"Санта- Барбара " по-готэмски

…Многие считают, будто я пошла в медицину только из-за желания следовать отцовскому примеру (хотя, при всей моей любви к папе, уверена, что подражать ему абсолютно во всём категорически не стоит), но это не совсем так. Вернее, на выбор специализации это, может, и повлияло, — когда кухня в вашем доме напоминает попеременно то пятизвездочный ресторан, то круглосуточный бар, то вообще столовую при психдиспансере, поневоле начинаешь беспокоиться о проблемах ЖКТ и здоровом питании! — но не на выбор профессии как таковой. До самого поступления меня одолевали сомнения, но я чётко знала две вещи: 1) я люблю людей и хотела бы приносить им хоть какую-то пользу и 2) ни за что на свете я не хотела бы становиться психологом. Если вам покажется, что второй пункт противоречит первому — просто вспомните, что из трёх самых близких моих людей, если говорить о взрослых, а не о молодежи, двое — как раз психологи, и тогда сразу меня поймёте. Ну, может быть, и не сразу… Вообще говоря, близких людей у меня всегда было много. Как потом, когда мы с Гэри были уже школьниками, оказалось — существенно больше, чем у так называемых «нормальных людей» (кто эти люди, кстати?). Не только из-за характера: просто, когда растешь в доме родителей-трудоголиков и по совместительству незаменимых специалистов всея Готэма, у которых, к тому же, дом — главное место встречи Большой Компании, — именно так, с заглавной буквы — то с младенчества привыкаешь к большому количеству «значимых взрослых», которые с переменным успехом пытаются тебя воспитывать. Правда, некоторые из них-взрослые только условно, взять хоть дядю Эдди… хотя нет, не будем сейчас его брать, а то суток не хватит рассказывать, сколько шкод они с Гэри вытворяли в нашем детстве, хотя иногда и я в них успевала поучаствовать! Однако, я отвлеклась, что неудивительно — дядя Эдди даже без личного присутствия, при одном упоминании, может заполнить собой всё пространство, как углекислый газ… Так вот, поскольку наше с братом воспитание было, мягко говоря, нетрадиционным, нам обоим зачастую общество взрослых казалось гораздо интереснее компании ровесников. Тем более, это были не просто какие-то обычные «скучные взрослые» — каждый из них был своего рода живой легендой! Для нас они были даже не столько друзьями родителей, сколько, начиная с переходного возраста, нашими собственными друзьями. Ну и, соответственно, в общении мы особо не заморачивались субординацией и прочим официозом, что отнюдь не означало отсутствие уважения с нашей стороны — попробовал бы кто-нибудь не уважать, например, тётю Бекки: я точно ему не позавидовала бы! Просто для нас все они были «своими», во всех смыслах слова. И вот тут как раз и есть главный затык, как выразился бы братец, и заключается он именно в зависти. Наверное, один из моих главных недостатков, кроме повышенной эмоциональности и стремления к принудительному нанесению пользы и причинению добра, — это то, что мне тяжело поставить себя на место другого. С возрастом, правда, стало уже почти получаться, а вот в детстве-отрочестве я действительно, как теперь понимаю, слишком многое воспринимала как само собой разумеющееся. А это было неправильно. И я имею в виду отнюдь не только физические или интеллектуальные способности. Иногда просто мы с Гэри забывали, что у наших общих друзей есть ещё и свои дети. Конечно, учитывая, сколько времени мы проводили вместе, они тоже были для нас «своими». Но… Если Амос Дент и Ника Фриз, будучи старше, относились к нам скорее как к младшим кузенам, с которыми конкурировать как-то несолидно, Рэндольф, в свою очередь, всё детство хвостом ходил за мной (ну, за Кэстрел он тоже ходил, но, кроме тумаков, ничего не получал), постоянно искушая меня желанием им покомандовать, то Элис Нигма всё детство нещадно отвоевывала своего папу у моего братца, причём в ход шли не только слова, но и щипки, пинки и таскания за вихры, чем оба они неизменно выводили меня из себя, но потом, когда чуть подросли, стали не разлей вода и радостно шалили и чудили уже втроём с дядей Эдди, которого, как известно, на всех хватает и ещё остается. Но самой большой загадкой и загвоздкой для меня долгие годы была не кто иная как Кэстрел Крейн. Я очень — вернее, ОЧЕНЬ — долго не понимала, почему человек, которого я считала и считаю другом, так странно ко мне относится. Что поделать, проницательностью я никогда не отличалась. Зачастую я просто не замечала, что что-то не так, но иногда этих странностей поведения не заметить мог только слепоглухонемой. И практически всегда это случалось в присутствии дяди Джонни, то бишь профессора Джонатана Крейна. Заранее извиняюсь, если покажусь кому-то чересчур фамильярной, но я никогда не была сторонницей официального стиля общения, особенно в узком кругу, поэтому профессор для меня всегда был, есть и будет «дядей Джонни», так же, как мистер Тетч — «дядей Джерри», ну, а с дядей Эдди и так всё ясно. Так вот, по мере взросления я стала ощущать, что Кэстрел раздражает буквально всё в моём общении с её отцом, начиная от именования и заканчивая моей страстью к обнимашкам, минуя всё остальное! Причём чем больше рад был дядя Джонни нашему с ним общению, тем мрачнее была Кэстрел. Надолго я над этим не задумывалась, — каюсь, никогда не могла долго сосредотачиваться на негативе — но эти косые взгляды исподлобья и стальной тон в голосе (если ещё он был, этот голос, потому что большая часть этих странностей походила на долбаное немое кино!) меня, признаться, озадачивали. Мы же все свои! С кем ещё делиться радостями и горестями, как не с родными людьми? Но нет, некоторые будут гордо молчать, как советские партизаны на допросе, а толку? Лучше от этого молчания всё равно никому не становится, только наоборот… А уж про ту катавасию, которую она устроила как-то на Рождество, когда мне было лет восемь, а ей, соответственно, на два с половиной года больше, я вообще молчу! Она тогда только чудом осталась в живых! А могло всё закончиться довольно плачевно… о чём она думала, науке это неизвестно… ну, а про более недавний инцидент, уже во взрослом возрасте, я и вспоминать не хочу: не могу спокойно обсуждать это, до сих пор аж трясёт при одной мысли, что мы могли её навсегда потерять; да что мы — родные отец с матерью могли потерять! А они бы это точно не пережили, особенно дядя Джонни с его лабильной психикой и вообще слабым здоровьем… да и маме было бы очень тяжело, и это ещё мягко сказано. Что у этого человека в голове, какие-такие тараканы размером с императорских пингвинов (да простит меня мой дорогой свекр), не знаю, но очень надеюсь, что когда-нибудь моя старшая сестра всё-таки поверит, что я её люблю и всегда любила, пусть и не понимала. Может, пройдет ещё сколько-нибудь лет, и я, наконец-то, научусь разбираться в тонкостях человеческой души. Хотя вот дядя Джонни, пусть и имеет несколько дипломов и вообще широко известен в узких кругах, а всё равно в человеческих чувствах иногда разбирается ещё хуже меня… а иногда и не «иногда». Теоретик, одним словом. Ну,а взять нашу маму: она превосходный специалист в своей области, а столько лет не могла понять, что ей был нужен всегда лишь один мужчина, и это точно не мой отец… А ещё оба психологи, называется! Нет уж, нафиг-нафиг. Правильно я сделала, что не выбрала ту самую специализацию: скорее бы сама свихнулась, чем помогла бы кому-то… Каждому своё. Вот лечить всякие гастриты/холециститы/панкреатиты — это пожалуйста! А душами пусть занимаются те, у кого к этому делу душа лежит, уж простите за тавтологию. P.S. И всё-таки когда-нибудь я надеюсь разгадать эту загадку по имени «Кэстрел Крейн» — даром, что ли, дядя Эдди нас воспитывал!