как иногда подтрунивал Марк в первые годы их знакомства. Затем — работа, работа, дети, дом, и снова работа. Одежда всегда имела для неё чисто функциональное значение. Хотя нет… был короткий период, когда она приводила себя в порядок с особой тщательностью, желая казаться то ли старше своих лет, то ли хоть чуточку похожей на тех моделей, чьи фото красовались в модных журналах, которые увлеченно рассматривали её однокурсницы (иногда — прямо на лекциях). …Но этот короткий, хоть и весьма насыщенный событиями период закончился разбитыми надеждами, горьким осадком в душе и снесённой с петель дверью Аркхэмской лечебницы. …Потом было много чего ещё; она уверена, что произошедших событий хватило бы на целый «мыльный» телесериал, а то и два. Но никогда, даже на собственной свадьбе (на которой, кстати, она не стала заморачиваться с традиционным белым платьем), ей почему-то не хотелось хорошо выглядеть так, как сейчас, перед свадьбой её старшей, вновь обретенной дочери. «Интересно, к чему бы это? — думала она, застегивая молнию на элегантном «маленьком чёрном платье». — Мы ведь с ним просто старые друзья». «After all these years?» — некстати вклинившийся в её размышления внутренний голос своим ехидным тоном подозрительно напоминал голос Ребекки Олбрайт. 7.Wer ist es? Wer bin Ich? …Из зеркала на него смотрел немолодой худощавый — но отнюдь не скелетоподобный — рослый мужчина в очках, но мало кто из его прежних соотечественников, за исключением старых друзей, узнал бы в нём Джонатана Крейна «из прошлой жизни». Этот человек был одет в стильный костюм, сшитый по индивидуальному заказу; его седеющие, некогда рыжие волосы были аккуратно пострижены, лицо гладко выбрито, а оправа очков явно подобрана со вкусом. И пусть что-то в его взгляде выдавало в нём человека, много повидавшего и пережившего на своём веку, но не было в нём ничего, что внушало бы чувство страха или отвращения. Перед Крейном в зеркале находился уважаемый университетский преподаватель, научный сотрудник, автор нескольких монографий и соискатель учёной степени Общества Макса Планка, а вовсе не самозваный Повелитель Страха, сам находившийся у своих страхов в многолетнем плену. … «Я это или не я?» — пронеслось у него в сознании. На секунду у него закружилась голова, и он прислонился к стене, почувствовав внезапный упадок сил и пытаясь выровнять сбившееся дыхание. В какой-то момент зеркало, как и остальные предметы в кабинете, «поплыли» у него перед глазами. — Джонатан, вам плохо? Вы, часом, не забыли принять свои лекарства? — подошедший к нему сзади Отто казался не на шутку встревоженным. — Вот, выпейте воды и присядьте. Если надо, я схожу в ближайшую аптеку. Времени ещё достаточно. — Нет, про лекарства я не забывал, — отпив из предложенного стакана, он устало прикрыл глаза. — Наверное, просто переволновался накануне защиты. Сейчас всё пройдет. — И совершенно зря волновались, друг мой. Я уже неоднократно говорил — ваша научная работа достойна похвал, и я имею в виду не только нынешнюю диссертацию. — Отто, — Крейн, уже вновь открыв глаза, взглянул на коллегу и друга каким-то растерянным взором, в котором промелькнул внезапный испуг. — Что, если я не смогу… если у меня не получится? Там все эти люди… кто они, и кто я? Я же… — Ты — человек, Джонатан, — наверное, впервые за всё время их знакомства перешёл на «ты» фон Келиус. — Не хуже и не лучше тех, кто сегодня заседает в приёмной комиссии, или тех, кто ходит с нами по одним и тем же улицам университетского городка. Не мне тебе напоминать, что errare humanum est. А человек, — тут взгляд Отто стал пронзительным, как тогда, девять лет назад, в палате городской больницы, — Как сказал уважаемый тобой Виктор Франкл, «человек всегда сам решает, кто он.» Так ведь, друг мой? Джонатан, понимая, что слова тут лишние, лишь утвердительно кивнул в ответ. — Вот и отлично. Посиди ещё немного, я дам знать, когда будет пора идти в зал. А что касается этого, — фон Келиус махнул рукой в сторону зеркала, — Можешь не беспокоиться: оно самое обычное, никакой мистики, — его голубые глаза лукаво подмигнули из-за привычных круглых очков.  — То, что люди способны меняться, причём капитально — вот где настоящее чудо! — как всегда, уже в дверях, обронил через плечо последнее слово Отто.